Альфред Йодль
Альфред Йодль
Йодль был повешен за соучастие в так называемом «приказе о диверсантах» (Kommandobefehl, Commando Order) – приказе расстреливать британских солдат, сражавшихся в гражданской одежде и душивших собственных военнопленных (XV 316-329 [347-362]).
В свою защиту Йодль сказал, что международное право призвано защищать лиц, сражающих в качестве солдат. Солдаты обязаны носить оружие на виду, иметь на себе чётко распознаваемые знаки различия или форменную одежду и гуманно обращаться с пленными. Партизанская война и деятельность британских диверсионных отрядов были запрещены. Суд и казнь партизан и диверсантов были законными, если они проводились с соблюдением статьи 63 Женевской конвенции об обращении с военнопленными 1929 года. (См. также: «Dissentient Judgement of Judge Rutledge, U.S. vs. Yamashita» и «Habeas Corpus Action of Field Marshall Milch».)
Следует отметить, что в результате приказа о диверсантах почти никто не был расстрелян (55 человек в западной Европе, согласно Д. Максвеллу-Файфу, XXII 284 [325]). Целью приказа было не допустить того, чтобы солдаты сражались в подобной манере, полагая, что впоследствии они cмогут просто сдаться в плен.
Ещё одно «преступление» Йодля состояло в том, что он известил главнокомандующего сухопутными войсками о том, что Гитлер повторил ранее изданный приказ не принимать предложения о сдаче Ленинграда.
Как и целый ряд других преступлений немцев, эта идея также не имела никаких последствий, поскольку предложения о сдаче Ленинграда так и не поступило. Немцы хотели заставить ленинградцев эвакуироваться в тыл, поскольку было просто невозможно прокормить миллионы людей и предотвратить эпидемии. В немецких позициях на востоке были нарочно оставлены бреши, чтобы население смогло эвакуироваться. Как известно, Киев, Одесса и Харьков капитулировали, но оказались заминированными, в результате чего от взрывных устройств с замедленным действием погибли тысячи немецких солдат. (Кстати, приказ в отношении Ленинграда, документ C-123, не подписан.)
Что касается «уничтожения советских военнопленных», то дело обстояло так. Портовые сооружения были необходимы немцам для военных целей, а советская железнодорожная колея была шире европейской, поэтому немцы не могли перевозить продовольствие, чтобы прокормить миллионы полуголодных военнопленных. Гнусная ложь, выдуманная советской пропагандой, согласно которой немцы истребили миллионы советских военнопленных, была воспринята и продолжает восприниматься всерьёз многими людьми, которые не знают подлинных причин высокой смертности среди советских военнопленных.
Обвинения, выдвинутые против Йодля, хорошо показывают нелепость всего процесса. Об этом хорошо сказал его адвокат Экснер: «Убийство и революция. В мирное время это привело бы к гражданской войне, в военное время – к немедленному крушению фронта и концу Рейха. Нужно ли было ему тогда воскликнуть: «Fiat justia, pereat patria!» («Да здравствует правосудие, пусть даже родина погибнет!»)? Такое впечатление, что обвинение действительно считает, что подобного поведения можно требовать от всех подсудимых. Поразительная идея! Вопрос о том, можно ли вообще оправдать с этической точки зрения убийство и измену, пускай решают моралисты и богословы. Как бы то ни было, юристы не могут это даже обсуждать. Быть обязанным под страхом наказания убить главу государства? Солдат должен так поступить? Да ещё во время войны? Те, кто совершали подобные действия, всегда наказывались, но наказывать их за то, что они так не поступили, – это действительно что-то новое» (XIX 45 [54]; XXII 86-90 [100-105]). (Кстати, японских генералов вешали за то, что они вмешивались в политику.)
По другому случаю Экснер воскликнул: «Только на одной странице англо-американского меморандума по делу (справки для адвоката, ведущего дело) фраза «Йодль присутствовал на» встречается шесть раз. Что это означает с юридической точки зрения?» (XIX 37 [44])
Один из советских обвинителей, полковник Покровский, задал Йодлю следующий вопрос: «Знали ли Вы о том, что немецкие войска... четвертовали, вешали вниз головой и жарили военнопленных над огнём? Вы об этом знали?» На это Йодль ответил: «Я об этом не только не знал, но и не верю в это» (XV 545 [595]).
Таким образом, всю обширную тему о процессах над «военными преступниками» можно свести к этим двум-трём предложениям.
Смотри о Йодле здесь: XV 284-561 [313-612]; XVIII 506-510 [554-558]; XIX 1-46 [7-55].
Эрнст Кальтенбруннер
Кальтенбруннера во время перекрёстного допроса с возмущением спросили, как это он смеет утверждать, что он говорит правду, а 20-30 свидетелей лгут! (XI 349 [385])
«Свидетели» эти в суд, разумеется, не явились. То были всего лишь имена, написанные на клочке бумаги. Одно из этих имён принадлежало Францу Цирайсу, коменданту концлагеря Маутхаузен.
Цирайс «сознался» в убийстве с помощью газа 65 тысяч человек, изготовлении абажуров из человеческой кожи и печатании фальшивых денег. Кроме того, он составил сложную таблицу статических данных о точном количестве заключённых 31 лагеря. И, наконец, он обвинил Кальтенбруннера в том, что тот отдал приказ убить всех заключённых Маутхаузена при приближении американцев.
Когда Цирайс сделал это «признание», он уже десять месяцев как лежал в могиле. К счастью, его «признание» «вспомнил» другой человек – узник концлагеря по имени Ганс Марсалек, который в Нюрнберге так и не появился, но подпись которого стоит в документе (документ PS-3870, XXXIII 279-286).
В кавычках приводится текст страниц 1-6 (!) данного документа, в том числе статистическая таблица, в которой, к примеру, утверждается, что в Эбензее было 12.000 заключённых, в Маутхаузене – 12.000, в Гузене I и II – 24.000, в Шлосс-Линдте – 20, в Клагенфурте-Юнкершуле – 70, и так – для каждого 31 лагеря из таблицы.
Этот документ не подписан ни одним из лиц, будто бы присутствовавших тогда, когда Цирайс делал своё «признание»; никаких заметок, будто бы делавшихся при этом, к документу не прилагаются. На документе имеются только две подписи: Ганса Марсалека, заключённого, и Смита Брукхарта (Smith W. Brookhart Jr.), армия США. В документе проставлено 8 апреля 1946 года. Цирайс же умер 23 мая 1945 года, то есть почти за год до этого.
Было заявлено, что Цирайс был тогда слишком болен (в итоге он скончался от многочисленных пулевых ранений в живот), чтобы что-либо подписывать, но зато был достаточно здоров для того, чтобы продиктовать этот длинный и сложный документ, который затем, почти через год, был дословно «вспомнен» Марсалеком. А причин для того, чтобы лгать, у Марсалека, разумеется, не было. Документ составлен на немецком языке.
Что касается Брукхарта, то он был известен тем, что писал признания за других. Так, ему принадлежат «признания» Рудольфа Хёсса (на английском языке, документ PS-3868) и Отто Олендорфа (на немецком языке, документ PS-2620). Брукхарт был сыном американского сенатора. В 1992 году автор написал ему письмо, в котором спрашивал, нет ли у него каких-либо бумаг или мемуаров. Ответа на своё письмо автор так и не получил.
«Признание» Цирайса приняли и продолжают принимать за чистую монету Рейтлингер, Ширер, Хильберг и другие проповедники голохвоста.
Кальтенбруннер утверждал, что во время войны у немцев имелось только 13 основных концлагерей («Stammlager») (XI 268-269 [298-299]). Число в 300 концлагерей, приводимое обвинением, было достигнуто путём включения в список обычных трудовых лагерей. Кроме того, один из этих лагерей, Мацгау, находившийся недалеко от Данцига, был особым лагерем. Его заключёнными были эсэсовцы-охранники и полицейские, осуждённые за преступления против заключённых: избиение, присвоение чужого имущества, кражу личных предметов и т.д. Этот лагерь был захвачен в конце войны Красной Армией (XI 312, 316 [345, 350]).
Кальтенбруннер сказал, что приговоры, выносимые эсэсовскими и полицейскими судами, были намного суровее приговоров, выносимых другими судами за аналогичные преступления. СС часто возбуждала дела против своих членов за преступления против заключённых и дисциплинарные проступки (XXI 264-291, 369-370 [294-323, 408-409]).
По закону допрос третьей степени можно было проводить исключительно с целью получения информации о будущей партизанской деятельности; проводить подобный допрос для получения признаний было запрещено. На допросе третьей степени обязательно должен был присутствовать врач. Разрешались удары палкой по голым ягодицам, число которых не могло превышать двадцати; эту процедуру разрешалось проводить только один раз. Другие формы «нацистских пыток» включали в себя помещение заключённого в тёмную камеру или стояние на ногах во время длительных допросов (XX 164, 180-181 [184, 202-203]; XXI 502-510, 528-530 [556-565, 583-584]).
Кальтенбруннер и многие другие свидетели защиты утверждали, что аналогичные методы используются полицией во всём мире (XI 312 [346]) и что с целью изучения немецких методов ведения допроса в Германию приезжали уважаемые полицейские служащие из-за рубежа (XXI 373 [412]).
Доказательства и доводы защиты по этому и другим аналогичным вопросам составляют тысячи и тысячи страниц, распределённых между стенограммами заседаний Трибунала, показаниями перед «комиссией», и 136.000 письменными показаниями под присягой (XXI 346-373 [382-412], 415 [458], 444 [492]).
Кальтенбруннер был осуждён за сговор с целью «линчевания» пилотов союзников, бомбивших мирных жителей. Акты линчевания подобного рода действительно противоречили бы нормам международного права, но их попросту не было. Многие лётчики были спасены от разъярённой толпы немецкими полицейскими и военными. Немцы отказались от подобных методов, опасаясь, что убивать станут всех лётчиков, выбрасывающихся с парашютом. Как и целый ряд других немецких преступлений, эта идея также не имела никаких последствий (XXI 406-407 [449-450], 472-476 [522-527]).
Другим преступлением, якобы совершённым Кальтенбруннером, была ответственность за так называемое «Пулевое распоряжение» («Kugelerlass») – предполагаемый приказ расстреливать военнопленных с помощью хитроумного измерительного прибора (его создатели, вероятно, были вдохновлены машиной для выбивания мозгов Пауля Вальдманна, управляемой при помощи ножного рычага, см.: документ СССР-52, VII 377 [416-417]).
«Пулевое распоряжение», документ PS-1650, даже если предположить, что этот документ подлинный (что, впрочем, маловероятно; XVIII 35-36 [43-44]), является результатом ошибочного перевода: смысл данного приказа заключается в том, что пленников, пытающихся сбежать, следует приковывать к железному ядру («Kugel» по-немецки), а не расстреливать, используя пулю (также «Kugel»). Слово «приковывать» появляется в документе, а слово «расстреливать» – нет (III 506 [565]; XXI 514 [568]; Gestapo Affidavit 75; XXI 299 [332]). Данный документ был передан по телетайпу, а значит, подписи на нём нет (XXVII 424-428).
Термин «Sonderbehandlung» («особое обращение») является примером грубого жаргона, используемого всеми чиновниками; лучше всего его перевести как «обращение от случая к случаю». Кальтенбруннеру удалось показать, что в одном случае это означало право пить шампанское и брать уроки французского. Обвинение попросту перепутало зимний спортивный лагерь с лагерем концентрационным (XI 338-339 [374-375]). Спортивный лагерь встречается в документе PS-3839 (XXXIII 197-199) – «письменном показании под присягой».
Смотри о Кальтенбруннере здесь: XI 232-386 [259-427]; XVIII 40-68 [49-80].