Глава 14. Осада Полтавы

Глава 14.

Осада Полтавы

Весной 1709 г. в шведской армии авторитет Карла XII по-прежнему был высок, но у генералов уже появились сомнения в успешном исходе войны. Ряд военачальников по-прежнему уговаривали короля уйти за Днепр в Речь Посполитую. Граф Пипер был того же мнения, утверждая, что тогда король может соединиться с королем Стасем и с корпусом генерала Крассова, стоявшим в Польше. Мазепа больше всех противился этому и добивался сначала взять Полтаву, чтобы иметь опору в Малороссии и поддерживать коммуникации с Запорожьем. Карлу казалось, что Полтаву взять легко, потому что она укреплена не очень сильно, а осадные работы можно поручить запорожцам. Тогда генералквартирмейстер Гилленкрок, вообще нерасположенный оставаться в Малороссии и постоянный противник Мазепы, иронически сказал своему королю: «Если с нами не станется какое-нибудь чудо, то ни один из нас не выйдет из Малороссии; потеряет король и свое войско и свое государство и будет несчастнейший из государей в истории». 24 апреля Карл XII отправил генерала Шпара с восемью пехотными полками из местечка Лютеньки к Полтаве. Полтава находится на правом высоком и крутом берегу Ворсклы близ впадения в нее реки Коломаки. Обе реки образовывали в месте слияния множество рукавов, протекавших в широкой низменной и болотистой долине, затруднявшей сообщение города с левым берегом Ворсклы. Город состоял из крепости, расположенной на господствующей высоте, и предместья перед северной частью крепостной ограды. Укрепления были построены для защиты от набегов татар, а в начале зимы 1709 г. исправлены по приказанию царя. Оборонительная ограда располагалась в виде неправильного бастиона, стороны которого местами имели фланговую оборону, и состояла из земляного вала, усиленного деревянным палисадом, и рва впереди вала.

Комендантом крепости был бригадир (по другим сведениям – полковник) Алексей (Иван) Степанович Келин (Келен). Сведения о нем, как видим, крайне противоречивые. Неизвестна даже национальность Келина. Но, судя по всему, он был немцем.

Келин поступил на русскую службу в 1702 г., участвовал в боях под Нотенбургом, Ниеншанцем, Дерптом и Нарвой. В 1708 г. он командовал Тверским пехотным полком, который носил его имя. А в начале 1709 г. царь назначил Келина комендантом Полтавской крепости.

Гарнизон крепости состоял из трех пехотных полков (всего 4 182 солдата), а также 91 пушкаря и около 2 600 вооруженных местных казаков и обывателей.

В крепости имелось 12 чугунных пушек (в том числе пять 24-фунтовых и четыре 18-фунтовые), 16 медных пушек калибра от 3 до 1 фунта и одна двухпудовая медная мортира.

Шведы немедленно начали осадные работы у валов крепости.

1 мая шведский король переехал в Жуки поближе к Полтаве. Мазепа с обозом оставался в Будищах. Там же Карл XII оставил «обсервационный отряд» генерала Рооса в составе двух пехотных и двух драгунских полков.

Шведский историк Энглунд дал интересное описание осадных работ: «Шведские осадные траншеи находились к югу от города. Они были направлены против южной части крепости и предместья Мазуровки. Всякая осада как таковая была в высшей степени сложным предприятием, которое чаще всего разворачивалось по точно заданным правилам. Существовала определенная формула, которой надлежало следовать в таких ситуациях. Она называлась атакой Вобана, по имени французского маркиза, который разработал новые эффективные типы крепостей и в то же время, последовательности ради, выдумал новые, по меньшей мере такие же эффективные приемы, чтобы завоевать эти его создания. Прежде всего надо было построить укрепленные линии вокруг и против вала, чтобы защитить себя от вражеских отрядов извне крепости и вылазок из крепости. Для этого следовало ночью вырыть на расстоянии 600 метров то, что на профессиональном языке называлось первой параллелью: она, среди прочего, должна была вмещать тяжелые артиллерийские батареи. Потом следовало продвигаться все ближе. На расстоянии примерно в 300 метров надо было затем выкопать вторую параллель, где также разместить пушки, и, наконец, третью параллель заложить почти у самого крепостного вала. Между этими параллелями вырывались апроши – траншеи, которые шли зигзагообразно. Если крепость к тому времени еще не сдавалась, можно было выкопать сапы – подземные ходы, которые все вели к той точке у стены, где артиллерия осаждавших должна была пробить большую и аккуратную брешь. (Осаждающие могли также прорыть ходы под крепостным валом врага, заложить туда мощные заряды или мины и взорвать их, чтобы таким образом пробить брешь.)

Шведы во многом следовали этой формуле, хотя и в небольшом масштабе. Были вырыты три параллели с апрошами и всем необходимым, установлены батареи, и делались даже попытки заложить мины под частокол. Сначала король категорически запретил штурмовать крепость, но в попытке усилить давление на осажденных 12 мая была предпринята атака. В этот день была пробита брешь в защитных укреплениях и захвачен кусок частокола, где впоследствии на бревнах была установлена небольшая батарея. Шведы оказывали непрерывное, хотя и не слишком сильное давление на маленький город; не тратили ядер на слишком опустошительный обстрел, но продолжали подкопы под валами. Закладывались новые мины, гарнизон предпринимал небольшие вылазки, и русские войска делали тщетные попытки прийти на помощь городу с другого берега реки. Все было точно так, как полагается при осаде.

По мере того как проходило время, положение внутри крепости ухудшалось. В это воскресенье кончились еда и боеприпасы. За отсутствием снарядов русские стреляли маленькими кусочками железа и камушками. (По меньшей мере так же важно было то, что у Келина не было средств платить солдатам жалованье. Этот недостаток был очень опасен, потому что, не получая жалованья, солдат не станет сражаться на пределе своего мужества.) Поскольку не было также свинца и другого материала для изготовления ручных гранат, русские солдаты кидали сверху в осаждающих шведов камни, поленья, гнилые корни и дохлых кошек. Шведы отвечали тем, что тоже кидались камнями, – так близко друг к другу находились воюющие войска. Был случай, когда самому королю попала в плечо дохлая кошка. Шведы ответили на это неслыханное оскорбление таким шквалом ручных гранат, что русские несколько дней не позволяли себе подобных дерзостей. Но большинство снарядов были не так уж безвредны. Русские “охотники” постоянно подкрадывались и стреляли в шведских солдат и работников, рывших траншеи. Дня не проходило, чтобы ктонибудь из шведов не расстался с жизнью. За один день на одном месте погибло пять шведских караульных. Все они были убиты “снайперскими” пулями, размозжившими им головы. Работа в апрошах была очень опасна и очень однообразна. Во время дождей траншеи наполнялись водой, и солдатам приходилось шлепать по грязи, доходившей им до бедер, между тем как их палатки тоже наполнялись водой и все в них промокало. Единственное преимущество проливных дождей состояло в том, что они смывали и уносили с собой раздутые смердящие лошадиные трупы, которыми были усеяны поле и холмы.

К востоку от крепости крутые поросшие лесом холмы спускались к реке и лугу площадью примерно в квадратный километр, который ежегодно затапливался паводком. Почти до самого лета этот луг оставался похожим на болото и только к осени высыхал и превращался в хорошее пастбище для местного скота. В этом и других болотцах вокруг реки буйно расплодились в этом году мириады лягушек и жаб, которые своим скрипом и кваканьем многим не давали спать. Другим ночным звуком была громкая перекличка русских часовых – они восклицали “добра хлеба, добра пива!”, намеренно дразня и соблазняя своих противников.

К югу от города, позади кустарника и возделанных полей, которые шведские осадные укрепления искромсали на мелкие кусочки, пролегала одна из многочисленных лощин, повсюду пересекавших Полтавское плато. По большей части поросшая лесом лощина круто обрывалась, становясь сухой и голой, и имела много ответвлений. Кое-где в длинной лощине стояли группы домов, и там же находился лагерь Сёдерманландского и Крунубергского пехотных полков, занявших накануне траншеи. Немного южнее этого бивака был лагерь запорожских казаков. В ходе осады им досталась роль разнорабочих и вместе с тем мишеней для русских, которые стреляли в них сверху, с городского вала. В этот период осады потери запорожцев превосходили потери шведов. «Лыцари» стали дровосеками, землекопами, носильщиками... Их боевой дух дошел до нижней отметки. Шведам было трудно заставить запорожцев исполнять приказы.

К северу от города плоскогорье над рекой также прорезала длинная и широкая лощина. Она шла в направлении с севера на юг и вскоре терялась в обширном Яковецком лесу, который со своими оврагами, ручьями и запрятанными среди деревьев маленькими озерцами разделял шведские позиции вокруг крепости и большой русский лагерь в нескольких километрах отсюда. Примерно в километре к северо-востоку от города, на другой стороне поросшей ольхой болотистой впадины возвышался продолговатый холм. Они примыкал к зеленому массиву Яковецкого леса, и его склоны были покрыты большими вишневыми садами. На самом дальнем конце холма, на его южной стороне стоял монастырь, воздвигнутый в 1650 году, где расположилась ставка короля и его штаб, походная канцелярия и драбанты, а также и весь придворный штат. Здесь же, на монастырской возвышенности, среди вишневых садов стояла лагерем в это воскресенье и шведская пехота, не участвовавшая в осаде.

Многочисленными длинными рядами располагались полк за полком: ряды высоких пирамид, в которые были составлены пики, а также ружья под специальным прикрытием, палатки маркитанток, костры и выгребные ямы, – конечно, раздельные для командования и незаметных героев. Поскольку местность со своими ручьями, лесом и садами была мало пригодна для лагеря, не допуская почти геометрической правильности, к которой обычно стремились при его разбивке, лагерь носил отпечаток домашности и беспорядка. Гвардия уже давно занимала позиции у монастыря, но другие соединения стояли там на биваке всего пять дней. Солдаты спали под открытым небом, палатки были не нужны в эту тяжелую и липкую знойную погоду.

В четырех километрах к западу от растрепанного лагеря пехоты, на волнистой равнине между безлюдными деревнями Рыбцы и Пушкаревка протянулся в длину лагерь шведской кавалерии. Кроме трех кавалерийских и двух драгунских полков, которые находились в других местах, здесь стояла вся шведская конница, собранная в длинную, тщательно составленную шеренгу из квадратных малых лагерей, вписанную в большую систему лесистых лощин. Лагерь размечал фельдмаршал Реншёльд собственной высокой персоной. Южнее Пушкаревки стояла большая часть армейского обоза, охраняемая двумя драгунскими полками. Тысячи и тысячи телег и повозок стояли там, частично защищенные большим ущельем, которое считалось “inaccessible” (неприступным). Позади раскинувшегося обоза прочерчивалась глубокая теснина. (Местоположение обоза, вероятно, было выбрано с таким расчетом, чтобы в случае отступления он мог служить опорным пунктом для всей армии; здесь можно было, опираясь на широко разветвленную сеть оврагов и лощин, остановить атаку русских, а обоз тем временем вывести дальше на юг, по дороге, которая вела на Кобеляки и дальше – к Днепру.) То, что части лагеря также и в этом положении, когда войско было стянуто к Полтаве, все же были так разбросаны, было не случайно. Шведская армия избегала сосредоточения всех своих сил в одном месте, поскольку это в скором времени привело бы к росту смертности. Обычно среди зловония и нечистот гигантских лагерей пышным цветом расцветали болезни. Разбросать войска по разным лагерям, как сделало шведское командование, было простым средством от заразы.

Строевые части шведской армии насчитывали в это июньское воскресенье около 24 300 человек. Это было твердое ядро армии. Кроме того, в войске имелось большое количество нестроевых, чьи горе и радость полностью зависели от капризных перемен военной удачи. Среди этих нестроевых были прежде всего около 2 250 раненых, больных и инвалидов. Далее следовало примерно 300 нестроевых артиллеристов, а также 1 100 чиновников канцелярии. Неизбежную, но часто забываемую группу, без которой никогда не могла бы действовать армия, составляли многочисленные конюхи, денщики, возницы, работники и мальчики на побегушках в обозе, которые часто были на подхвате и выполняли наименее почетную работу: таких было около 4 000 человек. В войске была также другая часто забываемая группа – женщины и дети. Особенно среди офицеров было в обычае брать с собой в поход всю семью; жену и детей, большой штат прислуги, а иногда даже меблировку. Также и рядовых солдат могли сопровождать семьи. Вкраплены в этот кочевой город из брезента в то утро были примерно 1 700 жен, служанок и детей. Были женщины, как, например, две поварихи, Мария Бок и Мария Юхансдоттер, которые заботились о том, чтобы у короля была еда на столе; среди прочего они должны были участвовать в приготовлении дичи, которую специальный придворный охотник Кристоффер Бенгт притаскивал домой к королевскому столу. Мы имеем также и другие примеры, такие как жена трубача Мария Кристина Спарре, двадцати одного года, родом из Померании, или Гертруда Линеен, супруга одного лейтенанта из драгунского полка Дюккера. Еще одна из этих женщин была Бригитта Шерценфельд, родившаяся в июне 1684 года в замке Бекаскуг… Поскольку таких, кто взял с собой на войну жен, было все-таки немного и незамужних женщин тоже мало, мы можем предположить, что в армии ощущался сильный сексуальный голод. Вполне понятно, что в источниках трудно найти чтолибо касающееся этого вопроса. Мы можем спокойно предположить, что в войске находились проститутки, хотя раньше и они так или иначе были проблемой. Некоторые мужчины обращались друг к другу, хотя за гомосексуальные отношения полагалась смертная казнь. То, что к этому «содомскому греху» прибегала по крайней мере часть офицерского корпуса, нам известно. Встречалось и скотоложство, хотя за него тоже полагалась смертная казнь. В последнем случае виновному грозила такая нелепость, как тройная смертная казнь. (Об одной из таких казней осужденного за скотоложство солдата, имевшей место во время похода, рассказывается, что он “был повешен, потом положен в костер и должен был еще быть обезглавлен, но палач не смог рубить”)»115.

Шведы попытались овладеть Полтавой с хода, но штурм крепости 29 и 30 апреля не удался. Поэтому шведы, как уже го* ворилось, приступили к осаде. Комендант крепости Келин в ночь на 1 мая сделал вылазку, оттеснил охранение противника и завладел передовыми укреплениями шведов. Карл XII немедленно двинул свежи силы, которые, не найдя уже русских в окопах, двинулись к крепости. В час ночи 1 мая на крепостной ограде закипел горячий бой, окончившийся отступлением шведов.

В ночь на 2 мая шведы снова приступили к работам. Новая вылазка Келина на время приостановила их, но большой пользы не принесла, так как шведы быстро исправили все разрушения.

3 мая Келин произвел еще одну вылазку и опять выбил противника из апрошей и разрыл траншею. Однако, несмотря на столь энергичное сопротивление гарнизона, работы шведов продвигались вперед и к вечеру 3 мая дошли до крепостного вала. Карл, считая штурм еще трудным, приказал продолжать инженерные работы, а гарнизон крепости, производя вылазки, замедлял эти работы.

К началу осады Полтавы русские полевые войска располагались следующим образом: 700 драгун Ренне находились около устья Коломака; Шереметев стоял в Лубнах, а князь Меншиков – в Богодухове.

Лишь 6 мая Меншикову стало ясно положение Полтавы. На собранном им в этот же день военном совете было решено произвести диверсию к стороне Опошни и тем отвлечь к северу от Полтавы главные силы Карла XII и заставить его снять блокаду крепости. Но эта попытка и бой при Опошне не привели к желаемым последствиям, и наши войска отошли за Ворсклу. Приведенные же Карлом XII к Опошне войска (два гвардейских батальона и четыре драгунских полка), узнав об отходе русских на левый берег Ворсклы, утром 8 мая перешли в Будище. Там Карл оставался 8 и 9 мая, но увидев, что русские больше ничего не предпринимают, 10 мая выступил к Полтаве.

В это же время Меншиков получил от царя письмо, в котором Петр предлагал ему или совершить диверсию на Опошню с целью отвлечения внимания шведов от крепости, или перейти к Полтаве, стать у города на левом берегу Ворсклы и установить связь с гарнизоном. Так как первый из рекомендованных Петром способов уже был испытан, то оставалось идти на соединение с отрядом Ренне.

12—13 мая Меншиков двинулся по левому берегу Ворсклы к деревне Крутой Берег, расположенной напротив Полтавы, а 14 мая его передовые части уже находились близ крепости.

В ночь на 15 мая Меншикову удалось усилить гарнизон Полтавы, направив туда от 900 до 1 200 человек бригады Головина, и построить редут недалеко от моста через Ворсклу, обеспечивавший сообщение армии с Полтавой.

Шведы же 16 мая приступили к постройке редута на правом берегу Ворсклы в 300 саженях (640 метров) от русского редута.

18 мая разбросанные по Малороссии русские отряды наконец-то объединились. Фельдмаршалу Шереметеву было приказано оставить в распоряжении гетмана Скоропадского три драгунских полка генерал-майора князя Волконского, а с остальными конными и пехотными полками идти «в случение к Полтаве».

Тут так и хочется сделать маленькое отступление и спросить еще раз киевских баснописцев об «антиколониальном восстании на Украине». На всем Левобережье русских войск осталось всего три драгунских полка, то есть от одной до двух тысяч человек. Предположим, что хотя бы треть малороссов на левом берегу сочувствовали бы шведам, так они легко перебили бы несчастных драгун.

А на правом берегу, кроме небольшого киевского гарнизона, который к тому же не должен был покидать крепость вообще, русских войск вообще не было. Почему же правобережное казачество и селянство не формируют войско и «провиантские обозы» для гибнущей шведской армии?

Единственное разумное объяснение этому – подавляющее большинство малороссов на обоих берегах Днепра было на стороне православной Руси и считало себя ее частью. Я подчеркиваю, речь идет не об обожании Петра Великого – это через 100 лет придумают придворные историки, – а об отношении к православной Руси.

Соединение Шереметева с Меншиковым произошло 27 мая. Русская армия заняла позицию на широком фронте между деревнями Крутой Берег и Искровка. Скоропадскому 21 мая было приказано двинуться вверх по Пселу и стать при Сорочинце.

А в это время шведы прилагали все усилия, чтобы овладеть Полтавой. К 15 мая противник прошел сапами через ров и вышел к палисаду. Чтобы подорвать вал, шведы заложили под ним мину, но русские обнаружили подкоп и вытащили бочки с порохом.

Неудача минной атаки, сосредоточение к Полтаве главных сил Петра и усиление гарнизона крепости повлекли за собой штурмы 15, 23 и 24 мая, которые были отбиты.

1 июня Карл XII приказал произвести бомбардировку Полтавы, в результате чего в крепости возникли сильные пожары. Обрадованные шведы пошли на штурм, но были отбиты.

2 июня на предложение генерала Рейншильда сдаться на «аккорд» Келин произвел вылазку, захватив при этом четыре шведские пушки и разрушив часть их окопов.

4 июня к армии прибыл Петр Великий. Первым делом он собственноручно написал коменданту крепости письмо, переброшенное туда через позиции шведов в пустой мортирной бомбе. Петр сообщал Келину о своем прибытии и благодарил его гарнизон и граждан за ревностные подвиги, а также извещал о том, что он, «Великий Государь, немедленно приложит старание освобождения города Полтавы, чтобы в том упование имели на Бога». Келин в ответном письме царю (также перекинутом в бомбе) выражал радость граждан и войска по случаю прибытия к крепости монарха и извещал о воскресшей надежде на освобождение, а также просил Петра прислать в крепость бомб и пороху.

Осмотрев войска и ознакомившись с общим положением дел, Петр пришел к заключению, что Карл или попытается овладеть Полтавой штурмом, или снимет осаду и начнет отступление в Польшу. И в том и в другом случае царь решил помешать Карлу, хотя бы для этой цели пришлось принять решительное сражение.

Петр поджидал подхода калмыцкого хана Аюк-Тайдчи. В шведских источниках (воспоминаниях лейтенанта Вейса и других) говорится о сорокатысячном калмыцком войске. Разумеется, у хана Аюка такой армии не было, да и физически быть не могло. На самом деле к царю с Волги шли не более трех тысяч калмыков.

Петр опасался отхода шведских войск в Речь Посполитую. Поэтому он 6 июня приказал Скоропадскому занять переправы на реках Пселе и Груне, и таким образом преградить Карлу XII все пути в Польшу.

Петр был прав. С начала 1709 г. Карл и его министры делали отчаянные попытки улучшить свое положение. Так, Карл приказал шведскому корпусу Крассау, оставленному в Польше, идти на Украину вместе с войском короля Станислава Лещинского.

Делались попытки вовлечь в войну Оттоманскую империю и крымских ханов. В конце марта было послано письмо крымскому хану Девлету Гирею II, а также через Бендеры султану Ахмеду III в Константинополь. Однако стало ясно, что ждать помощи извне шведам бесполезно.

22 июня полковник Сандул Кольца вернулся из своего дипломатического визита в Бендеры. Вместе с ним также возвратился письмоводитель Отто Вильхельм Клинковстрём, который ехал от командующего шведской армией в Польше Крассау. Их сопровождали эмиссары, возвратившиеся от крымского хана. Вести, которые они привезли, горько разочаровали короля. Корпус Крассау и войска польского короля, как оказалось, стояли за рекой Сан под Ярославом в западной Польше и не могли двинуться с места. Между ними и шведской армией встал у Львова корпус русского генерала Гольца (этот корпус к тому же взаимодействовал с польсколитовским войском гетмана Синявского). Кроме того, на дороге от Львова до Полтавы, по которой должен был идти Крассау, находился город-крепость Киев с царским гарнизоном. Расстояние между Ярославом и Полтавой было более тысячи верст. Другими словами, всякая надежда получить подкрепления от Крассау и короля Станислава Лещинского была потеряна.

Нечего также было ожидать помощи от турок и татар. Новый татарский хан Девлет Гирей II так и рвался пограбить русские земли. Но султан предпочел не вмешиваться в войну и урезонил хана. Дело в том, что Карл XII своими «подвигами» напугал не только царя Петра, но и султана Ахмеда III. Турки давным-давно положили глаз на польские земли, и оккупация Речи Посполитой шведами их совсем не устраивала. Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что Ахмед III на 22 июня 1709 г. более боялся Карла, нежели Петра.

К 10 июня главные силы шведов под началом короля сосредоточились около Полтавы. Мазепа с казаками занимал деревню Жуки. Городки Старые Сенжары и Новые Сенжары были заняты отрядами шведов. Численность шведской армии сильно уменьшилась, в некоторых полках насчитывалась лишь по 250 человек.

7 июня на письмо Меншикова Келину, написанное по приказу Петра и содержащее запрос о состоянии продовольственных запасов в крепости, был получен ответ: «…на будущий месяц провианту не будет и на три дня», поэтому «не только солдатам, но и всем будет нужда». На основании этих сведений Петр счел опасным далее «утруждать» шведов осадой Полтавы и 12 июня собрал совет, на котором было принято решение о немедленной деблокаде крепости. Для этого решили произвести демонстративное нападение на противника с нескольких сторон. Однако эти нападения, предпринятые 14 и 15 июня и причинившие шведам немалое беспокойство, не заставили Карла снять осаду.

Кроме того, на совете 12 июня было принято решение отбить у шведов городок Старые Сенжары, лежавший на Ворскле в 45 верстах ниже Полтавы и занятый шведами еще в апреле 1709 г.

Еще немного ниже Старых Сенжар на Ворскле в городке Новые Сенжары стояли отряды запорожцев Кости Гордиенко. В Старых Сенжарах помимо небольшого шведского гарнизона находились русские пленные, в основном сдавшиеся в крепости Веприн. Среди последних был подполковник Юрлов, который послал гонца к Петру с сообщением, что шведов в городке мало, а при подходе русские войск пленные устроят бунт.

Поверив Юрлову, Петр направил в Старые Сенжары генерал-поручика Гейкинга с семью драгунскими полками. 14 июня русские пленные перебили своих караульных и помогли Гейкингу овладеть городом. Шведы упорно оборонялись: 800 человек пало в битве, а остальные 300 человек сдались. Освобождено было 1 200 русских пленных. Эта победа русским досталась нелегко, они потеряли 80 человек убитыми и 150 ранеными. Приятным сюрпризом для русских стал захват королевской казны – 200 тысяч талеров.

В середине июня к шведам в лагерь прибыл граф Гавриил Иванович Головин с очередным мирным предложением Петра. Царь ставил два условия: признать за ним все завоевания русских в Прибалтике и не вмешиваться в польские дела. Карл XII ответил на это: «Его величество король шведский не отказывается принять выгодный для себя мир и справедливое вознаграждение за ущерб, который он, король, понес. Но всякий беспристрастный человек легко рассудит, что те условия, которые предложены теперь, скорее способны еще более разжечь пожар войны, чем способствовать его погашению».

16 июня русские под командованием генерал-поручика Ренне сделали последнюю попытку прорвать блокаду шведами Полтавы со стороны Ворсклы. Драгуны Ренне, усиленные пехотой, произвели демонстрационную переправу на правый берег у деревни Петровки, а дивизия Алларта к этому времени начала свои приготовления к переправе в одной версте ниже Полтавы.

Ренне, переправившись и оттеснив сторожевые части противника, к утру 16 июня построил тет-де-пон (предмостное укрепление), прикрывший переправу.

16 июня Келин произвел навстречу Ренне вылазку, но, встретив сильный отпор, был вынужден отступить.

Положение шведов под Полтавой ухудшалось с каждым днем. В этой ситуации Карл решил попросить совета у генерала Левенгаупта, на которого он был обижен за неудачу под Лесной. Вечером 16 июня, когда Левенгаупт уже лег, не раздеваясь, в постель, к нему неожиданно вошел король, много дней с ним не разговаривавший, и стал спрашивать совета – что делать. На что Левенгаупт ответил, что не знает. Король стал ходить взад и вперед и потом снова спросил генерала о том же, но уже более примирительным тоном. Тогда Левенгаупт сказал: «Остается оставить осаду Полтавы и ударить всеми силами на неприятельский стан», но тотчас пожалел об этом, поскольку было видно, что королю этот совет не понравился. Пробило 11 часов. «Я слышал, – сказал король, – что русские хотят переходить через реку; поедем вместе верхом к реке».

Поехали. Король до рассвета беспричинно ездил взад и вперед по берегу. Наступило утро 17 июня – день рождения короля. Тут Карл спустился еще ниже к реке. Из-за реки засвистали пули русских, увидавших неприятелей, совершающих рекогносцировку. Карлу такая прогулка под неприятельскими пулями доставляла огромное удовольствие. Он называл это «amusement a la moutarde» [забавляться пустяками (фр.)] и любил так проезжаться со своими генералами, чтобы показать врагам удальство и отвагу шведов.

Левенгаупт заволновался и предупредил: «Ваше величество, не оставайтесь здесь так долго. Безо всякой причины нельзя выставлять на убой простого солдата, не то что королевскую особу». В этот момент неприятельская пуля убила под Левенгауптом лошадь. «Ваше величество! – закричал падающий Левенгаупт, – ради самого Бога, оставьте это место!» «Bagatelle!» [пустяк (фр.)] – воскликнул Карл, – вы получите другую лошадь».

После этих слов Карл спустился еще ниже к реке и стал ездить взад и вперед, явно издеваясь над опасностью. Левенгаупту привели другую лошадь. Его беспокоила безрассудная дерзость короля, он подъехал к нему, пытался еще раз отвлечь его и сказал ему в дружеском тоне: «Ваше величество! Нельзя бесполезно губить и солдат, не то что генералов. Я поеду своей дорогой». И с этими словами он повернул свою лошадь. Королю стало неловко: выходило, что он подвергает опасности без всякой цели не только себя, но и своих верных генералов. Он поехал за Левенгауптом, но ехал медленно.

Вдруг Карл заметил, что русские пытаются перейти Ворсклу. Он приказал нескольким находившимся невдалеке шведским солдатам ехать с ним отгонять русских. Но русских не было: быть может, королю только показалось, что они переходили реку, или они уже отступили, сделав ложное движение. Король снова стал ездить по берегу то взад, то вперед. Наконец он повернул свою лошадь, чтоб удалиться от реки, и в этот момент неприятельская пуля задела ему пятку левой ноги, прошла вдоль подошвы и застряла между пальцев ног. Карл держался так, как будто с ним ничего не произошло. Драбант, сопровождавший его верхом, заметил, что у него из сапога выступает кровь. Карл с виду был спокоен, но стал слабеть и бледнеть. Тогда драбанты подогнали его лошадь, чтобы скорее доскакать до стана. На пути Карла встретил Левенгаупт со словами: «Ах, ваше величество! Сталось-таки то, чего я так боялся и что предрекал». «Ничего, – ответил король, – это только в ногу. Пуля в ноге застряла, но я велю ее вырезать».

Несмотря на сильную слабость, Карл поехал не к себе, а к траншеям, где раздал приказания своим генералам Спарре и Гилленкроку и только через час вернулся в свое помещение. Рана тем временем воспалилась так, что нога разбухла, и нельзя было снять сапога, пришлось его разрезать, что причинило королю жестокую боль. Много костей в ступне оказалось раздробленными. Хирург производил глубокие взрезы и вынимал осколки костей. Карл не кричал от боли, но ободрял хирурга, говоря: «Режьте живее – это ничего». Он даже не допустил никого помогать себе и собственными руками поддерживал изуродованную ногу. Когда после того явились к нему генералы Реншильд и граф Пипер, Карл заметил их скорбный вид и стал утешать: «Не беспокойтесь за меня, рана вовсе не опасна. Я через несколько дней опять буду ездить верхом».

Однако, как король ни бодрился, а рана заставила его пролежать несколько дней в постели. После первой операции появилось «дикое мясо». Хирург боялся применять инструмент и хотел выжигать больное место ляписом. Король не согласился, взял ножницы и собственноручно, по указанию хирурга, обрезал себе «дикое мясо».

Стояла сильная жара. Все боялись, что у короля начнется гангрена и тогда придется ампутировать ногу. Медики уже не надеялись, что Карл протянет и сутки. Кризис наступил на пятый день после получения раны. Только тогда уговорили Карла принимать предписанные врачами лекарства, так как он всегда терпеть не мог лечиться. Когда Карла наконец вынудили принять лекарство, он заснул, и после этого ему полегчало.

Все время, пока раненый оставался в постели, его «тафельдекер» Гутман развлекал больного короля рассказами о старых скандинавских битвах героических времен. Особенно Карлу понравилась сага о Рольфе Гетрегсоне, который одолел русского волшебника на острове Ретузари, покорил своей власти русскую и датскую земли и тем самым приобрел себе славу на всем свете. Очевидно, Карлу хотелось тогда стать таким сказочным богатырем.

Оценив значение обеих переправ – у Петровки и в версте ниже Полтавы, Петр I решил воспользоваться для переброски армии на левый берег Ворсклы переправой у Петровки, что давало возможность в случае неудачи отступить в Центральную Россию.

Ночью 19 июня главные силы русских выступили вверх по левому берегу Ворсклы к деревне Черняхово, 20 июня перешли через Ворсклу по мостам у деревни Петровки и бродами у деревни Семеновки и приступили к устройству укрепленного лагеря в Семеновки в 8 верстах от Полтавы. Этот укрепленный лагерь был необходим для прикрытия переправ.

Но царь, ознакомившись с местностью, нашел ее чрезмерно пересеченной и труднопроходимой. К тому же русская армия, оставаясь у деревни Семеновки, слишком удалена от Полтавы и не будет в состоянии подать своевременную помощь гарнизону крепости. Поэтому Петр решил передвинуться к деревне Яковцы, дождавшись подхода войска Скоропадского.

Скоропадский подошел к Семеновке 24 июня, и на следующий день русская армия перешла к Яковцам. Передвижение прошло скрытно, в сумерках, и наутро 26 июня был уже построен новый укрепленный лагерь в 5 верстах севернее Полтавы. С тыла он прикрывался Ворсклой, с его правого фланга тянулся глубокий овраг, а с левого фланга к нему примыкал густой труднопроходимый лес, тянувшийся вплоть до Полтавы. Перед фронтом лагеря на 28 верст простиралась открытая равнина, заканчивавшаяся лесом между деревнями Малые Будищи и Тахтаулова, замыкавшими равнину с северо-запада. Между этим лесом и лесом, расположенным на левом фланге лагеря, оставался промежуток шириной около версты, который при тогдашних линейных построениях являлся наиболее удобным подступом как для русских в случае их наступления от деревни Яковцы к Полтаве, так и для шведов в случае движения их от Полтавы к Яковцам.

Давать сражение раньше 29 июня, то есть до подхода калмыков, Петр не хотел, но предполагал, что Карл в силу своего бойцового характера не станет ждать атаки, а сам перейдет в наступление. И царь принял меры для принятия боя в наиболее выгодных для себя условиях. Подступы к лагерю со стороны противника были укреплены с помощью инженерных сооружений и соответствующей группировки войск. Ознакомившись с местностью в районе деревни Яковцы, Петр приказал перегородить промежуток между обоими лесами шестью редутами, один от другого на расстоянии действительного ружейного огня, а кроме того, возвести еще четыре редута перпендикулярно первым.

К вечеру 26 июня постройка восьми редутов (кроме двух передних) была закончена. Редуты вместе с укрепленным лагерем должны были образовать позицию, которая в случае нападения шведов передавала все выгоды инициативы от наступавших оборонявшимся. Не в состоянии двигаться по густому лесу, шведы, наступая по открытой местности, должны были встретить четыре продольных редута, а следовательно, должны были или штурмовать их (то есть нести большие потери), или обойти их, что позволяло защитникам этих редутов обстреливать шведов во фланг. При дальнейшем наступлении шведская армия встречала линию поперечных редутов и снова должна была или атаковать их, или прорываться между ними под перекрестным огнем. 25 и 26 июня царь осматривал конницу, артиллерию и пехоту, распределил пехоту по дивизиям и разъяснял офицерам значение предстоящего боя. К вечеру 26 июня русская армия заняла следующее расположение: два батальона Белгородского полка с несколькими орудиями составили гарнизон редутов. Вся регулярная конница Меншикова была поставлена за поперечной линией редутов. Главные силы (59 батальонов и 70 орудий) остались в укрепленном лагере. Казачье войско Скоропадского расположилось в районе между деревнями Малые Будищи и Решетиловка, преградив все удобные пути от деревни Яковцы (через Крепенчуг и Переяславль) в Правобережье. Таким образом, шведам при неудаче оставался свободным лишь один путь – к Переволочне. Но, отступая в этом направлении, шведы должны были попасть в мешок, образуемый Днепром и Ворсклой. Карл XII, получив 21 июня сведения о переходе русской армии через Ворсклу, приготовился атаковать противника и не допустить его до Полтавы. Но обнаружив, что русские, дойдя до Семеновки, остановились, Карл изменил свое решение. Не желая оставлять у себя в тылу во время боя крепость, он дважды – 21 и 22 июня – штурмовал ее. Неся громадные потери, шведы устремлялись к захвату крепостного вала, но в тот момент, когда казалось, что цель уже достигнута, гарнизон Полтавы находил в себе силы и сбрасывал противника с вала. Поздно вечером 22 июня шведы прекратили свои атаки, потеряв около 2,5 тысяч человек убитыми115.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.