Глава 19 ТРАГЕДИЯ ГОСПОДИНА ВЕЛИКОГО НОВГОРОДА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 19 ТРАГЕДИЯ ГОСПОДИНА ВЕЛИКОГО НОВГОРОДА

27 марта 1462 г. на престол взошел 22-летний княжич Иван Васильевич, которого современники и их дети называли Грозным. Позже это прозвище забылось, так как его свирепый внук многократно побил рекорд жестокости, установленный дедом, и по праву вошел в русскую историю как Иван Грозный.

Как и отец, Иван III смертельно боялся потерять власть. На всякий случай, чтобы приучить русских князей и народ к мысли, что именно он, а не кто другой должен был наследовать московский престол, с 1448 г. во всех московских документах Ивана III именуют великим князем, то есть получается, что в 1448—1462 гг., в течение четырнадцати лет, было целых два великих князя Московских — Василий и Иван.

«Новая метла чисто метет». Эта пословица вполне подходит к новому князю. Для начала он избавился от старого митрополита Феодосия, который проявлял слишком много самостоятельности. Поводом для этого стала попытка навести элементарный порядок в церковных делах. Так, согласно лет тиси, Феодосии решил «попов и дьяконов нужею (принуждением) навести на Божий путь». Согласно правилам, установленным еще митрополитом Петром, овдовевшие священники и дьяконы должны были постригаться в монахи. Но они не только уклонялись от этого, но, оставаясь в миру, брали себе наложниц, с которыми жили как с женами. Но в XV веке церковные власти не обращали внимания на эти непорядки. Однако Феодосии стал наказывать таких нарушителей, отсылая их в монастырь и даже лишая сана. Поэтому смещение Феодосия великим князем Иваном вызвало поддержку большей части «белого духовенства».

13 сентября 1464 г. митрополит сам заявил, что оставляет кафедру, и удалился в Чудов монастырь. Позже Феодосии переехал в Троицкий монастырь, где и скончался осенью 1475 г.

11 ноября 1464 г. на церковном соборе в Москве на митрополичью кафедру был поставлен Филипп. Туг стоит сделать два замечания. Во-первых, на соборе главное место занимали Иван III с братьями, а остальные владыки — ростовский архиепископ Трифон, епископы Евфимий Брянский, Давид Рязанский, Терентий Коломенский, Вассиан Саранский — играли совещательную роль. Как повелось, новгородский и тверской архиепископы отсутствовали, но прислали грамоты, в которых выражали согласие с любым решением собора — «мысленно вместе!»

А во-вторых, Филипп был «темной лошадкой», о предшествующей жизни его даже современники толком ничего не знали, а потомки и подавно понятия не имеют. Надо ли говорить, что первые годы «темная лошадка» исправно выполнял руководящие указания «товарища Ивана Васильевича».

Далее великий князь решил избавиться от жены. Их брак носил политический характер. Именно тверской князь Борис Александрович вместе с татарами помог Василию II разгромить Ше-мяку. Теперь же тверские князья стали подручниками Москвы.

Мария Борисовна Тверская скончалась 22 апреля 1467 г. Сам Иван в это время находился в Коломне. Он мог отсрочить похороны, чтобы проститься с женой и матерью его сына — Ивана Молодого. Но великий князь не пожелал ехать, и 24 апреля Марию без него похоронили в главном соборе женского Вознесенского монастыря в Кремле.

«В одном из летописных сводов его составитель настаивал на версии об отравлении молодой великой княгини: «...преставися великая княгиня Мария... тверянка, от смертного зелия; занеже познаху потому, покров на ней положиша, ино много свисло его, потом же тело разошлося, ино тот покров много не достал на тело...» Документы тех далеких лет сохранили довольно редкое описание поразившего современников умершей княгини явления... К тому же нужно учесть, что апрель — не самое жаркое время года, что могло бы быть причиной столь странного «поведения» тела умершей княгини.

Консультации с экспертами в области судебной медицины дают возможность говорить, что в данном случае мы, возможно, имеем дело с ядом растительного происхождения. Некоторые из них, действуя на кровь, могут дать столь яркую картину изменений трупа. Не исключено, что здесь мы столкнулись как раз с таким случаем. Но выявлять растительные яды люди пока еще не научились. Анализ же костных останков Марии Борисовны на микроэлементный состав показал наличие огромного количества цинка в организме этой великой княгини — 3385 (!) мкг (при фоновом содержании в 14), как и избыток других металлов — никеля, свинца, ртути, циркония и галлия, словно она много лет трудилась на серьезном металлургическом производстве. Объяснения этому пока нет, но влияние на здоровье и поведенческие реакции великой княгини Марии было ощутимым, что и привело к ее ранней смерти»[288].

Предположить, что Мария Борисовна перешла кому-то дорогу и стала жертвой придворной интриги, довольно сложно. Современники называли ее «доброй и смиренной», а некоторые — даже святой. Н.С. Борисов пишет: «Ходили упорные слухи (проникшие и в некоторые летописи), что Мария Борисовна умерла «от смертного зелия». Называли даже предполагаемую отравительницу — Наталью Полуектову, жену дьяка Алексея Полуекто-ва, которая якобы тайком посыла к бабе-ворожейке пояс великой княгини для злой ворожбы. Однако зачем ей понадобилось идти на такое злодеяние — остается неясным»[289].

Мне же кажется, что заказчик отравления более чем очевиден. Предположим, что им был не великий князь, тогда каким бы жутким пыткам подверг бы дьяка Полуектова и его жену Иван Страшный! Но, увы, ничего этого не произошло, а великий князь приказал Алексею Полуектову временно не мелькать при дворе.

Разобравшись с делами домашними, Иван III решил заняться внешней политикой. Он не был ни гениальным полководцем, ни мудрым политиком, как в этом пытались нас уверить царские и советские историки. Он, как и его отец, дед и прадед, действовал по принципу сиюминутной целесообразности. А элементарный расчет показывал, что можно, используя татар, покончить с

Новгородской республикой, а затем, используя новгородские деньги, избавиться от татарской зависимости.

Единственным спасением Господина Великого Новгорода могло быть Великое княжество Литовское. С XII века новгородцы отстаивали свою независимость, балансируя между владими-ро-суздальскими князьями. Теперь вся Владимиро-Суздальская Русь принадлежала свирепому Ивану.

Давайте посмотрим на противостояние Москвы и Новгорода не глазами историков XIX—XX веков, а глазами новгородцев XV века. Они не могли предвидеть Брестскую унию, полонизацию Литовской Руси, дикого произвола польских магнатов в XVII—XVIII векахит.д. В их время большинство литовских князей и панов исповедывали православие, еще была веротерпимость. Многие города Литвы получили Магдебургское право, пусть и не всегда в полном объеме. Наконец, новгородцы привыкли видеть на Городище служилых литовских князей. Так почему мы должны вслед за царскими и советскими историками называть часть новгородского населения, тяготевшую к Литве, изменниками?

Сторонников Литвы в Новгороде возглавляли бояре Борец-кие. Началом решительной схватки с Москвой можно считать осень 1470 г. 5 ноября умер новгородский владыка Иона. Через два дня после его смерти в Новгород приехал из Литвы Михаил Александрович, брат киевского князя Семена, Михаил прибыл с киевской дружиной и получил статус служилого князя. Интересно, что в Новгороде одновременно с ним находился и наместник великого князя московского Ивана III. Собственно, в этом ничего необычного для республики не было, мы помним, как часто на кормлении содержалось сразу по два князя. Но тут ситуация была совсем другой. Если Михаила с некоторой натяжной можно считать кондотьером, то Иван III считш! своего наместника ровней наместникам в Ростове, Можайске и других захваченных Москвой городах.

Партию Борецких, которую возглавляла Марфа, вдова посадника Исака Борецкого, постигла серьезная неудача при выборе нового владыки. Марфа желала видеть архиепископом Пимена, заведовавшего при Ионе Софийской (церковной) казной. Но по новгородскому обычаю владыка выбирался по жребию из трех претендентов. Ими стали Пимен, Варсоний (духовник покойного Ионы) и протодиакон Феофил.

15 ноября 1470 г. на Софийском (владыческом) дворе собралось вече. Жребий пал на Феофила. Противники Борецких воспользовались случаем и потребовали провести ревизию влады-ческой казны. Вече согласилось — русские люди всегда ненавидели взяточников и казнокрадов. Не берусь судить, воровал ли Пимен церковные деньги, но была обнаружена большая недостача. Пимена схватили, долго били, разорили его двор и постановили взыскать с него тысячу рублей. Понятно, что ревизия была инсценирована московской агентурой.

Дело, конечно, было не в тысяче рублей. У Борецких и других бояр — противников Москвы — средства имелись большие, проблема была в резком падении престижа литовской партии.

Выбранный владыкой протодьякон Феофил был серой бесхарактерной личностью. Его мало беспокоила судьба Господина Великого Новгорода, а интересовало лишь собственное благополучие. Он равно не хотел ни полного подчинения Новгорода Ивану III, ни победы литовской стороны. Феофил опасался, что в последнем случае его влияние резко упадет, в чем он действительно был прав. А свирепый Иван между тем был тише воды, ниже травы и посылал в Новгород доброжелательные грамоты, которые служили сильным оружием для промосковской партии.

Стороны сошлись на вече. Победила литовская партия, и вече приняло «договорную грамоту» с великим князем литовским Казимиром. Согласно договору король обязался держать в Новгороде своего наместника из числа православных панов. Наместник, дворецкий и тиуны, проживая на Городище, не должны были иметь при себе более пятидесяти человек. Если пойдет великий князь московский или сын его, или брат на Новгород войной, король вместе с Радой литовской должен был идти на подмогу новгородцам. Если же король, не помирив Новгорода с московским князем, поедет в Польскую или Немецкую землю и без него пойдет Москва на Новгород, то Рада литовская должна идти оборонять Новгород. Король обязался не притеснять православную веру, и где захотят новгородцы, там и поставят себе владыку, а король не будет строить католических церквей ни в Новгороде, ни в пригородах, ни по всей земле Новгородской.

В случае реализации этого договора в жизни новгородцев ничего бы не изменилось на много десятилетий. Другой вопрос, обошла бы вольный Новгород мутная волна католической экспансии и полонизации в конце XVI — начале XVII века?

Планы литовской партии перечеркнуло незначительное событие, вроде бы не имевшее отношения к Новгороду. В Киеве умер князь Семен Александрович. Узнав о смерти брата, князь Михаил 15 марта 1471 г. бросает Новгород и вместе с дружиной отправляется в Литву. До Михаила дошли сведения, что Казимир решил отнять Киев у династии Олельковичей и посадить там своего наместника. Уходя из Новгорода, дружина Михайлова кое-чего пограбила в новгородских волостях. Дело вроде бы житейское — в те времена без этого никто не обходился. Но промосковские элементы подняли по сему поводу в Новгороде страшный шум.

Обратим внимание на дату отъезда Михаила — 15 марта. Сколько времени требуется гонцу, чтобы добраться до Москвы в весеннюю распутицу? Не менее полутора месяцев. И вот в мае 1471 г. великий князь Иван III созывает на думу братьев своих, митрополита, архиереев, бояр и воевод и объявляет, что необходимо выступить в поход на новгородцев за их «отступление». Встал вопрос, наступать ли немедленно или подождать до зимы. Новгородская земля изобилует озерами, реками, непроходимыми болотами, и поэтому прежние великие князья летом старались в походы на Новгород не ходить, а кто ходил, тот терял много людей. Решили все-таки выступать немедленно, и Иван III занялся распоряжениями перед своим отъездом. Москву он оставил на своего сына Ивана Молодого, при нем приказал быть своему брату Андрею Васильевичу Старшему вместе с татарским служилым царевичем Муртозой. С собой в поход великий князь взял братьев Юрия, Андрея Меньшого и Бориса, князя Михаила Андреевича Верейского с сыном и другого татарского служилого царевича Даньяра.

Немедленно из Москвы в Тверь и Вятку полетели гонцы с приказом идти на Новгород. И Тверское княжество, и Вятский край обладали значительными вооруженными силами, и. поддержи они Великий Новгород, Ивану мало бы не показалось. Но, увы, скупость и трусость тверского князя Михаила Борисовича и жадность вятчан (хлыновцев) решили дело. Они всеми силами поддержали Москву. Прошло совсем немного времени, и великий князь московский по заслугам отблагодарил союзников. В сентябре 1485 г. Иван 111 осадил Тверь. 15 сентября город капитулировал, а Иван III подарил Тверское княжество своему старшему сыну Ивану Молодому.

Через 4 года Иван III разделается с Вяткой. Московское войско вместе с отрядом казанского хана Махмет-Алина 16 августа 1489 г. осадит Хлынов (Вятку). Город будет вынужден сдаться. С Хлыновом Иван III поступит так же, как и с Великим Новгородом — за массовыми казнями последует тотальное выселение горожан в Боровск, Алексин, Кременец, Дмитров и др. В свою •очередь, часть населения этих городов ни за что ни про что будет отправлено на Вятку, в места для них «не столь отдаленные».

Но все это будет потом, а сейчас хлыновцы послали войско на Новгород. Московская рать шла на республику через Тверское княжество, и Михаил Борисович обязался обеспечить его продовольствием и всем необходимым. По пути к Ивану III присоединилось и тверское войско под началом князя Михаила Федоровича Микулинского.

По настоянию Ивана III против Новгорода выступил и его «молодший брат» Псков. (С Псковом покончит уже сын Ивана — Василий III.)

Наступление войск Ивана сопровождалось беспрецедентным психологическим давлением на новгородцев со стороны промос-ковской «пятой колонны». Соловецкий отшельник Зосима ходил по Новгороду и заявлял, что на пиру у Борецких он видел знатнейших бояр без голов. (Впоследствии Иван III их казнит.) Кто-то рассказывал, что на гробах двух новгородских архиепископов, почивающих в мартириевской паперти у святой Софии, увидели кровь; у хутынского Спаса зазвонили сами собой колокола; в женском монастыре Евфимий в церкви на иконе Богородицы из очей покатились слезы, как струя; заметили слезы и на иконе св. Николая Чудотворца в Никитинской улице, а на Федоровой улице полилась вода с ветвей и с вершины топольцев (ветл), и это были как будто слезы.

По Новгороду распускались слухи, что Марфа Борецкая выходит замуж за литовского князя, и даже назывались мифические кандидаты. Предположим, что был хотя бы разговор, хотя бы строчка в письме от Марфы. Немедленно или потом Москва поставила бы ей это в вину и раззвонила бы во все колокола.

Московские дьяки и летописцы изворачивались, как могли. Вот один из перлов: «Неверные изначала не знают Бога; а эти новгородцы столько лет были в христианстве и под конец начали отступать к латинству; великий князь пошел на них не как на христиан, но как на иноязычников и на отступников от православия; отступили они не только от своего государя, и от самого господа Бога; как прежде прадед его, великий князь Димитрий, вооружился на безбожного Мамая, так и благоверный великий князь Иоанн пошел на этих отступников»[290].

Итак, новгородцы, желающие жить по обычаям своих отцов и дедов, защищающие свое имущество и жизни, сравниваются с ханом Мамаем, идущим грабить Русь. Так кто больше похож на Мамая — Марфа Борецкая или Иван III? Ну, ладно, простим эту формулировку московскому дьяку. Но даже СМ. Соловьев предваряет вышеприведенную цитату из московской летописи своим умозаключением: «И прежде в летописях отражается нерасположение северо-восточного народонаселения к Новгороду; но теперь, при описании похода 1471 года, замечаем сильное ожесточение»[291].

29 июня Иван III с ратью зашел в Торжок. А 14 июля на реке Шелони состоялось сражение москвичей с новгородцами. Официальный летописец утверждает, что-де москвичей было 4 тысячи, а новгородцев 40 тысяч. Это, видимо, ложь, то есть, может, речь шла только о москвичах, и не были учтены татары, тверичи и т.д. Между тем именно удар татарских войск в тыл новгородцам решил исход битвы. Замечу, что важную роль тут сыграл и низкий моральный дух новгородского войска, разложенного московской пропагандой. Так, «владычный полк»[292] вообще не принял участия в битве, и воины его спокойно смотрели, как татары убивают их земляков.

Иван III приказал казнить наиболее знатных новгородцев, взятых в плен на Шелони — сына Марфы Борецкой Дмитрия, Василия Селезнева-Губу, Киприана Арьбузьева и архиепископского чашника Иеремия Сухощека.

В конце июля московские войска подошли к Новгороду. В самом городе вовсю действовала «пятая колонна». Некий Упадыш с товарищами ночью заколотил железом пятьдесят пушек[293], стоявших на стенах, прежде чем их схватили сторожа. Изменников растерзал народ, но пушки в строй ввести уже было невозможно.

Новгород капитулировал. По приказу великого князя московского были составлены две договорные грамоты. По ним Новгород отрекался от союза с великим князем литовским Казимиром, обязывался не принимать врагов и всех лиходеев великого князя (а именно сына Шемяки Ивана Можайского и Василия Ярославича Боровского). Теперь только московский митрополит мог поставить владыку в Новгороде. Новгородцы обязывались не мстить всем участникам «пятой колонны». Новгород терял часть северовосточных владений. И, само собой разумеется, горожанам пришлось платить «за проступки» 15,5 тысяч рублей.

В отличие от прежних договоров Новгорода с Великими княжествами Владимирским и Московским в договоре фигурировал не один, а сразу два князя московских — Иван Васильевич и Иван Иванович. Дело в том, что Иван III был патологически подозрителен, и на всякий случай короновал своего сына.

23 ноября 1475 г. Иван III прибыл в Новгород с миром, как теперь говорят: «с государственным визитом». Но, кроме обычных поборов, князь приказал схватить несколько десятков неугодных ему знатных новгородцев и в оковах отправить в Москву, а с их семейств еще содрать полторы тысячи рублей.

Сколько приобрел великий князь в Новгороде на сей раз, неизвестно, поскольку брал он частями. К примеру, владыка Феофил поднес Ивану «три постава сукон, 100 корабельников (червонцев), зуб рыбий, да и на проводях две бочки вина». А посадник Фома Андреевич Курятник вместе с тысяцким поднесли Ивану тысячу рублей от всего Великого Новгорода.

26 января 1471 г. великий князь покинул Новгород и уже 8 февраля был в Москве (по санному пути добираться быстрее). А в марте в Москву приехал владыка Феофил с боярами просить об освобождении заточенных новгородцев. Иван хорошо принял владыку, угостил, но не отпустил ни одного пленника.

В Москву прибыли и несколько новгородских бояр искать суда у великого князя, поскольку в Новгороде они не рассчитывали на успех в своих гражданских исках. В их числе был бывший посадник Василий Никифорович Пенков. И тут Иван III сделал хитрый ход — потребовал у новгородских бояр присягнуть ему как государю. Так, 27 февраля 1477 г. к Ивану III с челобитной приехали подвойский Назар и дьяк веча Захар. В Москве их приняли за послов от владыки и от всего Великого Новгорода. Назар и Захар называли великого князя и его сына государями, а не господами. С утверждением самодержавия получили огромное значение титулы, которые впоследствии сыграли значительную роль в государственной истории России и не один раз служили предлогом к войнам. Великий князь тотчас придрался к фразе новгородцев, и вопрос о титуле стал поводом к расправе над Новгородом. Он отправил в Новгород своих послов — бояр Федора Давидовича и Ивана Тучкова, и дьяка Василия Далмато-ва специально по этому вопросу.

Созвав вече, великокняжеские послы сказали: «Великий князь велел спросить Новгород: какого государства он хочет?» — «Мы не хотим никакого государства!» — кричали взволновавшиеся новгородцы. «Но Великий Новгород, — продолжали послы, — посылал к великому князю от владыки и от всех людей Великого Новгорода послов своих, Назара и Захара, бить челом о государстве, и послы назвали великого князя государем». — «Вече никого не посылало! — кричали новгородцы. — Вече никогда не называло великого князя государем! От века не было того, как и земля наша стала, чтобы какого-нибудь князя мы называли государем. А что великому князю сказывали, будто мы посылали, так это ложь!»

Новгородцы попросили великокняжеских послов объяснить им, какая перемена будет, когда Новгород назовет великого князя государем вместо господина. Те сказали: «Коли вы его назвали государем, значит, вы за него задались, и следует быть суду его в Великом Новгороде, и по всем улицам сидеть его тиунам, и Ярославово дворище великому князю отдать, и в суды его не вступаться!»

Новгородцы, наконец, догадались, что их хотят лишить последних прав и закричали: «Как смели ходить в Москву судить и присягать великому князю, как государю!.. Этого от века не делалось, и в докончаньи сказано, чтоб новгородца не судить на низу, а судить в Новгороде! Давайте сюда тех, кто ездил судиться!»

31 мая притащили на вече Василия Никифорова Пенкова и Захара Овинова. «Переветник! — кричали новгородцы на Василия. — Ты был у великого князя и целовал ему на нас крест!» Василий ответил: «Я был у великого князя и целовал ему крест в том, что служить мне, великому государю, правдою и добра хотеть, а не на государя моего Великий Новгород и не на вас, свою господу и братию!» Тогда «прижали» Захара, и он показал на Василия, что тот целовал крест и от имени Новгорода.

Форма присяги, принятая в Москве, до уничтожения веча не была известна в Новгороде. Уж очень текст ее был раболепным, непривычным для вольных людей, какими считали себя новгородцы. Присягнувший по-московски обязывался, в случае нужды, действовать против Новгорода и доносить великому князю о всяком сопротивлении ему или недоброжелательстве.

Тут же на вече народ до смерти забил Василия и Захара. Новгородские власти продержали великокняжеских послов в Новгороде 6 недель и потом дали им такой ответ: «Бьем челом господам своим великим князьям, а государями их не зовем; суд вашим наместникам по старине, на Городище; а у нас суда вашего княжеского не будет, и тиунам вашим у нас не быть; дворища Ярославова не дадим вам. Как мы с вами на Коростыне мир кончили и крест целовали, так на том докончании и хотим с вами жить; а с теми, что поступали без нашего ведома, ты, государь, сам разведайся: как хочешь, так их и казни; но и мы тоже, где которого поймаем, там и казним; а вам, своим господам, бьем челом, чтоб держали нас по старине, по крестному целованию».

Так как лето 1471 г. было как никогда сухое, то Иван III ожидал осени. 23 ноября Иван с войском был уже у Сытина в 30 верстах от Новгорода. Здесь к нему явились владыка Феофил с посадником и житными людьми и стали бить челом: «Господин государь князь великий Иван Васильевич всея России! Ты положил гнев свой на отчину свою, на Великий Новгород, меч твой и огонь ходят по Новгородской земле, кровь христианская льется, смилуйся над отчиною своею, меч уйми, огонь утоли, чтобы кровь христианская не лилась: господин государь, пожалуй! Да положил ты опалу на бояр новгородских и на Москву свел их в свой первый приезд: смилуйся, отпусти их в свою отчину в Новгород Великий».

Великий князь ничего послам не ответил, но отобедать их пригласил. Тогда на следующий день новгородские послы пошли к брату Ивана III Андрею Меньшому, принесли подарки и попросили, чтобы он замолвил слово великому князю за Новгород. Потом послы пошли к Ивану III с просьбой, чтобы велел с боярами поговорить. Великий князь выслал к ним троих бояр «на говорку». Послы предложили им такие условия: чтобы великий князь ездил в Новгород на четвертый год и брал по 1000 рублей; велел бы суд судить своему наместнику и посаднику в городе, а с чем они не справятся, то великий князь бы тогда судил, когда сам приедет на четвертый год, но в Москву бы не вызывал. Чтобы великий князь не велел своим наместникам судить владычных и посадничьих судов, чтобы великокняжеские подданные в своих тяжбах с новгородцами судились бы перед наместником и посадником, а не на Городище. Вместо ответа Иван III велел своим воеводам подойти к Новгороду, занять Городище и пригородные монастыри.

27 ноября московское войско стало у стен города. 4 декабря в московский стан явились владыка Феофил с посадниками и житными людьми и били челом, чтобы государь пожаловал, указал своей отчине, как бог положит ему на сердце свою отчину жаловать. Ответ был прежний: «Захочет наша отчина бить нам челом, и она знает, как бить челом». Послы вернулись в Новгород, а на следующий день прибыли к Ивану с повинной, что действительно Новгород посылал в Москву Назара и Захара называть великого князя государем и потом заперся. «Если так, — велел ответить им Иван, — если ты, владыка, и вся наша отчина, Великий Новгород, сказались перед нами виноватыми и спрашиваете, как нашему государству быть в нашей отчине, Новгороде, то объявляем, что хотим такого же государства и в Новгороде, какое в Москве».

7 декабря при очередном визите послов Иван III пояснил, чего он хочет: «Государство наше таково, вечевому колоколу в Новгороде не быть; посаднику не быть, а государство все нам держать; волостями, селами нам владеть, как владеем в Низовой земле, чтоб было на чем нам быть в нашей отчине, а которые земли наши за вами, и вы их нам отдайте; вывода не бойтесь, в боярские вотчины не вступаемся, а суду быть по старине, как в земле суд стоит». Новгородцы вынуждены были согласиться.

Затем к новгородцам обратились московские бояре: «Великий князь велел вам сказать: Великий Новгород должен дать нам волости и села, без того нам нельзя держать государства своего в Великом Новгороде». Новгород предложил боярам две волости: Луки Великие и Ржеву Пустую, но великий князь не согласился. Тогда предложили десять волостей, и тут Иван III отказался. Новгородцы предложили самому князю назначить, сколь ему надо волостей. Иван не растерялся и назначил половину волостей владычных и монастырских и все новоторжские, чьи бы они ни были.

Затем начались переговоры о дани. Сначала великий князь хотел брать по полугривне с обжи. Новгородскую обжу составлял один человек, пашущий на одной лошади. Три обжи составляли соху, пашущий на трех лошадях и сам-третей составляли также соху.

20 января 1478 г. Иван III назначил своими наместниками в городе Ивана и Ярослава Васильевичей Оболенских. Перед отъездом великий князь велел схватить купеческого старосту Марка Панфильева, боярыню Марфу Борецкую[294] с внуком Василием Федоровым, еще пятерых знатных новгородцев и отвезти их в Москву, а имения их Иван прибрал себе. Также были изъяты все договоры, когда-либо заключенные новгородцами с литовскими князьями.

17 февраля Иван выехал из Новгорода и 5 марта прибыл в Москву. За ним привезли в Москву вечевой колокол и подняли на колокольню на кремлевской площади звонить вместе с другими колоколами.

После этого новгородцам показалось, что великий князь оставил их в покое. Но, увы, 26 октября 1479 г. Иван III вновь двинулся на Новгород якобы «с миром», благо, никаких поводов к войне новгородцы не давали. Однако подойдя к Новгороду, Иван велел открыть артиллерийский огонь. Догадайтесь, кто командовал «пушечным нарядом»? Аристотель Ферованти, которым наши историки восхищаются за строительство Успенского собора в Кремле. Но это было делом десятым Аристотеля, так сказать, хобби. С момента приезда в Москву в 1475 г. Аристотель выполнял обязанности генерал-фельдцейхмейтера, говоря языком XVIII — начала XX века, а языком второй половины XX века — главного маршала артиллерии. Аристотель проектировал пушки, лил и ковал их, учил стрелять из пушек и управлять огнем орудий в бою.

После нескольких дней бомбардировки городские ворота открылись и оттуда вышли владыка и духовенство, несшие кресты и иконы, а следом — посадник, тысяцкий, старосты пяти концов, бояре и множество народа. Все пали ниц перед великим князем и взмолились о пощаде и прощении. Иван III сказал им: «Я, ваш государь, даю всем невинным в этом зле мир; ничего не бойтесь». Тем не менее, заняв город, Иван велел схватить свыше пятидесяти новгородцев и подверг их страшным пыткам. «Тут только великий князь узнал об участии владыки в заговоре и о сношениях братьев своих с новгородцами»[295].

Наш великий историк писал это вполне серьезно. Как Иван III, так и его «свирепый внук» Иван IV очень мало думали о логике своих обвинений. В 1569 г. Иван Грозный обвинит жителей Новгорода в том, что они-де «Новгород и Псков отдати литовскому королю, а царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии хотели злым умышлением извести, а на государство посадити князя Володимира Ондреевича». Предположим на минуту, что московский властелин прав, и новгородцы хотели отдаться Литве, то зачем им менять Ивана III (или IV) на его братьев?

Ларчик открывался просто — Ивану III и его внуку нужны были деньги и очень много денег, а заодно и подготовить материал для расправы над родными братьями[296]. В частности, Иван III мечтал залезть во владычную (архиепископскую) казну. Разумеется, трусливый Феофил ни в чем не был замешан, он с 1470 г. вел себя как забеременевшая гимназистка — хорошо бы, чтобы все само рассосалось.

Выявленные под пытками обвинения дали повод арестовать Феофила. Он был отослан в заточение в московский Чудов монастырь, все богатства архиепископа взяты в Москву. Вместо Феофила по воле Ивана III митрополит Геронтий поставил московского протопопа Симеона, переименованного при посвящении в Сергия. Поэтому Сергий надменно вел себя с новгородцами и третировал местное духовенство. Вскоре Сергия начали мучить видения. К нему сначала во сне, а потом уже и наяву стали приходить давно усопшие новгородские владыки (архиепископы). «Зачем, безумец, — говорили они, — зачем дерзнул ты принята поставление святительства нашего, на место поруганного, неправедно сверженного и еще живого владыки? Не по правилам ты осмелился сесть на мученический престол! Оставь его!» Сергий вначале крепился, но затем в его поведении появились странности. То он «выйдет из кельи без мантии, то сядет под храмом Св. Софии или у Евфимиевской паперти и глядит бессмысленно». Кончилось дело тем, что Сергий вообще потерял дар речи. Московские власти официально заявили, что новгородцы отняли у него ум волшебством.

26 июня 1484 г. Сергия увезли в Троицкий монастырь под Москву. Иван III занялся подбором кандидатов на место Сергия. Лучшим оказался чудовский архимандрит Геннадий Гонзов, поскольку архимандрит «а дал от того (за назначение) дви тысячи рублей князю великому»[297] . Геннадий поехал в Новгород. А немощный Сергий, вернувшись в Троицкий монастырь, пришел в себя и прожил еще 20 лет. Судя по всему, даже столь промосковски настроенный священнослужитель ужаснулся безобразиям, творимым московскими наместниками Яковом Захарьевичем и Юрием За-харьевичем Кошкиными в Новгороде.

Братья творили в Новгороде буквально все, что хотели. Иван III отдавал лучшие новгородские земли своим боярам. Глава московской боярской думы князь И.Ю. Патрикеев с сыном получили 500 обеж[298] , а Яков, Юрий и Василий Захарьевичи получили 800 обеж. Любопытно, что когда родные братья Ивана III попросили его поделиться по обычаю новгородской добычей, он им категорически отказал.

В 1487 г. по доносу Якова Захарьевича Иван III выслал из Новгорода пятьдесят семей лучших купцов и перевел их во Владимир. В следующем году Яков и Юрий открывают «ужасный» заговор новгородцев, которые хотели убить братьев. В Новгороде начинаются массовые казни — кого вешают, кому рубят головы. По доносу Захарьевичей Иван III повелел выселить из Новгорода семь тысяч житных людей (домовладельцев) и поселить их в Костроме, Нижнем Новгороде, Владимире и других городах. В следующем 1489 г. Иван III повелел выселить из Новгорода всех остальных (коренных) житных людей. Их также расселили в средней России, причем многие были убиты по дороге. На место высланных новгородцев прибывали обозы с переселенцами со всей России.

По этому поводу Н.И. Костомаров писал: «Так добил московский государь Новгород, и почти стер с земли отдельную северную народность. Большая часть народа по волостям была выгуб-лена во время двух опустошительных походов. Весь город был выселен. Место изгнанных старожилов заняли новые поселенцы из Московской и Низовой Земли. Владельцы земель, которые не погибли во время опустошения, были также почти все выселены; другие убежали в Литву».

Надо ли говорить, что в 80-х годах XV века Новгород покинуло подавляющее большинство иностранных купцов, занимавших ранее целый квартал в городе — «немецкий двор». Бесспорно, в вольном Новгороде было много буйства, но иностранцы были надежно защищены от него. На гот же «немецкий двор» новгородцы могли заходить только днем. Строгий порядок в торговых сделках сменился бесчинствами Захарьевичей. Да и не с кем стало торговать — все партнеры иностранных купцов были казнены или высланы из Новгорода.

Так рухнули торговые связи Новгорода Великого, доставлявшие огромные средства республике. Иван III из жадности зарезал курицу, несшую золотые яйца.

В целом для истории России уничтожение торговых связей Новгорода, а через 30 лет и Пскова, привело фактически к изоляции России на 200 лет от Западной Европы. На западе Россию от Европы отгораживали враждебные Литва и Польша, на юге — Оттоманская империя. Северо-западное окно в Европу заколотил сам Иван III, а в начале XVII века шведы лишь заделали щели.