ЭПИЛОГ РЕВОЛЮЦИЯ В КРЕМЛЕ

ЭПИЛОГ

РЕВОЛЮЦИЯ В КРЕМЛЕ

Данная работа уже была готова, как произошло новое событие в Кремле июньский пленум ЦК КПСС 1957 года исключил из Президиума и из состава ЦК Молотова, Кагановича, Маленкова и Шепилова.

В дальнейшем развитии режима "июньский переворот" Хрущева сыграет судьбоносную роль. Из всего того, что я рассказывал на протяжении этой книги, даже неосведомленный читатель легко мог видеть, что без Молотова, Кагановича и Маленкова Сталин никогда не достиг бы той вершины власти, на которую диктатор поднялся еще в предвоенные годы. Разоблачая мертвого Сталина, Хрущев как раз и разоблачал этих все еще живых создателей Сталина. Поэтому вполне естественно, что первый секретарь встречал то скрытый, то явный отпор с их стороны, когда он заходил слишком далеко.

Говорят: а разве сами Хрущев, Булганин, Ворошилов, Микоян, Шверник, Куусинен, Суслов и другие не участвовали и в создании Сталина и в сталинских преступлениях?

Такая, казалось бы, конкретная постановка вопроса все-таки абстрактна исторически и беспредметна политически. Конечно, и в нынешнем Президиуме ЦК нет ни одного человека, который бы не принял участия либо физически, либо морально в сталинских преступлениях. Не степень, характер и масштаб этого участия были разные. В то время, когда Сталин, опираясь на Молотова и Кагановича, создавал КПСС, Хрущев был студентом, Суслов — преподавателем, а 80 процентов нынешних членов ЦК еще не состояли в партии.

Этот первый период восхождения Сталина к власти кончился в 1930 году (XVI съезд) полной политической ликвидацией старой гвардии Ленина. Теперь только Сталин получил официальное признание как единственный лидер партии, Молотов стал главой правительства, а Каганович — вторым секретарем ЦК после Сталина. От лидерства до диктатора надо было пройти еще второй этап (1930–1934 гг.), когда "тройка" приступила к подготовке ликвидации уже самой партии Ленина как политической силы над своим аппаратом. Незачем здесь повторять то, что подробно рассказано на этот счет в предыдущем изложении. Заметим только, что и в этом самом ответственном периоде подготовки единоличной диктатуры правой рукой Сталина по-прежнему остается Молотов, а левой — Каганович. Однако в этот период часто случалось, что Сталин как раз "левой" рукой работал куда лучше, чем "правой". Закостенелый, как бы наследственно бюрократический, мозг Молотова (Молотов — сын чиновника) всегда был лишен "творческой фантазии". Как "ширма", орудие и скрупулезный исполнитель чужой воли он, конечно, был просто незаменим и Сталин его не заменял.

Только в третьем периоде (1934–1939 гг.), на XVII съезде партии (1934 г.), названном сталинскими историками "Съездом победителей", Хрущев и Булганин впервые попали в число "победителей": первый — как член ЦК, а второй — как кандидат. Из этих победителей "тройка", ставшая к тому времени "четверкой" (Сталин — Молотов — Каганович — Маленков) арестовала и расстреляла около шестидесяти процентов делегатов съезда и 70 процентов членов и кандидатов ЦК. В числе немногих оставленных были — Хрущев и Булганин. Вот почему Хрущевы и Булганины, а тем более Сусловы и Беляевы, рассчитывали на свое алиби и, если нужно будет, в состоянии доказать, что знаменитые "ежовские списки" для чистки и внесудебной казни партийных, государственных и военных деятелей подписывались не только одним Сталиным (как об этом докладывал Хрущев на XX съезде), но и Молотовым, Кагановичем и Маленковым.

Конечно, Хрущев тоже не бездействовал на своих участках. Поэтому-то Хрущев и не отказывается от всего Сталина. Отсюда ему пришлось выдумать и теорию о "двух Сталиных". "Сталин антиленинский" — тот Сталин, в преступлениях которого участвовали Молотов, Маленков, Каганович, Берия; "Сталин ленинский" — тот Сталин, в преступлениях которого участвовали мы Хрущев, Булганин, Ворошилов, Шверник и Микоян. Поэтому, давая общую оценку Сталину, уже после ликвидации группы Молотова, Хрущев говорит:

"Мы были искренними в своем уважении к Сталину, когда плакали, стоя у его гроба. Мы искренни и сейчас в оценке его положительной роли… Каждый из нас верил Сталину, вера эта была основана на убеждении, что дело, которое мы делали вместе со Сталиным, совершалось в интересах революции… Все мы решительно осуждаем Сталина за те грубые ошибки и извращения, которые нанесли серьезный ущерб делу партии, делу народа. Мы потеряли много честных и преданных людей, работников нашей партии и советского государства, оклеветанных и невинно пострадавших"[399]. В другом месте: "Для того, чтобы правильно понять существо партийной критики культа личности, надо глубоко осознать, что в деятельности т. Сталина мы видим две стороны: положительную, которую мы поддерживаем и высоко ценим, и отрицательную, которую критикуем, осуждаем и отвергаем"[400]. В эту "положительную сторону" "ленинского Сталина" входит, по Хрущеву, и борьба Сталина и сталинцев против "троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев и буржуазных националистов". Но и тут Хрущев выдвигает новую многозначительную формулировку:

"Это была политическая борьба. Партия правильно сделала, разоблачив их как противников ленинизма, — противников социалистического строительства в нашей стране. Политически они осуждены, и осуждены правильно".

Но спрашивается: разве они были осуждены лишь "политически" как "противники ленинизма"? Разве они не были осуждены как "враги народа", как "вредители", "диверсанты", "шпионы" и "убийцы"? Было ли правильным вот это судебно-уголовное их осуждение?

Далее. Кто же несет ответственность за тот террор, который существовал в партии и стране с тех пор, как сам Хрущев стал членом Политбюро? Ведь тогда только были расстреляны Косиор, Чубарь, Эйхе, Рудзутак (1939–1940 гг.) или Вознесенский, Кузнецов, Родионов, Попков (1949 г.)?

И тут Хрущев имеет готовый ответ: "Личные недостатки Сталина были использованы во вред нашему делу заклятым врагом партии и народа провокатором Берия. Большая вина в этом деле лежит и на т. Маленкове, который подпал под полное влияние Берия, был его тенью, был орудием в руках Берия"[401].

Напрасно мы будем спрашивать у Хрущева, почему же это Берия, который стал членом Политбюро на семь лет позже Хрущева, или Маленков, который стал членом Политбюро на девять лет позже, должны больше отвечать за преступления сталинского Политбюро и Сталина, чем Хрущев? Уж куда более убедительно звучит старый ответ Хрущева на такие вопросы: "Мы его боялись!" Или вздыхания Булганина: "Ох, едешь к Сталину как друг, но не знаешь, куда от него попадешь — домой или в тюрьму!" Или еще раболепные звонки по телефону в Секретариат Сталина члена Политбюро Ворошилова: "Будьте добры, спросите у т. Сталина, можно ли мне присутствовать на заседании Политбюро?"

Ведь обо всем этом рассказывал сам Хрущев делегатам XX съезда.

Перейдем теперь к тем обвинениям, которые Хрущев выдвинул против Молотова, Кагановича, Маленкова и Шепилова в резолюции июньского пленума ЦК 1957 года. Прежде чем начать конкретный разбор самих обвинений, надо заметить следующее: 1) мы совершенно не знаем контробвинений и контраргументов группы Молотова против Хрущева; 2) некоторые пункты обвинения Хрущева против группы Молотова говорят не столько о том, что собирается делать сам Хрущев, сколько Хрущев хочет сформулировать и пропагандно использовать настроение партийной и народной массы, недовольной сталинскими методами правления; 3) находясь все еще под шоком тех жестоких личных обвинений, которые его противники открыто излагали против него на пленуме ЦК и которые, вероятно, не были лишены внутренней убедительности с точки зрения интересов режима, Хрущев еще долго должен будет проявлять осторожность в своих дальнейших "экспериментах"; 4) нахождение в Президиуме ЦК Ворошилова, старого друга Сталина и одного из создателей "культа Сталина", а также наличие там сталинцев Шверника, Куусинена, Суслова, Поспелова и Микояна будут действовать до поры до времени "сдерживающе" на более последовательное разрушение "культа Сталина" Хрущевым.

Если подойти к резолюции июньского пленума ЦК с формально-юридической точки зрения, то приходится констатировать: 1) несмотря на многословие, документ носит общий отвлеченный характер, а суровые обвинения совершенно не аргументированы; 2) бросается в глаза ясный отпечаток импровизации, спешки при составлении документа, когда в документе нет ни логической последовательности, ни даже до конца выдержанного одного стиля (перескакивания от одного пункта к другому, частые повторения одних и тех же обвинений в разных местах; 3) в отличие от предыдущей практики "разоблачения антипартийных групп", резолюция говорит о том, с чем не были согласны члены группы, но не говорит ничего о том, какие же положительные мероприятия они предлагали; 4) в резолюции указывается, что за исключение из ЦК Молотова, Кагановича, Маленкова, Шепилова голосовали все его члены, "при одном воздержавшемся — в лице т. Молотова", то есть за свое исключение из ЦК голосовали Каганович, Маленков и Шепилов. (У Сталина хотя все подсудимые в конце концов признавались в своей вине перед ним, но никогда не голосовали за политический смертный приговор над собою, а у Хрущева уже голосуют); 5) за исключение членов ЦК и членов Президиума ЦК у Хрущева голосуют не только члены ЦК, но, оказывается, голосуют и кандидаты ЦК, имеющие по уставу партии лишь совещательный голос, и даже члены Центральной ревизионной комиссии, которые по тому же уставу не имеют и совещательного голоса на пленуме ЦК[402].

Перейдем к существу обвинений. Главные пункты обвинений сводятся к следующему:

Во внутренней политике:

1. Члены группы "на протяжении 3–4 лет", то есть со дня смерти Сталина, "оказывали прямое и косвенное противодействие курсу, одобренному XX съездом", в частности против "исправления ошибок и недостатков, порожденных культом личности". 2. "Они были против расширения прав союзных республик…" 3. "Антипартийная группа сопротивлялась мероприятиям партии по борьбе с бюрократизмом… Эта группа упорно сопротивлялась и пыталась сорвать такое важнейшее мероприятие, как реорганизация управления промышленностью, создание совнархозов в экономических районах…" 4. "Они не признавали необходимости усиления материальной заинтересованности колхозного крестьянства в расширении производства продуктов сельского хозяйства… Они возражали против отмены старого, бюрократического порядка планирования в колхозах и введения нового порядка планирования… Участники антипартийной группы выступали против отмены обязательной поставки сельскохозяйственных продуктов с дворов колхозников…" 5. "Они вели борьбу против призыва партии — догнать США в ближайшие годы по производству молока, масла и мяса на душу населения. Тем самым участники антипартийной группы продемонстрировали барски пренебрежительное отношение к насущным жизненным интересам широких народных масс". 6. "т. Молотов, проявляя консерватизм и косность, сопротивлялся делу подъема 35 миллионов гектаров целины…" 7. "т.т. Маленков, Каганович и Молотов упорно сопротивлялись тем мероприятиям, которые проводил ЦК и вся наша партия по ликвидации последствий культа личности…"

Во внешней политике:

1. "В области внешней политики эта группа, в особенности т. Молотов, проявляли косность и всячески мешали проведению назревших новых мероприятий, рассчитанных на смягчение международной напряженности…" 2. "тов. Молотов неоднократно выступал против тех мероприятий, которые осуществлялись Президиумом ЦК для улучшения отношений с Югославией". 3. "тов. Молотов тормозил заключение государственного договора с Австрией… Он был также против нормализации отношений с Японией…" 4. "Он выступал против разработанных партией принципиальных положений о возможности предотвращения войн в современных условиях, о возможности различных путей к социализму в разных странах, о необходимости усиления контактов между руководящими деятелями СССР и государственными деятелями других стран, что необходимо в интересах достижения взаимопонимания и улучшения международных отношений". 5. "По многим из этих вопросов мнение т. Молотова поддерживалось т. Кагановичем, а в ряде случаев т. Маленковым".

Происхождение, источник такой позиции группы Молотова резолюция видит в том, что "т.т. Маленков, Каганович и Молотов находились и находятся в плену старых представлений и методов, не видят новых условий, новой обстановки, проявляют консерватизм, упорно цепляются за изжившие себя… формы и методы работы, отвергая то, что рождается жизнью и вытекает из интересов развития советского общества… Как в вопросах внутренней, так и в вопросах внешней политики они являются сектантами и догматиками"… (везде цитировано из "Постановления пленума ЦК КПСС об антипартийной группе Маленкова Г. М., Кагановича Л. М., Молотова В. М.", журнал "Вопросы истории КПСС", № 1, 1957, стр. 4–7). Резолюция отмечает, что Молотов, Каганович и Маленков не только вели борьбу внутри Президиума ЦК за свою линию, но "они прибегли к интриганским приемам и устроили тайный сговор против Центрального Комитета" (там же, стр. 7). К ним присоединился и бывший кратковременный министр иностранных дел и секретарь ЦК по идеологии Шепилов.

В чем заключается этот "тайный сговор", насколько широк был его круг, кроме названных лиц, и на какие силы они ориентировались, резолюция не сообщает. Но "пленум ЦК" торжественно хвалит самого себя: "Пленум ЦК с огромным удовлетворением отмечает монолитное единство и сплоченность всех членов и кандидатов в члены ЦК, членов Центральной ревизионной комиссии, единодушно осудивших антипартийную группу. В составе пленума ЦК не было ни одного человека, который поддержал бы эту группу" (там же, стр. 7). О выступлениях на самом пленуме членов группы Молотова резолюция не говорит ни слова, как будто они и вовсе не выступали. В этом случае даже непонятно, почему пленум продолжался целых семь дней! Впрочем, резолюция намекает на одно их выступление, именно — в конце пленума. Резолюция отмечает: "Оказавшись перед лицом единодушного осуждения пленумом ЦК антипартийной деятельности группы, когда члены ЦК единодушно потребовали вывода членов группы из ЦК и исключения из партии, они признали наличие сговора, вредность своей антипартийной деятельности, обязались подчиниться решениям партии" (там же, стр. 7–8). И все-таки Хрущев их вывел не только из Президиума ЦК, но исключил и из состава ЦК вообще. Причем Хрущев считает важным подчеркнуть, что это решение "принято единодушно" и слово "единодушно" или "единогласно" в заключительных трех абзацах резолюции повторяется семь раз!

Поверим Хрущеву, что Молотов и молотовцы признали "вредность своей антипартийной деятельности и обязались подчиниться решениям партии", но тогда как же с этим согласовать поступок главы группы — Молотова, который "воздерживается при голосовании", нарушая столь единодушную идиллию на столь "монолитном" собрании? Тут явно не сведены концы с концами. Сталин был более искусным режиссером в таких делах! Хрущевы могут сказать, что мы осуждаем методы Сталина и не заставляем людей заниматься "унизительным самобичеванием". Но "самобичевание" догматиков и "раскольников" было бы более убедительным аргументом, чем многократное "единодушие" Хрущева с самим собою…

Однако, если уж говорить о "сталинских методах" расправы со своими противниками, то они все-таки выглядят более "демократическими", чем модернизированный сталинизм Хрущева. Троцкисты имели возможность открыто выступать со своими контртезисами против Сталина на страницах "Правды". Зиновьев выступал с контрдокладом против Сталина на XIV съезде партии. Бухарин, Рыков и Томский открыто излагали свои взгляды как в "Платформах", так и в речах на пленумах и продолжительное время имели право находиться и в ЦК и в партии, не будучи согласны со Сталиным. Тем временем партия месяцами, даже годами дискутировала об их программах, гока очередной съезд (а не пленум ЦК!) не принимал решения "о несовместимости пропаганды их взглядов с принадлежностью к партии", а вот Хрущев, в узком кругу своих аппаратчиков, не запрашивая так называемую партию, за семь дней решает судьбу людей, которые создали и самого Хрущева и эту "мудрую и великую партию".

Остановимся на трех главных пунктах обвинений против группы Молотова: 1) группа выступала против смягчения международной напряженности; 2) группа выступала против развенчания Сталина и за сталинские методы правления; 3) группа выступала против поднятия жизненного стандарта населения.

Если группа выступала против всего этого, а руководство Хрущева такую политику осуждает, то это должно было бы означать автоматически, что Хрущев: 1) выступает за нормализацию международных отношений; 2) усиливает курс на дальнейшее развенчание Сталина и отказывается от сталинских методов правления; 3) пересматривает сталинскую экономическую политику "преимущественного развития тяжелой промышленности", как основы основ советской экономики, и восстанавливает нормальную пропорцию в финансировании тяжелой, легкой и пищевой промышленности. Происходит ли все это? Изменилось ли что-нибудь во внешней и внутренней политике Кремля с тех пор, как оттуда изгнаны молотовцы? Во внешней политике курс Молотова пока что остается в абсолютной неприкосновенности. Даже больше — определенные факторы говорят за то, что этот курс имеет тенденцию вернуть советскую внешнюю политику к исходной позиции — к "чистым методам" сталинской эры. Новое руководство Кремля продолжает молотовскую политику более последовательно, чем сам Молотов. Еще более кричащим является, пожалуй, тот факт, что кремлевская внешняя политика все еще символизируется в лице того мрачного человека, в котором счастливо сочетаются три качества трех основоположников нынешней внешней политики Москвы — твердолобие Молотова, лицемерие Вышинского и абсолютная аморальность Сталина — в Громыко. Даже фонетическое звучание этого имени наводит на печальные размышления: "Громыко" — значит "гром", "громить"! Конечно, он не министр в обычном смысле этого слова, а всего-навсего "дипломатический курьер" Хрущева, но курьер "громовых известий"…

А как обстоит дело со "сталинскими методами" или, как выражается резолюция, с "устаревшими методами и формами"? Как мы видели, "устаревшие методы" были в первую очередь применены к самим молотовцам. Потом последовала очередь потенциально наиболее опасной части населения интеллигенции, особенно художественной интеллигенции. "Разоблачая" группу Молотова и "примкнувшего к ней Шепилова", лейб-орган Хрущева — журнал "Коммунист" — писал, что Шепилов, выступая как секретарь ЦК на съездах художников и композиторов СССР и на торжественном заседании в Москве в день 86-й годовщины рождения Ленина, проповедывал линию, которая противоречила решениям XX съезда и политике ЦК.

В чем же заключалась "особая" линия Шепилова? Ответим словами самого журнала: "Находясь у руководства идеологической областью, Шепилов обманул доверие Центрального Комитета. Он отступил от линии, намеченной XX съездом КПСС по вопросам литературы и искусства… Занял… либеральную позицию… В погоне за личной популярностью он встал на путь заигрывания с демагогами, пытался проводить платформу "шире" партийной… Общий тон его речей выдержан в либеральном духе"[403]!

Передовая статья "Коммуниста" особенно возмущается тем, что Шепилов для обоснования своей "либеральной политики" прибегает к Ленину, "выдергивая из контекста (Ленина) нужную цитату". Одна из таких цитат, которую "выдернул" Шепилов из Ленина, гласит: "Безусловно необходимо обеспечение большого простора личной инициативе, индивидуальным склонностям, простора мысли и фантазии, форме и содержанию"[404]. Процитировав эту ленинскую цитату из Шепилова, "Коммунист" восклицает: "И далее ни слова. Больше ни одной мысли Ленина по вопросам литературы и искусства не воспроизвел Шепилов". Оказывается, Шепилов должен был приводить не эту цитату, а другую, которая говорит о "партийности в литературе". Другими словами, воспроизвести полный текст сталинско-ждановских постановлений о литературе и искусстве 1946–1948 годов, когда началась "ждановская чистка" против "космополитов" и "низкопоклонников". Журнал так и пишет:

"В речи на съезде композиторов Шепилов упомянул об этих постановлениях. Но как? Лишь походя, только в порядке перечисления назвал он некоторые проблемы, поставленные в этих документах. При этом даже здесь он не упомянул ленинского принципа партийности, пронизывающего все эти документы"[405].

Всякий здравомыслящий человек согласится с тем, что здесь орган ЦК обвиняет своего бывшего руководителя в том и только в том, что он выступал против ждановско-сталинских методов в литературной критике и практике, которые были осуждены не только XX съездом, но и тем же "Коммунистом" в своих послесъездовских статьях (см. выше главу "Судьбы сталинизма в СССР"). Еще одна мелочь в "защиту" Шепилова: каждое ответственное выступление секретарей ЦК и членов Президиума ЦК проходит предварительно через цензуру Секретариата и Президиума ЦК! Так в чем же дело, почему ЦК (Хрущев) не выкинул антисталинские, "либеральные" ереси из докладов Шепилова? Да вообще как мог очутиться Шепилов в группе Молотова, если он был "либералом"?

Что же касается обвинения против молотовцев, что они держались за "культ личности Сталина", то и тут дело обстоит более чем странно. Сталин, обруганный на XX съезде, Сталин, которого Ленин предлагал убрать из ЦК, все еще не убран из мавзолея Ленина. Бесчисленные города и села, фабрики и заводы, колхозы и школы по-прежнему "славятся" именем Сталина. Даже "Сталинские премии", переименованные еще при молотовцах в "Ленинские премии", реабилитированы как раз после ликвидации поклонников сталинского культа. В речи, опубликованной в "Коммунисте", а потом перепечатанной и в "Правде", Хрущев, со свойственной ему прямотой, заявляет:

"Я считаю, что надо… с гордостью носить почетный знак лауреата Сталинской премии. Если бы я имел Сталинскую премию, то я носил бы почетный знак лауреата"[406].

Из внутренних задач режима сельское хозяйство все еще остается наиболее тяжелой проблемой. Тут Хрущев дал народу настолько далеко идущие обещания, зафиксированные в конкретных обязательствах всех союзных республик, что их выполнение для него становится не только вопросом личного престижа, но и генеральной проверкой правильности его собственной политики против только что изолированной, но далеко не ликвидированной группы.

Поэтому Хрущев вновь вернулся к этому вопросу уже после июньского пленума ЦК и обещал радикально покончить со старой сталинской практикой в сельском хозяйстве, дав простор внутриколхозной инициативе крестьян. Причем воспоминания Хрущева о старой практике были настолько удручающие, что стоит их послушать. Хрущев рассказывает:

"Почему же наше сельское хозяйство длительное время серьезно отставало? Это происходило потому, что никто в центре не хотел по-настоящему разобраться с положением дела на местах. Сталин, как известно, никуда не выезжал, с работниками сельского хозяйства не советовался, к голосу местных работников не прислушивался… Грубо нарушался принцип материальной заинтересованности колхозников… Приведу хотя бы такие примеры. Вскоре после окончания войны я ездил в деревню, где родился, там зашел к двоюродной сестре. У нее был сад. Я сказал ей:

У тебя замечательные яблони. Она ответила:

Осенью их срублю.

Почему? — спросил я.

— Приходится платить большие налоги, — заявила она. — Невыгодно иметь сад.

Я рассказал об этом разговоре И. В. Сталину, сообщил ему, что колхозники сады рубят. А он мне потом сказал, что я народник, что народнический подход имею, теряю пролетарское классовое чутье.

Другой пример… Мы из городов посылали тысячи людей убирать картофель в колхозах, в то время, когда сами колхозники не участвовали в уборке. Почему колхозники не хотели работать на уборке картофеля? Потому, что при заготовке картофеля им платили крайне низкие цены. Одна доставка картофеля на заготовительный пункт обходилась колхозу дороже того, что он получал за него"[407].

Июньский переворот проливает также некоторый свет на расстановку сил в верхах Кремля после войны и после смерти Сталина. Остановимся на этой стороне вопроса. После войны, видимо, наибольшие шансы из членов Политбюро попасть в наследники Сталина имел Жданов. Но с тех пор как Маленкова ввели в состав Политбюро (1946 г.), место наследника стало спорным, тем более, что Жданов ведал лишь пропагандой, а Маленков — по-прежнему кадрами партии. Глухая борьба, которая началась между двумя претендентами, шла с переменным успехом. Сталину они нужны были оба и именно как соперники. Ведь соперничали они не со Сталиным, а между собою из-за того же Сталина — кто и как наиболее последовательно способен понять и осуществлять волю диктатора. Но в тот момент, когда казалось, что Сталин уже окончательно выбрал Жданова, наступила непредвиденная развязка: Жданов умер. Правда, Сталин впоследствии думал, что эта развязка была предвиденная и подготовленная ("Дело врачей"). Но после смерти Жданова сам же Сталин если не организует, то санкционирует ликвидацию ждановцев ("Ленинградское дело").

Почему же Сталин пошел на это? Ответ, который дал Хрущев на XX съезде, гласит: "Повышение Вознесенского, и Кузнецова встревожило Берия. Как мы сейчас доказали, именно Берия "предложил" Сталину, что он, Берия, со своими сообщниками сфабрикует материалы… Сталин лично наблюдал за "Ленинградским делом"… Когда Сталин получил от Берия и Абакумова материалы, он, не пересмотрев эти клеветнические материалы, приказал прекратить дальнейшее расследование "дела" Вознесенского и Кузнецова. Это решило их судьбу"[408].

После июньского пленума ЦК Хрущев дает уже другой ответ. В одной из своих речей в Ленинграде он заявляет: "Маленков, который был одним из самых главных организаторов (курсив мой. — А. А.) так называемого "Ленинградского дела", просто боялся ехать к вам сюда" ("Правда", № 188, 7.7.1957). Но через некоторое время после этого выступления Хрущев беседует с одним из лидеров английской рабочей партии Э. Бивеном и сообщает последнему обстоятельства, при которых был уничтожен Вознесенский. Вот рассказ Хрущева в изложении Бивена: "В конце войны члены Политбюро предприняли изучение советской экономики для целей будущего планирования. Результаты этого изучения убедили их в том, что во многих областях следует допустить частную инициативу. Они выработали свой план и послали Вознесенского, главу экономического планирования, объяснить его Сталину. Вернувшись, Вознесенский рассказал, что Сталин набросился на него и назвал его предателем социализма. Это рассердило членов Политбюро, так как Вознесенский сделал лишь то, что ему было поручено. На следующий день члены Политбюро явились к Сталину и сказали ему, что это был их коллективный план, а не Вознесенского, что он, Сталин, был несправедлив по отношению к Вознесенскому и должен попросить у него извинения. "Я не могу, — сказал Сталин, — он расстрелян сегодня утром"[409].

Подводя итоги преступлениям Сталина, Хрущев говорил на XX съезде, что никто другой, а Берия толкал Сталина на эти преступления и что в то время Берия невозможно было разоблачить, так как он умел пользоваться доверием и слабостями Сталина. Хрущев утверждал: "Возникает вопрос, почему Берия, который ликвидировал десятки тысяч партийных и советских работников, не был разоблачен при жизни Сталина? Он не был разоблачен раньше потому, что он очень ловко использовал слабости Сталина: разжигая его подозрительность, он во всем помогал Сталину и действовал при его поддержке"[410](курсив мой. — А. А.)

Возвращаясь к этому же вопросу — к вопросу о главном виновнике сталинских преступлений — после июньского пленума ЦК, Хрущев говорит, хотя почти в тех же словах, но о другом лице. Хрущев утверждает: "Занимая высокое положение в партии и государстве, тов. Маленков не только не сдерживал И. В. Сталина, но очень ловко пользовался слабостями и привычками Сталина в последние годы его жизни. Во многих случаях он толкал его на такие действия, которые заслуживают строгого осуждения"[411] (курсив мой. — А. А.). Которое из этих утверждений правильно? Вероятно, правильны оба, ибо одно не исключает другого. Но причины, почему эти два, а не другие члены Политбюро, пользовались такой властью при Сталине, указаны явно неправильно. Конечно, их личные качества имели свое значение. Однако еще большее значение имело то, чего они достигли этими своими качествами и для Сталина и для всех других членов Политбюро: один создал и держал в руках партаппарат (Маленков), другой усовершенствовал и держал в руках полицейский аппарат (Берия). Не как хитроумные комбинаторы и рафинированные интриганы держались они у "слабого Сталина" (по этой части "перехитрить" учителя было вообще невозможно), а сам Сталин держался на гармоничном взаимодействии этих двух аппаратов и их водителей. Если при этом уничтожались "десятки тысяч партийных и советских работников", не говоря уже о миллионах беспартийных граждан, то это тоже делалось в интересах системы, а не одного Берия или Маленкова. Но из утверждения Хрущева, что "Маленков не только не сдерживал, но и толкал Сталина" на преступления, вытекает другой важный вывод: Маленков стал той ведущей силой во всей системе, с которой приходилось считаться даже Сталину! Это было замечено раньше всех Б. И. Николаевским.

Объективные факты, которым раньше не придавали особенно большого значения, теперь, в свете утверждения Хрущева, приобретают новое значение и подтверждают его же вывод. Факты эти следующие: 1) после смерти Жданова и ликвидации ждановцев Маленков делается вторым после Сталина секретарем ЦК (1949 г.); 2) вскоре после этого он делается и заместителем Сталина по правительству (1950 г.); 3) на XIX съезде КПСС "политический отчет" ЦК КПСС делает не Сталин, а Маленков; 4) на первом пленуме ЦК после XIX съезда создается вместо узкого Политбюро расширенный Президиум ЦК в 25 человек, из которых 15 человек — прямые ученики Маленкова (раньше Хрущев приписал создание этого Президиума злому умыслу Сталина, но приписать теперь то же самое Маленкову он не может, так как все эти "маленковцы" ныне перешли к Хрущеву) 5) на том же пленуме Сталин был освобожден от поста генерального секретаря ЦК, оставшись лишь одним из секретарей, и Маленков фактически сделался первым секретарем ЦК (см. выше: "Подготовка новой чистки и загадка смерти Сталина").

Если совершенно бесспорным надо считать, что Маленков сделался ведущим после Сталина членом Политбюро, то столь же категорически невозможно утверждать, что Маленков был намечен в "наследники" самим Сталиным. Правда, этого прямо не утверждает и Хрущев, но он хочет создать именно такое впечатление. Объективные факты говорят опять-таки за то, что Маленков после смерти Сталина очутился во главе партии и государства не по "завещанию Сталина" (если таковое он вообще успел составить), а совершенно автоматически, как первый секретарь ЦК. Верно, что Президиум ЦК XIX съезда был разогнан и создан новый узкий Президиум в составе тех же старых членов Политбюро с незначительными изменениями, но соотношение сил внутри Президиума, место каждого члена Президиума в общей пирамиде власти остались почти те же, что и до смерти Сталина. В самом деле, сопоставим эти данные, чтобы убедиться в сказанном. Известно, что до смерти Сталина не признавали никакого алфавита в репрезентации членов Политбюро, если хотели указать место, которое занимает тот или иной член Политбюро в пирамиде власти. Вот перед нами два документа: номер газеты "Правда" от 21 декабря 1949 года, в котором напечатаны "юбилейные статьи" всех членов Политбюро в связи с семидесятилетием Сталина, и номер той же "Правды" от 7 марта 1953 года, в котором опубликован список членов нового Президиума ЦК.

В том и другом случае имена напечатаны не в алфавитном порядке, а в порядке "культа личности", то есть в порядке важности каждого имени.

Список "Правды" 21 декабря 1949 года:

1. Маленков

2. Молотов

3. Берия

4. Ворошилов

5. Микоян

6. Каганович

7. Булганин

8. Андреев

9. Хрущев

10. Косыгин

Список "Правды" 7 марта 1953 Года:

1. Маленков

2. Берия

3. Молотов

4. Ворошилов

5. Хрущев

6. Каганович

7. Булганин

8. Микоян

9. Первухин

10. Сабуров

Это сопоставление показывает, что после смерти Сталина в старом Политбюро произошла весьма незначительная передвижка сил. Маленков остался на своем месте, Берия и Молотов "обменялись" местами, Хрущев, который при Сталине занимал предпоследнее, девятое место (надо сказать, место весьма опасное с точки зрения "законов чистки"), передвинулся на пятое место, вытеснив оттуда Микояна на восьмое место. Андреев и Косыгин были исключены еще на первом пленуме ЦК XIX съезда. Ворошилов, Каганович и Булганин остались на своих местах. Мы вправе спросить у Хрущева, почему же Маленков и Берия оказались на тех же местах пирамиды власти уже после смерти Сталина? Чьими "слабостями" они пользовались теперь? Очевидно, они пользовались на этот раз уже "слабостями" всех остальных членов Политбюро, у которых были лишь известные имена, но не было аппарата власти. Положение было настолько тягостное для этих последних, что они и не осмеливались ставить жизненно важный для них вопрос: вопрос о "коллективном руководстве" В этом отношении характерно и другое обстоятельство — новое руководство не позаботилось и о том, чтобы иметь нечетное число членов (при Сталине Политбюро всегда имело нечетное число членов) для того случая, когда спорные вопросы в Президиуме ЦК приходится решать большинством голосов.

На том этапе и в этом не было необходимости. Вся власть находилась в руках аппарата партии (Маленков) и полиции (Берия). Причем первым из "первых заместителей" Маленкова по правительству был назначен тот же Берия. Но этот этап продолжался лишь ровно одну неделю. 14 марта 1953 года Маленков "попросил" освободить его от должности первого секретаря ЦК КПСС и впервые заговорил о "коллективном руководстве". Это и было началом конца и Маленкова, и Берия. Хрущев стал исполняющим обязанности первого секретаря и подготовил ликвидацию Берия, чтобы легче ликвидировать и самого Маленкова. Хрущеву и другим удалось, вероятно, убедить Маленкова, что Берия метит на его место и хочет "поставить МВД над партией и правительством". Маленков, который так оплошно упустил из своих рук собственный аппарат партии, теперь столь же оплошно пожертвовал и полицейским аппаратом — он согласился с ликвидацией Берия и его группы. Он же докладывал это дело на июльском пленуме ЦК 1953 года. Через месяц сентябрьский пленум ЦК 1953 года утвердил Хрущева первым секретарем ЦК. Потом пересмотрели и протокол "дворцового этикета". Публичный протокол членов Президиума ЦК начали вести в алфавитном порядке. Почти одновременно Маленков объявил и свой "план о крутом подъеме" легкой и пищевой промышленности (августовская сессия Верховного Совета СССР 1953 г.). План вызвал в стране большие надежды и даже подъем энтузиазма. Уже в 1954 году сказываются первые результаты маленковского плана. В магазинах появляются товары, бросаемые сюда иногда и из резервных фондов государства. Некоторые товары и продукты народного потребления закупаются даже за границей на валюту, чего никогда не допускал Сталин. Маленков, которого до сих пор считали бездушным временщиком Сталина, становится популярным человеком в народе. Хотя "план Маленкова", собственно, был планом всего Президиума ЦК, принятым по свежим следам смерти Сталина и ликвидации Берия, но именно потому, что народ стал связывать его с именем Маленкова, члены Президиума насторожились. В январе 1955 года они поручили главному редактору "Правды" Шепилову раскритиковать этот план как "антиленинский и антисталинский" (тогда Хрущев еще нуждался в авторитете Сталина). Статья Шепилова носила знакомое со сталинских времен грозное название: "Генеральная линия партии и вульгаризаторы марксизма"[412]. Главный тезис Шепилова гласил: "Ленин и Сталин тысячу раз подчеркивали, что преимущественное развитие тяжелой индустрии — основа основ" советской хозяйственной политики. В статье имя Маленкова, конечно, не называлось, но "политика крутого подъема легкой промышленности" подвергалась уничтожающей критике. Почему же статья появилась именно 24 января? Потому, что 25 января 1955 года открывался пленум ЦК, на котором решалась судьба "плана Маленкова" и самого Маленкова как Председателя Совета Министров. Она явно была адресована к членам пленума как директива, в которой эти члены предупреждались, как себя вести во время обсуждения вопроса о Маленкове. Пленум открылся 25 января докладом Хрущева о животноводстве и продолжался до 31 января. В вводной части своего доклада Хрущев повторил основные мысли статьи Шепилова почти в тех же самых словах и охарактеризовал "политику легкой индустрии" как "капитулянтскую" политику Бухарина и Рыкова. Теперь уже стало ясно, что статья Шепилова — не "литературное упражнение" главного редактора, а установка первого секретаря ЦК. Но не одного первого секретаря. Она целиком отвечала программе основоположников этой "генеральной линии" вместе со Сталиным: программе Молотова и Кагановича.

Обойденные при распределении первых мест в государстве после смерти Сталина именно из-за Маленкова и Берия, они увидели в актах против Маленкова желанные шансы взять в свои собственные руки бразды правления. Так сложился временный блок между группой Молотова и группой Хрущева против Маленкова. Это и предрешило дальнейшую карьеру Маленкова на посту главы правительства. На том же пленуме он был снят, хотя объявили об этом только через неделю на сессии Верховного Совета СССР. В поданном на имя сессии Верховного Совета заявлении Маленков подчеркнул, что считает преимущественное развитие тяжелой промышленности основой советской хозяйственной политики, добавив, что он заодно несет ответственность и за развал сельского хозяйства за время пребывания на должности секретаря ЦК. Недостатки своего руководства и желание отдать свой пост другому лицу Маленков объяснил своей "малоопытностью" в "государственных" делах. Так писал человек, который был беспрерывно почти 20 лет начальником всех кадров СССР (1934–1953 гг.) и 14 лет секретарем ЦК КПСС (1939–1953 гг.)[413].

Хотя Молотов и Каганович помогли Хрущеву убрать Маленкова, но своих личных целей они не достигли: пост Председателя Совета Министров Хрущев предложил своему другу по Московской области — Булганину, вероятно, не без помощи того же Маленкова, чтобы он не достался Молотову. Предлагая сессии Верховного Совета от имени ЦК партии кандидатуру Булганина, Хрущев не пожалел ярких слов по адресу Булганина: "Достойный ученик великого Ленина и один из ближайших соратников И. В. Сталина — т. Булганин является выдающимся партийным и государственным деятелем", — заявил Хрущев[414].

В остальном в руководстве изменений не произошло. Молотов остался в заместителях своего бывшего заместителя Булганина. Но дело обстояло еще хуже. Молотов и не догадывался, что, помогая убирать сначала Берия, а потом и Маленкова, он роет сам себе могилу. Для любого претендента в "вожди" партии после Сталина Молотов был исключительно опасным и неудобным человеком. На протяжении почти тридцати лет его имя ставилось в партии рядом с именем Сталина. Девять лет он был секретарем ЦК (1921–1930 гг.), одиннадцать лет — председателем правительства (1930–1941 гг.), на протяжении всей войны — заместителем председателя Государственного комитета обороны СССР, он же был и единственным человеком в ЦК, сохранившимся из "старой гвардии" Ленина. Причем будучи старым большевиком, он никогда не был ни в "оппозициях", ни в "уклонах". И после Сталина считался вторым теоретиком партии. При нормальном стечении обстоятельств он был бы признанным и законным преемником Сталина.

Убрать такого человека было трудной задачей даже для Сталина, хотя Сталин и добивался этого, как Хрущев рассказывал на XX съезде. Но то, что не удавалось или не успел сделать Сталин, удалось Хрущеву. Первую атаку против Молотова Хрущев открыл на июльском пленуме ЦК КПСС 1955 года. На этом пленуме обсуждались вопросы внешней политики СССР, которая возглавлялась Молотовым. В какой плоскости тогда обсуждалась эта политика, не было сообщено в печати. Но после июньского пленума ЦК 1957 года мы узнали из его резолюции, что Молотова били в первую очередь за антититовскую политику. В названной резолюции говорится:

"Неправильная позиция тов. Молотова по югославскому вопросу была единогласно осуждена пленумом ЦК КПСС в июле 1955 г."[415].

На этом же пленуме Хрущев добился расширения Президиума ЦК, введя туда Кириченко и Суслова. Одновременно были введены в Секретариат ЦК Аристов, Беляев и Шепилов (Шепилов изменил не только своему старому покровителю Маленкову, но и новому — Молотову, став по югославскому вопросу на точку зрения Хрущева, за что его Хрущев отблагодарил, назначив секретарем ЦК).

Вторая атака на Молотова была развернута в "Правде" (главным редактором которой оставался Шепилов) из-за безобидного замечания Молотова на февральской сессии Верховного Совета 1955 года о том, что в СССР построены только "основы социализма". Замечание это было сделано вскользь и к делу не относилось. Поскольку Молотов говорил в широком смысле слова об "основах", то и с точки партийной ортодоксии там не было ошибки. При нормальных условиях на это никто не обратил бы даже внимания. Но дело в том, что для Молотова условия складывались явно ненормальные. Хрущев был в усиленных поисках старых и новых "грехопадений" Молотова. Молотову было предложено публично признаться в своей ошибке. Дисциплинированный бюрократ Молотов поддался давлению. В письме в редакцию "Коммуниста" он заявил: "считаю свою формулировку по вопросу о построении социалистического общества в СССР, данную на сессии Верховного Совета СССР 8 февраля 1955 г., из которой можно сделать вывод, что в СССР построены лишь основы социалистического общества, теоретически ошибочной и политически вредной"[416].

Тем самым было доказано в глазах фанатиков партии, что Молотов отныне не является теоретиком партии. В такой партии, как КПСС, это была немаловажная победа Хрущева. Он ее зафиксировал и в резолюции XX съезда по отчету ЦК, еще раз осудив ошибку Молотова. Однако все эти атаки были лишь иголочными уколами по сравнению с тем, что ожидало Молотова, а заодно Кагановича и Маленкова, на XX съезде партии. Целиком овладев аппаратом партии (новый секретариат ЦК), полиции (новые шефы по КГБ — Серов, по МВД Дудоров), армии (новое руководство — Жуков, Соколовский, Москаленко, Бирюзов, Малиновский, Баграмян и др.), заручившись поддержкой членов Президиума ЦК Микояна, Булганина, Суслова и Кириченко, Хрущев выступил со своим знаменитым докладом против Сталина. Удар "дальнего прицела" вовсе не был направлен лишь в гроб Сталина — он был одновременно направлен и против будущей "антипартийной" группы Молотова, Кагановича и Маленкова.

Специальный доклад Хрущева о "культе личности" не был также документом "коллективного творчества". Он был хорошо подготовленным и убедительно аргументированным в глазах партии обвинительным актом хрущевского крыла в Президиуме. На нем лежал явственный отпечаток личной инициативы Хрущева. О том же говорили "лирические" отступления, личные примеры Хрущева из своего опыта и не всегда ортодоксальные формулировки докладчика. В докладе были названы имена Молотова и Кагановича в прямой связи с ежовской чисткой (телеграмма Сталина и Жданова из Сочи) и Маленкова в связи с неправильными директивами (во время войны) Сталина, Маленкова и Василевского из ставки Верховного главнокомандования. Но все-таки антимолотовское острие доклада Хрущева было пока еще завуалировано всякими оговорками. Тем не менее престижу и будущей карьере Молотова, Кагановича и Маленкова был нанесен непоправимый удар. И это вполне понятно. Если с именами рядовых членов Политбюро были связаны отдельные преступления Сталина на отдельных участках, то с именами этих трех были связаны все преступления на всех участках!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.