Слишком много знал

Слишком много знал

Исследуя дело Абакумова, приходишь к мысли, что он почему-то был глубоко уверен, что его в конце концов освободят потому, что он знает о чем-то таком, что кто-то авторитетный на воле обязательно должен принять меры к его освобождению. Он писал много заявлений с жалобами, с уверениями в верности, но в тоне его писем чувствовалась какая-то уверенность: есть признание ошибок, но нет и намека на раскаяние. И на суде он также держал себя уверенно.

Кстати, о суде. В отличие от сталинских судов суд над Абакумовым был уже полностью подлым хрущевским судилищем с непременными подлецами судьями и с подонком прокурором (правда, персонально пока все еще с теми же самыми подонками).

Судили Абакумова в 1954 г. совершенно издевательски. Ведь он был врагом Берии. Берия, став в марте 1953 г. министром объединенного МВД — МГБ, освободил кое-кого из арестованных по делу Абакумова, но об освобождении самого Абакумова и речи не шло. Тем не менее на суде прокурор Руденко обвинял его как «члена банды Берии». Арестовали Абакумова, по сути, за невозбуждение дел против евреев, а осудили за их возбуждение. Судил его судья Зейдин, если вы помните, то это единственный судья, которому доверили стряпать дело на Берию.

Суд над Абакумовым и его подельниками был в Ленинграде и считался открытым, но протокол этого «открытого» суда имеет гриф «совершенно секретно». Абакумов отмел все обвинения, виновным себя ни в чем не признал, потребовал привлечения к делу оправдывающих его документов. В последнем слове сказал: «Меня оклеветали, оговорили. Я честный человек… Я доказал свою преданность партии и Центральному Комитету…» Это, конечно, не помогло. Говорят, что перед выстрелом он успел крикнуть: «Я все, все напишу в Политбюро…» И эти слова свидетельствуют о том, что сам расстрел для него был внезапным, хотя его объявили в приговоре.

Тут дело в том, что после суда Абакумову должны были дать 10 дней на написание прошения о помиловании, но ему сделали исключение — убили через час после вынесения приговора в присутствии, разумеется, Руденко. Складывается впечатление, что Абакумов был уверен, что кто-то учтет, что на следствии и суде он молчал, и примет меры к его освобождению. И надежды его, надо сказать, были не без оснований.

Я упоминал о том, что вместе с Абакумовым был арестован Лев Шейнин, который незадолго до ареста занимал очень высокий пост в Генеральной прокуратуре СССР. Сидевший с ним в одной камере полковник МГБ Чернов вспоминал:

«От него я и узнал, что Берию посадили. Шейнину, понятно, этого не сказали, но Лева башковитый — по характеру записей в протоколе допроса сам обо всем догадался и тут же написал письмо Хрущеву, они друг с дружкой давно знакомы. Главное, был случай, когда Лева ему добро сделал: входил в комиссию, которая по заданию Политбюро что-то проверяла на Украине, и составил справку в пользу Хрущева. И Руденко ходил у него в дружках, тоже, видно, замолвил словечко — в общем, Леву вскоре выпустили».

Вот, видимо, и Абакумов надеялся на что-то в этом роде. Но знал он, судя по итогу, что-то такое, что те, кто мог его спасти, предпочли, чтобы он не только замолчал навсегда, но и перед расстрелом не успел ничего ни сказать, ни написать.

Кстати, Столярова это тоже заинтересовало, и Столяров посвятил целую главу гипотезам о том, почему Абакумова так быстро спровадили на тот свет. Но ничего вразумительного придумать не смог, кроме «противозаконные действия Хрущева — тропа не торная, она еще ждет своего исследователя».

Так почему бы нам не пройтись по этой тропе?