Глава VI. Ультиматум генерала Занкевича
Глава VI. Ультиматум генерала Занкевича
Политическая атмосфера в лагере ля-Куртин продолжала накаляться. Русские солдаты и их комитет готовились к решающим событиям.
Генерал Занкевич, пользуясь предоставленной ему властью, не стал ожидать ответа Временного правительства на свои запросы. Как главнокомандующий русскими войсками во Франции, он применил новые меры воздействия на «непокорных» солдат 1-й бригады. Занкевич приказал ежедневно выдавать каждому военнослужащему 3-й бригады, кроме обычного довольствия, 50 граммов сливочного масла, бутылку пива или полбутылки вина, 100 граммов голландского сыра и суточные деньги заграничной командировки. В то же время солдатам 1-й бригады убавили продовольственный рацион на одну треть и перевели их на тыловой оклад содержания, а суточных денег заграничной командировки лишили совсем. Представителям куртинских комитетов (отрядного и полковых) запрещалось обращаться непосредственно к представителям русского или французского командования, минуя тех лиц, которые были назначены Занкевичем для связи с «мятежным» лагерем.
Занкевич рассчитывал этими мерами повлиять на психологию «непокорных» и угрозой голода и строгой изоляцией заставить их повиноваться властям. Но вместо покорности он встретил еще большее упорство.
Борьба, которую с первых дней революции вели солдаты 1-й бригады, закалила и сплотила их. У них окрепло революционное сознание. Солдаты понимали, что ни Лохвицкий, ни Занкевич, ни Сватиков и другие официальные представители военной и гражданской власти Временного [131] правительства ничего с ними не смогут сделать, пока они сплочены и организованы.
Решительная борьба солдат 1-й бригады против попыток сил контрреволюции разоружить бригаду полностью отвечала решениям июньско-июльской конференции фронтовых и тыловых военных организаций РСДРП(б), которая призывала «...с величайшей бдительностью следить за возможными и неизбежными попытками контрреволюции осуществить в удобный момент и под удобным предлогом разоружение революционных рабочих и раскассирование революционных полков...»{33}.
Правда, куртинцы не знали об этих решениях РСДРП(б), но опыт революционной борьбы подсказывал им, что следует как можно крепче держаться за оружие и не сдавать его ни при каких обстоятельствах.
Прошло десять дней с того времени, как генерал Занкевич установил новый режим в Куртинском лагере. Однако ничто не могло сломить единства солдат и их воли к борьбе. Занкевич должен был признать, что новый режим успеха не имел. В своей телеграмме Керенскому он писал:
«За последние десять дней положение в войсках ухудшилось. В первой бригаде, отчасти на почве неопределенности положения, волнения грозят принять опасные формы. Меры воздействия, в виде увещевания со стороны Сватикова, моей, эмигрантского комитета, в виде смещения солдат первой бригады на тыловой оклад, временного задержания выдачи им суточных, положительных результатов не дают...»{34}.
Французская реакция оказывала генералу Занкевичу большую помощь. Она не только санкционировала все его мероприятия, направленные против солдат 1-й бригады, но и усилила кампанию лжи и клеветы против русских солдат. Все тот же французский военный корреспондент Габриэль Клюзело писал в те дни:
«Снова префект, специальный комиссар ля-Куртин, мэры соседних селений и жандармерия сигнализируют о многочисленных злоупотреблениях русских войск первой бригады. Различные нарушения приказов относительно порядка в лагере, запряженные повозки и лошади, брошенные в беспорядке по дорогам, массовые беспорядочные выстрелы, [132] к счастью, до сих пор безопасные, если не считать, быть может, ранения птиц... Постоянное безделье, в котором находятся русские войска, предавшиеся пьянству, делает их все больше недисциплинированными. Они утверждают, что Керенский тиран; что капитализм — это мировая гангрена и война против Германии — преступление»{35}.
Другой французский журналист Андре Оббей, который тоже в качестве специального корреспондента сопровождал представителя Временного правительства Сватикова в лагерь ля-Куртин, не отставал от своего коллеги. В одном из номеров газеты «Revue de Paris» он поместил лживую и враждебную заметку о солдатах лагеря ля-Куртин. Цель всех этих пасквилей была одна: представить русских солдат разложившимися деморализованными людьми и тем самым оправдать применяемые против них репрессии.
Но поссорить французский народ с русскими солдатами было нелегко. Однажды в беседе с русскими солдатами сержант французской службы Александр рассказал, что в его части распространяются слухи о том, что якобы необузданное бродяжничество пьяных «непокорных» русских солдат дошло до того, что они стали появляться во всех больших городах округа, таких, как Лимож, Обюссон, Тулль, Гере и других. «Наиболее пьяные и дерзкие из мятежников, — говорил Александр, лукаво щуря глазом, — доходят до самого Парижа и появляются на больших бульварах Монпарнасса, Антуана, Минильмантана и других».
— Почему же в таком случае полиция не задерживает их и не направляет в наш штаб? — спросили его.
— Не знаю, очевидно, так надо. Ведь русские, как говорят, когда пьяны, — очень комичный народ.
— И вы всерьез верите этим глупым сплетням по нашему адресу? — спросили его русские солдаты. — Ведь вы знаете, что у нас проводится дважды в день проверка солдат: утром и вечером. И все люди налицо. Каким же образом русские солдаты могут появляться в городах округа и в Париже?
Сержант снова прищурил глаз, развел руками, затем улыбнулся и сказал: [133]
— Бон ами, мон шер{36}, все это мы знаем...
От продажных буржуазных писак не отставали и чины местной полиции. Они усердно помогали командованию русских войск выставлять солдат 1-й бригады как «бунтовщиков» и насильников. Комиссар местной полиции 28 июля послал ложное донесение о попытках русских солдат изнасиловать французских женщин деревни ля-Куртин.
Французские власти на основании этого рапорта послали в лагерь особую комиссию, которая, проверив донесение полицейского комиссара, написала в акте:
«Донесение полиции об изнасиловании женщин мятежниками не подтверждено всеми лицами, которые были допрошены по этому вопросу»{37}.
В то время как русские и французские реакционные элементы обливали грязью солдат лагеря ля-Куртин, в частях 3-й бригады снова начались волнения. Причина волнений заключалась в том, что солдат обязали в сжатые сроки пройти боевую подготовку перед отправлением на Салоникский фронт.
Это вызвало протесты солдат 3-й бригады, появились дезертиры. Большими и малыми группами солдаты бежали из своих частей. Одни возвращались в лагерь ля-Куртин, другие прятались в окрестных деревнях.
Это дезертирство не на шутку обеспокоило Занкевича и Лохвицкого. Части, «верные» Временному правительству, вдруг последовали примеру солдат 1-й бригады. Вместо беспрекословного повиновения приказам своих начальников они начали проводить митинги протеста. Чтобы скрыть от французского командования истинное положение дела, генерал Лохвицкий доложил генералу Комби, что солдаты 1-й бригады бегут от своих вожаков из лагеря ля-Куртин. «Многие из них, — подчеркивал Лохвицкий, — забирают с собой оружие. В лагерь правительственных войск они не являются, опасаясь заслуженного наказания, и скрываются в окрестных деревнях». Лохвицкий просил генерала Комби выделить несколько рот из местных французских гарнизонов для вылавливания дезертиров и направления их в расположение 3-й бригады. Кроме [134] того, он просил командующего возложить эти обязанности и на органы местной полиции городов округа.
Когда Лохвицкий вел переговоры с генералом Комби, офицеры и руководство комитета 3-й бригады снова прибегли к обману, чтобы усилить неприязнь солдат к 1-й бригаде. Они объявили, что 3-ю бригаду отправляют на Салоникский фронт потому, что она отказалась силой оружия привести в повиновение куртинских «бунтовщиков».
Под влиянием этих провокационных заявлений подавляющая часть оставшихся в лагере Фельтен солдат проголосовала за решительные меры против куртинских «бунтовщиков» и потребовала немедленной и суровой расправы над их вожаками.
Генерал Комби предписал начальникам гарнизонов Лимож, Гаре, Тулля и Брива срочно сформировать особые роты для вылавливания русских дезертиров. Всего было сформировано 9 стрелковых рот «надзора», по одному пулеметному взводу нормального состава и три артиллерийские батареи 75-мм пушек.
В распоряжении генерала Комби указывалось, что всех русских солдат, не имеющих на руках установленных пропусков, отпускных билетов и командировочных документов штаба русского командования, задерживать и направлять в распоряжение 3-й бригады в лагерь города Фельтен.
Генерал Лохвицкий достиг своей цели. Покинувшие лагерь Фельтен, но не пожелавшие примкнуть к солдатам 1-й бригады солдаты 3-й бригады под конвоем французских солдат или полицейских снова возвращались в лагерь Фельтен.
В то время как русское военное командование и руководство солдатского комитета 3-й бригады готовились к решительной и кровавой расправе с революционными солдатами русской дивизии, отрядный исполнительный комитет сделал еще одну попытку предотвратить готовящееся кровопролитие.
На основании постановлений ротных собраний солдат 1-й бригады, маршевых батальонов и других подразделений отрядный исполнительный комитет во второй половине ночи на 20 июля вынес следующее постановление:
«Признавая власть Временного правительства и Совета рабочих и солдатских депутатов, солдаты 1-й особой пехотной дивизии просят и настаивают приложить все усилия, чтобы отправить их в Россию. Невыносимое положение [135] достигло крайней степени... Выходки разных лиц, не желающих понять нашего положения, посеяли между солдатами вражду, для устранения чего понадобилось разъединить дивизию на два лагеря.Успешная боевая деятельность здесь невозможна, и дальнейшее пребывание во Франции совершенно исключается. Верные задачам русской революции, солдаты 1-й особой пехотной дивизии клянутся свято исполнить свой долг на родной земле. Подписали: председатель — Волков, товарищ председателя — Гусев, первый секретарь — Смирнов, второй секретарь — Фролов, казначей — Грахно, архивариус — Баранов»{38}.
Утром 20 июля это постановление куртинского комитета было доставлено русскому командованию в лагерь Фельтеы. Штаб Лохвицкого не замедлил передать его в Париж Занкевичу, который в тот же день отправил его телеграфом Керенскому, сделав на нем специальную приписку: «Телеграмма эта (постановление) передана мне чинами первой бригады, не желающими подчиняться всем требованиям Временного правительства».
Находясь под впечатлением кровавой расправы внутри страны в первые дни июля 1917 года, Керенский решил вооруженной рукой расправиться и с 1-й русской бригадой во Франции. 15(28) июля он приказал Занкевичу: «В частях, пользующихся свободой собраний, для неповиновения распоряжениям командного состава собраний не допускать, а преступников, вносящих разложение, немедленно изъять и предавать суду; ввести военно-революционные суды и не останавливаться перед применением силы оружия и расстрела непокорных, как отдельных лиц, так и целых соединений».
После «усмирения» непокорных русских солдат во Франции Керенский предписывал 1-ю особую дивизию перевести с Французского фронта на Салоникский фронт, где действует 2-я русская особая дивизия. На просьбу куртинского комитета отправить русские войска в Россию Керенский ответил решительным отказом.
Приказ Керенского развязал руки Занкевичу и всем его приспешникам. Теперь можно было самыми решительными мерами заставить войска подчиниться приказу министра, а вожаков мятежного лагеря судить военно-полевым судом. [136]
На специальном совещании старших офицеров дивизии снова был поставлен вопрос о привлечении к активным действиям против революционных русских солдат французских войск. Однако это предложение не нашло поддержки, так как, по мнению многих участников совещания, привлечение французских частей вызвало бы еще большее озлобление солдат. Приходилось рассчитывать лишь на свои собственные силы.
Поэтому в целях объединения офицеров и солдат под контрреволюционным флагом «новой России» было решено созвать особое совещание офицеров, унтер-офицеров и представителей комитетов. На совещании предполагалось обсудить положение, создавшееся в дивизии и особенно в 1-й бригаде, сделать попытку еще раз разъяснить «непокорным», что ожидает их в том случае, если сети будут настаивать на удовлетворении своих «мятежных» требований; объявить приказ Керенского, предупредив, что дальнейшее неповиновение повлечет за собой выполнение всех требований приказа Временного правительства. Одновременно с этим издать приказ-ультиматум и дать бригаде 48-часовой срок для его выполнения.
В 10 часов утра 1 августа отрядный исполнительный комитет получил этот приказ-ультиматум.
«ПРИКАЗ № 34ПО РУССКИМ ВОЙСКАМ ВО ФРАНЦИИ,17/VII — 1917 ГОДА,Г. ПАРИЖ15 (28) июля мною получена телеграмма военного министра г. Керенского за № 3172, где вопрос о возвращении войск наших, здесь находящихся, в Россию решен категорически отрицательно. Наоборот, Временное правительство предусматривает по стратегическим обстоятельствам возможность отправки 1-й особой дивизии на Салоникский фронт. В той же телеграмме получен следующий приказ: «Ввиду брожения и нарушения дисциплины в 1-й русской бригаде во Франции военный министр находит необходимым восстановить в этой части порядок, не останавливаясь перед применением вооруженной силы и руководствуясь введенным положением о военно-революционных судах с правом применения смертной казни. [137]Подчинение 1-й бригады воинскому долгу возлагается на 3-ю бригаду, дабы избежать, если возможно, вмешательства французских войск».Военный министр приказал: «Приказываю привести к повиновению 1-ю русскую бригаду на французском фронте и ввести в ней железную дисциплину. В частях собраний не допускать. Преступные элементы, вносящие разложение, немедленно изъять и предать суду. Ввести военно-революционные суды, не останавливаясь перед применением смертной казни».Во исполнение сего даю срок 48 часов с тем, чтобы солдаты лагеря ля-Куртин сознательно изъявили полностью свою покорность и подчинились всем приказам Временного правительства и его военным представителям. Требую, чтобы в знак изъявления этой покорности и полного подчинения солдаты в полном походном снаряжении, оставив огнестрельное оружие на месте, выступили из лагеря ля-Куртин на место бывшего бивуака 3-й бригады при станции Клевро.Данный мною срок кончается в 10 часов утра в пятницу, 21 июля. К этому сроку все вышедшие из лагеря ля-Куртин должны построиться на указанном выше, бивуаке в полном порядке по полкам и поротно. Все те, которые останутся в лагере ля-Куртин, будут рассматриваться мною как бунтовщики и изменники родины; в отношении их я приму все предоставленные мне решительные меры. Предупреждаю, что только указанный выход из лагеря ля-Куртин я буду считать единственным доказательством изъявления покорности и подчинения.Никакие условные просьбы и заявления мною не принимаются. Военно-следственной комиссии, образованной генерал-майором Николаевым, согласно приказу моему за № 33 § 4 предписываю немедленно приступить к производству следствия.п. п. генерал-майор Занкевич»{39}.
С получением приказа Керенского раскол между солдатами обоих лагерей стал еще более глубоким. Контрреволюционное руководство бригадного комитета принимало все меры к тому, чтобы возбудить у солдат 3-й бригады непримиримую вражду к «мятежникам» Куртинского лагеря. Комитет проводил одно собрание за другим, [138] требуя от солдат безусловного подчинения Временному правительству, и призывал их к беспощадной расправе с «бунтовщиками», которые якобы являлись виновниками всех бед, постигших 3-ю бригаду.
Во всех ротах, батальонах и полках 3-й бригады, на заседаниях комитетов и офицерских собраниях контрреволюционное руководство комитета требовало одного: «Смерть мятежникам!», «Мятежники должны быть наказаны по заслугам!»
— Военный министр возмущен поведением кучки изменников. Дальше терпеть нельзя такого позора! И нам, не расправившимся с кучкой авантюристов, такой же позор! — говорили руководители бригадного комитета на солдатских собраниях.
— Мы должны с часу на час готовить удар по куртинцам и нанести его, как по врагам народной революции, как по изменщикам! — кричали их единомышленники.
— Мятежники бродят по деревням, грабят крестьян, насилуют женщин, а среди нас есть сочувствующие им, они выражают свое сожаление преступникам! — говорили пособники контрреволюции, пробравшиеся к руководству бригадным комитетом 3-й бригады.
— Куртинские главари продались немцам, как большевики в России. Они сознательно привели солдат на гибельный путь. От них отвернулось правительство! Отказался русский народ! Разгромить врагов революции, как они были разгромлены в России третьего июля! — кричала свора пьяных провокаторов.
Тринадцать тысяч русских солдат в лагере ля-Куртин, твердо стоявших на своих революционных позициях, сформулированных ими в одном лозунге «За буржуазию, за чужие интересы воевать не будем! Защищать родину и революцию будем только на своей земле вместе с революционным народом!», вызывали бешеную ненависть и у русской и у французской реакции.
Ультиматум Занкевича и слухи о подготовке контрреволюционных сил для нападения на Куртинский лагерь взволновали куртинцев. Солдаты собирались группами и оживленно обсуждали создавшееся положение: «Неужели приказ Керенского будет выполнен?» — спрашивали одни. «Неужели и французы вмешаются в нашу справедливую борьбу и повернут оружие против русских [139] солдат, своих верных боевых товарищей?» — говорили другие.
— Силы контрреволюции готовятся обрушить на нас свой удар, — говорил один старый солдат, — а мы одни, Россия далеко, нас никто там не слышит, никто не придет и на помощь оттуда, а помощь может быть только с родины, — заключил он.
— Как избежать кровопролития? — спрашивали многие солдаты. — Подчиниться и воевать за капиталистов? Так лучше смерть здесь за правду, чем в окопах за врагов!
— У нас есть оружие, а в нем — сила. На оружие изменников ответим оружием, на смерть — смертью, и дело с концом, — резюмировали наиболее решительные.
Ни один солдат не высказался за выполнение приказа генерала Занкевича. Единодушно был отвергнут этот приказ и на ротных собраниях. 2-я пулеметная рота, например, после всестороннего обсуждения приказа вынесла такое решение: «Мы считаем бесполезным продолжать, здесь войну. К тому же чувствуем полную усталость. Мы отказываемся подчиниться приказу и сложить оружие и требуем отправить нас в Россию, чтобы стать в ряды революции».
Так же категорично было и решение 3-й пулеметной роты: «Приказа не выполнять. Мы требуем, чтобы Временное правительство немедленно созвало Учредительное собрание и как гарантию революционных завоеваний прекратило войну и вернуло нас в Россию».
В то время когда солдаты единодушно голосовали за отклонение всех требований Занкевича, руководство отрядного исполнительного комитета заколебалось, а затем раскололось. На последнем заседании комитета, где присутствовали и представители рот и команд, приказ-ультиматум обсуждался так, как не обсуждался ни один приказ Занкевича.
За выполнение приказа-ультиматума, за разоружение и вывод бригады из лагеря высказалась вся руководящая головка комитета — Волков, Оалтайтис, Грахно, Валявка и другие, которые до последнего дня держали в своих руках дивизию. Воля и авторитет этих людей признавались всеми солдатами-куртинцами. Против подчинения высказались: Баранов, Ткаченко, Глоба и подавляющее большинство представителей полков и рот.
Отход от революционной линии значительной части [140] руководителей отрядного исполнительного комитета не был случайным. В течение нескольких дней (до получения ультиматума) в лагерь ля-Куртин часто приезжали члены эмигрантского комитета в Париже, «революционные» оборонцы — Морозов, Смирнов, Русанов, Иванов; журналист Туманов, уполномоченные Совета рабочих и солдатских депутатов Эрлих, Гольденберг и многие другие. Все они вели соответствующую работу и среди солдат и среди членов солдатских комитетов. Они-то и подготовили почву для капитуляции части руководителей солдатских комитетов куртинцев. Оборонцы и журналисты убеждали солдат и комитеты, что дальнейшее сопротивление бесполезно, что их требования противоречат интересам революции и народа, а потому русский народ не признает и не поддерживает куртинцев. Эта насквозь лживая и антинародная пропаганда, к сожалению, нашла сторонников среди части представителей солдатских комитетов.
Следует сказать, что капитулянтские настроения некоторых руководителей отрядного исполнительного комитета проявились особенно после того, как члены эмигрантского комитета начали свою контрреволюционную работу. Эти капитулянтские настроения выражались на встречах, которые устраивали эмигрантам руководители отрядного комитета. По случаю приезда каждого из этих представителей куртинский комитет организовывал встречу. Люди выстраивались на плацу; подавалась команда «Смирно»; полковые оркестры исполняли встречный марш, затем «Марсельезу», а председатель комитета или товарищ председателя по всем правилам устава брал под козырек и отдавал рапорт прибывшему. Только после этого начинался митинг, где первое слово принадлежало прибывшему в лагерь эмиссару Временного правительства.
Длинные и нудные речи представителей Керенского к солдатам сводились к одному:
— Вы находитесь далеко от России, — говорили они, — не знаете хода событий, поэтому вы заблудились и идете по неправильному пути. Ваше поведение наносит вред родине. Россия истекает кровью! Подчинитесь Временному правительству! Подчинитесь своему командованию! Просите своих офицеров вернуться к вам. Обещайте в знак покорности сложить оружие, чтобы затем достойно, получить его. Вы, доблестные солдаты, покрывшие себя вечной славой, не потерпите такого позора, каким вы покрыли себя и доверенное вам оружие... [141]
Эти речи встречались солдатами неизменно холодно. Солдаты продолжали верить в правоту своего дела. Но яд сомнения стал проникать в руководство.
Прения в отрядном исполнительном комитете по поводу ультиматума продолжались около суток. Вначале спокойные, они вылились наконец в бурные споры. В заключение выступил с капитулянтской речью руководитель комитета Волков.
— Всем вам известно, — сказал он, — что наша последняя поездка в Париж ничего не дала. Генерал Занкевич в приеме нам отказал, военный комиссар Рапп — также, заявив, что с представителями мятежного лагеря он говорить не желает. Эмигранты Иванов и Смирнов ответили: «Ничем помочь не можем»; журналист Туманов отказался дать о нас корреспонденцию в Россию... Мы ничего не добились. Все провалилось. Наши планы на возвращение в Россию разрушены. Теперь нам ничего не остается, как изменить тактику — подчиниться приказу, сложить оружие, вывести бригаду и оставить лагерь...
Волкова горячо поддержал член отрядного комитета Оалтайтис:
— Я разделяю точку зрения Волкова и высказываюсь за то, чтобы подчиниться, сложить оружие и вывести людей. Я имею все основания думать, — наивно заявил Оалтайтис, — что нас сольют с третьей бригадой. И так как первая бригада численно превосходит третью почти в три раза, а политически она стоит выше, третья бригада быстро растворится в составе первой. Таким образом, нам легко удастся вырвать солдат противного лагеря из рук начальства и привлечь их на свою сторону.
Точку зрения Волкова, Оалтайтиса и других поддержали также члены комитета Валявка и Грахно.
Наступили тяжелые минуты. Солдаты с волнением слушали своих руководителей, которые в самый критический момент стали на путь капитуляции. Многие солдаты были потрясены. Затаив дыхание, они внимательно вслушивались в каждое слово членов комитета — капитулянтов, удивляясь их столь резкому повороту.
Кроме официально приглашенных лиц, на этом расширенном заседании комитета присутствовало много солдат, окруживших помещение, где шло заседание. Здесь решалась судьба 13 тысяч человек. Каждое слово, сказанное на совещании, тут же передавалось солдатами друг другу. [142]
Члены комитета, оставшиеся на революционных позициях, решительно возражали против капитулянтского плана «перемены тактики», выдвинутого руководителями комитета.
Один из авторитетных членов комитета, командир взвода младший унтер-офицер Глоба в своей короткой речи обрушился на капитулянтов:
— Мнение Волкова, Валявки и других сторонников подчинения — ошибочно и опасно. Их план следует рассматривать не как «перемену тактики», а как постыдную капитуляцию. Постыдно и позорно в столь критический момент, — гневно говорил Глоба, обращаясь к Волкову и другим капитулянтам, — оставлять людей одних, если они с вами не пойдут, а если пойдут — отдать их на съедение царским палачам. И в том и в другом случае это будет актом предательства, и вам никто не позволит идти в роты и выводить из лагеря безоружных людей. Если вы решили менять тактику — меняйте одни, но в этом вы скоро раскаетесь.
Волков, Грахно, Валявка и другие капитулянты остались при своем мнении, заявив, что, если с ними не согласны, они уходят одни. Сказав это, они встали из-за стола и вышли. Вслед за ними стали расходиться остальные участники заседания.
Капитулянтство руководителей отрядного комитета поставило солдат 1-й бригады в тяжелое положение. До истечения срока ультиматума оставалось всего лишь несколько часов. Было очевидно, что отказ солдат выполнить требование приказа Занкевича заставит последнего решиться на крайние меры.
В эту ночь солдаты не только не спали, но даже не заходили в казармы. Они до рассвета оживленно обсуждали сложившуюся обстановку. Капитулянтство руководителей отрядного комитета не сломило их духа.
— Пусть нам объяснят цели продолжения войны, — говорили одни, — и тогда мы решим, как нам следует поступить.
— За чужие интересы воевать не будем! А если и будем, то против тех, кто нас заставляет, — говорили другие.
— Никаких приказов не выполнять! Возвращение в Россию — и никаких уступок! Защитить себя сумеем! Пусть подумает тот, кто хочет применить к нам силу оружия, [143] чем все это кончится! — обращаясь к массе солдат, говорили третьи.
В 5-й пулеметной роте председатель ротного комитета рядовой Шафоростов, член комитета старший унтер-офицер Афанасьев и бывший председатель комитета ротный писарь Дмитриев сделали попытку подбить на капитуляцию солдат. Они стали собирать свои вещи, сносить в один угол оружие. Но их действия были решительно пресечены солдатами-пулеметчиками, и капитулянты покинули помещение роты под выкрики солдат, не захватив даже своих собственных вещей.
То же самое произошло во 2, 3 и 4-й пулеметных ротах, в стрелковых ротах и в 1-м маршевом батальоне. И бывшие руководители исполнительного комитета, вчера еще всеми уважаемые люди, в 7 часов утра 3 августа оставили Куртинский лагерь и напутствуемые презрительными выкриками солдат ушли в лагерь противника. Вместе с ними ушли человек сто солдат и человек двадцать членов ротных и полковых комитетов.
Никто из оставшихся верными делу революции не пожал им руки. От них, вчерашних авторитетных людей, сейчас отвернулись все.
Десяти часов утра — времени истечения срока ультиматума — с волнением и тревогой ожидали все. В утренние часы лагерь ля-Куртин напоминал встревоженный улей. С приближением часовой стрелки к цифре 10 лагерь оживился еще более и превратился в бурлящее море. Солдаты огромными толпами, с оружием и без оружия, с духовыми оркестрами, с пением «Марсельезы» шли к помещению исполнительного комитета, которого по существу уже не было.
Согласно приказу-ультиматуму ровно в 10 часов утра к неподчинившимся солдатам должна была быть применена сила оружия. И вот этот срок наступил. Но на стороне «усмирителей» не было заметно никакого движения, не раздалось ни одного выстрела. И когда часовая стрелка миновала цифру 10 — «предсмертную», как ее называли некоторые солдаты, стихийно возникшая демонстрация развернулась с еще большей силой. К духовым оркестрам 1-го и 2-го полков присоединился оркестр маршевого батальона. Торжественные звуки «Марсельезы», исполнявшейся тремя оркестрами, потрясали воздух, а тысячи солдатских голосов дружно пели: «Поднимайтесь, сыны отчизны, наш день славы наступил..!» [144]
Получив приказ Керенского — силой оружия «навести порядок» в 1-й бригаде, Занкевич вошел в переговоры с командующим округом генералом Комби. Он настоятельно просил его выслать в район лагеря Куртин артиллерийские и пехотные части местных гарнизонов, чтобы они продефилировали перед солдатами 1-й бригады и тем самым побудили их сложить оружие и оставить лагерь. В том случае, если демонстрация французских войск окажется безрезультатной, они заставят русских солдат выполнить приказ силой оружия.
Генерал Комби на просьбу Занкевича ответил отрицательно, заявив, что ему для этого необходимы приказ высшего командования и санкция военного министра. Однако Комби обещал Занкевичу принять все зависящие от него меры, чтобы помочь 3-й русской бригаде расправиться с русскими революционными солдатами. Однако солдаты 3-й бригады не хотели поднимать оружие против своих братьев. Поэтому, когда им объявили, что они вместе с французами будут силой оружия усмирять «бунтовщиков 1-й бригады» и что французские части уже прибыли в район лагеря ля-Куртин, они заявили, что такого приказа выполнять не будут. Французы, видя, что 3-я русская бригада отказалась действовать против 1-й, также снялись с места и ушли в пункты своего расквартирования.
Так приказ-ультиматум № 34 генерала Занкевича остался невыполненным.
После окончания демонстрации солдаты лагеря ля-Куртин снова взялись за работу. Нужно было срочно выбрать новое руководство, созвать экстренное совещание оставшихся верными делу революции членов отрядного исполнительного комитета, членов полковых комитетов и представителей рот. Совещание решило вместо бывшего отрядного исполнительного комитета организовать «Совет солдатских депутатов лагеря Куртин». Полковые и ротные комитеты оставить, пополнить их состав и подчинить непосредственно Совету.
В состав Совета солдатских депутатов вошли: Глоба (председатель Совета), Ткаченко (заместитель), Смирнов, Фролов, Баранов, Симченко, Иванченко, Варначев, Лисовенко (члены Совета).
В состав членов Куртинского Совета солдатских депутатов решено было ввести также всех председателей ротных комитетов.