Лишняя глава
Лишняя глава
«Вечером 21 июня все члены Политбюро ЦК ВКП(б) находились в кабинете Сталина. В огромной комнате с высоким сводчатым потолком, со стенами, обшитыми в рост человека светлыми дубовыми панелями, за длинным столом, покрытым зеленым сукном, разместились Молотов, Ворошилов, Маленков, Берия и другие. В кабинете стояла напряженная тишина. Все ожидали, что скажет Сталин. Он же с незажженной трубкой в руках медленно прохаживался по длинной ковровой дорожке… Наконец, Сталин заговорил: «Обстановка обостряется с каждым днем, и очень похоже, что мы можем подвергнуться внезапному нападению со стороны Германии… Скажите, товарищ Тимошенко, сколько войск у нас расположено в западных приграничных военных округах?» (60)
Каюсь — всякий раз, прочитав такое, я испытывал приступ жгучей (и где-то даже недостойной) зависти. Ну почему? Почему ИМ всем так можно — а мне нельзя? Почему я должен месяцами слепить глаза, уточняя номера полков и точную дату их выдвижения к высоте 238/6?
И вот только сегодня до меня наконец дошло — можно! Кто сказал, что нельзя?
ИТАК:
Вечером 21 июня 1941 г. в кабинете Сталина, в огромной комнате с высоким сводчатым потолком, со стенами, обшитыми в рост человека светлыми дубовыми панелями, за длинным столом, покрытым зеленым сукном, сидело два человека: нарком обороны СССР Тимошенко и начальник Генерального штаба Красной Армии Жуков. В кабинете стояла напряженная тишина. Сталин с потухшей трубкой в руках медленно прохаживался по длинной ковровой дорожке. В дальнем углу кабинета поблескивал стеклышками пенсне Берия. Наконец, Хозяин заговорил:
«Надо запомнить самое важное — философию Ленина. Она не превзойдена, и хорошо было бы, чтобы наши большевики усвоили эту философию, которая в корне противоречит обывательской философии. Пачему нэмэцкие генералы прислали к нам этого фельдфебеля? Патаму, чито они бояться мощи Красной Армии и хотят спровоцировать нас на преждевременный переход в наступление. Поэтому они и прислали нам перебежчика с ложным сообщением о том, что война начнется завтра. Это они хотят, чтобы мы начали войну завтра, чтобы мы перешли в наступление до завершения отмобилизования армии, до завершения сосредоточения войск, до того, как фронт резервных армий товарища Буденного выйдет к Днепру. Вот чего хотят немецкие генералы, и вот на что ви, таварищ Жюков, хотите спровоцировать Центральный Комитет. Но Центральный Комитет партии большевиков не так-то легко спровоцировать, как об этом думают наши враги…
Пачему мы нэ должны верить этому перебежчику? Патаму, чито Гитлер нэ такой дурак, чтобы не понять, что Советский Союз — это не Польша, это не Франция, это даже не Англия и все они, вместе взятые. Гитлер знает, что перегруппировка немецких войск к нашим границам еще далеко не закончена. Она, можно сказать, только началась по-настоящему две недели назад. Такими силами, какие немцы сосредоточили на Востоке, можно было наступать на Францию — хотя и против Франции они собрали больше авиации — но не на могучий Советский Союз. Теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны — теперь Гитлер не рискнет начать наступление прежде, чем соберет у наших границ 200—220 дивизий. Гитлер не рискнет начать наступление без мощной авиационной поддержки. Кто силен в воздухе — тот вообще силен, и он это тоже понимает. Пока же силы немецкой авиации, сосредоточенной на аэродромах бывшей Польши и Восточной Пруссии, не идут ни в какое сравнение с нашими ВВС. Гитлер не такой дурак, чтобы пуститься на авантюру.
Поэтому мы должны, не поддаваясь ни на какие провокации, завершать стратегическое развертывание нашей армии. Как вы уже знаете, в понедельник, 23 июня, будет объявлена всеобщая мобилизация. Авиация западных округов начнет операцию по уничтожению немецких самолетов на аэродромах и разрушению коммуникаций в оперативном тылу противника. Мы не позволим немцам собрать у наших границ 200 дивизий. Если авиация хорошо поработает, мы сможем начать «Грозу» не позднее 1 июля, имея при этом значительное превосходство в силах. Бить врага надо крепким кулаком. То, что вы сейчас предлагаете, — это просто толкнуть немцев растопыренной ладонью. Центральный Комитет на такую глупость не пойдет…»
Сталин замолчал, подошел к столу, открыл коробку папирос «Герцеговина Флор». Желтыми прокуренными пальцами разломил несколько папирос, набил трубку, неспешно закурил. Мертвая тишина висела под высоким сводчатым потолком. Пенсне Берия засверкало еще ярче. «Мы Вас слушаем, таварищ Жюков, — Сталин снова мягко зашагал по ковровой дорожке. — Чито Вы можете сказать в свое оправдание?»
Генерал армии встал, одернул китель и твердым голосом отчеканил:
«Товарищ Сталин! Разведка докладывает, что Гитлер считает нашу непобедимую Красную Армию колоссом на глиняных ногах. Считаю, что разведка ошибается. Гитлер называет нашу армию «глиняным колоссом без головы».
То есть сотни наших дивизий, десятки тысяч наших танков он приравнивает к детской глиняной игрушке, а меня, товарища Тимошенко и Вас, товарищ Сталин, он считает просто пустым местом. Считаю, что Гитлер прав.
Уже финская война показала, что наша, якобы непобедимая Красная Армия представляет собой огромную и почти неуправляемую вооруженную толпу. Для достижения самых минимальных успехов на фронте войны с финской белогвардейщиной нам приходилось создавать пятикратное преимущество в живой силе, подавляющее превосходство в артиллерии, танках и авиации. Но у нас нет возможности создать такое подавляющее численное превосходство над немецкой армией на огромном фронте от Черного моря до Балтики. Наша армия — это полуголодные и почти не обученные колхозные мужики, которые люто ненавидят Вас, товарищ Сталин. После первых же поражений — а они неизбежны при столкновении с таким противником, как германский вермахт, — наша армия начнет стремительно превращаться из вооруженной толпы в толпу безоружную, которая под охраной десятка немецких конвоиров пойдет сдаваться в плен.
Нас ждет небывалая военная катастрофа. Размер и исход этой катастрофы зависят главным образом от того, является ли Гитлер идиотом или нет».
«Чито ви имеете в виду, таварищ Жюков?» — от удивления Сталин даже остановил свой бесконечный марш вокруг огромного стола, покрытого зеленым сукном.
«Докладываю Центральному Комитету, что наша военная разведка добыла часть текста приказа Кейтеля, в котором установлен порядок обращения с захваченными в плен политработниками Красной Армии. Кейтелъ требует отделять их от остальной массы военнопленных. Но мы пока еще не знаем — для чего отделять? Наш агент, Юстас Алексович Штирлиц, уже получил указание любой ценой раздобыть полный текст пресловутого «приказа о комиссарах». Если Гитлер идиот, то политработников Красной Армии будут расстреливать. Это заставит их сражаться самим и беспощадными расстрелами заставлять сражаться рядовых красноармейцев. Если же Гитлер не идиот, то пленных политработников будут отделять от основной массы для того, чтобы кормить их бифштексами, поить трофейным французским коньяком и агитировать за вступление в национал-социалистическую партию, обещая при этом теплые места в оккупационной администрации. При таком варианте развития событий считаю возможным выход немецких дивизий на линию Архангельск—Астрахань к концу лета сего года».
«Это на чем же они выйдут, — подал голос из угла Берия, — ногами столько не пройдешь, а моторизованных дивизий у них кот наплакал…»
«Тебя не спросили, умник, — пророкотал простуженным басом Тимошенко, — пройдут, как белочехи летом 1918 года прошли, на поездах с песнями».
«Погоди, Лаврентий, — в голосе Сталина послышались нотки живого интереса, — что Вы предлагаете, товарищ Жуков? Отвечайте прямо и честно, как коммунист коммунисту».
Жуков бросил беглый взгляд на Тимошенко, но тот отрешенно молчал, величественный и неподвижный, как скифские курганы. Жуков откашлялся и произнес невозможные слова:
«Докладываю. Чрезвычайная ситуация, небывалая угроза, нависшая над нашей Родиной, требует принятия экстраординарных мер. Первое и главное: необходимо немедленно арестовать и предать суду злейших врагов народа, подлых агентов абвера и гестапо Сталина, Молотова, Ворошилова, Берия. Рассмотрение дел провести в соответствии с законом от 1 декабря 1934 года, без вызова арестованных, без предъявления обвинения, постановления об окончании следствия и обвинительного заключения, с применением к разоблаченным врагам народа исключительной меры наказания — публичной казни на колу. Приговор привести в исполнение на Лобном месте в Москве.
Вслед за этим необходимо открыто расторгнуть все договора с фашистской Германией, заключенные преступной антипартийной кликой Сталина-Молотова, и обратиться к Великобритании и Североамериканским Соединенным Штатам с предложением о создании антигитлеровской коалиции. В области внутренней политики первейшей задачей Всесоюзного Чрезвычайного комитета (ВЧК) будет освобождение заключенных ГУЛАГа, организованный роспуск колхозов и возвращение земельных наделов в трудовое пользование крестьян…»
«Хорошо бы Черчилля премьером пригласить. Да не согласится он», — проговорил в задумчивости Тимошенко.
Сталин выронил трубку. Мягко ступая в своих кавказских сапогах без каблуков по ковровой дорожке, подошел к огромной секретной карте на стене и задернул ее черной бархатной занавеской. Затем молча и неспешно опечатал карту личной печатью и сел во главе огромного стола, покрытого зеленым сукном. Глядя желтыми немигающими глазами на Жукова, произнес тихо и четко, безо всякого акцента:
«Для нас, большевиков-ленинцев, интересы дела выше личных обид. Скажите, товарищ Жуков, после казни товарища Сталина Красная Армия победит малой кровью? На чужой земле?»
Жуков начал было вставать, но тут Тимошенко огромной пятерней вдавил своего не в меру разговорчивого начальника штаба в кресло и, не вставая с места, заговорил сам:
«Не получится у нас малой кровью. Солдат не обучен. А уж про генералов наших и говорить не хочу. Твоя работа, Гуталин, ты этих лизоблюдов отобрал да из грязи в князи вознес. Конечно, как колхозы распустим да невинных с Колымы вернем, народ по-другому дышать будет. С другим сердцем и на войну пойдет. Да только одной смелостью сейчас города не берут. Другая война — война моторов, война техники. Людей годами готовить надо. А у нас что? Нефти добываем больше всех в Европе, а учебный налет летчиков ограничиваем лимитами на бензин. Танков понаделали — горы, а на обучение механиков моторесурс экономим. В Прибалтику прошлым летом пошли — стыдоба, чуть не половину танков на дорогах переломали. И это без противника, без бомбежки… Да что танки — пулеметчики за трехлетнюю службу три раза в поле постреляли, а все остальное время ушло на хозработы да лекции про партию Ленина-Сталина… Нет, малой кровью не обойдемся. И победы, и поражения у нас дорогие будут…»
Сталин снова зашагал по кабинету, подошел к своему рабочему столу, долго и молча крутил в руках остро отточенный красный карандаш. Затем повернулся к военным и заорал:
«Так, значит, нас с Лаврентием на кол, да? Меня на кол, да? Щас! Напугал ежа голой жопой! Да я не таких, как вы, суки рваные, ниже параши опускал…»
Берия снял пенсне и с отчаянной решимостью начал грызть светлую дубовую панель в углу кабинета. Оторопевшие военные с изумлением взирали на Великого Вождя Народов, Лучшего Друга Физкультурников, который с головокружительной скоростью превращался в заурядного лагерного пахана. И в этот момент…
И в этот момент что-то затрещало, зашипело, засветилась зеленым светом шкала радиоприемника, и голос Левитана, неповторимый, единственный голос, заполнил собой огромный кабинет:
«ВНИМАНИЕ ВНИМАНИЕ
ГОВОРИТ МОСКВА
РАБОТАЮТ ВСЕ РАДИОСТАНЦИИ СОВЕТСКОЮ СОЮЗА
ПЕРЕДАЕМ ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ
В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС
Как стало известно из сообщений продажных и лживых буржуазных агентств Гавас и Рейтер, сегодня в два часа пополудни, в своем кабинете застрелился рейхсканцлер Германии, большой друг Советского Союза, разбойничий главарь кровожадной клики фашистских правителей товарищ Гитлер. Причины, побудившие Гитлера совершить самоубийство, пока неизвестны. В предсмертной записке, адресованной лидеру итальянских фашистов Бенито Муссолини, сказано дословно следующее: «Дуче, я пишу Вам это письмо в тот момент, когда длившиеся месяцами тяжелые раздумья закончились принятием самого трудного в моей жизни решения».
«Да уж, решеньице», — пробормотал в углу Берия. Он перестал грызть панель и теперь ползал по полу в поисках пенсне. Голос Левитана продолжал гудеть набатной медью:
«В дипломатических кругах Берлина считают, что причинами самоубийства мог стать вчерашний доклад генерала Гудериана, в котором тот сообщил Гитлеру точное количество советских танков и танковых дивизий. В то же время берлинский корреспондент газеты «Вашингтон Пост», этого лживого рупора финансовых воротил Уолл-стрита, утверждает, что Гитлер застрелился, запутавшись в своих вредительских связях с мелкобуржуазной артисткой Евой Браун…»
Четыре человека в огромном кабинете с высоким сводчатым потолком обратились в слух, что крайне негативно сказалось на других чувствах: зрении и обонянии. Никто не заметил, как от дымящейся трубки Сталина загорелась зеленая ковровая дорожка, как огоньки пламени начали лизать тяжелые шторы на окнах. Клубы дыма наполняли кабинет, и только маятник старинных часов истории равнодушно отбивал последние минуты субботнего дня 21 июня 1941 года…
А в это время на площадях Москвы было необычно многолюдно. Изнуряющая жара, которая весь день висела над городом, отступила лишь к полуночи, и теперь аромат цветущих лип выманивал москвичей на улицу. Толпы десятиклассников, совершенно равнодушных к измышлениям и сообщениям Гавас и Рейтер, спешили выяснить с десятиклассницами волнующие их вопросы — столичные школы проводили в тот день выпускные вечера. Гуляющая публика заполняла парапеты набережной Москвы-реки, и каждый второй считал своим долгом обратить внимание на негасимый свет в одном из окон Кремля. «Это кабинет товарища Сталина, там он всю ночь напролет думает о нашем народном счастье!» Каждый первый думал, что негасимым кабинетом скорее всего является кремлевский сортир, но старался не говорить этого вслух.
«Папа, папа!— детский голосок особенно ярко прозвучал в ночной тишине. — Папа, смотри! Из окна товарища Сталина дым валит!» Отец излишне глазастого ребенка испуганно огляделся по сторонам и потащил дочку подальше от людей. «Ну что, что, что, что ты так кричишь… Ну, дым, ты что, дыма не видела? Дыма без огня не бывает… Значит, товарищ Сталин сгорел на работе…»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.