5. Лавр Георгиевич Корнилов

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

5. Лавр Георгиевич Корнилов

Смело, корниловцы, в ногу!

С нами Корнилов идет…

Песня Корниловского полка, впоследствии переделана красными

Жизнь — легенда. Красивая, яркая сказка. Он родился 31 августа 1870 г. в сибирском городишке Четь-Каменогорске в семье простых казаков-землепашцев. Мать работу по хозяйству везла да детишек рожала. Отец выслужился до первого офицерского чина и вышел в отставку, не в силах содержать на жалованье подхорунжего многочисленное семейство. Стал работать писарем в родной станице.

Мальчишкой Лавр, как положено, и в крестьянском хозяйстве трудился, и братьев-сестер нянчил. Закончил два класса церковноприходской школы. Еще 2 года доучивался сам, урывая время ото сна после повседневной нелегкой работы.

В 1883-м поступил в Сибирский кадетский корпус. Окончил первым учеником. Затем Михайловское артиллерийское училище и — назначение в Туркестан. Новоиспеченный офицер еще ничем не выделялся. Разве тем, что в свободное от службы время продолжал учиться. Плюс изучал туземные языки. Плюс… подрабатывал частными уроками, потому что семья отца бедствовала.

В 1895-м поручик Корнилов поступает в академию Генштаба. Окончил ее опять первым. И снова — в "горячую точку". Туркестан, афганская граница. Тут он и проявил впервые свою натуру. Упомянул как-то генерал Ионов о выстроенной афганцами таинственной крепости Дейдади, где базировались враждебные племена, угрожающие русской территории; 23-летний капитан, услышав это, на следующий день испросил отпуск и исчез… В одиночку, на свой страх и риск, он перешел границу. Верхом проскакал больше 400 км по территории, запретной для европейца. А через три дня вернулся, представив генералу фотоснимки крепости, описание укреплений и планы местности.

Корнилова заметили. Направили для исследований на Кушку, потом — в Китай. Через полтора года он проявил себя как незаурядный ученый-востоковед, выпустив книгу "Кашгария, или Восточный Туркестан". В 1901 г. его командируют с научной экспедицией в Персию. Корнилов стал первым, кто пересек страшную пустыню, называемую Степью Отчаяния, которую сами персы считали непроходимой. Он публиковал научные статьи в географических журналах, о нем заговорили как о путешественнике, достойном преемнике Пржевальского, Семенова Тянь-Шаньского. Казалось бы, дело жизни определилось. Ученый. Исследователь. В 1903 г. — новая экспедиция, в Индию. Но в Белуджистане путешествие прервалось известием о войне…

Под Мукденом Корнилов впервые проявил себя как полководец. 1 — я стрелковая бригада, в которой он был начальником штаба, прикрывала отход русской армии. Японцы окружили ее, но благодаря Корнилову бригада пробилась в полном порядке, вынеся всех своих раненых. За это дело Корнилов был произведен в полковники и получил Георгия 4-й степени. В мирное время он — военный представитель в Китае. Новые путешествия, новые экспедиции. За 5 лет объездил Монголию, Китай, Илийский край, Синцзян, Кашгарию…

На мировую войну Корнилов пошел командиром бригады, а 25 августа 1914 г. был назначен командиром 48-й пехотной дивизии 8-й, Брусиловской, армии. С первых же боев 48-я прославилась на всю Россию. Ее называли Стальной. А бок о бок со Стальной дралось другое знаменитое соединение, 4-я стрелковая бригада, тоже впоследствии развернутая в дивизию. Ее называли Железная. Командовал ею А. И. Деникин. Так впервые соединились судьбы двух генералов, выходцев из крестьянской среды. Пересеклись, чтобы остаться связанными до конца.

Корнилова называли "новым Суворовым". Поклонник суворовской тактики дерзость, стремительность, блестящие удары. Огромное человеческое обаяние, простота и доступность, отчаянная личная храбрость. Подчиненные боготворили его. И офицеры, и многие солдаты мечтали попасть к Корнилову, хотя его части всегда были на острие удара, бросались в самое пекло. Уже в самом начале войны войска Корнилова и Деникина вызвали потрясение во вражеском лагере, прорвавшись через Карпаты в Венгрию. При отходе из Карпат в 1915 г. Корнилов с горстью храбрецов-добровольцев прикрывал отступление русских частей. Был тяжело ранен и попал в плен. Австрийцы поместили его в крепости Нейгенбах. Зная натуру генерала, строго охраняли. Но Корнилов, едва оправившись от ран, начал симулировать болезнь, измождая себя голодом. И едва его поместили в тюремную больницу — бежал. Передвигаясь по ночам и ориентируясь по звездам, питаясь чем попало, порой выдавая себя за дезертира, пробрался через фронт к своим. Его наградили Георгием 3-й степени и назначили командиром 25-го корпуса.

Когда в дни революции возникла опасность, что столичный гарнизон станет неуправляемым, появилась угроза всеобщей анархии и погромов, председатель Государственной Думы Родзянко, лично знакомый с Корниловым, 2.03 направил телеграмму именно ему — корпусному командиру, минуя вышестоящее начальство. Приглашая прибыть в Петроград "для спасения столицы от анархии". И Корнилов прибыл (правда, все-таки согласовав со Ставкой). 7.03 по предписанию Временного правительства как раз он произвел арест Николая II и императрицы.

Военный министр А. И. Гучков начал реформы в армии. В частности, высшие эшелоны командования очищались от бездарностей, державшихся благодаря протекциям и родственным связям при дворе. На смену выдвигались энергичные, талантливые полководцы, проявившие себя на деле. В их числе Корнилов, Деникин, Ханжин, Крымов, Марков. Корнилов стал командующим Петроградским округом. И впервые за свою карьеру не прижился. С одной стороны — разлагающиеся войска, не желающие подчиняться. С другой — правительство, как огня боящееся крутых, «контрреволюционных» мер. Предпочитающее уступку за уступкой, соглашательство с Советами. И после попыток навести порядок, после разгона выступления большевиков в конце апреля Корнилову «намекнули». Да он и сам не держался за пост, высокий лишь по названию, за столичную стихию бестолковых митингов и нечистой политики. Ушел на фронт командующим 8-й армией.

Приняв ее в плачевном, полуразваленном состоянии, сделал что мог. 18.06 началось наступление. После двухдневной мощной артподготовки 7-я, 8-я, 11-я армии Юго-Западного фронта двинулись вперед. Сначала довольно удачно. Врага опрокинули, взяли 30 тысяч пленных. Армия Корнилова заняла Галич и Калуш. Но порыв «революционных», забывших о дисциплине войск быстро выдохся. А 6.07, подтянув резервы, австро-германцы нанесли контрудар. И 11-я армия, бросив все имущество и вооружение, побежала, увлекая соседей. Отступающие части превратились в обезумевшие толпы. Катились по своей земле, сметая все на пути. Грабежи, убийства, мародерство. 7.07, в разгар катастрофы, Корнилова назначают командующим Юго-Западным фронтом. И он начинает говорить с правительством языком жестких требований. А зачастую и собственными приказами наводит порядок, лишь ставя в известность Керенского и Брусилова. И «демократы», напуганные случившимся, безоговорочно принимали ультиматумы Корнилова, а его приказы по фронту распространяли на всю армию. Так, с 12.07 на фронте была восстановлена смертная казнь. А Корнилов, заявив, что только ценой жизни немногих негодяев можно спасти тысячи невиновных, взялся круто. Убийц и мародеров он приказал расстреливать, а трупы выставлять на перекрестках дорог с надписями. Он запретил митинги, требуя их разгона силой оружия.

Еще будучи командующим армией, он сформировал особые ударные отряды. Из офицеров, отстраненных комитетами и оставшихся не у дел, из юнкеров, из солдат-добровольцев. Эти части помогли стабилизировать фронт. Нанесли удары по обнаглевшему врагу, наступающему беспрепятственно. Боролись с бандами дезертиров-насильников. Остановили бегущие полки. Добровольцы-корниловцы — это были первые зародыши будущих добровольческих армий… А Корнилову действия по ликвидации катастрофы создали новую славу. Общественность заговорила о нем как о возможном спасителе страны… И. А. Бунин писал:

"Как распоясалась деревня прошлым летом, как жутко было там жить! И вдруг слух: Корнилов ввел смертную казнь — и почти весь июль было тише воды, ниже травы. А в мае, в июне по улице было страшно пройти, каждую ночь то там, то здесь красное зарево пожара на черном горизонте".

Когда наступление на Западном и Северном фронтах провалилось еще более позорно, чем на Юго-Западном, Верховный Главнокомандующий Брусилов был снят. 18.07 на эту должность назначили Корнилова. Первый главковерх времен революции, Алексеев, пытался сохранить армию лояльной, вне политики. Этого ему не удалось. Политика сама хлынула в армию, разрушая ее. Второй главковерх, Брусилов, верил в «революционные» начала армии. Шел на поводу у комитетов и кланялся солдатам на митингах. Это лишь усугубило развал до катастрофического масштаба. Третий главковерх, Корнилов, сделал вывод, что спасать армию в отрыве от всего общества бесполезно. И решил воздействовать на государственную политику активно. Спасая и армию, и Россию…

Уже вступая в должность, он ультимативно заявил правительству, что может принять пост лишь при условиях ответственности перед своей совестью и всем народом; полного невмешательства в его оперативные распоряжения и распространения мер строгой дисциплины на тыловые части. Управляющим военным министерством был назначен другой жесткий и волевой человек — Б. В. Савинков. Террорист, социалист по убеждениям, романтик борьбы и диктатор по натуре. С Корниловым он познакомился на Юго-Западном фронте в должности комиссара Временного правительства, всецело поддержал его и помогал проводить в жизнь меры по ликвидации катастрофы. Нет, простотой и искренностью Лавра Георгиевича он не обладая. Савинков был политиком — хитрым, гибким, опытным. Но он был патриотом, человеком действия, и трезво видел, что средства для спасения России требуются решительные.

А обстановка снова начала ухудшаться. Армия, отрезвленная было июльским позором, опять замитинговала. То там, то здесь прокатывались волны беспорядков. Контрразведка докладывала неопровержимые данные, что в последних числах августа ожидается новый путч большевиков, совмещенный со всеобщей забастовкой транспортников.

К тому же министр-председатель Керенский, едва отойдя от июльского шока, снова шатнулся влево, к Советам и «социализму». Беспринципные политики левых партий были ему ближе и роднее, чем деловое офицерье. И — сама Власть! Ореол кумира! Можно ли будет их сохранить без тех же Советов, без митинговщины? Либо Керенский действовал чисто интуитивно из солидарности с коллегами по партии, да еще и будучи Товарищем председателя Петроградского Совдепа. Либо понимал, что с единственным талантом — демагога — в деловом, нормальном правительстве он окажется не у дел. Он боялся и персонально Корнилова, боялся своего помощника Савинкова — чуть ли не больше, чем Ленина и Троцкого. Тем не менее, под влиянием общественности, кадетской части правительства Керенский до поры вынужден был лавировать, маскировать свои колебания.

А к Корнилову шли письма и петиции. Приезжали делегации, изливающие обиды. И казаки, и помещики, и общественные деятели, и офицеры, изгнанные из частей, и члены семей офицеров, убитых солдатней. Россия взывала к Корнилову, и он начал действовать. Нет, не против правительства. А в поддержку правительства, в согласии с ним. Он подготовил для Временного правительства докладную записку, в которой изложил реальный план спасения России

1) распространение на тыловые районы военно-революционных судов;

2) ответственность перед законом Советов и комитетов за свои действия;

3) восстановление дисциплинарной власти начальников и реорганизация армии.

Уже 3.08, приехав для доклада в Петроград, Корнилов был шокирован. Его конфиденциально предупредили, что на заседании правительства нельзя… докладывать военные вопросы! Все тут же станет известно противнику "в товарищеском порядке". И намекнули на министра земледелия эсера Чернова. В самом правительстве уже были шпионы, и мало того — правительство знало об этом! А записку Корнилова Керенский принял, но на рассмотрение кабинета не вынес. Зато на следующий день цитаты из этой записки появились в социалистической печати. Началась бешеная травля «контрреволюционного» генерала. Советы потребовали его отставки и даже ареста.

Тем не менее, конкретная и близкая угроза большевистского переворота требовала действий. При посредничестве Савинкова и Филоненко (комиссара при Ставке) был выработан и согласован с правительством план создания надежной Петроградской армии. Для этого предполагалось подтянуть к столице 3-й конный корпус, 7-ю Туземную (Дикую) дивизию, тоже развернув ее в корпус, Корниловский ударный полк и другие части. И при очередном выступлении большевиков разгромить их. Если же путч поддержат Советы — разогнать их за компанию. Однако и этот план, несмотря на все устные соглашения, Керенский тоже долго мурыжил и претворять в жизнь отнюдь не спешил. 10.08 Корнилов был снова вызван в Петроград. Верные текинцы личного конвоя отказались пустить его в столицу одного. Вызвав переполох, эскадрон туркмен прибыл в Петроград и во время визита Корнилова в Зимний Дворец выставил у крыльца два пулемета. Снова ходили вокруг да около, снова генерала запутывали в политических дебрях, и снова визит кончился безрезультатно.

Наконец, 11.08 Савинков и кадетское крыло правительства пригрозили отставкой. Керенский вынужден был вынести записку Корнилова на очередное заседание. Ее заслушали, но решение было отложено до Московского Государственного совещания. От этого совещания с представителями различных слоев населения, общественности, партий и промышленных кругов ждали многого. Туда тоже приезжал Корнилов. Москва встретила его восторженно, забрасывали цветами. Представители от Думы и кадетской партии обещали поддержку его начинаниям. А Керенский… попытался лишить слова. Но к каким-то реальным результатам совещание не привело. Вылилось в пустую говорильню. Каждый высказывал свое, и никто не хотел воспринимать противного…

После провала этой попытки прийти хоть к какому-нибудь соглашению обозначился единственный реальный выход — диктатура. Кстати, к собственной единоличной диктатуре Корнилов отнюдь не стремился. Политика была противна ему, как и большинству офицеров. И личная диктатура допускалась как крайность, если ничего другого не получится. Все еще предполагая, что разум во Временном правительстве победит, Корнилов высказывался за коллективную диктатуру правительства. Согласно его предположительному списку, в новый кабинет следовало пригласить Керенского, Савинкова, Плеханова, Аргунова, Филоненко, ген. Алексеева, адм. Колчака, кн. Львова и др. Не будучи ни монархистом, ни кадетом, ни социалистом, а лишь русским патриотом, он считал, что новый кабинет правительства должен "осуществлять строго демократическую программу, укрепляя народные свободы, и поставить во главу угла решение земельного вопроса". И твердой рукой довести страну до общенародного волеизъявления Учредительного Собрания. Династию Романовых он считал дискредитировавшей себя. Если же Учредительное Собрание сочтет нужным восстановить ее, он отвечал: "Подчинюсь и… уйду".

20 августа в результате небольшой, частной операции германских войск пала Рига. Разложившаяся 12-я армия бежала без боя. Бежала, далеко оторвавшись от противника, не думающего ее преследовать. Когда выяснилось, что немцы дальше не идут, армия вынуждена была возвращаться! И лишь тогда правительство наконец-то приняло постановление о военном положении в Петрограде. Но его введение в действие откладывалось до 29.08 — до подхода к столице конного корпуса. Из опасения стихийного взрыва в бардаке партий, Советов, анархического гарнизона и разболтавшихся рабочих окраин. Причем и правительство было согласно, что "если на почве предстоящих событий, кроме большевиков, выступят и члены Совета, то придется действовать и против них".

К этому времени были подготовлены и законопроекты по докладной записке Корнилова — о мобилизации в нуждах фронта промышленности и транспорта, введении смертной казни, укреплении армии. Но Керенский пока не подписывал их. Считалось — из тех же соображений. Чтобы возможная реакция на них не встретила правительство безоружным.

Войсковые эшелоны начали движение к столице. Вроде бы все шло к благополучной развязке. Если и не бескровной, то малой кровью. Ведь серьезно вступать в бой "за Советы" никакие тыловые бездельники не собирались. Корнилов мог бы стать новым Пожарским. Но дело в том, что другой «спаситель» — политик Керенский — примерял себе другую историческую роль — Бонапарта. И Пожарский в его сценарий никак не вписывался…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.