Глава 12 Молодой Цезарь: Тит и осада Иерусалима, 70 г Тит Флавий Сабин Веспасиан (41–81 гг.)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 12

Молодой Цезарь: Тит и осада Иерусалима, 70 г

Тит Флавий Сабин Веспасиан (41–81 гг.)

Видя тогда, что его спасение может зависеть только от его личной храбрости, он поворотил своего коня назад, крикнул своей свите следовать за ним и бросился в самую гущу неприятеля, чтобы силой проложить себе дорогу к своим… сколько ни летело стрел в Тита, который был без шлема и без щита (ибо, как уже было сказано, он выехал не как воин, а только в качестве разведчика), все-таки ни одна его не задела, а все без всякого действия просвистели мимо, точно они с умыслом не попадали в цель.{313}

В 68 г. Нерон, покинутый сенатом и своей собственной преторианской стражей, приказал своему верному рабу убить его. Так погиб последний принцепс из рода Юлиев-Клавдиев. Он не оставил наследника, и власть захватил наместник Испании Гальба. Его поддерживал легион, расположенный в его провинции и преторианская стража, — любому, кто готов был к нему присоединиться, обещана была большая награда.

Однако новому императору не удалось выполнить свои обещания, и спустя семь месяцев после захвата власти он был растерзан толпой преторианцев. Его преемник Отон добился власти с помощью подкупов. Пробыв императором девяносто пять дней, он покончил жизнь самоубийством, когда получил известие, что его армия разбита Вителлием, наместником Нижней Германии, еще одним претендентом на высший титул в империи.

Новому императору удалось переманить на свою сторону основную часть армий на Рейне, и они вторглись в Италию. Но вскоре Вителлий в свою очередь столкнулся с восстанием легионов восточных провинций под руководством Веспасиана, наместника Иудеи. После того как армия Вителлия была разбита в долине реки Пад (По), а сам Рим взят штурмом, император был зверски убит через восемь месяцев после прихода к власти.

Веспасиан был четвертым человеком, ставшим принцепсом в течение двенадцати месяцев. Эта смена правителей одного за другим наглядно продемонстрировала, как с помощью легионов можно создавать и свергать императоров. После почти столетнего внутреннего мира империю охватило пламя Гражданской войны, такой же жестокой, как и те, что привели к гибели республики.

В отличие от конфликтов I века до н. э; Гражданская война 68–69 гг, не была следствием долгого политического соперничества. Ее лидеры были обычными наместниками, которые оказались во главе мощных армий в то время как в центре империи образовывался вакуум власти. За исключением Веспасиана, остальные мятежники до начала смуты не руководили легионами в военных кампаниях, поэтому главным образом прибегали к политическим интригам. Претенденты на власть стремились переманить армии на свою сторону, прежде всего офицеров своих собственных легионов или в войсках соседних провинций.

Опять римские солдаты готовы были сражаться с другими римлянами во имя своих полководцев, которые сулили им щедрую награду. Вителлий распустил преторианцев Отона и набрал новые когорты стражи из собственных легионов. Войска, расквартированные в Сирии, с восторгом поддержали Веспасиана, поскольку распространился слух, что Вителлий собирается отправить сирийские легионы на Рейн, а на их место прислать армию с германской границы. (Надо помнить, что служба на Востоке считалась всегда более привлекательной, чем в Нижней или Верхней Германии.){314}

Веспасиан оказался способным и хорошим правителем, одним из немногих, чей характер не испортили соблазны верховной власти. Даже с большой натяжкой его нельзя было назвать аристократом. Он и его брат Сабин стали первыми в своей семье членами сената. Богатство, позволившее им сделать карьеру, происходило из сомнительных (по римским понятиям) источников. Они занимались сбором налогов и разведением мулов, да и собственная карьера Веспасиана была весьма разнообразной. В 43 г. он был легатом и командовал II Августовым легионом, который участвовал в большой экспедиции Клавдия в Британию. Веспасиан сыграл заметную роль в главной битве — вероятно, у реки Медвей — с союзом местных племен, возглавляемым братьями Каратаком и Тогодумном. Впоследствии Веспасиан действовал независимо со своим легионом и помогал вспомогательным войскам в борьбе с народами юго-запада Британии.

Клавдий щедро раздавал награды и знаки отличия участникам этой своей единственной большой войны, и Веспасиан был одним из удостоенных триумфалии, что было необычной почестью для человека его ранга. Несмотря на это, он так и не стал важной персоной в сенате и на долгое время выпал из общественной жизни. Позднее он пользовался благосклонностью Нерона, но его привычка внезапно покидать концерты императора или засыпать во время выступления принцепса привела к отдалению от двора.

Веспасиан был неприметным, не имел связей с аристократическими семьями, поэтому император не считал его потенциальным соперником, и неудовольствие Нерона не привело к казни провинившегося. В 67 г. Веспасиан в качестве наместника был отправлен в Иудею, где в предыдущем году вспыхнуло восстание. Перед тем как получить управление императорской провинцией Веспасиан последовательно занимал все обычные посты и завоевал себе определенную репутацию в Британии, но его назначению прежде всего способствовали низкое происхождение и кажущееся отсутствие амбиций — такой человек не мог представлять угрозы для императора. В качестве дополнительной страховки Нерон держал в Риме фактически заложником Домициана, младшего сына нового наместника Иудеи. Маловероятно, что кто-нибудь, включая его самого, всерьез считал Веспасиана возможным кандидатом в принцепсы до тех пор, пока новая Гражданская война не охватила всю империю. Даже после смерти Нерона Веспасиан признал сначала власть Гальбы, а затем Отона и лишь после самоубийства последнего объявил себя императором.{315}

Победы, одержанные подчиненными Веспасиана, сделали его императором, но только его собственное политическое мастерство не позволило его правлению стать таким же недолгим, как и принципаты его непосредственных предшественников. Прежде всего, он не дал наместникам провинций возможности обратить свои армии против него. Как и Август, он назначал своих родственников и приверженцев (всех, кто был заинтересован в продолжении его правления) командующими армиями и поручал им ведение войн.

Новый император нуждался в военных успехах, ибо слава подобного рода по-прежнему являлась одним из самых важных атрибутов принцепса. Участие в боевых операциях также не позволяло легионам бездельничать и помышлять о мятежах, особенно если их командиры были надежными людьми.

Одна кампания была особенно важной для Веспасиана: Гражданская война помешала ему одержать победу в Иудее, несмотря на значительные успехи, которых он добился в подавлении восстания. Хотя значительная часть провинции была снова под контролем римлян, Иерусалим наряду с несколькими небольшими крепостями все еще оставался в руках мятежников.

Новый и еще не упрочивший свое положение император не мог позволить ассоциировать свое имя с войной, которая не завершилась окончательной победой Рима. Иерусалим нужно было захватить как можно быстрее и так, чтобы не умалить прежних достижений Веспасиана в этом конфликте. Поэтому весной 70 г. задача осаждать мятежный город и подавлять очаги сопротивления выпала старшему сыну императора Титу, которому в то время было 29 лет.

Осада Иерусалима описана гораздо подробнее, чем все остальные крупные операции, предпринимавшиеся римскими армиями. Сама природа создала здесь естественные условия для обороны, к тому же город был хорошо защищен тремя стенами, поэтому во время пятимесячной осады римлянам пришлось брать город поэтапно. Один трудный штурм сменялся другим. За успехи приходилось платить высокую цену. Солдаты несли потери, уверенность в победе улетучивалась, временами боевой дух легионеров падал практически до нуля.

Тит столкнулся с крайне трудной задачей, но, учитывая политическую обстановку, ее нужно было выполнить как можно быстрее. Захват Иерусалима дает военным историкам подробную картину ведения осады и тех проблем, которые возникали перед командующим. Наши сведения об этих событиях, почерпнутые из письменных источников, подкреплены результатами работы археологов, которые позволяют довольно точно восстановить планировку Иерусалима в период Второго Храма.

Главным литературным источником является труд иудейского историка Иосифа, который написал историю этого восстания, уже находясь в Риме под покровительством Веспасиана и Тита. Он неприкрыто льстил обоим, особенно Титу, которого зачастую называет просто Цезарь. Достаточно привести следующий отрывок, чтобы в этом убедиться:

Чтобы сказать правду, не вдаваясь в преувеличение из лести и не умаляя зависти, Цезарь один дважды спас угрожаемый легион и доставил ему возможность спокойно укрепить свой лагерь.{316}

Но, каким бы льстивым ни был Иосиф, он находился возле командующего во время этой операции и рассказывал о событиях очень подробно, создав самое лучшее описание армии времен принципата. Для рассказа о данном конфликте он особенно хорошо подходил и по другой причине: в начале войны мятежное правительство сделало его полководцем, и он сражался против римлян до тех пор, пока не сдался и не перешел на сторону победителей.

Отношение Иосифа к вождям мятежников было крайне враждебным, но он с симпатией описывал героизм иудейских бойцов и не мог в своем тексте скрыть радости, рассказывая о поражениях, которые они нанесли римлянам. В отличие от большинства других конфликтов — за исключением гражданских войн — мы можем взглянуть на Иудейское восстание с двух точек зрения, а не только со стороны Рима.{317}

Иудейское восстание

После смерти Ирода Великого в 4 г. до н. э. Иудея стала провинцией, непосредственно управляемой Римом. Это спровоцировало восстание, которое было жестоко подавлено Варом, наместником Сирии.

Ирод был превосходным политиком. Он поддерживал Антония во время Гражданской войны, но сумел завоевать благосклонность Октавиана после битвы у мыса Акций. Таким образом ему удалось сохранить свой трон. Однако Ирод никогда не был популярен среди подданных, которые считали его иностранцем (он был уроженцем Идумеи, и поэтому не считался настоящим иудеем).[49]

Сменившие Ирода римские наместники добились еще меньше успеха в завоевании сердец и умов местного населения. Правители Иудеи являлись не сенаторами, а всадниками в звании префектов, ибо управляли второстепенной провинцией с небольшим гарнизоном вспомогательных войск. Около 40 г. титул префекта сменился на прокуратора.

Иудею было непросто держать в повиновении, поскольку религия и культура ее монотеистического населения сильно отличались от остального политеистического мира античности. Язычники считали иудеев (и позднее христиан) грешниками, едва ли не атеистами, ибо последние отрицали само существование других богов.{318} Даже если иудейским аристократам предоставлялось римское гражданство, религиозные табу не позволяли им делать карьеру на императорской службе. Поэтому они не могли войти в элиту империи, как знатные семьи других провинций, которые постепенно занимали все более высокие посты в армии и администрации, становились всадниками и даже членами сената.

Прокураторы Иудеи предоставили влиятельным священникам доминирующую роль в администрации, и особенно в руководстве религиозной жизнью, которая неразрывно была связана в Иудее с политикой. Но местные аристократы утратили контроль над основной массой населения. Беднота шла за новыми религиозными лидерами, которые зачастую были людьми низкого происхождения — такие как Иоанн Креститель, учению которого в юности следовал Иосиф.

В целом иудеи гораздо сильнее осознавали себя как нацию, чем большинство других народов, находившихся под властью Рима. Каждый год праздник еврейской Пасхи напоминал им об избавлении от рабства в Египте, и они не забывали об успешном восстании Маккавеев против правления Селевкидов во II веке до н. э.{319}

Религия и ритуалы, связанные с Великим Храмом в Иерусалиме, постоянно напоминали об обособленности иудеев, но их общество было разделено из-за наличия непримиримых сект, по-разному толковавших закон Божий. Иудеи не считали галилеан настоящими иудеями, хотя и те, и другие ненавидели самаритян, которые занимали центральную Палестину и имели свою собственную веру и храм. Три крупных общественно-религиозных течения — фарисеи, саддукеи и эссеи — расходились во мнениях по многим вопросам, к тому же и в их рядах происходили расколы из-за внутренних разногласий. Отношение к римскому правлению также являлось предметом споров, и многие популярные религиозные лидеры, появлявшиеся время от времени, воспринимались как революционеры, провоцирующие восстание.

Согласно Евангелию, в 30-е годы Иисус дал ответ на провокационный вопрос: «Так отдайте же кесарю кесарево, а Богу — Богово»[50] — и в конечном счете был казнен как мятежник, ибо иудеи заявили: «У нас нет другого царя, кроме императора»[51]. Кроме религиозных и политических смут, общество разделяли сложные экономические проблемы. Беззаконие и разбой постоянно угрожали миру и стабильности в этом регионе. Если внимательно читать Евангелия, то можно обнаружить немало сцен насилия. Есть рассказы о путешественниках, которых избивают, или о землевладельцах, не проживающих в своих имениях, и учениках с революционными именами — такими как Симон Зелот или Иуда Искариот. Варавва, который был освобожден Понтием Пилатом вместо Иисуса, находился, как говорится в Евангелие от Марка, в тюрьме за то, что руководил восстанием в Иерусалиме. Зачастую эти «разбойники» грабили и убивали по религиозным или политическим мотивам, а последствия их действий (как это часто бывало в истории) прежде всего ощущали на себе бедняки.

Иудея была неспокойным регионом, который пытались сделать частью римской системы. Она зависела от прокураторов, не способных понять особенности ее культуры и религии. К тому же римские правители нередко оказывались коррумпированными и по любому поводу прибегали к репрессиям. Начиная с 4 г. до н. э. здесь наблюдались вспышки недовольства, а летом 66 г. они наконец-то вылились в большое восстание.

Прокуратор направился к Иерусалиму, чтобы подавить мятеж силой, но потерпел поражение. В течение нескольких дней гарнизон Иерусалима был перебит. Наместник Сирии Гай Цестий Галл спешно собрал армию и прибыл к городу в октябре. Его войско состояло из XII Молниеносного легиона, который потерпел унизительное поражение вместе с Петом у Рандеи четырьмя годами ранее, а также из вексилляций III Галльского, VI легиона Железного и X Бурного. Эти отборные отряды из легионов поддерживались регулярными вспомогательными войсками и большим числом недавно набранных и плохо дисциплинированных рекрутов.

Солдаты не были готовы к новой войне, снабжение армии также оставляло желать лучшего, но Галл следовал обычной римской практике: как можно быстрее подавить восстание в надежде, что незамедлительная, уверенная контратака затушит мятеж, прежде чем он успеет разгореться.

Однако сопротивление оказалось сильнее, чем рассчитывал Галл. После нескольких незначительных поражений он решил, что вряд ли сможет взять город, прекратил осаду и отвел войска. Его отступление быстро переросло в катастрофу, потому что на римскую колонну беспрестанно нападали мятежники, пока римляне спускались по узкому перевалу Бет-Хорон. К концу кампании было убито 5780 римских солдат, а легион XII Молниеносный потерял свое знамя с орлом. Иосиф ничего не сообщает о захвате мятежниками этого трофея — поэтому, возможно, его просто потеряли в суматохе. Это не уменьшает позора от утраты знамени, символа гордости легиона.

Галл вскоре умер, вероятно от болезни.{320} В конце 66 г. или в начале 67 г. Веспасиан был отправлен командующим на войну в Иудею, а Лициний Муциан стал наместником Сирии и должен был заниматься обычными делами по управлению провинции.

Эта схема во многих отношениях напоминала структуру командования, когда Корбулона отправили на Восток заниматься армянской проблемой. К моменту назначения Веспасиана в Иудею Корбулон, вероятно, был уже мертв, но вряд ли ему бы поручили вести войну, даже если бы знаменитый полководец не впал в немилость.

57-летний Веспасиан еще не служил наместником провинции, но у него была вполне подходящая военная биография, и он пользовался доверием императора, который в последнее время боялся сената в целом и каждого сенатора в отдельности. Тацит описывал нового наместника Иудеи как идеального римского военачальника.

«Веспасиан всегда был исполнен бодрости в походах, шел во главе войска, умел выбрать место для лагеря, днем и ночью помышлял о победе над врагом, а когда приходилось, сам разил его могучею рукою; ел что придется, одеждой и привычками почти не отличался от рядового солдата».{321}

В 67 г. Веспасиан предпринял крупное и хорошо подготовленное вторжение в Галилею. Те города, которые не желали сдаваться, он брал штурмом.

На протяжений всего восстания иудеям так и не удалось сформировать эффективную полевую армию, поэтому во время конфликта преобладали осады. В Иотапате Веспасиану сдался мятежный командир Иосиф, который до этого прятался в пещере с группой преданных единомышленников. Они решили совершить самоубийство, но не сдаваться. Позднее Иосиф признался, что не горел желанием поступить подобным образом и убедил своих товарищей бросить жребий, чтобы определить, кто кого будет убивать. Каким-то чудом — хотя мы склонны предполагать несколько иную причину — оказалось, что Иосиф и еще один человек должны были умереть последними. Понаблюдав за тем, как остальные отправляют друг друга на тот свет, они решили, что самое разумное — сдаться. Мятежного полководца привели к Веспасиану и, представ перед римским командующим, Иосиф, раболепствуя, объявил, что когда-нибудь тот станет императором, — этот поступок позднее приведет к освобождению и возвышению Иосифа, когда его «пророчество» все-таки сбудется.{322}

В 68 г. римская армия разделилась для подавления Идумеи, Переи и непосредственно самой Иудеи, но в следующий год сражений было мало, поскольку Веспасиан сосредоточил свои усилия на том, чтобы получить власть в Риме. Непрерывная череда поражений, которую иудеи терпели после первой победы в 66 г., дискредитировала аристократическое правительство, сформированное в самом начале восстания. Власть перешла к более радикальным вождям. В начале 70 г. Иерусалим был разделен между тремя группировками. Две основывались на движении зелотов, а во главе третьей стоял Симон бар Гиора. Оставленные римлянами в покое, эти лидеры стали сражаться друг с другом, борясь за власть.

После значительного кровопролития склока в движении зелотов прекратилась, и Иоанн Гискальский — человек, который был ярым соперником Иосифа в борьбе за контроль над Галилеей — был признан вождем восстания. Вражда между зелотами и людьми Симона не ослабевала и привела к тяжелым потерям среди населения и уничтожению больших запасов продовольствия, недостаток которых станет остро ощущаться в ближайшие месяцы. Только появление римлян под стенами города привело к вынужденному и основанному на недоверии союзу против общего врага.

Тит и его армия

До того момента, как Веспасиан неожиданно очутился на вершине власти, карьера Тита шла обычным путем. Он служил трибуном в легионе в Германии и Британии, возможно даже, во времена восстания Боудикки в 60–61 гг. Когда Веспасиану предоставили командование в Иудее, Тит был назначен легатом XV Аполлонова легиона, подразделения, которое недолго принимало участие в кампании Корбулона, но этому легиону недоставало опыта остальной армии.

В 27 лет Тит был моложе большинства легатов легионов и его назначение на эту должность отражало давнюю традицию сенаторов, которые полагались на членов своей семьи при выборе старших подчиненных. В Армении один из легионов Корбулона был под командованием его зятя Винициана, а сын Цезенния Пета служил трибуном под командованием отца. Это традиция существовала во времена республики, не изменилась она и после создания принципата, хотя этому правилу могли следовать командиры, которым было позволено самим выбирать себе легатов.

Молодой Тит был энергичным, атлетически сложенным и красивым — лицо у него было таким же округлым, как и у его отца, но более мягким. Он с равным мастерством ездил верхом, владел оружием и командовал солдатами, то есть полностью соответствовал традиционному образу римского полководца. Тит сыграл заметную роль в Галилейской и Иудейской кампаниях. Во время взятия Тарихеи он повел свою кавалерию через воды Галилейского моря (Тивериадское озеро), чтобы ворваться в город с незащищенной стороны; во главе отборного отряда вступил в Гамалу и убедил Гискалу сдаться.{323}

Иерусалим был самым многонаселенным городом Иудеи, и к тому же лучше всех укрепленным. Для его осады Тит собрал такое многочисленное войско, каким никогда не командовал его отец. Ядром этой армии были четыре легионах: V Македонский под командованием Секста Цереалия, X Бурный под командованием Авла Ларция Лепида Сульпициана, XII Молниеносный и XV Аполлонов под командованием Марка Титтия Фруги[52]. Также в консилии полководца присутствовал и занимал важное место Тиберий Юлий Александр — александрийский иудей, который отказался официально исповедовать свою религию ради карьеры на императорской службе.

Личность командира XII легиона неизвестна. Этому легиону впервые предстояло участвовать в боевых действиях после закончившейся катастрофой кампании 66 г., и он пользовался не слишком хорошей репутацией, хотя Иосиф утверждает, что солдаты горели жаждой мести. Несколько найденных надписей наводят на мысль, что после этого несчастья один из старших центурионов этого подразделения перешел в X легион на более низкую должность. Такой переход офицера, который не хотел связывать свое имя с позором поражения (вынужденный или добровольный), не имеет аналогов среди сохранившихся свидетельств о карьерах центурионов.

Все легионы, а особенно V, X и XV имели неполный состав из-за потерь во время кампании. Кроме того, что часть солдат была отправлена в Италию, когда шла Гражданская война. Для пополнения численности войско было усилено вексилляцией в количестве 2000 человек из III Киренского легиона (Legio III Cyrenaica) и XXII Дейотарова, расположенных в Египте, и призывниками из сирийской армии.{324}

В египетском контингенте было совсем немного солдат с боевым опытом, но как минимум в одном случае они будут действовать с заметным мужеством. «Египтянами» командовал префект Фронтон Этерний. Легионы поддерживались восьмью алами вспомогательной кавалерии и двадцатью когортами пехоты наряду с войсками, присланными местными зависимыми царями, значительная часть которых была подготовлена и снаряжена по образцу римских регулярных вспомогательных войск. Всего у Тита, возможно, было от 30 000 до 40 000 воинов, а также большое число армейских рабов и лагерной обслуги.{325}

Римляне собрали грозное войско, в том числе достаточно много опытных солдат, но перед ним стояла необыкновенно трудная задача, ибо Иерусалим был сильно защищен как естественными укреплениями, так и могучими стенами. Город располагался на двух холмах, восточный был заметно ниже западного. Во времена Ветхого Завета город занимал только низкий холм, который к тому же был окружен своей собственной стеной и включал Великий Храм, известный нам как Второй Храм (в противоположность Первому, построенному Соломоном).

Второй Храм был значительно реконструирован Иродом Великим, деятельность которого оставила также заметный след на большей части города. Ирод пристроил к северо-восточному углу Храма большую башню, на углах которой были небольшие башенки, и назвал ее крепостью Антония в честь своего покровителя Марка Антония. Даже без этого укрепления Храм был сам по себе крепостью, хотя работы внутри него все еще продолжались накануне восстания против Нерона.

При Хасмонеях город расширился и стал занимать второй, больший по размерам холм. Это место было впоследствии окружено с севера еще одной стеной, обычно известной как вторая стена (первая была возведена вокруг Старого Города). Дворец Ирода и другие строения, в том числе три массивных башни, названные в честь его семьи (сегодня это место известно как «Цитадель»), были построены в Новом Городе.

В I веке Иерусалим продолжал расширяться. За пределами второй стены строились многочисленные жилища, но лишь в 66 г. была возведена третья наружная стена для защиты этого пригорода. Это были самые слабые укрепления, ибо более старые постройки отличались огромным масштабом, высоким качеством материалов и тщательностью работы. С востока низкий холм был защищен глубокой долиной Кидрон, на противоположной стороне возвышалась Масличная гора. Штурм с этой стороны оказался бы крайне трудным, и его так и не стали предпринимать.{326}

Древние источники не дают достоверных цифр о населении города в 70 г. и числе непосредственных защитников стен. Иерусалим был, безусловно, исключительно большим городом по стандартам древнего мира, но общее число жителей — свыше 1 000 000 жителей, как пишет Иосиф, или хотя бы около 600 000, как сообщает Тацит, — кажется преувеличением. Иосиф утверждает, что Симон руководил отрядом из 10 000 своих сторонников и 5000 союзников из Идумеи, а под командованием Иоанна было 8400 зелотов. Эти хорошо вооруженные и готовые стоять до конца люди вынесли основную тяжесть осады, но в определенные моменты число защитников увеличивалось за счет обычных горожан. Зелоты контролировали Храм и значительную часть территории вокруг него, а люди Симона удерживали большую часть Нового Города.{327}

Предварительные мероприятия и взятие первой стены, конец апреля-май 70 г.

Колонны римской армии подошли к Иерусалиму в основном с запада, за исключением X Бурного легиона, который стоял гарнизоном в Иерихоне большую, часть прошлого года и наступал теперь с этого направления. Римляне передвигались не в боевом порядке, поскольку вероятность столкновения с большим вражеским отрядом была крайне мала, но все же они двигались осторожно и под строгим руководством Тита и его офицеров.

Походное построение главной колонны было очень похоже на то, что использовал Веспасиан в 67 г. Авангард состоял из вспомогательных и союзных войск, большинство в сомкнутом строю. Перед ними двигались кавалерийские пикеты, отряды лучников и легких пехотинцев, которым было поручено проверять места возможных засад. Позади них шли офицеры и солдаты, которым было велено размечать ночные походные лагеря и начинать их сооружение. Затем следовал вещевой обоз офицеров. За ним двигались Тит и его штаб под охраной сингуляриев (singulares) — элитная стража из пехотинцев и кавалеристов, отобранных из вспомогательных подразделений — и по 120 кавалеристов от каждого легиона. Следующим был «артиллерийский» обоз, необходимый для осады, и затем командиры вспомогательных подразделений, каждый с небольшим эскортом. Предполагают, что они были собраны вместе, а не находились со своими подразделениями, чтобы Титу было легче передавать им приказы.

Далее шли легионы, каждый со своим знаменем с орлом, рядом несли другие сигнумы, собранные вместе, и шел эскорт трубачей. За каждым легионом следовал его обоз и рабы. Арьергард армии был сформирован из вспомогательных и союзных войск.{328}

Когда войска подошли к городу, Тит отправился вперед на разведку в сопровождении 600 кавалеристов, вероятнее всего, своих сингуляриев. На командующем не было ни шлема, ни доспехов, ибо он не собирался сражаться, а просто желал понаблюдать за защитниками города и оценить их готовность обороняться.

Сначала появление римского патруля не вызвало никакой реакции в городе. Однако Тит и его всадники неосторожно поскакали вдоль стен, тогда отряд мятежников предпринял неожиданную вылазку. На какое-то время римский полководец и несколько его спутников оказались отрезанными от остальных — сингулярии ускакали, полагая, что сзади никого не осталось, — и Титу пришлось ринуться в атаку, чтобы прорваться к своему эскорту. Командующий не получил в этой схватке ни единой царапины, но двое его телохранителей были убиты.

1. Римляне атакуют третью стену и спустя пятнадцать дней пробивают в ней брешь. Мятежные иудеи покидают эту масть города.

2. Римляне пробивают брешь во второй стене, но их ударные колонны терпят неудачу после первоначального успеха. Стена окончательно захвачена четыре дня спустя.

3. Против крепости Антония построены осадные пандусы. Защитники осуществляют подкопы под них, и пандусы рушатся.

4. После нескольких недель упорных сражений римляне прорываются к Великому Храму и сжигают его дотла.

5. Римляне предпринимают атаки от храма в Старый Город. После восемнадцатидневной подготовки они штурмуют территорию вокруг бывшего дворца Ирода Великого.

Проведение самим командующим рекогносцировки давало полезную информацию, но зачастую сопровождалось большим риском, как показала гибель Марцелла несколькими веками ранее.{329}

На следующий день три легиона, двигаясь фактически по тому же самому маршруту, что и Цестий Галл четырьмя годами ранее, достигли плоскогорья Скоп, возвышающегося над городом. Легионы XII Молниеносный и XV Аполлонов разбили лагерь вместе на этом плоскогорье. V Македонский расположился от них в нескольких сотнях ярдах и несколько дальше от стен. Вероятно, вспомогательные и союзные войска были распределены по этим двумя лагерям. Когда они заняли позиции, X Бурный подошел к восточной части города, его солдаты разделились на рабочие отряды и принялись строить лагерь на Масличной горе. Объединившись, прежде враждовавшие друг с другом иудеи предприняли совместную атаку у восточной стены города и, пройдя по долине Кидрон, напали на X легион.

Внезапная яростная атака застала врасплох легионеров, которые в своей самонадеянности считали мятежников не способными на серьезные действия. Многие солдаты ударились в панику и пустились наутек, а их офицеры пытались сформировать хоть какой-нибудь боевой фронт, когда мятежники поднялись по склону и ринулись на лагерь. Легкость, с которой они захватили эту сильную саму по себе позицию, свидетельствует о беспечности римлян. Тит и его сингулярии прискакали к месту схватки, но значительные подкрепления подошли лишь какое-то время спустя.

Собрав часть бежавших солдат, Тит заставил их построиться и снова вступить в бой, а сам обрушился со своей кавалерией на фланг мятежников. За время восстания иудеям так и не удалось создать достаточно сильную кавалерию и потому они всегда оказывались особенно уязвимыми для быстрых и дисциплинированных римских всадников.

Когда контратака римлян набрала силу, восставших оттеснили туда, откуда они явились. Перейдя через реку в долине Кидрон, они сумели закрепиться на противоположном берегу и вынудить своих преследователей остановиться. На какое-то время сражение превратилось в спорадические перестрелки, которые сопровождались не слишком решительными атаками.

К полудню Тит решил, что угроза миновала, и приказал большей части легиона продолжать строить лагерь. В качестве подкрепления он оставил здесь отряд из вспомогательных когорт и тех солдат, что прежде подошли с Титом. У мятежников был нарочно поставлен человек на стенах, наблюдавший за действиями противника. Наблюдатель тут же подал сигнал о частичном отступлении римлян, размахивая плащом. Это вызвало новую атаку свежих отрядов мятежников. Толпа иудеев

бросилась вперед с такой стремительностью, что их наступление походило на бег свирепейших зверей. И действительно, никто из построенных в боевом порядке римлян не выдержал их удара: строевая линия, точно под напором тяжелого орудия, была прорвана, и все пустились бежать вверх по горе. Один Тит с немногими остался посреди склона горы.{330}

Скача во весь опор по склону, римский командующий собрал всех, кто не успел убежать и повел солдат в атаку. Он сам бился врукопашную, предпринимая одну отчаянную атаку за другой. Вскоре солдаты, занимавшиеся постройкой лагеря, бросили работу и поспешили на помощь своему полководцу. Наконец Титу удалось отбить вражескую вылазку. Он снова сформировал заградительный отряд, что позволило легионерам вернуться к работе и закончить сооружение лагеря.{331}

В последующие дни отряд мятежников притворился, что хочет сдаться, и выманил часть римских солдат ближе к стенам, так что те оказались в пределах досягаемости метательных снарядов, пущенных со стен. Римляне отошли, но понесли при этом тяжелые потери. Тит обратился к уцелевшим с гневной речью, нещадно ругая их за то, что они нарушили дисциплину и устремились в атаку без приказа. Молодой полководец объявил, что намеревается казнить их в соответствии со строжайшими законами воинской дисциплины. Услышав это, большая толпа товарищей несчастных окружила командующего, умоляя его простить провинившихся и уверяя, что подобного больше не повторится.

Это почти театральное представление очень походило на конфликт Юлия Цезаря с его войсками. Римские сенаторы часто прибегали к подобным приемам как в армии, так и во время политических конфликтов на Форуме. Тит уступил просьбам, сознавая, что будет крайне непрактично казнить сразу столько легионеров. Он полагал, что и так преподал солдатам серьезный урок.

Приблизительно в это же время он приказал трем легионам отойти от горы Скоп и расположиться лагерем ближе к городу с запада. Поскольку уже было ясно, что мятежники готовы атаковать любой отряд, если сочтут его уязвимым, римляне развернулись лицом к городу, чтобы прикрыть движение обоза и лагерной прислуги. Тит построил свою пехоту в три ряда. Ее поддерживал четвертый ряд пеших лучников, а неподалеку находились три ряда кавалерии. Три легиона снова были распределены по двум лагерям. Сам Тит с легионами XII Молниеносным легионом и XV Аполлоновым занял позицию на расстоянии четверти мили от стены. V Македонский расположился дальше к югу, лицом к Гиппиковой башне, одной из трех массивных башен, построенных Иродом.{332}

Перед началом штурма третьей (наружной) стены Тит снова выехал в сопровождении охраны из кавалеристов, чтобы осмотреть укрепления и выбрать подходящее место, где можно было пробить бреши в стене. Оказалось, что легче всего подойти к стене возле могилы первосвященника Иоанна. Местонахождение этой могилы сейчас точно неизвестно, но, скорее всего, она была неподалеку от современных Яффских ворот. Легионерам было приказано расчистить всю местность возле стен, чтобы подготовить ее к строительству осадных укреплений и начать подвозить древесину для их сооружения.

Защитники старались помешать работавшим солдатам, обстреливая их из «скорпионов» и более крупных баллист, которые они захватили в крепостях после поражения Цестия Галла в 66 г. Обращаться с метательными машинами их учили римские дезертиры. Поначалу иудеи стреляли очень неточно, но в процессе осады их меткость все время улучшалась.

Легионы использовали свою собственную «артиллерию» — в одном из поздних источников утверждается, что у каждого подразделения было шестьдесят «скорпионов» и десять больших баллист для метания камней; но, вероятно, их число варьировалось в зависимости от характера операции. Главной их задачей было подавить активность защитников на стене или вообще согнать их оттуда, чтобы они не мешали сооружению осадных укреплений. Мощные стены и башни Иерусалима невозможно было пробить с помощью осадных машин Древнего мира.

Хотя римляне несли потери во время этого обмена снарядами, ход работ не слишком замедлился. У легионов имелось больше метательных машин, они были мощнее — те, что находились у X Бурного легиона, считались самыми огромными — а обслуживавшие их солдаты были лучше подготовлены. Все это позволяло римлянам выигрывать «артиллерийские» дуэли.

Иосиф пишет, что вначале защитникам было легко заметить в полете светлые камни из катапульт, которые добывались и нарезались прямо на месте. Часовым на стене просто нужно было вовремя крикнуть «снаряд летит!», чтобы большинство защитников успело пригнуться или укрыться. Узнав об этом, римляне начали красить свои снаряды в более темный цвет, что делало их менее заметными, и значительно увеличило потери среди защитников. Ударная сила таких снарядов была поистине ужасной. Иосиф вспоминал, как во время осады Иотапаты голова мужчины отлетела на четверть мили от тела после того, как в него угодил камень, выпущенный из катапульты. Еще ужаснее описание того, как метательный снаряд попал в беременную женщину, убив ее на месте и вытолкнув из ее чрева нерожденного ребенка.{333}

Поскольку машины не могли разрушить стены, брешь нужно было пробивать с помощью массивных таранов, металлический наконечник которых обычно имел форму бараньей головы с рогами. Усилия римлян были направлены на то, чтобы соорудить три насыпи, которые позволили бы подтащить эти приспособления к стене. Рассчитав расстояние до стены с помощью веревки с привязанным к ней куском свинца (единственный способ, который позволил солдатам не рисковать под градом вражеских метательных снарядов), римляне убедились, что пандусы сделаны правильно. И легионы подтащили тараны.

Тит приказал соорудить позиции для «артиллерии», чтобы она прикрывала насыпи и не позволяла защитникам разрушать тараны. Возле Иотапаты один галилеянин огромного роста сбросил валун на металлический наконечник тарана. В другом случае защитники попытались ослабить силу ударов с помощью мешков с соломой. Согласно римской традиции, пока таран не коснулся стены или ворот города, нанося первый удар, у его жителей была еще возможность сдаться на благоприятных условиях.

Иосиф пишет: когда звук первого удара прокатился по улицам, над Иерусалимом разнеслись громкие стоны. Симон и Иоанн вновь заключили еще одно шаткое перемирие. Первый позволил зелотам пройти через контролируемые его людьми районы, чтобы добраться до участка стены, которая была теперь самой уязвимой. Осажденные начали сбрасывать со стены зажигательные снаряды и стреляли в любого римлянина, которого видели. Несколько отрядов осуществили вылазку, чтобы бросить факелы на тараны и осадные укрепления. Несмотря на смелость этих атак, все они были отбиты совместными усилиями лучников, «артиллерии» и кавалеристов. Тит руководил ходом боя и перебрасывал нужные подразделения, как только в этом появлялась необходимость.{334}

Хотя римляне успешно защищали свои сооружения, тараны поначалу почти ничего не могли поделать со стеной. Только тарану XV Аполлонова легиона удалось отбить угол башни. День тянулся медленно, и многие подразделение вернулись в лагерь, ибо казалось, что главная задача уже была выполнена. Однако римляне снова недооценили решимость осажденных, которые предприняли очередную атаку, на этот раз выйдя из тайных ворот возле Гиппиковой башни. Именно здесь вексилляция из египетских легионов заслужило себе славу, остановив наступление, которое, казалось, должно было вот-вот закончиться успехом.

На этот раз сам Тит повел кавалерию в атаку на мятежников и, как утверждают, лично убил двенадцать из них. Во время сражения был захвачен единственный пленник. Римский полководец приказал распять его на виду у защитников города как напоминание о том, какая судьба ожидает тех, кто осмелился восстать против Рима.

Однако пыл, с которым мятежники дрались во время вылазок, оказался неожиданностью для римлян, и они уже не были так уверены в себе, как прежде. Когда одна из осадных башен упала ночью, возникла паника, которая улеглась лишь после того, как офицеры объяснили солдатам, что случилось. Башен было три, по одной на каждом пандусе. С их вершин лучники и «скорпионы» обстреливали защитников на стене. Стрельба отгоняла защитников, и те уже не могли мешать римлянам разбивать стену. Наконец один из таранов пробил брешь. Большинство мятежников решило, что положение безнадежно и отступило ко второй стене.

Лишь немногие остались на месте, но и они обратились в бегство, когда штурмовой отряд римлян устремился в брешь. Наружная стена города пала после пятнадцатидневной осады. Тит приказал разрушить большую часть захваченных укреплений, а также множество зданий, садов и других строений в этой части города. Легионы — за исключением X Бурного, который остался на Масличной горе — перебазировались, чтобы разбить лагерь на расчищенной территории.{335}

Вторая стена

Защитники оставили наружные укрепления, но, несмотря на это, они обороняли вторую стену с такой же решимостью, с какой сражались прежде. Пока римские солдаты готовились к штурму второй стены, иудеи постоянно совершали вылазки, которые зачастую перерастали в ожесточенные стычки. Иосиф сообщает, что мятежники по-прежнему были уверены в том, что смогут отстоять город и горели желанием отличиться перед своими военачальниками. Напротив, для римлян

храбрость поддерживали привычка постоянно побеждать и непривычка быть побежденными, постоянные походы, беспрестанные военные упражнения и могущество империи, но больше всего личность самого Тита, всегда и во всем являвшегося на помощь. Ослабевать на глазах у Цезаря, который сам везде сражался бок о бок со всеми, считалось позором; храбро сражавшиеся находили в нем и свидетеля своих подвигов, и наградителя, а прославиться в глазах Цезаря храбрым бойцом считалось уже выигрышем.{336}

Так всадник одной из вспомогательных ал в одиночку устремился в самую гущу отряда мятежников у стены (римляне обстреливали его издали), убил троих и затем без единой царапины вернулся к своим товарищам. В римской армии существовала традиция, ведущая свое начало, по меньшей мере, со времен II века до н. э., награждать за подобные подвиги. В данном случае Тит похвалил воина (некоего Лонгина, это имя было распространенным, особенно среди солдат вспомогательных войск), но также предостерег солдат от безрассудной погони за славой.

Подход ко второй стене римляне нашли быстрее, чем к первой, и за пять дней таран пробил брешь в одной из башен. Тит повел в город своих сингуляриев вместе с 1000 легионеров. Поначалу они почти не встретили сопротивления. Однако командующий не приказал расширить брешь. По утверждению Иосифа, это произошло из-за того, что Тит еще надеялся на сдачу города и пока желал избежать лишних разрушений, но эта версия кажется маловероятной. Передовому отряду вскоре стало трудно продвигаться по лабиринту узких улиц.

Мятежники предприняли контратаку, используя свое превосходство в численности и знание города. Вскоре среди римлян было много убитых и раненых. Штурмовой отряд вынужден был отступить. Узость бреши не позволяла им быстро выйти из города, а подкрепления в свою очередь не могли придти им на помощь. Тогда Тит возглавил отряд вспомогательных лучников, чтобы оттеснить мятежников и прикрыть отход своих солдат. Завязался ожесточенный арьергардный бой. Римский командующий продемонстрировал при этом такое же мастерское владение луком, как ранее копьем и мечом, застрелив двенадцатью стрелами двенадцать человек.{337}

Воодушевленные неудачей врага, защитники обороняли стену с удесятеренной решимостью в течение еще трех дней, но на четвертый день римляне взяли стену. В этот раз легионерам было приказано разрушить большую часть стен и зданий, чтобы было больше места для маневра. Неудача римлян была временной, но все же прошло несколько дней, прежде чем осаждавшие сочли себя достаточно подготовленными для второй атаки.

Во время штурма укреплений от солдат требовалось немалое мужество, порой, куда большее, чем во время обычного боя. Чтобы дать солдатам передышку, а также ободрить их, Тит велел приостановить основные работы по осаде и выплатить жалованье армии. Солдатам обычно платили три раза в год — первого числа в январе, мае и сентябре. В Иерусалиме выдача денег происходила в начале июня, так что, судя по всему, жалованье задержали, по меньшей мере, на месяц.

Выплата денег обставлялась как торжественная церемония. Подразделения получали причитающиеся им выплаты по очереди в течение четырех дней. Солдаты долго и старательно полировали оружие и доспехи, чтобы произвести наилучшее впечатление. В результате получилось великолепное зрелище: солдаты сомкнутыми рядами с ярко раскрашенными щитами, впервые вынутыми из кожаных чехлов, проходили строем на виду у города. Эта церемония поднимала гордость римлян, не говоря уже о материальном вознаграждении за воинскую службу. А для мятежников это служило демонстрацией мощи и сокрушительной силы римской армии. Хотя эта «игра мускулами» и не вызвала немедленной капитуляции, все же возврат к официальным процедурам воинской службы, носящим мирный характер, помог подготовить войска к выполнению дальнейших, более трудных задач.{338}

Крепость Антония и храм

Следующий этап осады заключался в сооружении насыпей напротив крепости Антония и участка первой стены. V Македонский легион трудился над первым пандусов напротив крепости Антония, а XII Молниеносный строил еще один на расстоянии примерно в тридцать футов. X Бурный и XV Аполлонов сооружали два пандуса приблизительно в 45 футах в стороне напротив стены, вероятно неподалеку от того места, где находятся современные Яффские ворота. Возможно, каждые два легиона трудилась на самом деле над одним пандусом, но это предположение нельзя доказать. Но даже если бы было две насыпи вместо четырех, это никак не повлияло бы на основной ход осады.{339}