Глава 30 1917 Слухи о контрреволюционном движении. – Разрыв между Керенским и Корниловым. – Керенский отказывается от переговоров с Корниловым и объявляет его изменником. – Корнилов дает войскам приказ о наступлении на Петроград. – Движение остановлено. – Корнилов подчиняется

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 30

1917

Слухи о контрреволюционном движении. – Разрыв между Керенским и Корниловым. – Керенский отказывается от переговоров с Корниловым и объявляет его изменником. – Корнилов дает войскам приказ о наступлении на Петроград. – Движение остановлено. – Корнилов подчиняется

Едва только закончилось Московское государственное совещание, как слухи о планируемом военном перевороте стали принимать более ясные очертания. Журналисты и те, кто поддерживал связь с организаторами, даже говорили мне, что успех переворота обеспечен и что правительство и Совет капитулируют без борьбы. 5 сентября, в среду, один из моих русских друзей, директор одного из крупных петроградских банков, пришел ко мне и сказал, что он оказался в довольно неловком положении, поскольку некие лица, чьих имен он не назвал, дали ему поручение, которое, как он полагает, ему едва ли следует исполнять. Эти люди, продолжил он, желали бы поставить меня в известность, что их организацию поддерживают несколько видных промышленников и банкиров и что они могут полагаться на поддержку Корнилова и одного армейского корпуса. Они планируют начать операцию в ближайшую субботу, 8 сентября, арестовать правительство и распустить Совет. Они надеются, что я окажу им содействие, предоставив в их распоряжение британские броневики, а также помогут скрыться, если их предприятие потерпит неудачу.

Я ответил, что весьма наивно со стороны этих джентльменов просить у посла о помощи в заговоре против правительства, при котором он аккредитован, и что если бы я следовал своему долгу, то должен был бы донести об их планах. Я не обману их доверия, но я не намерен оказывать им ни покровительства, ни поддержки. Напротив, я бы хотел попросить их отказаться от этого предприятия, которое не только обречено на провал, но будет сразу же использовано большевиками. Будь генерал Корнилов человеком мудрым, он бы подождал, пока большевики не выступят первыми, а потом бы пришел и уничтожил их.

Падение Риги и отступление русской армии вызвали в городе панику, и все, кто мог, готовились уехать. Уже предпринимались шаги для перевода государственных архивов в Москву, и правительство серьезно рассматривало вопрос о своем переезде туда. В разговоре со мной 6 сентября Терещенко сообщил, что три кавалерийские дивизии были сняты с фронта на случай большевистского восстания, и из того, что он мне сказал, я сделал обнадеживающий вывод, что Керенский и Корнилов оставили, наконец, свои разногласия и вместе прилагают усилия для поддержания порядка. Воскресенье, 9 сентября, я провел в Мурино – деревне, расположенной в двадцати с лишним километрах от Петрограда, где британская колония устроила поле для гольфа, и вечером по возвращении оттуда я нашел телефонограмму от Терещенко с просьбой прийти в министерство с французским послом господином Нулансом сразу же после обеда. Там он сообщил нам о полном разрыве, произошедшем только что между Керенским и Корниловым.

Было опубликовано столько различных версий относительно причин, вызвавших их ссору, что до сих пор еще трудно определить долю вины каждого и даже точно установить, что именно произошло в действительности. Вольным или невольным виновником кризиса выступил бывший обер-прокурор Святейшего синода Владимир Львов. 4 сентября у него состоялся разговор с Керенским, и сразу же после этого он отправился в Ставку, по-видимому, с целью формирования более сильного правительства. Согласно опубликованным позднее утверждениям Савинкова, он предоставил Корнилову на выбор один из трех возможных вариантов, и сделал это таким образом, что у Корнилова сложилось впечатление, что он говорит от лица Керенского:

1. Корнилов формирует правительство, в котором Керенский и Савинков становятся соответственно министром юстиции и военным министром.

2. Триумвират с диктаторскими полномочиями в составе Керенского, Корнилова и Савинкова.

3. Корнилов провозглашает себя диктатором.

Возвратившись в Петроград в субботу, 8 сентября, Львов заявил Керенскому, что Корнилов решил провозгласить себя диктатором и что он хочет, чтобы Керенский и Савинков прибыли в Ставку в следующий понедельник, чтобы под его началом исполнять обязанности министра юстиции и военного министра. Керенский попросил Львова предоставить ему это сообщение в письменной форме, а затем связался по прямому проводу с Корниловым и спросил его, подтверждает ли он послание, переданное Львовым. Корнилов ответил утвердительно. Терещенко впоследствии говорил мне, что изложенная версия более или менее правильная, но что Керенский совершил большую ошибку, пообещав Корнилову во время их разговора в ближайшее время прибыть в Ставку. И только посовещавшись с Некрасовым, Керенский по его совету решил объявить Корнилова предателем и потребовать его отставки. Согласно Савинкову, Львов, намеренно или нет, извратил позицию Корнилова, придав ей форму ультиматума, вместо того чтобы представить ее изложением его взглядов. Некрасов, со своей стороны, заявлял, что Львов спас революцию, обнаружив и раскрыв заговор до того, как он был приведен в исполнение. К несчастью, в этот критический момент Терещенко выехал из Петрограда и был на полпути в Ставку, когда он получил телеграмму от Керенского, приказывающую ему немедленно возвратиться. Окажись он в Петрограде, он бы убедил Керенского не доводить до окончательного разрыва, а будь он в Ставке, он бы оказал сдерживающее влияние на Корнилова.

Встретившись с Керенским в 1918 году в Лондоне, я спросил об его отношении к Корнилову. Он сказал, что всегда считал его честным человеком и патриотом, но очень плохим политиком. Он согласился на все требования Корнилова относительно смертной казни и включения Петрограда в прифронтовую зону, но он не мог допустить, чтобы место заседаний правительства определялось приказом Корнилова, поскольку в этом случае министры оказались бы полностью в его власти. Он также послал Савинкова в Ставку с тем, чтобы начать с Корниловым рабочие переговоры. Он знал, что Завойко, Аладьин и другие лица из окружения Корнилова подготавливают контрреволюционный заговор с целью свержения правительства, и за десять дней до окончательного разрыва он предупреждал Корнилова, что ему не следует чересчур торопиться и он должен дать правительству время для постепенного введения дисциплинарных мероприятий, на которых он настаивал. Он даже спрашивал его, не рассматривает ли он возможность установления военной диктатуры, на что Корнилов ответил: «Да, если будет на то воля Божья». Керенский специально оговорил, что Кавказская дивизия, также известная как Дикая дивизия, не должна была быть включена в состав подразделений, отсылаемых в Петроград, и что эти подразделения нельзя передавать под командование генерала Крымова, но, несмотря на это, Корнилов поручил командование генералу Крымову и послал с ним Дикую дивизию. Хотя у него был разговор со Львовым перед тем, как тот отправился в Ставку, он не давал ему никаких поручений, и во время телеграфного разговора, который состоялся между ним и Корниловым после возвращения Львова, он сформулировал вопрос к последнему в таких выражениях, которые нельзя было истолковать двояко, и получил утвердительный ответ. Поскольку он знал, что войска Крымова уже достигли Луги и в Петрограде уже подготовлено восстание, которое вспыхнет сразу же, как только он выедет в Ставку, у Керенского не оставалось иного выхода, кроме как объявить Корнилова предателем.

В двух приказах по армии, опубликованных 10-го и 11-го числа, Корнилов дает свою версию случившегося, которая представляет его поведение совсем в ином свете.

7 сентября бывший обер-прокурор Святейшего синода Владимир Львов приехал в Ставку и, говоря от лица и по поручению Керенского, попросил меня изложить мои взгляды на три различных способа формирования нового правительства, предложенные самим Керенским: 1. Удаление Керенского из правительства. 2. Керенский участвует в работе правительства. 3. Временное правительство провозглашает диктатуру, и я становлюсь во главе государства.

Я ответил, что единственное решение заключается в установлении диктатуры и провозглашении законов военного времени на всей территории страны.

Под диктатурой я понимал не диктатуру одного человека, поскольку я указал на необходимость участия в правительстве Керенского и Савинкова.

Я всегда полагал и до сих считаю, что возвращение к старому режиму абсолютно невозможно и задачей нового правительства должно стать спасение страны и гражданских свобод, завоеванных революцией.

Вечером 8 сентября я обменялся телеграммами с Керенским, который спросил меня, подтверждаю ли я то, что сказал Львову.

Поскольку я не мог поверить, что эмиссар, посланный ко мне Временным правительством, может исказить смысл нашего с ним разговора, я ответил, что полностью подтверждаю свои слова, и я снова пригласил Керенского и Савинкова прибыть в Ставку, поскольку я не мог отвечать за их безопасность, если бы они оставались в Петрограде.

В своем ответе министр-председатель сообщил, что выедет 9 сентября.

Из всего изложенного выше очевидно, что вплоть до вечера 8 сентября мои поступки и решения были полностью согласованы с Временным правительством.

Утром 9 сентября я получил от министра-председателя телеграмму с официальным уведомлением о том, что я должен немедленно передать полномочия Верховного главнокомандующего моему начальнику штаба и сразу же выехать в Петроград.

Мой начальник штаба отказался принять этот пост, и я посчитал, что не могу передать свои полномочия до тех пор, пока ситуация не прояснится окончательно.

У меня нет ни малейшего сомнения, что в Петрограде взяли верх безответственные силы и теперь наша страна стоит на краю могилы.

В такие минуты нужно не болтать, а действовать. И я принимаю решение, о котором вам известно: спасти свою родину или умереть за нее.

Получив телеграмму Керенского с требованием подать в отставку, Корнилов должен был выбирать между безоговорочным подчинением и открытым бунтом, и он предпочел последнее, поскольку был искренне убежден, что продолжение нерешительной политики правительства приведет Россию к гибели. Следующие выдержки из моего дневника и телеграфных сообщений в министерство иностранных дел покажут, насколько критической была ситуация в последующие несколько дней.

10 сентября

«Когда я сегодня утром зашел к Терещенко, я застал его очень обеспокоенным тем, какой оборот приняли события. Он сказал, что в полночь прибыл генерал Алексеев и настоятельно потребовал, чтобы был взят курс на примирение. Правительство рассматривало этот вопрос, когда ему стало известно, что Корнилов провозгласил себя диктатором, что в своем манифесте он обвиняет правительство в том, что оно намеренно спровоцировало кризис, послав Львова в Ставку как провокатора. Он приказал генералу Крымову наступать на Петроград с кавалерийским корпусом и артиллерией, находившимися в тот момент в Луге, откуда они могли за два дня дойти до столицы. Это означало начало гражданской войны и делало дальнейшее ведение переговоров невозможным. Наступление на Петроград будет подавлено силой, но он опасался, что вызванное им прекращение продовольственных поставок спровоцирует большевистское восстание, которое приведет к образованию коммуны. Поэтому он советует всему дипломатическому корпусу немедленно переехать в Москву или Финляндию, и, получив мой ответ, он начнет все необходимые приготовления. Я ответил, что не могу бежать и оставить без защиты британскую колонию и что на эвакуацию всех союзных колоний нет времени. Я созову собрание глав миссий и сообщу ему об их пожеланиях, но одновременно с этим я обращаю внимание правительства на необходимость примирения с Верховным главнокомандующим и призываю послать генерала Алексеева в качестве посредника, чтобы уладить разногласия. Поскольку он не выразил надежды, что какие-либо шаги в этом направлении будут все-таки предприняты, остается только ждать развития событий и надеяться, что у Корнилова хватит сил, чтобы за короткое время преодолеть сопротивление.

Возвратившись домой, я попытался убедить жену и дочь перебраться в Финляндию, но они, со свойственным им мужеством, наотрез отказались меня покинуть. На встрече глав дипломатических миссий, состоявшейся в нашем посольстве в тот же день, было решено, что мы должны оставаться в Петрограде, чтобы обеспечить защиту нашим соотечественникам. Представители союзных держав также приняли резолюцию, в которой предлагали свои услуги в качестве посредников в конфликте, который возник между Временным правительством и главнокомандующим, с единственной целью предотвратить гражданскую войну и служить интересам России и ее союзников».

10 сентября

«Сегодня вечером, передавая Терещенко резолюцию, принятую союзными представителями, я сказал ему, что хотя у нас нет намерений вмешиваться во внутренние дела России, но как ее друзья и союзники мы хотели бы предложить правительству свои услуги, если мы можем хоть что-нибудь сделать для того, чтобы избежать возможной катастрофы.

Выразив свою благодарность и сказав, что незамедлительно поставит премьер-министра в известность о предпринятом нами шаге, он заявил, что, по его мнению, конфликт теперь неизбежен. Социалисты-революционеры вместе с Керенским считают, что теперь не остается ничего кроме как сражаться, поскольку дело зашло слишком далеко и для компромиссов уже нет места. Кадеты, напротив, полагали, что правительство должно сдаться и позволить Корнилову сформировать министерство. Сам Терещенко всегда был горячим поклонником главнокомандующего и был готов зайти очень далеко, чтобы спасти страну от гражданской войны. Однако мысль о том, что судьба России окажется в руках людей, которые окружали Корнилова, внушала ему серьезные опасения. Так, министром финансов должен был стать Завойко – главный советник Корнилова, – чья деятельность в прошлом не давала оснований для доверия, в то время как его будущие коллеги, включая Аладьина, намеченного на пост министра иностранных дел, были ничуть не лучше. Терещенко добавил, что лично он все еще пытается добиться примирения и призывает к тому, чтобы Корнилов и Керенский подали в отставку и было образовано новое правительство из представителей умеренных партий, без участия Совета».

11 сентября

«Министр иностранных дел сообщил мне сегодня утром, что премьер-министр поручил ему поблагодарить союзных послов за их предложение, которое его очень тронуло, и выразить сожаление, что позиция Верховного главнокомандующего не позволяет правительству прийти с ним к соглашению.

Терещенко говорит, что петроградский гарнизон стал на сторону правительства и что Корнилов может рассчитывать лишь на три кавалерийские дивизии под командованием Крымова. Все министры подали в отставку, хотя продолжают руководить работой своих ведомств, и, по существу, Керенский является диктатором».

12 сентября

«В результате медлительности наступления Корнилова у правительства было время, чтобы собрать гарнизон, привезти матросов и солдат из Кронштадта, вооружить тысячи рабочих и арестовать многих из его сторонников».

12 сентября

«Терещенко сообщил мне, что Корнилов окончательно отставлен и что Керенский взял на себя Верховное командование армией, назначив генерала Алексеева начальником Генерального штаба, и что генерал Верховский, командующий Московским округом, будет назначен военным министром».

Выступление Корнилова почти с самого начала было отмечено почти детской некомпетентностью ее организаторов и завершилось полным поражением. По прибытии на станцию в двадцати пяти километрах от Петрограда его войска были встречены Черновым, и, поскольку они ничего не знали о целях своего похода, он легко убедил их принять сторону Керенского. Крымов, их командир, был доставлен в Петроград на автомобиле и после беседы с Керенским застрелился. Корнилов был арестован и отдан под суд по обвинению в государственной измене, но после большевистской революции ему удалось бежать.

Хотя все мои симпатии были на стороне Корнилова, я всегда старался показать бесперспективность идеи военного переворота, поскольку надежда России на спасение была в тесном сотрудничестве между ним и Керенским. Корнилов, который вовсе не был реакционером, искренне считал, что Львов послан Керенским, чтобы выяснить его взгляды на политическую ситуацию, и он выразил их с присущей ему откровенностью, не придавая им формы ультиматума. Совершенно невозможно объяснить ту роль, которую сыграл в этом деле Львов. Он извратил слова Керенского Корнилову, слова Корнилова – Керенскому, но был ли он отъявленным мошенником или дураком, я сказать не берусь. Во всяком случае, он оказался главным возмутителем спокойствия. Корнилов решился на это выступление только после того, как получил от Керенского приказ сложить с себя командование, и при этом он руководствовался исключительно соображениями патриотического характера. Но хотя лично он был готов работать с Керенским, в его окружении были люди, которые уже несколько недель вынашивали планы свержения правительства и желали использовать его как свое орудие и навязать ему свою волю.

В планы этого контрреволюционного движения было посвящено такое количество людей, что они уже давно не являлись секретом. Керенский знал об этих планах, и поэтому, когда Львов принес ему то, что он выдал – хотя и совершенно безосновательно – за ультиматум Корнилова, у него уже были подозрения и предубеждение против главнокомандующего. Хотя Керенский, несомненно, видел в нем опасного противника, который, в случае если ему удастся получить контроль над армией, может использовать ее против правительства, но я не верю, что он намеренно расставил Корнилову ловушку, чтобы убрать его с дороги. Но, как и у последнего, у него нашлись дурные советчики, которые из личных или партийных интересов уговаривали его избавиться от главнокомандующего. Он не был уверен, стоит ли так поступать, о чем свидетельствует и тот факт, что во время его телеграфного разговора с Корниловым он пообещал приехать в Ставку, и только Некрасов в конце концов убедил его объявить Корнилова предателем. Все это время его политика была слабой и нерешительной: после июльского восстания у него была возможность разделаться с большевиками раз и навсегда – он ею не воспользовался; и теперь, вместо того чтобы попытаться найти с Корниловым общий язык, он сместил единственного сильного человека, способного восстановить дисциплину в армии. Более того, ради защиты революции, что всегда было у него на первом плане, он совершил еще одну ошибку: вооружил рабочих, сыграв таким образом на руку большевикам. В своем письме в министерство иностранных дел от 21 сентября я отмечал:

«Как сказал мне вчера один известный иностранный государственный деятель, в Керенском уживаются два человека: один – глава правительства и патриот, другой – социалист и идеалист. Пока верх берет первый, он издает приказы о строгих мерах и говорит об установлении железной дисциплины; но как только он начинает прислушиваться к увещеваниям последнего, он снова опускает руки и смиряется с тем, что его приказы остаются лишь на бумаге. Более того, боюсь, что, как и Совет, он никогда не хотел создания действительно сильной армии, поскольку, как он однажды заметил мне, он никогда не станет своей рукой ковать оружие, которое может быть использовано против революции».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.