АГОНИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

АГОНИЯ

Радость по случаю убийства их защитника от внешних и внутренних врагов была преждевременна. Более того, она была бы непонятна, если бы мы не учитывали тех изменений, которые, постепенно нарастая, изменяли психологию и стереотип поведения потомков табгачей и китаянок. Население многолюдной столицы империи Северная Вэй не объединяли ни предания, унаследованные от предков, ни цели, к которым все стремились бы, ни противопоставление себя чужеземцам, ни мечты о подвигах и свершениях, так как буддисты научили их не придавать значения мирским деяниям. Единственное, что у них было общего, — это легкий и веселый быт богатого города: базары, театр, кабачки с девицами, уютные дома и уверенность, что кто-то должен их оберегать и ублажать. Неизбежным спутником такой самовлюбленной обывательщины всегда бывает самый близорукий эгоизм. Ни один из лоянцев не рискнул бы жизнью ради того самого императора, который символизировал своей особой процветание и величие. У них даже атрофировалось воображение: они не могли себе представить, что есть некто, для кого долг и справедливость дороже жизни. Но отсталые табгачи северной Шаньси воспринимали жизнь как цепь обязанностей — к роду, к военачальнику, к семье, даже к своему стаду или табуну. Поэтому как только в Цзиньян прилетела весть об убийстве Эрчжу Жуна, его брат Эрчжу Ши-лун поднял по тревоге всех имевшихся под рукой всадников, которых оказалось всего одна тысяча, и вступил в Лоян, разметав преградивших ему путь императорских гвардейцев. Он требовал выдачи тела брата, а заодно попытался схватить предателя-царя. Сожжение моста через Хуанхэ одним храбрым гвардейским офицером приостановило приток подкреплений к Эрчжу Ши-луну и задержало пятый акт трагедии. Но, когда северные всадники переправились через Хуанхэ и подошли к столице, императорская гвардия разбежалась, покинув свои посты. Как заяц в силки, попал Тоба Цзы-ю в железные оковы, а оттуда в шелковую петлю, перетянувшую его горло, в то время когда победители грабили город и его обитателей.

Но заслуживают ли они сострадания? Вот пример поведения, характерного для той эпохи. Советник плененного императора покинул его в беде, забрал золото и табун коней и скрылся у своего друга, за пределами опасности. Друг прикончил гостя и отослал его голову Эрчжу Ши-луну, а богатства оставил себе. Ночью призрак убитого явился к Эрчжу Ши-луну и пожаловался тому на потерю казны. Последний приказал вернуть награбленное, а похитителя и гостеубийцу казнить со всей семьей[369]. Так говорит легенда, но откуда все-таки Эрчжу Ши-лун мог узнать о судьбе императорского имущества? Только из доносов соседей убийцы. Предательство в квадрате, даже в кубе! На что же могло надеяться столь разложившееся общество?! Только на то, чтобы стать жертвой военной диктатуры, которую осуществили члены сяньбийского рода Эрчжу и бывший советник убитого вождя китаец Гао Хуань. А царем они назначили принца Тоба Хуа.

Но если основная масса населения молчала и терпела, то группа кочевников из Хэси, по-видимому, телесского племени[370], восстала и обрушилась на Северный Китай. Выступивший против них Эрчжу Дао (брат Эрчжу Жуна и Эрчжу Ши-луна) потерпел несколько поражений и вынужден был просить поддержки у Гао Хуаня, командовавшего в то время гарнизоном Цзиньчжоу. Гао Хуань разбил кочевников и выгнал их из пределов Китая, за что ему был пожалован титул принца и область Гичжоу, ставшая базой его честолюбивых замыслов.

В 531 г. члены семьи Эрчжу сместили с престола Тоба Хуа и возвели Тоба Гуна, который восемь лет считался глухонемым. Сев на престол, он заговорил, и оказалось, что этот принц таким способом спасал свою жизнь в обстановке роскошного дворца. Но говорить ему пришлось недолго.

Гао Хуань не любил сяньбийцев вообще, а семью Эрчжу в особенности. Как только представилась возможность, он восстал, захватил город Е и посадил там императором Тоба Дана, став при нем канцлером. Выступивший против него Эрчжу Дао был разбит. Вслед за тем в 532 г. Гао Хуань взял Лоян и низложил Тоба Гуна, а заодно и собственного принца Тоба Дана, а возвел на престол Тоба Сю. От его имени Гао Хуань казнил трех экс-императоров, а год спустя разгромил Эрчжу Дао и истребил всех членов этой фамилии. Но стать единоличным владыкой Китая ему не удалось.

Последний энергичный принц фамилии Тоба, Сю, в безнадежнейшем из положений сделал попытку спастись. В 534 г. он бежал от своего министра и сумел добраться до Шэньси, где правитель этой области Юйвэнь Тай принял императора и защитил его от погони. Гао Хуань не растерялся и посадил на престол другого принца, благо их было много. Женив его на своей дочери, Гао Хуань управлял страной как подобает военному диктатору. Последнее не могло прийтись по вкусу богатым помещикам еще не разоренного Шаньдуна[371]. Они сочли за благо последовать за своим императором в Шэньси, где их поселили в уездах Гуаньчжун и Лунси. Там они породнились с местными китайскими землевладельцами, и так составилась группа Гуаньлун, сказавшая свое слово в последующую эпоху[372]. Но они ничего не сделали для несчастного Тоба Сю, которого Юйвэнь Тай отравил, чтобы заменить более сговорчивым принцем. Так в 534 г. северокитайская империя распалась на Восточную и Западную Вэй, но обе уже были просто китайскими царствами. С кочевым элементом южнее Великой китайской стены было кончено.

Это не значит, конечно, что все сяньбийцы, хунны и тибетцы, пришедшие в III веке в долину реки Хуанхэ, погибли, не оставив потомства, хотя многие из них действительно сложили головы. Этнос — не арифметическая сумма человечьего поголовья, а стройная динамическая система с оригинальным (в каждом отдельном случае) ритмом. Именно эти системы исчезли, когда в середине VI века в стране на время воцарился хаос. Разделение империи немедленно вызвало войну между Востоком и Западом, а голод 536 г. унес около 80 % населения в небытие[373]. Несчастное население дошло до людоедства.

Эти бедствия изменили лицо страны. В отличие от войны голод убивает не наиболее, а наименее активную часть населения. Те, кто предавал своих вождей, и те, кто равнодушно смотрел на предательства или убийства, оказались предоставленными самим себе. Гао Хуань и Юйвэнь Тай кормили только тех, кто был им нужен или близок. А так как война между ними не затихала, то уцелели (вернее, имели больше шансов уцелеть) активные сторонники той или другой партии. Последние члены фамилии Тоба были никому не нужны. Некоторое время Гао Хуань и Юйвэнь Тай их держали для придания своей власти нужного блеска, но вскоре это стало излишним. Тогда проявилась долго сдерживаемая китайская ярость. В 550 г. преемник Гао Хуаня объявил себя императором Северной Ци и приказал изрубить на куски всех членов царственной фамилии Тоба. Останки их были брошены в волны Хуанхэ, и память о династии ушла в прошлое. В 557 г. почти то же самое сделал преемник Юйвэнь Тая. Он заставил последнего подставного императора отречься от престола и вскоре отравил его. Так умерла эпоха.

В те же жестокие годы получила смертельный удар южнокитайская империя Лян. После смерти Гао Хуаня в 547 г. наместник Хэнани Хоу Цзин восстал против Восточной Вэй и передался Юйвэнь Таю. Но через месяц он предал и его, предложив императору Лян, У-ди, покорность и совместное завоевание Северного Китая. У-ди доверчиво принял хэнаньского владыку за патриота и поддержал его, но тот, потерпев поражение от северных войск, снова переменил фронт и напал на южную столицу — Цзянькан. После шестимесячной осады город пал и был отдан на разграбление солдатам. В 549 г. пепел Цзянькана прибавился к пеплу Лояна.

Хоу Цзин не смог установить в Южном Китае тот режим военной диктатуры, который привился на Севере, и в 552 г. погиб. Но это не принесло Китаю мира. Воевали все против всех: северяне против южан, принцы династии Лян друг против друга, кидани и жужани против Китая, землевладельцы против восставших крестьян и т. е. К счастью, нам нет больше необходимости прослеживать перипетии этих войн, так как они всецело относятся к истории Китая. Достаточно сказать, что в 557 г. бедный крестьянин Чэнь Ба-сянь, сделавший карьеру при подавлении крестьянского восстания в Ганчжоу, низверг династию Лян и объявил себя императором династии Чэнь. При этом он, вернее, его государство, окончательно потеряло спорные земли в бассейне Хуанхэ, отошедшие к северокитайским царствам. Во время этих смут сторонники одного из принцев династии Лян, движимые отчаянием, ибо пощады от противников не ждали, создали в 554 г. при помощи войск Западной Вэй маленькое государство в Центральном Китае. Оно называлось Поздняя Лян.

Из всех царств, действовавших в эпоху восточного Великого переселения народов, уцелел только Тогон, прикрытый заснеженными хребтами Наньшаня и далекий от тех процессов этногенеза, которые привели к гибели кочевые народы, вступившие на землю Срединной равнины. Тогон превратился в изолят, когда на месте динамики развития возникает гомеостасис, консервируются обычаи, экономика, прирост населения, а история сводится к взаимоотношениям с соседями. А когда тех поблизости нет — можно жить долго.

Древний Китай погибал. Никто не был в состоянии воспрепятствовать идущему процессу, как нельзя остановить наводнение или выветривание почв. Логика событий столь же неуклонна.

Двести тридцать лет война не утихала. Ради войн на народ были наложены двойные налоги. Податные слои, спасая жизнь и свободу, покидали разоренные дома и бродили по стране в поисках пропитания. Этим пользовались богатые семьи, умевшие при сменах власти ценой предательств приобрести обширные земли. Они предлагали бродягам работать у них за половинный, сравнительно с казенным, оброк или служить при доме. Число бедняков, поступивших в услужение богачам, насчитывалось сотнями семей в одном богатом доме[374].

Утечка налогоплательщиков вынуждала правителей перекладывать тяжесть налогов на оставшихся, что, в свою очередь, толкало тех на бегство. Правительство слабело и становилось добычей соседа или мятежника, а тогда катились головы богатых, имущество которых имело смысл конфисковать. Но награбленные богатства доставались хищным чиновникам, ленивым, беспечным и невежественным, умевшим только растрачивать, но не созидать. И даже самые лучшие законы, в другое время составившие бы счастье людей, не могли спасти страну и народ от бедствий. Они просто не соблюдались и при всеобщих злоупотреблениях теряли силу. Чтобы найти выход, нужны были не законы, а люди — честные, преданные, мужественные и способные на самопожертвование, хотя бы ради иллюзий. И пока они не народились сразу в большом числе, страна катилась в пропасть. Но они появились внезапно, и история началась заново.