Московская азиатчина.

Московская азиатчина.

Уж коли мы заговорили о жизни в романовских городах, то продолжим тему. Реалии царской капиталистической Москвы резко отличались от реалий Москвы – столицы СССР. Первопрестольная советских времён была городом чистым, рациональным и деловитым. Её населяли не только служащие и рабочие, но и инженеры, конструкторы, учёные. Москва красная тонула в зелени деревьев, её жилмассивы раскидывались вольно, широко. В Москве 1970-1980-х не было орд таджиков, узбеков, азербайджанцев. Они приезжали сюда лишь как туристы, на несколько дней.

Москва позднеромановская походила на Москву 1980-х только одним: в ней "чурок" не было. Но это не спасало город: его реалии всё равно во многом напоминали то Бухару, то Бангкок. Город был буквально покрыт разными клоаками, дополняющими Хитровку. И вели себя их обитатели почище азиатов. Чтение "Москвы и москвичей" Гиляровского здорово излечивает от соплей по поводу "России, которую мы потеряли". Власть низшей вороватой расы и здесь показала себя во всём "великоляпии".

Вот Сухаревский рынок у снесённой потом красными одноимённой башни. Здесь тоже вовсю торговали краденым – помимо всего прочего. Торговали здесь и распоследним старьём, сущей рваниной. Жульё тут работало на всю катушку.

"Пришёл, положим, мужик свой последний полушубок продавать. Его сразу окружает шайка барышников. Каждый торгуется, каждый даёт свою цену. Наконец сходятся в цене. Покупающий неторопливо лезет в карман, будто за деньгами, и передаёт купленную вещь соседу. Вдруг сзади мужика шум, и все глядят туда, и он тоже туда оглядывается. А полушубок в единый миг – с рук на руки – и исчезает.

– Что же деньги-то, давай!

– Че-ево?

– Да деньги за шубу!

– За какую? Да я ничего и не видал!

Кругом хохот, шум. Полушубок исчез, и требовать не с кого.

Шайка сменщиков: продадут золотые часы с пробой или настоящее кольцо с бриллиантом, а когда придёт домой покупатель, поглядит – часы медные и без нутра, и кольцо медное, со стеклом…" (В.А. Гиляровский. "Москва и москвичи". Москва, "Правда", 1979 г. С. 58.)

Здесь было царство обмана и мошенничества. Покупателю могли вручить дюжину штанов "аглицкого сукна", а дома он обнаруживал, что ему всучили "куклу": между штанами сверху и снизу в кипе – одно тряпьё. Пройти мимо рядов лавок спокойно было невозможно: тебя хватали за руки и затаскивали внутрь. Такого сейчас ни азеры, ни турки не делают.

От Китайгородской стены до Старой площади и Лубянки тянулись трущобы. В самом центре города! На Лубянской площади, заваленной навозом, стояла "Шиповская крепость" – дом генерала Шипова, эксцентричного богача, сдававшего комнаты в этом доме всем желающим бесплатно – хоть по сотне человек в одну каморку набивайся. Само собой, "Шиповская крепость" превратилась в криминальный притон. Здесь гнездились "иваны" или "деловые" – грабители. Награбив, они на рассвете развозили добро и шмотки (зачастую – с кровавыми следами) по лавчонкам Старой и Новой площадей. Днём эти же лавки принимали "розницу" от карманников: часы и носовые платки. Здесь же продавались и сорванные с голов прохожих шапки. Ходить в этом районе в темноту было опасным делом. Получив деньги за сдачу краденого, "иваны" шли пить водку и резаться в карты в подвальный трактир "Ад" на Трубной площади или в "Поляков трактир". В последнем "заведении" было полно отдельных каморок, где налётчики вели делёж добычи. "Шиповскую крепость" всё же разогнали, и её обитатели подались на Хитровку.

Московское филантропическое общество, получив в распоряжение дом Шипова, населило его тоже сбродом – только с паспортами. И там обосновались подпольные мастерские по перешивке краденых вещей. Квартиры в доме снимали базарные торговки с сожителями, которые делили эти квартиры перегородками на углы и койки, сдавая их в субаренду. В одной квартире жило человек по тридцать. Соответствующего контингента.

"Первая категория торговок являлась со своими мужьями и квартирантами на толкучку чуть свет и сразу успевала запастись свежим товаром, скупаемым с рук, и надуть покупателей своим товаром. Они окружали покупателя, и всякий совал, что у него есть: и пиджак, и брюки, и фуражку, и бельё.

Всё это рваное, линючее, ползёт чуть ли не при первом прикосновении. Калоши или сапоги кажутся подклеенными или замазанными, чёрное пальто окажется серо-буро-малиновым, на фуражке после первого дождя выступит красный околыш, у сюртука одна пола окажется синей, другая – жёлтой, а пол-спины – зелёной. Бельё расползается при первой стирке. Это всё "произведения" первой степени шиповских ремесленников, "выдержавших экзамен" в ремесленной управе.

"Чуть свет являлись на толкучку торговки, барахольщики первой категории и скупщики из "Шипова дома", а из желающих продать – столичная беднота: лишившиеся места чиновники приносили последнюю шинелишку с собачьим воротником, бедный студент продавал сюртук, чтобы заплатить за угол, из которого его гонят на улицу, голодная мать, продающая одеяльце и подушку своего ребёнка, и жена обанкротившегося купца, когда-то богатая, боязливо предлагала самовар, чтобы купить еду сидящему в долговом отделении мужу.

Вот эти-то продавцы от горькой нужды – самые выгодные для базарных коршунов. Они стаей окружали жертву, осыпали её насмешками, пугали злыми намёками и угрозами и окончательно сбивали с толку.

– Почём?

– Четыре рубля, – отвечает сконфуженный студент, никогда ещё не видавший толкучки.

– Га! Четыре! А рублёвку хошь?

Его окружали, щупали сукно, смеялись и стояли все на рубле, и каждый бросал своё едкое слово:

– Хапаный! Покупать не стоит. Ещё попадёшься! Студент весь красный… Слёзы на глазах. А те рвут…

Рвут…

Плачет голодная мать.

– Может, нечистая ещё какая!

И торговка, вся обвешанная только что купленным грязным тряпьём, с презрением отталкивает одеяло и подушку, а сама так и зарится на них, предлагая пятую часть назначенной цены.

– Должно быть, краденый, – замечает старик барышник, напрасно предлагавший купчихе три рубля за самовар, стоящий пятнадцать, а другой маклак ехидно добавлял, видя, что бедняга обомлела от ужаса:

– За будочником бы спосылать…

Эти приёмы всегда имели успех: и сконфуженный студент, и горемыка-мать, и купчиха уступали свои вещи за пятую часть стоимости, только видавший виды чиновник равнодушно твердит своё, да ещё заступается за других, которых маклаки собираются обжулить. В конце концов, он продаёт свой собачий воротник за подходящую цену, которую ему дают маклаки, чтобы только он "не отсвечивал".

…Начиная с полдня являются открыто уже не продающие ничего, а под видом покупки приходят в лавочки, прилепленные в Китайской стене на Старой площади, где, за исключением двух-трёх лавочек, все занимаются скупкой краденого…"

Вот что писал знаменитый дядя Гиляй. Обратите внимание: так вели себя на рынке не какие-то азербайджанцы или чечены, не узбеки и не таджики, а самые что ни на есть русские. Этнически и расово чистые.

Мошенническая толкучка занимала всю Старую площадь (между Ильинкой и Варваркой) и отчасти – Новую площадь. По одну сторону – Китайская стена, по другую – ряд высоких домов, в нижних этажах коих – лавки одежды и обуви. "И здесь, так же как на Сухаревке, насильно затаскивали покупателя. Около входа всегда галдёж от десятка "зазывал", обязанностью которых было хватать за полы проходящих по тротуарам и тащить их непременно в магазин, не обращая внимания, нужно или не нужно ему готовое платье… А если удастся затащить в лавку, так несчастного заговорят, замучат примеркой и уговорят купить, если не для себя, так для супруги, для деток или для кучера…" – свидетельствует Гиляровский.

Обман здесь царил на каждом шагу: Москва жила под девизами "Не обманешь – не продашь", "На грош – пятаков купить". Покупателям впаривали обувь на бумажных подмётках, а когда они спустя несколько дней являлись в ту же лавку с претензиями на обмен товара, их охаивали: ишь, сам купил это невесть где – а нас, честных торговцев, надуть пытается. У нас брал? Да знать мы тебя не знаем, и товар – не наш! А общепит тех времён? В большинстве "народных" трактиров в районе Трубной площади, Хитровки и Старой площади Гиляровский заказывал лишь запечатанную водку да калёные яйца в скорлупе: от всего прочего можно было запросто отравиться или схлопотать инфекционную болезнь.

"В то время был большой спрос на описание жизни трущоб, и я печатал очерк за очерком, для чего приходилось слоняться по Аржановке и Хитровке. Там я заразился: у меня началась рожа на голове и лице, температура поднялась выше сорока градусов. Мой полуторагодовалый сын лежал в скарлатине, должно быть, и её я принёс из трущоб. На счастье, мой друг доктор А.И. Владимиров, только что окончивший университет, безвыходно поселился у меня и помогал жене и няне ухаживать за ребёнком. У меня рожа скоро прошла, но тут свалилась в сыпном тифу няня Екатерина Яковлевна, – вошь я занёс, конечно, тоже с Хитрова рынка…" – свидетельствует Владимир Гиляровский. Причём рассказывает он это о Москве конца 1880-х годов.

Но это ещё цветочки. В старой Москве вас могли ограбить догола ночью. Пристукнуть – и труп спустить в уличный колодец, ведущий в текущую под землёй в трубе (с екатерининских времён) Неглинку. В районе Трубной площади бытовала масса самых грязных притонов и борделей. Здесь неосторожного могли запросто опоить снотворным, обчистить – и выбросить на улицу, а то и в ту же Неглинку. Когда эту речку в трубе чистили, то часто находили в ней человеческие кости. Неглинка в дождливое время из-за хронической засорённости трубы периодически затапливала Неглинный проезд, одноимённую улицу и часть Трубной площади, причём вода заливалась в окна первых этажей домов. (Окончательно проблему Неглинки решат лишь при Сталине.) Нормальных канализации и водопровода в Москве до советских времён просто не имелось. Богатые домовладельцы, чтобы не вывозить фекалии, мочу и нечистоты из своих сортиров бочками, тайно прокладывали в Неглинку подземные стоки, а уж Неглинка всё это выносила в Москву-реку. Как всё это воняло – рассказывать не надо.

Особенно страшным был выходящий на Цветной бульвар Малый Колосов переулок, переполненный заведениями с красными фонарями и грязными притонами. Именно здесь любили опаивать сонным зельем, подчас – насильно. Таиланд, как говорится, отдыхает. Только красные смогли свести с тела Москвы эти гнойные язвы.

А Охотный Ряд, где ныне, в здании сталинского Госплана СССР, угнездилась Госдума РФ? В старой Москве это было средоточие мясных и рыбных лавок. Страшная вонь, полчища крыс, дикая антисанитария царили здесь. В лавках – некрашеные стены, пропитанные кровью, кучи куриного помёта, крысы, перья, мясники в грязных фартуках и с нечищеными ножами. Рядом – ямы, до краёв наполненные нечистотами и отбросами. У стен – навалы из навоза и гниющих кишок забитых животных. Здесь же – полуразвалившиеся сараи, где сложены гниющие шкуры, хлевы. Настоящая грязная и вонючая Азия в самом сердце древней русской столицы! Всё это позорище ликвидировали при Сталине, построив на месте сего романовского "кишлака" красивейшее здание гостиницы "Москва". Разрушенное, блин, представителями низшей расы в 2003 году и заменённое потом новоделом в исполнении "узбек-таджикстроя". Господи, какие интерьеры, какие мозаичные панно были уничтожены тогда, в 2003-м! Видимо, нынешнюю низшую расу просто корёжит от вида всего советского, великого. Вот она и уничтожает всё, что осталось от СССР, под любым предлогом.

Но мы отвлеклись от главной темы. Даже в Москве, при поздних Романовых, был сущий Восток, причём в самом центре города, не считая Марьиной Рощи, Хапиловки и прочих окраин. Даже не Бухара, не Ташкент, а кишлак, подобие самых грязных трущоб нынешнего третьего мира. Посмотрите на фотографии торговцев в старой Москве. Они носят на голове и лотки с арбузами, и решёта с ягодами, и кувшины с лимонадом. Ну сущая тебе Нигерия пополам с Чадом!

А если взять Питер тех же времён? Он, увы, не знал своего Гиляровского. Но кое-что продемонстрировать можно. Например, открыв книгу "Капитальный ремонт" Леонида Соболева – человека из того времени, хорошо знавшего то, о чём пишет. Вчитаемся в его описание Петербурга 1914 года.

"…Столица прикрывала гранитом и мрамором свою неистребимую российскую вшивую грязь, нищету, невежество и крепостническое самоуправство. Облицованные гранитом каналы её воняли страшной устойчивой вонью обывательских клозетов. Великолепная Нева поила острова и окраины неразбавленной холерной настойкой, очищая фильтрами воду только для центральной части города. Под безлюдным паркетным простором барских квартир сыро прели в подвалах полтораста тысяч угловых жильцов с кладбищенской нормой жилплощади в один-два метра на душу. Двадцать две тысячи зарегистрированных нищих украшали своими лохмотьями паперти соборов, в которых на стопудовых, литого серебра иконостасах выглядывало из-за колонн драгоценной ляпис-лазури невыразительное лицо царицы небесной, окружённое сиянием из самоцветных камней стоимостью в сто тысяч рублей…"

Скажете, зло написано? Не спешите с выводами. Дело в том, что жилищная проблема в обеих столицах царской России была страшенной. А. Купцов, при работе над книгой "Миф о красном терроре" перевернувший гору статистических изданий ещё царских времён, приводит красноречивый факт: в Москве 1910 года 25% населения размещались в "квартирах" в одну комнату со средним числом обитателей в такой комнате в 6,5 человека. Внаём сдавали даже не комнаты, а углы и койки. Отдельная квартира в той стране была роскошью для немногих: в 1911 году квартирный налог в Российской империи платило всего 650 тысяч человек! Все остальные снимали жилплощадь у квартирных владельцев. При этом съём квартиры в Москве или СПб. стоил в 1910-е годы от 300 до 600 рублей в год. При том, что дневные заработки рабочего были намного меньше среднедневной платы за полноценное жилище. Например, рабочие-металлисты получали 93 копейки в день, химики – 69 копеек. Потому и вынуждены были жить по углам, снимать сырые подвалы и каморки, существовать в заводских казармах. Комнату-то можно было и за 8 рубликов в месяц снять. Самого понятия "квартира" в нынешнем понимании этого слова для многих просто не существовало. Ну, снимал человек квартиру в доме, принадлежащем купцу, и в своей квартире на условиях субаренды сдавал внаём комнату – семейной паре, две койки – мастеровым, полуподвал – прачке для житья и работы. В провинциальных городах было ещё хуже…

Так что, читатель, для миллионов русских, что после 1917 года стали жить в коммунальных квартирах, такие жилищные условия казались просто раем небесным по сравнению с каморками, углами, подвалами да койками.

Нынешние почитатели "России до 1917 года" плохо представляют себе ту дикость, в которой жила основная масса русского населения. Зачем за примерами далеко ходить? Сколько раз – уже в советские времена – кулаки ломали и сжигали тракторы, объявляя их "антихристовыми машинами"? А сцена из "Тихого Дона" Шолохова, где над станицей пролетает аэроплан? Помните: там старуха при виде самолёта вопит: "Ой, смертынька моя пришла!", валится на землю и напускает лужу мочи от страху? Могу напомнить рассказ Антона Павловича Чехова "Злоумышленник", где полиция ловит крестьянина, откручивающего гайки с болтов, соединяющих рельсы на железной дороге. Он использует их в качестве грузил для рыбалки, и ему даже в голову не приходит, что таким образом он может вызвать катастрофу поезда. Между тем это не вымысел Чехова: прототипом такого горе-рыболова послужил подмосковный крестьянин Никита Пантюхин. Великий мастер ловить налимов, он-то и откручивал гайки с путей. Делал он это от страшной бедности: не было у него денег на покупку свинца для отливки грузил. На ноге у крестьянина была многолетняя гниющая язва (что-то вроде туркменской пендинки). Лечил её крестьянин, прикладывая к ней ил из омута или пруда, а то и нюхательным табаком посыпая. Когда Чехов (а он был врачом по профессии) осмотрел язву и прописал нужную мазь, Никита отказался её использовать. "Зря деньги не плати, а что мазь эта стоит, мне отдай деньгами либо табаку нюхательного купи: табак червяка в ноге ест". А когда ему сказали, что его гаечный промысел чреват большой бедой, Никита с детской непосредственностью ответствовал: "Нешто я все гайки-то отвинчиваю? В одном месте одну, в другом – другую… Нешто мы не понимаем, что льзя, а что нельзя?"

Как говорится, нет слов – одна немая сцена. Хоть стой, хоть падай. И это не какой-нибудь глухой уголок Афганистана, а романовское Подмосковье 1880-х. Стоит ли удивляться тому, что потом крестьяне будут шарахаться прочь и креститься, когда красные предложат им прививки от болезней, меры профилактики заболеваний, нормальную гинекологию…

Даже если не страдать национальным мазохизмом…

Не хочу страдать национальным мазохизмом. В принципе, если вы почитаете описания жизни в нефешенебельных районах Парижа или Лондона тех же времён, то увидите мерзость и грязь ничуть не меньшие. Лондон времён королевы Виктории – ещё та помойка. Впрочем, и позже – тоже, достаточно заглянуть в книгу "Люди бездны" Джека Лондона. Но именно красные поставили грандиозную цель: сделать города чистыми, научно организованными, насыщенными современными жилищно-коммунальными технологиями, лишёнными трущоб и при этом утопающими в зелени парков и скверов. Именно этим коммунисты заставили и Запад измениться, стать гуманнее и чище. Именно красные, а не царская Россия. Она-то образцом организации городской жизни как раз и не блистала. Да и могло ли быть иначе при господстве низшей расы хапуг?

Да, до 1917 года западные рабочие хотя жили лучше русских коллег, но и для них нормальные квартиры были роскошью. В той же Голландии рабочий и крестьянин с жёнами своими спали в каком-то подобии шкафа, где ноги не вытянешь. А детей на ночь клали в какие-то ящики под этой шкафоподобной кроватью. Не верите? В Голландию поезжайте, как я, – вам сами голландцы покажут. Они мне в 1998 году так и говорили: "Наши рабочие получили нормальные жилищные условия только после вашей социалистической революции". На Западе рабочим стали обеспечивать квартиры и приличные дома только после того, как тамошние капиталисты перепугались: а вдруг им тоже кишки выпустят, как в России?

Нынче принято считать, будто бы в царских городах жили (как у Булгакова) исключительно подобия профессора Преображенского. В квартирах с библиотеками, столовыми, роскошными личными кабинетами, с отдельными комнатами для кухарки и горничной. А потом пришли большевики-хамы, которые превратили все эти роскошные жилища в грязные коммуналки, где быдло стало мочиться мимо унитаза и т.д. И все уверены в том, что они-то уж точно – не случись 1917 года – жили бы, как профессор Преображенский.

Ну, во-первых, специалисты подобного уровня при Сталине жили в больших квартирах или даже в своих домах, имея домработницу-прислугу. Во-вторых, большинство из нынешних антисоветчиков в старой России были бы босяками, низами общества, коим полагается даже не комната в коммуналке, а угол в комнате. В-третьих, элита, конечно, имеет полное право на жилища экстра-класса и прислугу. Но при этом она должна заботиться о том, чтобы остальной народ жил по-человечески. Не в ночлежках типа "Сухого оврага" и не по четыре семьи в одной комнате, а в отдельных квартирах и в своих небольших, но домах. И так, чтобы на 10 тысяч человек населения не приходилось 1,6 врача, как в России 1913 года.

"Элита" царской России не смогла обеспечить русскому народу ни нормального жилища, ни достойной медицины. А потому и лишилась всего.

СССР нужную "жилищную" цель поставил. Да, "хрущёвки"-пятиэтажки (кои правильнее называть "сталинками") – не лучший способ решения жилищной проблемы, ибо жильё такого типа разобщает нацию и ведёт к падению рождаемости. Однако квартиры в пятиэтажках, а потом и в более высотных советских домах стали громадным шагом вперёд по сравнению с бараками, разделёнными на "углы" и "койки" комнатами и коммуналками. Даже хрущёвская квартира по нынешним американским меркам – огромная роскошь для большинства американцев. То, что в тамошнем обществе стоит сотни тысяч долларов, Советский Союз давал своим гражданам бесплатно. Да, иной раз – после двадцати лет ожидания, но сегодня рядовому "расеянину" ("украинянину" и проч.) приходится копить деньги на жильё такого рода те же двадцать, а то и тридцать лет. СССР к 1981 году снабдил отдельными квартирами 80% своих граждан. И не сомневайтесь – к 2000 году довёл бы этот показатель почти до ста процентов, если бы не развал Союза и не "потерянное десятилетие". В стране 1980-х разворачивалось гигантское строительство, создавалась, по сути, новая стройиндустрия. Возникали планы расширения кооперативно-коммерческого и индивидуального строительства, набирали силу МЖК – молодёжные жилищные кооперативы. Если бы всё это было доведено до завершения, квартирный вопрос сегодня уже не существовал бы.

Благодаря советскому наследию в больших городах РФ и Украины до сих пор нет трущоб. У нас до сих пор есть водопровод, канализация и горячее водоснабжение.

Опять всё разрушила и поломала всё та же низшая раса мародёров и клептократов. В позднеромановской России она даже Москву и Питер покрыла паршой трущоб и впихивала в одну комнату по нескольку семей. А в конце XX века раса выродков разрушила Красный проект, обрекая миллионы русских на полную неспособность купить или получить достойное жилище.

Так что не надо нам вешать лапшу на уши по поводу "прекрасного 1913 года". Равно как и лапшу по поводу "эффективного менеджмента" нынешней бело-сине-красной (жовто-блакитной) "элиты". Она уже успешно разрушает жилищно-коммунальную сферу и не может предложить ни одного реального способа уничтожения "квартирного вопроса". А как деградирует при этих антисоветчиках медицина – никому рассказывать не надо. Мы, представители русско-советской высшей цивилизации, смотрим на "постсовковую" дикость с брезгливостью и болью в душе.

Постсоветские "недогосударства" успешно возродили всю мерзость царской России и – ни одного её достоинства. Когда я писал эту главу, в триколорной Расее на государственном уровне решили праздновать 400-летие династии Романовых. Ах, какой великий юбилей! Видимо, рыбак рыбака видит издалека. Сознают нынешние подонки низшей расы, правящие в РФ, своё духовное родство с теми подонками.

Сильно сознают!

Но можно сказать больше: выродившись в низшую расу, верхи Российской империи в начале XX столетия не решили ни одной из жгучих национальных проблем. И тем самым подвели державу к краю страшной катастрофы.

Итак, продолжим наше историческое расследование.