Глава 2 «Первый акт отчаяния»[8]
Глава 2
«Первый акт отчаяния»[8]
Положение остатков немецко-венгерской группировки на тот момент было весьма запутанным. В первую очередь это касалось южной части плацдарма. Цитадель на горе Геллерт была взята советскими войсками сразу же после полудня 11 февраля 1945 года. В атаке, которая должна была начаться от малой вершины горы Геллерт, принимало участие сводное венгерское подразделение, которое позже понесло огромные потери. Но после того, как контроль над горой Геллерт был утрачен, венгры оказались отрезанными от основных немецких сил. Этот венгерский отряд потерял связь и с солдатами Хонведа, которые располагались в Келенфёльде и окрестностях гостиницы «Геллерт». Несмотря на приказ Пфеффера-Вильденбруха, 10 февраля они отступили в кварталы на улице Фёш, которые были расположены ближе к замку. Сами же немцы покинули эти позиции вечером 10 февраля. Некоторые из очевидцев вспоминали, что некоторые из немецких солдат специально отстали в надежде вместе с венграми сдаться в советский плен. Они полагали, что это было меньшее из двух зол.
В часы перед началом прорыва линия фронта проходила вдоль улицы Хедьяли, а затем продолжалась по седловине между Солнечной горой и горой Геллерт. Несмотря на то, что пляж Рац, расположенный у подножия горы Геллерт, находился еще в руках немцев, реальная линия немецкой обороны в те часы начиналась у придунайской площади Дёбрентай и заканчивалась у Солнечной горы на улице Аттилы и улице Сако. Пустые склоны были ничейной территорией. Немцы контролировали и часть Солнечной горы. Это были улицы Мессарош и Хедьяли, которые простирались почти до самого южного вокзала. Общая линия обороны тянулась до улицы Мико, где она «впадала» в Кровавый луг.
Несколько немецких отрядов продолжали вести бои в домах Кольца Кристины, стоявших между улицами Марош и Борш. К этому моменту советские войска атаковали западнее Кольца Кристины, на территориях между южным вокзалом и Кровавым лугом. По словам очевидцев, несколько немецких и венгерских солдат оказались «запертыми» на верхних этажах здания почтамта на площади Селля Кальмана. Чтобы вызволить их, 10 февраля силами остатков батальона «Ваннай» и 12-й резервной дивизии была предпринята контратака. Венгерские солдаты смогли проникнуть в здание почтамта, но их сил явно не хватало, чтобы выбить из него красноармейцев. Провалом закончилась и вторая контратака. В итоге после начала прорыва почтамт предпочли поджечь. Сопротивление советским частям оказывала и еще одна группа, которая оказалась блокированной между улицами Фень и Клара. Ее отличало то, что она смогла сохранить телефонную связь с почтамтом!
Дальше фронт проходил по Сенной площади, тянулся вдоль проспекта Маргариты до моста Маргариты. На этом участке немцы и венгры перед прорывом предпринимали только мелкие вылазки. Открытость набережной для артиллерийского огня вообще не позволяла передвигаться большим группам.
11 февраля в 20 часов первые штурмовые группы приступили к прорыву. Капитан Гельмут Фридрих вспоминал об этих часах: «Внезапно минометный огонь обрушился на узкие переулки города… Постепенно обстрел усиливался. В воздухе носилось какое-то беспокойство. Слышались отрывистые команды. Крыши домов освещались сигнальными ракетами. После того как ракеты гасли, в переулках вновь наступала непроглядная тьма. Со всех сторон солдаты устремлялись только на север. И вновь минометный обстрел. Каждый пытается найти вход в дом, чтобы укрыться от него. Снова звучат команды. Гибнут товарищи. На тесных улочках усиливается толкотня. В кромешной тьме все продвигаются вперед буквально на ощупь. Где-то впереди узкие переулки вышли на широкую и красивую улицу — это был проспект Маргариты, по которому проходила наша линия обороны. Прорыв должен был начаться там, где в каждом окне наготове нас поджидал русский. Там, где проспект расширялся, образуя транспортный узел, — должны были совершить наш жест отчаяния. Это место называлось по-венгерски Сена-тер, то есть Сенная площадь… Наша атака начиналась в самых не предназначенных для этого условиях! Для командиров общевойсковых частей это было удручающей попыткой к бегству, животным порывом спасти свою жизнь, актом отчаяния. На тот момент солдаты повиновались только инстинкту самосохранения. Никто не обращал внимания, что происходит в стороне. Между узкими зазорами в строю домов с обеих сторон раздаются отблески. Можно подумать, что идет мирная жизнь, а это играют огнями витрины и рекламные вывески. Но на самом деле это разрывы гранат, огонь автоматных очередей и сигнальных ракет, которые взлетают в небо. Именно там находится передовая. Теперь даже Кулике и его адъютант попадают под власть животных инстинктов. Каждый ревет «вперед»! Справа и слева люди также одержимы желанием как можно скорее прорвать кольцо окружения. Они ведут себя как скоты, толкаются локтями, шагают по трупам, пинают раненых».
В воспоминаниях обершарфюрера СС Вилли Града сохранился такой отрывок: «Мы неистово ищем свободное место. Вокруг раздается треск и шум. Мины рвутся перед нами, за нами и среди нас. Грохочут взрывы гранат, раздается пальба из пулеметов, тарахтят автоматы, щелкают винтовочные выстрелы. Кругом огонь. Времени на раздумье совсем не остается. Страх и мужество уступают место слепому желанию выжить. Передо мной встает горящий танк. Значит, впереди находится орудие, которое ведет огонь по этой человеческой массе. Оно бьет прямой наводкой. Подобно леммингам, сталкивающим друг друга в море, толпа рвется вперед. Никакой дисциплины, никакого рационального поведения. Только вера в свою судьбу».
На ведущей к Сенной площади улице Ошстром собрались жившие там солдаты из батальона «Ваннай». Все их вооружение состояло из белой, недавно постиранной рубашки, вещевого мешка, в котором лежало немного шоколада, водки и шпика, стальной шлем и несколько ручных гранат. У кого-то имелись в наличии советские автоматы. Эти люди считались везунчиками, так как они не знали проблем с патронами. В крайнем случае, боезапас можно было пополнить за счет убитых красноармейцев. Один из них, венгр Эрвин Галантай, вспоминал: «Трое из нас безупречно говорили по-русски. Одним был немец, долгое время живший в Бессарабии. Двое других — солдаты из «Ванная», несколько лет проведшие в русском плену[9]. Они с командирами групп устремились к противотанковому рву, где пытались заговорить с русскими. Судя по всему, им удалось усыпить их внимание и перебить патруль. Раздалась команда: «Может следовать вторая группа!» Но тут начался форменный ад. По нам был открыт огонь из минометов, пулеметов, автоматов — всего, что могло стрелять. Но все-таки второй группе удалось прорваться к зданию почтамта, где их поджидали несколько солдат из батальона «Ваннай».
Попытка деблокирования Будапешта во время операции «Конрад III». 18–27 января 1945 года
Некоторые оставшиеся в живых утверждали, что с советских позиций через динамик транслировалась песня, бывшая некогда шлягером. Это был некий психологический прием, так как в песне содержались следующие строки: «Твой побег бесцелен, твой бег не приведет ни к чему, все равно ты никуда не скроешься». В перерывах между очередным запуском этой песни по-венгерски объявлялось: «Мы знаем, что приближаетесь! Мы уже ждем вас!» А на улицах Баттхьянь, Иартарй, Фарфок и Оштром скопилась огромная толпа людей. Возникала давка. Еще не началась атака «первого вала», как на улицах скопилось около 10 тысяч человек. Большинство из них должны были покинуть свои укрытия много позже. Но они толпились и, по сути, мешали началу прорыва. С самых первых минут осуществления план Пфеффера-Вильденбруха потерпел неудачу. Все шло не так, как было задумано.
Сенная площадь и площадь Селля Кальмана освещались бесконечными ракетами. Первые ряды наступающих были просто скошены пулеметным и автоматным огнем. Участник этих событий вспоминал: «На Сенной площади и площади Селля Кальмана по нам был открыт сильный артиллерийский и минометный огонь. Мы тут же стали нести огромные потери. Прорыв остановился. Многие скользили и падали на лед, покрывавший Сенную площадь. Нам удалось укрыться между домами. За это время был обнаружен и уничтожен укрывшийся у здания ресторана «Тёрёкбастия» русский минометный расчет. В эти минуты невольного замешательства сзади стали напирать новые подразделения. Прорыв был направлен в сторону нового здания больницы Святого Яноша».
Алайош Вайда в те часы прорывался от площади Селля Кальмана в направлении улицы Хаттью. «То, что я там увидел, не умещалось в моей голове. Площадь была освещена бесконечным количеством разрывов и выстрелов, прожекторов и ракет. Казалось, настал день. Трассирующие пули летали со всех сторон. Гранаты взрывались то тут, то там. Не будет преувеличением, если я скажу, что мне пришлось пробираться по горам трупов».
Между деревьями Варошмайорского парка солдаты могли продвигаться вперед, только перепрыгивая от ствола к стволу. Атака, предпринятая «боевой группой» полковника Кюндигера, захлебнулась в крови. Только последующие три атаки смогли не сломить, а несколько отодвинуть линию советской обороны. Почти все, кто принимал участие в «первой волне», погибли между почтамтом и Варошмайором.
Уцелевшие немецкие и венгерские танки, равно как несколько бронетранспортеров, судя по всему, смогли прорваться по улице Варфок. По крайней мере очевидцы уверяли, что видели на ней во время ночного боя три венгерских танка. Эти бронированные машины, под завязку нагруженные боеприпасами и медикаментами, смогли углубиться на 2–3 километра в глубь советских позиций, но потом они были подбиты. Некоторые из машин были уничтожены непосредственно перед немецкой линией фронта. Другая бронетанковая группа (3 танка и несколько бронетранспортеров) попыталась прорвать советскую оборону на Варошмайорской улице. Но и здесь не обошлось без казусов.
В топливный бак танка, которым командовал Эрнст Келлер, неизвестными диверсантами оказался залит сахарный сироп. В итоге машина не завелась, и ее пришлось бросить. Находившийся перед этим танком бронетранспортер попытался снести баррикаду, воздвигнутую на Варошмайорской улице. Стоило ему только наехать на укрепление, как он сразу же был поражен бронебойным снарядом. Все находившиеся в бронетранспортере люди погибли. Стало ясно, что прорыв по данной улице был невозможен. Расположившиеся у нового здания больницы Святого Яноша советские солдаты, используя тяжелую артиллерию, нанесли огромные потери идущим на прорыв немцам. Продвижение по этой улице долгое время было неосуществимым, пока внезапно артиллерийские расчеты не уничтожил неведомо откуда появившийся немецкий танк.
Советские танки, которые заняли позиции в Варошмайорском парке, у больницы Святого Яноша и у Будадьендье, включились в бой не сразу. Они атаковали прорывающихся немцев и венгров только в 21 час, то есть час спустя после начала операции. В принципе советские танки можно было вывести из строя фаустпатронами, которые имелись в наличии в Будайском замке. Но идущие на прорыв солдаты могли нести с собой в лучшем случае 6–7 килограммов вооружений, то есть винтовку, автомат с семью магазинами к нему и несколько ручных гранат. Можно было оставить стрелковое оружие и захватить с собой пару фаустпатронов, но на это никто не решился. Почти никто не взял в атаку пулемет, так как для его использования требовался второй человек, который нес бы с собой ящик с патронами и пулеметные ленты. Недостаток тяжелого вооружения немцы стали ощущать, уже пройдя несколько километров, когда к концу стали подходить патроны к обычному стрелковому оружию.
Капитан Вацек, начальник штаба 1-й венгерской танковой дивизии, дал много позже детальное описание тех событий: «Штаб дивизии вместе с 30 солдатами из саперно-штурмового отряда попытался пойти на прорыв. Вооруженные пистолетами-пулеметами, сначала мы сунулись на площадь Мехварт. Но из-за сильного заградительного огня проход через нее оказался невозможен. Мы вернулись на улицу Баттхянь. После этого через Сенную площадь мы направились на улицу Ретек, где уже огнем было объято два танка. Опасаясь, что в танках рванет боекомплект, мы скрылись на углу в мясной лавке. Там командир дивизии полковник Янош Вертешши разочарованно вздохнул: «Сегодня не мой день». Вероятно, он подумал о возможном пленении. 24 часа спустя он застрелится. 30 лет назад он был летчиком. Он совершил вынужденную посадку, не дотянув до венгерских позиций. В итоге он три года провел в русском плену, из которого смог сбежать только в 1918 году».
Между 22 и 23 часами боевая группа достигла начала аллеи Лoac. Но широкая улица с двумя полосами движения оказалась полностью забита прибывавшими с площади Селля Кальмана солдатами. Здесь было много гражданских лиц. Среди них были старики и молодые матери, которые пытались пробиться сквозь толпу с детскими колясками.
Вацек вспоминал: «Вдруг с Пашаретской улицы вывалилось три танка, которые открыли огонь осколочными снарядами по толпе. От них до рвавшихся вперед людей было около 400 метров. Каждый выпущенный снаряд забирал с собой по 8–10 людей. Тот, кто пытался спрятаться, должен был в буквальном смысле слова идти по упавшим людям, которые заходились в истошном крике. Людская масса пыталась найти убежище в сгоревших домах. Танки все-таки удалось подбить из фаустпатронов. И толпа с криками «Ура!» вновь ринулась вперед. Это была форменная мясорубка, которая превращала людей в фарш. Впереди опять появились советские танки. И опять началась бойня. Те, кому посчастливилось выжить, панически бежали на улицу Филлер, откуда устремлялись на север».
Ценой неимоверно огромных потерь «первой волне» наступающих (около 1000 человек) все-таки удалось прорвать позиции, которые удерживали части 180-й пехотной дивизии. Человеческие тела «ковром» покрывали улицы и площади. Человеческая масса катилась до самого Будадьендье, где она натолкнулась на мощный советский заградительный огонь. Продвижение вперед опять застопорилось. Кошмарные жертвы были принесены для того, чтобы продвинуться вперед лишь на 2,5 километра! При этом количество жертв так сильно шокировало солдат, которые должны были наступать «второй волной», что многие из них отказывались идти вперед. В темноте возникла давка. Многие падали и были просто до смерти затоптаны, не имея возможности подняться. Передние ряды часто останавливались, а задние напирали.
Боевые группы «второй волны» скапливались на улицах, примыкающих к Сенной площади. Подобное стояние продолжалось несколько часов. Нарастали паника и хаос. Многие из солдат, которые должны были участвовать в «первой волне» наступления, еще не покинули своих позиций. Многие не могли достигнуть установленного места сбора. Каждая подобная неорганизованная атака заканчивалась огромными потерями.
Захваченные территории не «зачищались», что еще больше затрудняло прорыв. Русские солдаты искусно прятались на верхних этажах домов, откуда при первом же удобном случае начинали обстрел. Им даже не приходилось целиться, пули и гранаты в любом случае попадали в цель. На стиснутых в узких улочках людей вновь посыпались мины. Обстрел с каждой минутой нарастал. В панике многие солдаты бросали оружие и пытались сдаться в плен. Но это почти никому не удавалось. Очевидец вспоминал: «По всей длине улицы, у каждой стены лежали тела мертвых и раненых. Отовсюду летели стоны, ругань и просьбы: «Пристрели меня, приятель! Ну, пристрели же». Иногда и вовсе жалобные: «Не будь бессердечным! Там у меня на левом боку кобура с пистолетом. Достань его и застрели меня. Я сам не могу — у меня оторвало руки…»
Это были воспоминания санитара, пробиравшегося между домов, на месте которых после войны была возведена Московская площадь. Его заданием было прорваться в «третьей волне» с группой легко раненных солдат. Но почти все из его подопечных предпочли разбрестись и спрятаться в домах — они не хотели гибнуть.
Тело погибшего немецкого солдата. Он не успел сдаться в плен
Между 22 и 23 часами «вторая волна» прокатилась через Сенную площадь и по проспекту Маргариты. Эрнст Швайцер так вспоминал о событиях, происходивших на Сенной площади и улице Лёвёнхаже. «Мы смогли продвинуться вперед на 300–400 метров в западном направлении, где попали в толпу бесчисленных солдат, искавших укрытия за зданиями амбаров. Прячась за ними, они пытались двигаться вперед. Мы оказались в самом пекле передовой. Мы застряли у угла одного из зданий. Отсюда видно, что несколько советских пулеметов и пушек простреливают все свободное пространство. Вся дорога впереди усеяна множеством трупов и телами раненых. Буквально перед нами лежало с дюжину мертвецов. Все они были убиты, когда пытались выйти из-за угла… Мы кричим на напирающих сзади солдат. Я поднимаю руку и кричу: «Тихо!» Затем мы срываемся с места. По нам лупят из пулемета, но мы удачливы. За несколько секунд мы покрываем расстояние в 300 метров. Теперь мы оказываемся в узком переулке, который образован 5- и 6-этажными зданиями. Но тут раздалась пулеметно-автоматная пальба. Нас обстреливают с верхних этажей. Мы наугад палим наверх, но кто знает, где укрылся враг?»
Командир 13-й танковой дивизии, генерал Шмидхубер был убит непосредственно при переходе с Сенной площади на улицу Ретек. Его тело вместе с телами многих немецких солдат так и осталось лежать в противотанковом рву на улице Оштром. Август Зеендер, командир 22-й кавалерийской дивизии СС, потерял во время этой операции ногу, после чего застрелился. Покончить жизнь самоубийством ближе к утру предпочли бригаденфюрер СС Иоахим Румор, командир 8-й кавалерийской дивизии СС, и три приближенных к нему офицера. Все улицы Буды были завалены телами раненых, которые молили пристрелить их.
Неоднократно паника вспыхивала и в рядах красноармейцев. В итоге в линии советской обороны периодически возникали бреши. Почти все улицы Буды, ведущие на северо-запад, были забиты обозами с ранеными. Несколько немецко-венгерских боевых групп смогли воспользоваться этой ситуацией. Приблизительно в 23 часа генерал-лейтенант Билльницер смог достигнуть Сенной площади. Очевидец вспоминал: «Здесь нашему взору предстала чудовищная картина. Когда я упоминаю группу, то нужно подразумевать людей, которые то стихийно объединялись, то так же внезапно расползались по соседним улочкам. В темноте дядя Билли[10] со своим адъютантом были единственными людьми, за которыми я постоянно следовал. Посреди Сенной площади полыхал танк. Судя по эмблеме на его борту, это был немецкий танк. Пламя, вырывавшееся из машины, освещало все вокруг, так что можно было разобрать все детали шедшего боя. Многие пытались скрыться в направлении аллеи Олас. Повсюду валялись трупы и обгоревшие остовы машин. Сначала мы достигли улицы, которая вела к аллее. К стенам домов прислонялись многочисленные раненые немцы. Кто-то из них кричал, кто-то просил закурить, чтобы было проще справиться с болью. От них я узнал, что прорыв не удался. Подтверждением этого было огромное количество трупов. Но в то время было относительно спокойно. Можно было даже разобрать шум едущих где-то танков и отдельные выкрики немецких солдат».
На площади Мехварт советские войска смогли отбить последнюю немецкую контратаку. Они вели огонь по домам, стоявшим на проспекте Маргариты. Одна из противотанковых пушек разместилась прямо в помещении бывшего кафе. Боеприпасы к пушке подносили специально мобилизованные гражданские лица. Так продолжалось до тех пор, пока немцы не продвинулись немного вперед. Обзор из здания кафе не позволял вести эффективный огонь, а потому советские артиллеристы отступили, оставив пушку без затвора. Используя заминку, немецкие и венгерские солдаты, а также некоторые гражданские лица побежали в направлении улицы Филлер и Розового холма. Там они могли укрыться в небольших перелесках.
Советские части попытались перехватить бегущих у Будадьендье, Вираньоша и улицы Тёрёквеш. Часть немецких отрядов (в первую очередь боевые группы 22-й кавалерийской дивизии СС) смогли уклониться и заняли малую вершину Швабской горы, а также прилегающие к ней улицы Норимафа, Матьяш-кирай, Бела-кирай, Кёльтё. Ими же было также захвачено пространство между улицами Иштенхедь и Ленарт. Но часть из отступавших заблудилась и попала на улицу Хювёшфёльдь, где они оказались запертыми в ловушке.
Бригаденфюрер СС Август 3еендер
Швайцер вспоминал: «Мы нашли укрытие у входа в один из дворов. Судьбе было угодно, чтобы здесь через несколько минут собралось большое количество офицеров из штаба дивизии. Большая часть из них, пытаясь отогреться, направилась в подвал. Там они застали сидящую при свете свечи старушку, которую попросили показать их место пребывания на карте города… Меня же мучили боли от моего ранения, а потому прохаживался туда-сюда по двору. В этот момент явился старший лейтенант Леманн, у которого нашел пакет с бинтами. Он присоединился к нам. С трудом стягиваю с себя перчатки. Я замечаю у входа во двор шатающегося эсэсовского офицера. Он говорит: «Я тяжело ранен. Скоро умру». Я спрашиваю его, откуда он прибыл. Он говорит, что пробовал пробраться проулком на левом фланге, но там все были убиты. Он шел с группой в 30 человек. Никому не удалось прорваться».
Ближе к полуночи бои в окрестностях Сенной площади и плошади Селля Кальмана стали затихать.
Обгоревшие остовы машин еще долго «украшали» улицы послевоенного Будапешта
«Несколько часов спустя, когда мы с дядюшкой Билли еще раз вышли на Сенную площадь, то там скопилась большая толпа, которая инстинктивно пыталась направиться тем же самым путем, что и предполагал план прорыва. Мы присоединились к более компактной группе. Единого командования не было. Движение по площади не было равномерным. Можно было выделить несколько потоков, которые иногда были направлены совсем в разные стороны. В ночи они брели куда-то, по всей видимости, не имея ни малейшего понятия, зачем они делают это. Насколько я помню, мы с дядей Билли и его адъютантом достигли улицы Бимбо. Вдруг мы услышали лязг гусениц танков — вокруг внезапно все утихло. Мы тут же бросились на землю поближе к забору или стене дома, чтобы нас никто не заметил. Там было очень темно. Лязг траков становился все громче и отчетливее, пока, наконец, машины с жутким грохотом не промчались мимо нас. На этот раз наше ощущение, что советские танки были абсолютно слепыми в темноте, подтвердилось. Их использование в ночи и сумерках едва ли могло увенчаться успехом».
Но не все немецкие офицеры растерялись в этом кровавом хаосе. Гельмут Вольф, позже продолживший свою службу в бундесвере в чине полковника, а тогда еще бывший подполковником дивизии «Фельдхеррнхалле», осознал, что прямолинейное движение вперед по аллее Олас было невозможно. Тогда он отдал приказ своему батальону прорываться к Кровавому лугу, а затем по улице Кекгой. Прорыв в столь неожиданном месте увенчался успехом. Немецкие солдаты смогли прорвать советскую линию обороны, не встретив серьезного сопротивления. В сумерках они смогли Добраться до большой вершины Швабской горы, за которой Уже лежала деревня Будакеси. Здесь немецкий батальон смог объединиться с еще одной большой группой отступавших, которая насчитывала около 2 тысяч человек. В итоге общая численность этой боевой группы составила 3 200 человек.
Количество нахлынувших солдат, которые пытались вырваться из окружения, шокировало многих красноармейцев. Особое изумление у них вызвал животный фанатизм, с которым немцы и венгры, несмотря на колоссальные потери, пытались двигаться вперед. Именно этим объяснялась паника, возникавшая в советских частях — то тут, то там. Об этих событиях было записано в дневнике Юдит Лихтенберг, которая была задержана частями НКВД. В ту ночь она пыталась прорваться от поля Леопольда в направлении больницы Святого Яноша.
«На улице Кутфельд скопилась огромная орава солдат. В итоге нам пришлось долгое время простоять у высокого забора одного из самых прекрасных загородных домов. По своим размахам сцена была достойна киностудии MGM. Лошади ржали и вставали на дыбы. Они пугались воющих сирен. Орущие солдаты пытались вытолкать из снежных завалов застрявшие автомобили. Через всю эту массу подобно слонам пробирались грузовики. На этой узкой и кривой улочке все эти неизвестные мне люди, лошади и машины создавали ужасную сутолоку. Я смотрела сверху на всю эту сцену, в которой правили страх, ужас и ненависть… После того как толпа рассосалась, разбившись на отдельные группы, мы смогли достичь улицы Бела-кирай. А затем по путепроводу добраться до железной дороги. Мы не достигли нашей цели — добраться до Фаркашрета (Волчьего луга). То тут, то там мы видели огоньки от выстрелов из вражеских винтовок. Однако это меня уже не беспокоило — я привыкла к выстрелам. В итоге я прибилась к длиннющей колонне, которая стояла в ожидании чего-то. Огня от выстрелов больше не было видно, я только слышала винтовочные щелчки. Но внезапно выстрелы стали раздаваться очень близко. Раздались немецкие фразы. Кто-то кричал по-немецки: «Здесь, здесь!» Петер, который шел рядом со мной и постоянно потирал ладони от холода, не взглянув даже на меня, бросился на землю и попытался укрыться за легковым автомобилем. «Смешно, — подумалось мне, — каким жалким трусом ты оказался». Отдельные хлопки выстрелов сменились треском залпов. Советские солдаты, которые бежали вперед, резко стали отступать. Я поняла, что они были больше знакомы с войной, чем я… Я натолкнулась на сержанта, который крикнул по-русски: «Девочка, пошли» — и схватил меня за руку, потащив назад. Мы бежали до следующей усадьбы, где и остановились. Мы оказались на опорном пункте. И тут я поняла, что мне, девушке, одетой в гражданское платье, шляющейся среди ночи по полю боя, надо бы объясниться. Мне стало страшно обидно. Я крикнула ему: «Стой, русский солдат. Пуф-пуф германцев». Очевидно, он понял, что я требовала от него, чтобы он отстреливался. И этого от него требовала я, советская пленница! Он ответил: «Я не командир». Я крикнула ему, перебивая шум боя: «Вы не командир. Я командир!» Я хотела организовать оборону. Но что мы могли сказать закаленным в боях солдатам, которые прошли сквозь бои на Волге и Дону, здесь, на улице Бела-кирай? Сержант оттолкнул меня в сторону и сказал: «Паника!» Я тоже видела, как распространялась паника. Рядом со мной ругался тип в меховой шапке. Немцы были очень близко. Они приближались шаг за шагом. И колонна советских солдат, отвешивая проклятия, отступала. Многие бежали как только могли. Я потеряла из виду сержанта, когда меня за руку схватил фронтовой повар. Мы бежали до тех пор, пока я, обессилевшая, не упала лицом в снег. Передо мной возникло колесо автомобиля. Я закричала. Мой крик услышали. Распахнулась дверь — из нее выглянул офицер. Он о чем-то поговорил с поваром. После этого повар отнес меня к ближайшему дереву и прислонил к его стволу. Затем он услышал из движущейся толпы крик: «Пошли», и растворился в ней… После того, как мы достигли Будакеси, я обернулась на улицу Куреклеши, и мне предстала странная картина. Красная Армия отступала в направлении деревни. Солдаты шли в три ряда… Это походило на форменное бегство».
По словам очевидцев, у подножия Будайских гор утром висел густейший туман. Именно под его прикрытием рвущиеся из кольца окружения солдаты смогли продвинуться к Швабской горе. Оттуда они направились к северу в направлении гор Лато и Хармашхатар. Из города в этом направлении удалось вырваться 16 тысячам человек.