Глава 6 Полководец в ссылке: Серторий и Гражданская война Квинт Серторий (ок. 125-72 гг. до н. э.)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 6

Полководец в ссылке: Серторий и Гражданская война

Квинт Серторий (ок. 125-72 гг. до н. э.)

Не было среди полководцев того времени более отважного, чем он, в открытом бою и вместе с тем более изобретательного во всем, что касалось военных хитростей и умения занять выгодную позицию или осуществить переправу, что требовало быстроты, проворства, а если надо, то и лжи.{143}

Между римскими сенаторами — не важно, были ли они аристократами или же «новыми людьми» — царило сильнейшее соперничество. Вся жизнь человека из этой среды проходила в погоне за должностями, которые давали возможность завоевать известность и славу. Каждый мечтал затмить не только достижения своих современников, но и деяния прошлых поколений. Даже когда сенаторы не занимали никаких должностей и не проводили предвыборную кампанию, они все равно стремились поведать о своих деяниях и своих добродетелях общественности, при этом не упуская случая обратить внимание на свои особенности. Одни подчеркивали свою эллинистическую изысканность, другие, как Катон и Марий, — свою старомодную римскую простоту.

Для того чтобы их деяния не забывались, нобили строили храмы, ставили памятники и посвящали алтари. События семейной жизни, такие как свадьбы и похороны, становились общественными событиями. Гладиаторские бои сначала являлись частью погребальных церемоний но вскоре захватывающие поединки превратились в развлечения. Бои гладиаторов притягивали к себе толпы людей, а семья, которая организовала и профинансировала это мероприятие, могла рассчитывать на благодарность зрителей.

В политике всегда была острая конкуренция, но к I веку до н. э. сенаторы во время предвыборной борьбы были вынуждены тратить огромные суммы — только в этом случае они могли рассчитывать на какой-то успех. Особо большие расходы требовало строительство или устройство игр, поскольку каждый политик стремился превзойти соперников. При этом с 133 г. до н. э. всегда сохранялась вероятность того, что такое соперничество перерастет в насилие. Решение Суллы пойти на Рим в 88 г. до н. э. привело почти к двум десятилетиям гражданской войны и беспорядков. За неудавшимся восстанием в 63 г. до н. э.[30] последовали годы постоянных беспорядков в Городе в 50-х годах. Еще одна Гражданская война, начавшаяся 49 г. до н. э. закончилась лишь в 31-м, когда приемный сын Цезаря Октавиан разгромил своего последнего серьезного соперника.

Конкуренция и желание превзойти друг друга были отличительной чертой не только политической элиты Рима. Аристократы большинства греческих городов — и, конечно же, подавляющего большинства других государств в Средиземноморском мире — точно так же жаждали личного господства и зачастую бывали неразборчивы в средствах. Долгое время римским сенаторам удавалось действовать, не ввергая республику в хаос. Внутренний беспорядок и революции, нарушавшие время от времени общественную жизнь многих городов-государств, не затрагивали Рим до последнего века существования республики. Но даже во время гражданских войн, с их потрясающей жестокостью, когда отрубленные головы сограждан выставлялись на Форуме, римской аристократии удавалось не переходить определенную грань во время борьбы с соперниками. Обычным явлением в истории Древнего мира являлась ссылка аристократов. Царя, тирана или полководца изгоняли, когда сограждане начинали подозревать, что он сделался слишком могущественным. Обычно изгнанник отправлялся искать счастья в другом государстве, нередко при дворе какого-нибудь царя. Такие люди охотно становились командирами иностранных войск, рассчитывая с их помощью вернуться и захватить власть силой у себя на родине, — подобным образом действовал тиран Писистрат в Афинах — или активно сражались против родного города от имени своего нового покровителя, как Алкивиад.

В Риме за всю его историю было лишь несколько человек, карьера которых развивалась по этой схеме. Полумифический Гай Марций Кориолан, живший в V веке до н. э., является, вероятно, наиболее ярким примером. Когда его изгнали из Рима, он поступил на службу к враждебному племени вольсков и с большим успехом командовал его армией. Считается даже, что он едва не захватил сам Рим. Довести это дело до победного конца ему не позволила его собственная мать.

В этой истории передана вся суть римских взглядов. Как бы ни хотел человек завоевать славу себе и своей семье, он прежде всего обязан был думать о благе республики. Та же вера в превосходство Рима, которая заставляла римского сенатора считать себя равным любому царю, гарантировала, что ни один разочарованный римский политик не будет искать помощи у иностранной державы. Римлянину нужен был успех, но успех только в Риме. Ни один сенатор не перешел на сторону Пирра или Ганнибала, даже когда победа этих полководцев казалась неизбежной. Как ни велика была обида Сципиона Африканского, неблагодарность государства не могла заставить его пойти на службу к какому-нибудь иноземному царю.

Вспыхнувшая гражданская война почти не изменила эту характерную особенность римлян, поскольку обе стороны неизменно утверждали, что сражаются за восстановление настоящей республики. Хотя в борьбе часто использовались армии многочисленных народов, но все они были союзниками Рима, и предоставляли в его распоряжение войска, поскольку были обязаны это делать, причем союзники никогда не играли в конфликте независимую роль. Тем не менее в ситуации, когда одни римляне сражались против своих сограждан, судьбы многих людей складывались совершенно неожиданно, но никому не удалось превзойти Квинта Сертория, который продемонстрировал большой талант, командуя нерегулярными войсками и ведя партизанские войны против традиционных римских армий. Вынужденный уехать из Рима, где господствовал Сулла, он одержал впечатляющие победы и прожил последние годы своей жизни в Испании, но никогда не изменял принципам своего класса и считал себя лишь римским сенатором и полководцем.

Начало карьеры Сертория и Гражданская война

Серторий, как и Марий, был «новым человеком». Его семья принадлежала к местной аристократии в сабинском городе Нурсия. Вероятно, он первым из своего рода решил сделать политическую карьеру и тщательно к этому готовился. Совершенно определенно известно, что никто из его предков не занимал важных должностей. Он отдал много сил изучению права, слыл талантливым оратором и сумел сделать себе репутацию в судах, но вскоре охотно поступил на военную службу. Как упоминалось в предыдущей главе, ему удалось выжить при катастрофе при Аравсионе в 105 г. до н. э., переплыв Родан, несмотря на раны, и при этом еще не бросить свое личное оружие.

Оставшуюся часть войны с кимврами и тевтонами он служил под командованием Мария. Он неоднократно получал как знаки отличия, так и повышения. Самым известным его подвигом было проникновение в лагерь неприятеля под видом одного из варваров. Несколько лет спустя в 97 г. до н. э. он в качестве военного трибуна отправился в Испанию и снова доказал свое мужество и уверенность в себе, когда на войска, с которыми он зимовал в кельтиберийском городе Кастулон, неожиданно напали местные жители. Зимовка в городе способствовала падению дисциплины, солдаты небрежно относились к своим обязанностям, пьянствовали. Плутарх не пишет, находились ли в городе другие римские офицеры, но намекает, что Серторий не был ответственен за подобное состояние этих войск. Возможно, Серторий не был старшим офицером в Кастулоне. Памятуя об этом случае, Серторий в будущем возьмет себе за правило никогда не размещать своих солдат в самих населенных пунктах. Они даже зимой будут разбивать лагеря возле городов и жить в условиях строгой дисциплины.

Поведение римского гарнизона спровоцировало кельтиберов на восстание, успех которого казался легко достижим. За помощью жители Кастулона обратились к соседнему племени оретанов, в условленную ночь их воинов впустили в город. Для римлян это стало полной неожиданностью, и многих легионеров убили прямо на квартирах. Серторию с несколькими товарищами удалось вырваться из города, он быстро собрал остальных беглецов. Отыскав открытые ворота, где не было охраны, Серторий поставил там отряд, чтобы никто не мог выйти из города и повел своих солдат обратно на улицы. Взяв под контроль все ключевые позиции, он приказал своим людям убивать кельтиберов-мужчин, способных носить оружие.

Неожиданно катастрофа обернулась победой, но Серторий не удовлетворился резней в Кастулоне и решил сразу же наказать оретанов. Приказав своим солдатам надеть испанскую одежду, снятую с убитых, он отправился в город оретанов. Уловка удалась, и ничего не подозревающий враг ждал переодетых римлян с открытыми воротами, а толпы горожан готовились их приветствовать, полагая, что это возвращается отряд, отправленный на помощь кельтиберам. Множество жителей было тут же убиты у ворот, и город сразу же сдался. Значительную часть оретанов продали в рабство.

Такие уловки были обычным явлением. В 109 г. до н. э. Метелл повторно захватил Вагу, поставив во главе колонны союзную нумидийскую кавалерию. Горожане, перебившие ранее римский гарнизон, приняли нумидийцев за воинов Югурты, позволили им войти в город и лишь потом поняли свою ошибку. Однако подобные хитрости не всегда удавались и могли окончиться плачевно. Как-то раз Ганнибал попытался воспользоваться отрядом дезертиров, чтобы захватить один из городов в Италии, но обман был раскрыт и дезертиры, попав в засаду, погибли.{144}

Подвиги Сертория в Испании помогли ему выиграть выборы на должность квестора. В ходе Союзнической войны ему было поручено набирать и тренировать солдат, а также командовать войсками, но точно не известно, какую должность он занимал. Римские полководцы и их легаты командовали солдатами, находясь в непосредственной близости от передовой. Это неизбежно приводило к риску получить ранение или быть убитым. Серторий действовал особенно смело, воодушевляя солдат своим примером и демонстрируя презрение к врагу в надежде, что мастерское владение оружием поможет ему справиться с любым соперником. Его бесстрашие на поле боя принесло ему славу, но после серьезного ранения он ослеп на один глаз.

Плутарх сообщает, что Серторий гордился этим увечьем. Он заявлял, что ему выпало счастье носить на своем лице символ храбрости, который всегда при нем, в отличие от наград, полученных за подвиги, которые демонстрируют лишь иногда. Он убедился, что слава его растет день ото дня, когда во время посещения театра в Риме его шумно приветствовали зрители. Рассчитывая на свою популярность, Серторий выставил кандидатуру на должность народного трибуна в 88 г. до н. э., но ему открыто противодействовал Сулла, бывший в то время консулом, и Серторий потерпел поражение. Причина этого противостояния неясна, но оно привело к длительной вражде между ними. Во время беспорядков — когда Сулла повёл свои легионы сначала на Рим, а затем оправился сражаться на Восток — Серторий встал на сторону Цинны, который в свою очередь находился в союзе с Марием.

Захват Рима сторонниками Цинны и Мария привел к чудовищным расправам. Серторий выделялся среди сторонников Мария тем, что ни на ком не вымещал свою ненависть и старался удерживать остальных от всевозможных зверств. Марий набрал шайку головорезов из числа рабов, хозяев которых он казнил, и дал им право убивать, насиловать и грабить тех, кто находится в немилости у нового режима. В конце концов, при поддержке Цинны именно Серторий покончил с этими головорезами Мария, так называемыми бардиеями (Bardyaei).[31] Серторий с отрядом преданных ему солдат окружил рабов, покате спали, и перебил всех, в основном используя метательные снаряды.

С внезапной смертью Мария зверства прекратились и в 83 г. до н. э. Серторий стал претором и через некоторое время принял участие в войне против Суллы, который вернулся с Востока. Годом ранее во время бунта легионеров Цинна был убит, и верховное командование перешло к людям, совершенно бездарным в военном деле. Серторий оказался в незавидном положении. Его советы игнорировались, но как только его предсказания относительно неизбежной катастрофы стали сбываться, наделенные властью бездари стали его самого винить во всех бедах.

Вероятно, позднее в этом же году он был рад отправиться в свою провинцию в Испании. Однако сокрушительные победы Суллы в Италии заставили почти всех сторонников Мария прекратить сопротивление в провинциях, и Серторий вскоре был вынужден был покинуть Испанию. В течение некоторого времени он скитался по западному Средиземноморью, ввязываясь в сражения и терпя главным образом неудачи, пока, ему наконец не удалось победить армию Суллы в Мавритании. Вскоре после этого успеха за ним прибыла делегация лузитанцев с просьбой вернуться на испанский полуостров и избавить их от деспотичного правителя. С этого момента Серторию стало улыбаться счастье.{145}

Война в Испании, 80–72 гг. до н. э.

Эти лузитанцы, вероятнее всего, являлись представителями сильно романизированных и давно основанных поселений, а не более диких племен с границ римской провинции или из-за ее пределов. Хотя Серторию пришлось набирать значительную часть своего войска из коренного населения Испании, этот конфликт всегда был частью Гражданской войны, а не попыткой завоевать независимость от Рима.

В армии Сертория также были воины, набранные непосредственно в Италии, а также из римских колонистов на полуострове. Сначала его войско было немногочисленным. Плутарх сообщает, что оно насчитывало 2600 легионеров, около 700 ливийцев, которых он набрал за время пребывания в Северной Африке, 4000 легко экипированных лузитанских пехотинцев (caetraty — название происходит от небольших круглых щитов, которые они носили) и приблизительно 700 единиц смешанной кавалерии. Сертория поддерживали поначалу около двадцати городов. У него также имелся небольшой флот для поддержки операций на суше.

В целом его ресурсы значительно уступали тем, которыми располагали полководцы Суллы в Испании. Общая численность сулланских войск предположительно составляла более чем 120 000 пехотинцев, 6000 кавалеристов и 2000 стрелков из лука и пращников. Тем не менее операции Сертория с самого начала были успешными, и его соперникам не удавалось эффективно координировать свой действия. В первый год он нанес поражения правителям обеих Испанских провинций, а на следующий его войска разбили армию, пришедшую на замену в Ближнюю Испанию, и убили ее нового наместника, Луция Домиция. Новым проконсулом Дальней Испании стал Квинт Цецилий Метелл Пий, сын полководца, руководившего кампанией против Югурты. Метелл потерпел несколько поражений, а один из его легатов был разгромлен, а затем убит, когда отказался признать за Серторием прибрежные территории Лузитании.{146}

С каждым успехом власть Сертория росла. Несмотря на несомненную нехватку денег и порой самого необходимого, он всегда справедливо обращался с обитателями провинций, бывал щедр и настаивал на том, чтобы его войска и офицеры действовали как их командир. Особую заботу он проявлял о местных аристократах. Обычно он возвращал свободу и имущество тем, кто сопротивлялся ему поначалу, но потом сдавался. В Оске (возможно, нынешняя Уэска) он основал школу для детей богатых и влиятельных людей, в которой ученики носили тоги[32] и получали римское образование. Тот факт, что эти дети служили также и заложниками, гарантирующими послушание своих родителей, не мешал испанской аристократии открыто считать себя элитой римской провинции. Это объяснялось тем, что Серторий всегда заявлял, что он — назначенный по закону магистрат римской республики. Из числа изгнанников, которые бежали к нему из Италии, в которой господствовали сторонники Суллы, он организовал «сенат» и каждый год проводил выборы на различные должности.{147}

Несмотря на смешанный состав армии Серторий ввел в ней римские стандарты, в том числе строгую дисциплину. Все его войска были организованы в когорты. Большинство было экипировано на римский манер, все были хорошо подготовлены и могли эффективно действовать как по одиночке, так и в строю. Поощрялось использование солдатами богато украшенного оружия и доспехов. Это делалось для того, чтобы они боялись их утратить и одновременно чувствовали гордость при виде своей экипировки.

От бойцов требовалось беспрекословное подчинение приказам, ослушание строго наказывалось. Говорят, что как-то раз Серторий казнил целый отряд римлян, которые славились крайней жестокостью в обращении с местным гражданским населением. Это несколько напоминало то, что произошло в Риме с бардиеями. Однако в одном случае (как минимум) Серторий последовал местной военной традиции, набрав личную охрану из числа кельтиберов. Эти люди связали себя со своим вождем торжественной клятвой и обязаны были умереть, если Серторий погибнет. За это он в свою очередь обеспечивал их оружием, продовольствием и давал шанс прославиться. Эта практика была распространена среди испанских племен, а также в Галлии и Германии и обеспечивала вождей фанатично преданными отрядами сторонников. Связывать себя клятвой с вождем другого племени было обычным делом для этих воинов, поэтому перенос подобных отношений на римского военачальника не являлся чем-то из ряда вон выходящим; позднее Юлий Цезарь возьмет себе охрану из 900 германских и галльских кавалеристов.{148}

Иногда армия Сертория пополнялась испанскими союзниками, у которых не было времени на прохождение соответствующей подготовки. Это вынуждало командующего разрабатывать способы сдерживать их неуемное желание сражаться в любых, даже неблагоприятных обстоятельствах. Один из уроков сохранился в нескольких письменных источниках. Серторий вывел двух лошадей, одну большую, в хорошем состоянии, другую маленькую и обессилевшую. Затем приказал одному из сильных мужчин оторвать у маленькой лошади хвост, а другому солдату, не столь богатырского сложения, велел сделать то же самое с большой лошадью, но отрывать не весь хвост сразу, а выдергивать по одному волоску. Наконец после многочисленных бесплодных усилий здоровяк был вынужден прекратить свои попытки, в то время как его более слабый товарищ постепенно выполнил свое задание. Серторий объявил, что это наглядный пример того, что даже самого опасного противника можно победить, постепенно изматывая его в мелких стычках, ибо продолжительное давление более эффективно, чем кратковременное применение простой грубой силы.{149}

Как и Марий, выставлявший напоказ свою прорицательницу, или Сципион Африканский, заявлявший, что боги передают ему сообщения во сне, Серторий тоже использовал мистику для увеличения своей популярности. Как-то один из охотников подарил ему молодую самку оленя, которую полководец собственноручно кормил, пока она не стала совсем ручной. Спустя некоторое время Серторий начал заявлять, что эту лань, посланная богиней Дианой, обладает способностью передавать ему послания богини. На самом деле эти сведения доставляли ему разведчики или гонцы. Всякий раз, когда Серторий узнавал об успехах, которых добились соединения его армии, лань украшали венками. Подобные ухищрения производили сильное впечатление на суеверных испанцев.{150}

Сведения о кампаниях Сертория довольно скудны. Наши источники не позволяют восстановить подробную картину войны в Испании и дают еще меньше возможностей проанализировать отдельные эпизоды. Вместо этого они рисуют общую картину, дополняя ее множеством историй о мастерстве Сертория как лидера и о его хитрости как полководца. Что касается Метелла, то древние авторы дают нам не слишком лестный его портрет. Он описывается как пожилой и лишенный инициативы полководец. Менее однозначным является описание Гнея Помпея, которого сенат назначил правителем Ближней Испании в 77 г. до н. э. и который был уже известен как один из самых успешных военачальников республики. Позднее он станет противником Цезаря в Гражданской войне. О карьере Помпея, на редкость необычной для римлянина, будет рассказано в следующей главе, но сейчас стоит лишь подчеркнуть, что в 29 лет он был слишком молод для римского полководца. Желание противопоставить его юношескую энергию осторожности престарелого Метелла, возможно, побудило историков отзываться о последнем менее благожелательно. Говорят, что Серторий прозвал Помпея «учеником Суллы», а Метелла — еще презрительнее, именуя его «эта старуха».{151}

Примерно в это же самое время Серторий получил подкрепление из Италии. В 78 г. до н. э. один из консулов, Марк Эмилий Лепид, возглавил восстание против сената, собрав на своей стороне недовольных приверженцев Мария. Лепид потерпел поражение, но часть его сторонников во главе с Марком Перперной Вентоном бежали в Испанию.

Перперна был родом из известной, хотя и не слишком влиятельной семьи и вполне гордился должностью, которую занимал в то время, ибо его военная биография состояла из череды непрерывных поражений, в том числе и от войск Помпея. Поначалу Перперна считал ниже своего достоинства переходить вместе со своими солдатами под командование «нового человека» Сертория, но в конечном счете вопрос решился сам собой. Как только в его армии узнали, что Помпей направляется в Испанию, воины стали требовать от Перперны присоединиться к Серторию, и незадачливому командиру пришлось подчиниться.

Помпей не мог выступить против Сертория до 76 г. до н. э., так как ему пришлось сражаться с местными племенами, когда он проходил по провинции Цизальпинская Галлия. В память о победах, одержанных на пути к месту своего нового командования, он позднее воздвигнет триумфальный монумент в Пиренеях.{152}

В 77 г. до н. э. Серторий и его квестор Луций Гиртулей нанесли несколько поражений Метеллу, помешав его попытке захватить главный город лангобригийцев. Им не только удалось провезти воду в город несмотря на вражескую блокаду, но и также вывести большое число мирных горожан. Вскоре легионы Метелла стали испытывать нехватку продовольствия и после того, как отряд фуражиров попал в засаду и был почти полностью уничтожен, Метелл вынужден был отступить.

Перед этой операцией Серторий даже пригласил Метелла встретиться в бою один на один. Солдаты последнего отнеслись к этому с воодушевлением, но после отказа престарелого командующего боевой дух его легионов заметно упал. Прибытие Помпея несколько приободрило как солдат Метелла, так и самого полководца. Серторий решил принять кое-какие меры, прежде чем проводить решающую битву, и дал строгие указания своим подчиненным избегать большого боя с главными силами Метелла и Помпея. Оба легата Помпея, командовавшие небольшими отрядами, были разбиты по отдельности, но молодой полководец стал действовать с большим напором, узнав, что сам Серторий окружил город Лаврон (находившийся, вероятно, неподалеку от современной Валенсии).

Орозий — очень поздний источник, к которому необходимо относиться с большой осторожностью, — утверждает, что у Помпея было 30 000 пехотинцев и 1000 кавалеристов, а ему противостоял Серторий, имевший в два раза больше пехотинцев и 6000 кавалеристов. Однако такое большое численное превосходство кажется маловероятным. Борьбу за контроль над горой, возвышавшейся над городом, выиграл Серторий, но затем Помпей вышел к нему в тыл и решил, что запер дерзкого противника между городом и своими легионами. Говорят, Помпей был настолько уверен в себе, что отправил посланников к горожанам, приглашая их взбираться на стены и смотреть, как он вдребезги разобьет врага. И лишь после этого он обнаружил, что Серторий оставил 6000 солдат в своем старом лагере, который находился теперь за позициями Помпея. Если бы Помпей развернул теперь свою армию для полномасштабного наступления на главный отряд Сертория, на него тут же бы напали с тыла. Вместо того чтобы закончить войну блестящей победой Помпей был вынужден оставаться на месте и бессильно смотреть, как Серторий доводит до конца осаду, ибо отступление стало бы открытым признанием превосходства врага.

Это было лишь началом урока, который Серторий решил преподать «ученику Суллы» возле Лаврона. Было только два места, из которых армия Помпея могла получать фураж и дрова. Одно находилось на небольшом расстоянии от его лагеря, но оно постоянно подвергалась набегам легкой пехоты Сертория. Через некоторое время Помпей решил, что отрядам его фуражиров следует переключить внимание на другой, более отдаленный участок, который его соперник сознательно не трогал. Для того чтобы добраться туда, собрать фураж и вернуться, требовалось больше суток. Тем не менее это не казалось рискованным предприятием, так как в этом районе по-прежнему не было никаких признаков вражеской активности. Когда Серторий заметил, что отряд воинов покидает вражеский лагерь, он решил устроить засаду. Серторий послал Октавия Грецина с сильным отрядом из десяти когорт, вооруженных как легионеры, — мы не знаем, были ли эти войска испанскими, римскими или представляли собой смесь тех и других — и десяти когорт легкой испанской пехоты, поддерживаемой 2000 кавалеристов под командованием Тарквиния Приска вслед за отрядом фуражиров Помпея.

Они двигались ночью, стараясь, чтобы их не обнаружили, и устроили засаду в удобном месте у дороги, по которой должны были возвращаться вражеские фуражиры. Эти офицеры с лихвой оправдали оказанное им доверие, проведя тщательное исследование местности перед занятием позиций. Отряд, устраивающий засаду, спрятался в лесу. Впереди расположилась легкая пехота, за ней несколько глубже тяжелая пехота, готовая поддержать атаку испанцев. Кавалерия отошла в тыл для того, чтобы ржание лошадей не выдало ее присутствие врагу.

Заняв позицию, отряд ожидал рассвета, но лишь в три часа дня[33] воины Помпея появились на дороге. Походная дисциплина никуда не годилась, многие солдаты, которые должны были обеспечивать прикрытие, разбрелись, чтобы собирать фураж или грабить. Внезапное нападение легкой пехоты — сражавшейся на испанский манер — повергло солдат Помпея в замешательство. Многие из тех, кто покинул колонну, были убиты. Опомнившись, офицеры Помпея попытались сформировать боевой фронт, но прежде чем они успели это сделать, когорты Сертория, построенные сомкнутым строем, появились из леса и пошли в атаку. Солдаты Помпея обратились в бегство, преследуемые 2000 всадников во главе с Приском.

В любой период истории картина была одна и та же: бегущая пехота становилась легкой добычей для кавалерии. Приск, несомненно, знал свое дело. Он отделил 250 человек и послал их по другому пути, чтобы они опередили беглецов и отрезали им дорогу к основному лагерю Помпея. Известие о засаде побудило Помпея отправить на помощь своим фуражирам легион под командованием Децима Лелия. Кавалерия Приска поначалу отступила перед этим новым противником, но, офицеры Сертория контролировали ситуацию. Сначала всадники повернули направо, чтобы атаковать легион с тыла, потом Лелий подвергся нападению Октавия с главным отрядом спереди и Приска — с тыла. Положение еще больше ухудшилось, и Помпей быстро поднял всю свою армию в надежде организовать спасательную операцию. Когда она вышла из лагеря, основные силы Сертория сделали то же самое и развернулись в боевом порядке на противоположном склоне холма. Если бы Помпей двинулся на помощь Лелию, то открылся бы для массированного удара с тыла и, вероятно, потерпел бы катастрофическое поражение. Поэтому ему пришлось наблюдать, как засада постепенно уничтожает группу, отправленную за фуражом, и значительную часть отряда под командованием Лелия. Фронтин, наш основной источник по этому эпизоду, ссылается на утраченный фрагмент из книги Ливия, в котором утверждалось, что Помпей в этом бою потерял около 10 000 человек.{153}

Как только жители Лаврона осознали, что их союзник не в состоянии помочь им, они сдались Серторию. Он не стал продавать горожан в рабство, но сравнял сам город с землей, чтобы еще сильнее унизить Помпея. Для первой кампании Помпея на полуострове это являлось крайне неудачным финалом. Такой проигрыш стал горьким ударом для человека, который любил называть себя вторым Александром Великим, но теперь он, вероятно, понял, что впервые столкнулся с действительно талантливым полководцем. Его единственным утешением, возможно, стало то, что Серторий не пожелал вступать с ним в полномасштабную битву.

Счастье улыбнулось Помпею в 75 г. до н. э. Он столкнулся с войском под командованием подчиненных Сертория, в числе которых был и некомпетентный Перперна, и быстро разбил его. Хотя Помпей перед встречей с Серторием планировал объединить силы с Метеллом, эта легкая победа, вероятно, сделала его излишне самоуверенным, и он не захотел делить с кем-либо славу окончания затянувшейся войны. Помпей поспешил напасть на главную армию врага, расположившуюся лагерем возле реки Сукрон. Серторий, зная, что приближается Метелл, предпочел сразиться с одним противником, а не ждать, пока они объединятся, и принял вызов. В начале сражения Помпей и Серторий расположились каждый на правом фланге своей армии — это место считалось почетным — и поручили подчиненным руководить остальной линией фронта. Когда до Сертория дошли известия, что солдаты Помпея теснят левое крыло его армии, он сам тут же направился туда и начал исправлять положение, собирая отступающие подразделения и вводя в бой резервы.

Его присутствие придало сил солдатам, которые остановили врага, и затем пошли в контратаку, и обратили помпеянцев в бегство. В этом хаосе сам Помпей был ранен в бедро, и его едва не захватили в плен. Ускользнуть молодому полководцу удалось благодаря тому, что его преследователи начали ссориться из-за дорогих украшений на сбруе его коня. Однако в отсутствие Сертория его правый фланг был обращен в бегство легатом Помпея Афранием. Но он не воспользовался возможностью расширить прорыв, а вместо этого принялся грабить лагерь неприятеля. Позднее Серторий сумел сформировать достаточно сильный отряд, чтобы напасть на рассредоточенные силы противника и отбить у него свой собственный лагерь, нанеся Афранию серьезные потери. На следующий день прибыли легионы Метелла, и Серторий решил не вступать больше в битву. Рассказывают, что он воскликнул, что добил бы «этого мальчишку», если бы не появилась «старуха».{154}

Объединив свои армии, Помпей и Метелл стали слишком сильными для Сертория, но большая численность их совместного войска привела к проблемам с продовольствием. Когда они действовали на равнинах возле Сагунта, их отряды фуражиров постоянно подвергались нападениям, и, в конце концов, были вынуждены принять бой на условиях Сертория. К последнему присоединился Перперна, увеличив тем самым численность его войска. Еще больше боевой дух солдат, особенно испанцев, повысился, когда нашлась пропавшая белая лань Сертория.

Новое сражение произошло возле реки Дурий, и опять Серторий бился с легионами Метелла и Помпея по отдельности. Он снова разбил Помпея, оттеснив его войска и убив его легата и родственника Меммия. Метелл также подвергся сильному натиску противника и был ранен дротиком. Его спасли несколько солдат, которые отнесли своего командира в безопасное место.

Судя по всему, этот инцидент придал решимости воинам Метелла. Бойцы Сертория, скорее всего, устали и нарушили боевой порядок во время успешной атаки, ибо вскоре им пришлось отступать, и только мастерство их командующего не позволило им обратиться в бегство. На следующий день Серторий предпринял неожиданную атаку на лагерь Метелла, и хотя ее отбили, она все же доставила врагу немало хлопот.

Тем не менее Метелл и Помпей уже чувствовали запах победы и охотно последовали за врагом, когда он отвел войска в горы. Достигнув Клуния, Серторий остановился. Считая, что они, наконец, загнали противника в угол, Метелл и Помпей начали блокаду, но Серторий отправил гонцов союзным государствам, велев им набрать подкрепление и прислать ему солдат как можно быстрее. Когда подкрепления подошли, Серторий атаковал и прорвал блокаду, чтобы соединиться с пополнением. После этого он, вместо того чтобы вступать в бой с главными силами противника, начал нападать на отряды, занимавшиеся сбором провизии. Обоим римским полководцам скоро пришлось отойти к прибрежным регионам, но там им стали досаждать морские разбойники, перехватывающие корабли с провиантом. Вообще-то кораблей этих было совсем немного, поскольку с начала войны в Испании сенат мало помогал своим командующим.

У Сертория единственным источником финансирования военных операций являлись деньги, получаемые с небольшой части полуострова, которую он контролировал. Он не мог пополнить свои войска римлянами и набирал новых воинов лишь из числа местных жителей. Однако у его врагов положение было не лучше.

Зимой 75–74 гг. до н. э. Помпей написал письмо в сенат, с жалобами на недостаточную поддержку. Он завил, что провианта и денег, которых едва хватило бы на один год кампании, ему пришлось растянуть на три. Его собственные средства, которые он свободно тратил на содержание армии, были израсходованы, легионы теперь находились на грани голода, а выплата им денежного довольствия оказалась сильно задержана. Историк Саллюстий выдвигает версию, согласно которой Помпей закончил свое письмо угрозой привести армию обратно в Италию. Точно не известно, заканчивалось ли письмо явной угрозой или она только подразумевалась, но желаемый результат был достигнут, и на помощь Помпею быстро направили подкрепление из двух легионов и значительные денежные средства.{155}

Примерно в то же самое время к Серторию прибыли послы от Митридата Понтийского. В 85 г. до н. э., разбитый Суллой, Митридат заключил мир с Римом. Однако последовавшие за эти события, в особенности присоединение римлянами Вифинии, убедили царя, что только поражение Рима помешает неуклонному ослаблению его власти. Поэтому он предложил Серторию, союз, обещая послать военные корабли и деньги в обмен на то, что военные советники Сертория переучат его армию по римской методике. Серторий также должен был признать его законное право на территории, включающие провинции Азии и Вифиния.

Серторий вынес этот вопрос на обсуждение своего сената, и большинство было склонно согласиться, поскольку потеря земель, не находящихся под их контролем, казалась небольшой платой за щедрую помощь. Однако у Сертория было иное мнение на этот счет. Он снова подчеркнул, что считает себя в первую очередь служителем республики, и даровал Митридату право на все территории, за исключением Азии, которая с давних пор являлась важной римской провинцией.

Предполагают, что Митридат, узнав об этом, поинтересовался, какого рода условия потребовал бы Серторий, если бы он контролировал Рим, а не находился в отдаленном уголке Испании. Но как бы то ни было, договор был заключен и царь своевременно отправил Серторию сорок галер и сумму в 3000 талантов серебром.{156}

В последующие годы Метелл и Помпей снова объединились для проведения кампании, но их стратегия изменилась, они теперь действовали методично и принялись захватывать один за другим верные противнику города. Иногда Серторию удавалось помешать им. Так в Паллантии он воздвиг новые укрепления вместо деревянных, которые сжег Помпей. Затем, двинувшись дальше, он одержал верх над вражеским отрядом возле Калагура, уничтожив у противника 3000 человек. Счастье улыбалось то одной стороне, то другой, но окончательного поражения Сертория не предвиделось. Метелл пошел на крайние меры и предложил большую цену за голову врага. Он пообещал не только крупное вознаграждение, но и то, что любой изгнанник сможет вернуться в Рим, если убьет Сертория.{157}

Серторий не проигрывал войну, но к настоящему моменту стало ясно, что он не может ее выиграть. В Испании под его командованием находились римляне, недовольные сенатом, который создал Сулла во время своей диктатуры. В 79 г. до н. э. Сулла стал обычным гражданином и умер менее чем через год после этого. Почти все его враги уже были мертвы, и сенат, который диктатор расширил за счет своих сторонников, управлял республикой достаточно долго, чтобы убедить почти всех граждан в своей законности. С течением времени шансы Сертория и его сената на то, что их признают законными лидерами республики, превратились практически в ничто. Главной причиной войны было личное соперничество отдельных политиков, и со смертью Суллы эта причина исчезла.

Подобное можно сказать обо всех гражданских войнах Рима. Даже если бы сенат не поспешил бросить значительную часть своих ресурсов на ведение войны против мятежников в Испании, больше не было никаких сомнений в том, что он в конечном счете победит. Судя по всему, Серторий понимал это, и Плутарх сообщает нам, что после своих побед он несколько раз отправлял посланцев к Метеллу и Помпею, обещая сложить оружие. Его единственным условием была просьба о возвращении в Рим, чтобы он мог жить там в уединении, как обычный гражданин.

Эти предложения всегда встречались отказом. Стремление к абсолютной победе заставляло римлян упорно сражаться с иноземными врагами до победного конца, поэтому разбить римлян было практически невозможно. То же самое стремление приводило к тому, что и внутренние конфликты всегда велись до полного поражения или смерти соперника. Компромиссы и соглашения между врагами были редкими и никогда не оказывались долгими. Возможно, растущее чувство отчаяния побудило Сертория отказаться от умеренности во всем, предаться пьянству и распутству.

Серторий все еще продолжал сражаться, но то же чувство тщетности всех усилий распространилось и среди его солдат. В армии росло подогреваемое слухами возмущение из-за того, что он держал при себе охрану из кельтиберов, не доверяя соотечественникам. Перперна, желая подорвать авторитет командующего, всячески способствовал распространению подобных сплетен. Римские офицеры стали очень жестокими в обращении с испанцами — несмотря на то что Серторий велел стремиться к хорошим отношениям с местными жителями. Такое поведение солдат вызвало бунты, после чего Серторий был вынужден применять суровые наказания по отношению к местным общинам. Даже часть мальчиков, посещающих школу, была казнена в наказание за неверность их отцов.

Со временем справедливое управление провинциями превратилось в деспотизм, и былая доброжелательность местных жителей к римлянам быстро исчезла. Дезертиры, как из числа римлян, так и из испанцев, начали переходить на сторону врага. Возможно, римлян к этому подталкивал принятый в Риме закон, который даровал прощение бывшим сторонникам Лепида, если они сдавались. Однако у Перперны не было ни малейшего желания сдаваться, вместо этого он хотел захватить верховное командование в свои руки. В 72 г. до н. э. он пригласил Сертория и нескольких его телохранителей на пир и, как только они опьянели, приказал солдатам убить всех. Несмотря на непомерное честолюбие, Перперна был посредственным лидером, он вскоре был разбит Помпеем, который положил таким образом конец этой войне.{158}

Серторий являлся фигурой скорее трагической, а не романтической, военачальником, которому выпало несчастье стать на обреченную сторону в Гражданской войне. По стандартам римской политической элиты он был достойным и очень способным человеком. Хотя Серторий и принадлежал к числу «новых людей», при обычных обстоятельствах он мог бы добиться больших успехов. Его талант лидера, администратора и командующего был высочайшего порядка — Фронтин рассказал о его военных хитростях гораздо больше, чем об уловках любого другого римского полководца, — и хорошо заметен, несмотря на малое количество сохранившихся источников о его кампаниях.