Владимир Лапин. РЕФОРМА ПОСТОЙНОЙ ПОВИННОСТИ В РЯДУ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ ЭПОХИ АЛЕКСАНДРА II
Владимир Лапин.
РЕФОРМА ПОСТОЙНОЙ ПОВИННОСТИ В РЯДУ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ ЭПОХИ АЛЕКСАНДРА II
8 июня 1874 г. Александр II утвердил мнение Государственного совета «О преобразовании воинской квартирной повинности». В действие новый закон вводился с 1 января 1875 г. на всей территории России за исключением Польши, Финляндии, Кавказа и Туркестана. Суть его заключалась в отмене постоя натурой в мирное время{430}. Обыватели ждали этого закона более полутора веков. Они избавлялись от необходимости держать в своем доме служилого человека на основании положения о натуральной постойной повинности, юридически оформленной в начале XVIII столетия. В отличие от крепостного состояния крестьян, рекрутчины, подушной подати, барщины и прочих реалий позднефеодальной России, представления о которых имеют все, кто знаком с отечественной историей, постойная повинность не столь известна. Поэтому резонно предварить анализ радикальных перемен в этом сегменте обязательств податного населения перед государством историческим экскурсом.
В допетровскую эпоху стрельцы, чины солдатских и рейтарских полков, дворяне и их вооруженные слуги имели собственное жилище. В первой четверти XVIII в. без крыши над головой оказалась стотысячная регулярная армия. Казарменный вариант был невозможен из-за высокой стоимости строительства и эксплуатации зданий, а также неопределенности в выборе места дислокации. Военно-политическая обстановка могла потребовать концентрации армии в Прибалтике, Таврии, Литве, Молдавии, на Кавказе, т. е. в регионах, удаленных друг от друга на сотни и тысячи верст. Огромные корпуса (на десятки тысяч людей) в одних местах пустовали бы годами, тогда как в других местах потребности в размещении солдат и офицеров все равно бы не удовлетворялись. В некоторых случаях строились полковые слободки, но и это не могло решить проблему. Выход нашли в размещении военнослужащих в домах мирных обывателей согласно постойной повинности, которая была всесословной. Нормативная база постоя складывалась из различных актов, как это часто бывало в первой половине XVIII столетия. При этом правила, определенные для одного населенного пункта, становились универсальными, как, например, «Пункты, данные санкт-петербургскому генерал-полицмейстеру» о размещении войск в столице от 26 мая 1718 г., на проекте которых рукой самого Петра Великого было приписано: «Солдат ставить всем на дворы по пропорциям, какого б кто рангу ни был»{431}. Впоследствии вышло еще несколько указов, регламентировавших квартирную повинность, причем особое внимание постоянно уделялось соблюдению принципов уравнительности, строгой очередности и «безобходности». В 1756 г. действительный статский советник В.И. Демидов был наказан двойным постоем за «выталкивание в шею постояльцев» со своего петербургского двора{432}. Даже по знаменитому Манифесту о вольности дворянства солдаты не размещались только в самом помещичьем доме. Прочие же принадлежавшие дворянину здания, в том числе и жилые, могли стать временным пристанищем для военнослужащих. Освобождение от постоя рассматривалось как важная и почетная льгота, но и в этом случае неприкосновенным становилось только то жилье, которым пользовался владелец льготы, и только по одному адресу{433}. Слова известного романса «О бедном гусаре замолвите слово»: «Ваш муж не пускает меня на постой, но женское сердце нежнее мужского…» — с исторической точки зрения безгрешны только в том случае, если они адресовались попадье или поповской дочке, — священнослужители были наиболее многочисленной категорией населения, чьи жилища освобождались от постоя. В среднем по России доля городских домов, куда не могла ступить нога постояльца, составляла 25%, хотя колебания были значительные — от 10 до 49%.
Взаимоотношения между домохозяевами и постояльцами регулировались указом императрицы Анны Иоанновны от 11 декабря 1738 г. Постой ставили уравнительно по числу покоев, включая в это число бани и поварни. Разрешалось строить специальные помещения из расчета 4 квадратных метра на человека, но при этом следовало снабдить их мебелью, домашней утварью, дровами и свечами, выделить особый чулан, сени и нужник. Если же солдаты жили вместе с хозяевами, то никаких дополнительных предметов не требовалось. Летом полки должны были уходить в лагеря. Время выхода традиционно совпадало с переводом скота на подножный корм, а возвращение — с началом его стойлового содержания{434}.
В начале царствования Екатерины II жители нескольких городов предложили за свой счет построить казармы и тем самым избавиться от постоя. Специальная комиссия в своем докладе от 10 апреля 1765 г. выступила против подобного проекта. Императрицу устрашили разорительными для государственного хозяйства дополнительными расходами на отопление и освещение. Допускалось только возведение зданий для военно-административных и хозяйственных служб{435}.
Военные (а их мнение в решении подобных вопросов учитывалось в первую очередь) в подавляющем большинстве были сторонниками сохранения постоя, который стал важной частью военного хозяйства, армейского быта. Именно проживание на зимних квартирах позволяло осуществлять незаконные, но освященные традицией хозяйственные манипуляции, деликатно именуемые «экономией». Солдат питался со стола хозяина, армейские лошади паслись на общинных пастбищах, а зимой ели крестьянский овес и сено. Перед уходом в лагеря полагалось все эти расходы возмещать, однако на практике последнее происходило крайне редко. Сэкономленные таким способом деньги пополняли так называемую артельную сумму (форма солдатской кооперации), полковую казну и карманы офицеров. Отмена натурального постоя стала бы сильным ударом по устоявшейся схеме обеспечения вооруженных сил. Большую часть «экономии» командиры частей расходовали не на личное обогащение, а на нужды своих полков. Существовавшая табельная система выдачи казенного довольствия натурой (обмундирование, обувь, провиант, хозяйственный инструмент, упряжь и т. д.) не соответствовала жизненным реалиям, и это несоответствие ликвидировалось не вполне законным способом. Поэтому командиры рот и полков (это были не только тактические, но и хозяйственные единицы) с трудом представляли себе, как обойтись без проживания в домах обывателей. На зимних квартирах сберегались обмундирование и обувь, так как солдаты переодевались в армяки, кафтаны и валенки.
Сторонники постоя имели еще один неоспоримый довод. Вчерашние крестьяне получали своеобразный отпуск, «отдыхали» от дискомфортной казенной обстановки, на время возвращались в сферу привычного деревенского быта. «Солдат с радостью уходил на “вольные квартиры”, потому что его там ждали и отдых, и относительная свобода… ждали и деревенские праздники с пивом, и “ряженье” на святках, что очень любили в те времена солдаты», — отмечал один из военных бытописателей{436}. Казарменная обстановка, наоборот, оказывала гнетущее психологическое воздействие и увеличивала число дезертиров. Бывали случаи, когда после перевода в так называемые тесные квартиры из одного полка ежемесячно бежало более чем по взводу — до 40 человек. При размещении по деревням беглых было намного меньше{437}. В «отпуске» чувствовали себя и офицеры, поскольку «рассеянное» расположение полков и ненастная погода освобождали от утомительных строевых занятий, смотров и пр. Нередкими были случаи, когда большая часть офицеров-помещиков разъезжалась по своим родовым гнездам, оставив часть на попечение проверенных унтеров.
Военное начальство имело еще один повод не форсировать строительство казарм. На постое солдаты находились в лучших санитарных условиях, чем в казенных зданиях, которые, как правило, были переполненными сверх всякой меры, холодными и сырыми, уступали по комфортности даже курным избам. Заболеваемость в первом случае оказывалась более высокой. Шанс подцепить опасное легочное или желудочно-кишечное заболевание в казенном доме был выше, чем в незащищенной от эпидемии деревне, поскольку именно скученность способствовала распространению «прилипчивых» болезней. В 1855–1861 гг. в вооруженных силах России только от легочных болезней умерло 70248 нижних чинов, причем едва ли не такое же число вышло в отставку «безнадежно больными». Печальными лидерами здесь были гвардейские полки, большая часть которых располагалась в казармах{438}. Еще более ярким показателем является фактическое равенство в уровне смертности нижних чинов на Кавказе и в Польше. Губительный для европейцев климат, частые случаи заболевания на Кавказе чумой и холерой, постоянное «проживание» там малярии и брюшного тифа полностью уравновешивались убийственным микроклиматом бараков, в которые во избежание нежелательных контактов с населением помещали солдат в Привислянском крае.
Трудно записать в число противников постоя и тех правительственных лиц, которые отвечали за финансы. В 1820-е гг. армия тратила на закупку провианта, овса и сена около 5 млн. руб. ежемесячно. 7–9 месяцев в году солдаты жили на зимних квартирах и соответственно 5–3 месяца в лагерях, где уже кормились из казенного котла. Несложные расчеты показывают, что на зимних квартирах армия потребляла бесплатно обывательского хлеба и фуража на 40–45 млн. руб. ассигнациями ежегодно. Эти расходы не фиксировались ни в каких документах и не учитывались никакой статистикой. В районах, где топливо стоило денег, постой требовал дополнительных расходов на обогрев помещений, занятых военными. В 1814–1816 гг. квартирная повинность оценивалась в 2 млн. руб. ассигнациями{439}. Отмена ее в натуральном виде и перевод в денежную форму означали повышение прямых и уже не «скрытых» расходов на военные нужды и, как следствие, поиск источников для их покрытия, неизбежность крайне непопулярных мер в виде повышения налогов.
Таким образом, правительство в лице военных и гражданских чиновников в целом было заинтересовано в сохранении натуральной формы постойной повинности. Для населения же она была едва ли не самой социально травматичной, с чем были согласны не только сами обыватели, но и люди в армейских мундирах. Действительно, вторжение постороннего человека в жизнь дома, в жизнь семьи подчас обходилось обывателю дороже, чем выплата какого-нибудь фиксированного налога или отправление другой, пусть и тяжелой физически, затратной, но не столь «хлопотной» повинности. Отношения домовладельцев и военных нередко напоминали отношения оккупантов и побежденных: «Солдат, помещенный… у крестьянина, мог бы сделаться его другом, мог бы помогать ему в его работах и взамен этого пользоваться от него хорошей пищей… и это иногда случается в особенности в Великороссии, где крестьяне горды и смелы, как солдаты, которые, не смея слишком дурно обращаться с ними, находят для себя более выгодным жить с ними в ладу. Но в Малороссии, в завоеванных областях (Литва, Белоруссия, Польша. — В.Л.)… русский солдат является бичом своего хозяина: он распутствует с его женой, бесчестит его дочь, выгоняет хозяина из его постели и иногда даже дома, ест его цыплят, его скотину, отнимает у него деньги и бьет его непрестанно… Солдат должен кормиться тем, что отпускает ему казна, но обычай удержал верх, и крестьянин кормит солдата вместе с собой и позволяет ему его муку продавать или получать деньгами. Если ему отказывают в этом и если это случается в Великороссии, где солдат не смеет употреблять насилие, то последний придумывает тысячи ухищрений, чтобы склонить его на это: он производит по ночам учение, днем командует, беспрестанно кричит, и в конце концов крестьянин, утомленный докучливостью солдата, кормит его даром при условии, что он не будет с таким усердием относиться к службе…. Каждый месяц перед выходом из мест квартирования должны собирать крестьян, опрашивать их о претензиях и отбирать у них подписи. Если они довольны, что бывает редко, то они выдают их вполне охотно… и солдатские провиантские деньги частью поступают в артель, а частью в карманы полкового и ротного командиров. Если же крестьяне недовольны, то их поят вином, напаивают их, ласкают, и они подписывают. Если же, несмотря и на все это, они отказываются подписывать, то им угрожают, и они кончают тем, что умолкают и подписывают. Если же жалобы таковы, что их невозможно затушить, то входят в соглашение с помещиком или капитан-исправником: этот последний должен быть защитником крестьян, но он всегда держит сторону полковых командиров, которые или платят ему, или делают подарки…»{440} Жалобы на безобразия военных постояльцев можно найти практически во всех региональных архивах.
Постой в натуральной форме считался главным препятствием на пути развития городских поселений, о чем свидетельствуют многочисленные данные о боязни обывателей строить просторные дома: чем больше покоев, тем больше шансов получить докучливого постояльца{441}. Особые неудобства испытывали жители тех мест, где размещались полковые штабы, поскольку в таком случае требовались следующие помещения: квартиры для 25 офицеров, дома для 620 солдат, лазарет на 84 койки, аптека, 2 кухни, 2 пекарни, прачечная, 2 бани, цейхгауз, пороховой погреб, квартира для 32 человек так называемой слабосильной команды, 5 комнат для канцелярии, 2 комнаты для гауптвахты, помещения для 4 школ (полковая, горнистов, музыкантов, барабанщиков), для 5 мастерских (сапожная, ложечная, оружейная, швейная, плотничья), для кузницы, конюшня на 75 лошадей, сарай на 60 обозных повозок, сенной сарай, склады для сбруи, манеж, ледник. По существовавшему обычаю вместе со штабом полка размещался 1-й батальон, что увеличивало число постояльцев на 1000 человек и требовало дополнительных помещений площадью около 6 тысяч квадратных метров.
Как известно, один из столпов представлений о справедливости в России — принцип уравнительности. Важной, а зачастую и главной причиной недовольства налогами была не столько их тяжесть, сколько обида на то, что соседи по улице или по уезду оказывались по какой-то причине в более выгодном положении. При натуральной форме постоя соблюдать сколько-нибудь справедливую «раскладку» не представлялось возможным. Особенности географического положения России, военно-стратегическая обстановка на ее границах приводили к крайне неравномерному распределению войск на территории страны. Большинство полков и артиллерийских бригад даже в мирное время располагалось в Западных и Юго-Западных губерниях, так как малая подвижность войск, неразвитость транспортной сети требовали их концентрации неподалеку от возможных театров военных действий. В одиннадцати пограничных губерниях (Выборгская, Санкт-Петербургская, Эстляндская, Лифляндская, Курляндская, Виленская, Гродненская, Волынская, Подольская, Херсонская, Таврическая) на 3 июля 1801 г. размещалось более половины сухопутной армии. На территории Архангельской, Олонецкой, Вологодской, Пензенской, Тамбовской и Астраханской губерний вообще не было полевых войск. По всему Поволжью и Сибири было размещено 6 пехотных, 3 кавалерийских и 2 егерских полка — столько же, сколько в одной Волынской губернии{442}. В первой половине XIX в. радикальных перемен в расквартировании армии не произошло. В фонде Н.А. Милютина в РГИА имеется специально составленная таблица с данными о плотности постоя по губерниям за 20 лет (1840–1860 гг.). Она учитывает только кадровые полевые войска, из подсчетов исключались внутренние войска, рекрутские партии, комиссии, ремонтеры и т. д. Авторы таблицы резонно ввели «коэффициент чина» — постой одного обер-офицера приравнивался к размещению 10 рядовых, батальонного командира — к 50, генерал-майора — к 100 и т. д. Согласно этой таблице 13 губерний вообще не видели полевых войск. В остальных 27 губерниях Европейской России число «постояльцев-дней» колебалось от 177,3 до 1,0 надушу населения мужского полка (Петербургская и Костромская губернии). В числе наиболее обремененных постоем оказались Западные и Юго-Западные губернии.
Неуравнительность при отбывании этой повинности объяснялась еще тем, что спрос военных на различные виды жилья был неодинаковым. Материалы ревизии квартирных комиссий свидетельствуют: владельцы лучших домов имели наибольшие шансы получить постояльца. Структура постоя в городе Михайлове Рязанской губернии в 1843 г. была достаточно типичной для всей страны: из домов, имевших 1 покой, было занято 17%, из имевших 2 покоя — 49%, из имевших 4 покоя — 73%, из имевших 8 покоев — 90%. Занято было и единственное в городе 15-ком-натное здание. Опасно было иметь лучший дом в городе. Купец 3-й гильдии Шеляпин из города Холма Новгородской губернии разобрал полы в своем особняке, запер его на висячий замок, заложил кирпичом двери в нежилые помещения и уехал, не оставив адреса, чтобы избежать вселения генерала. Однако по распоряжению градоначальника двери были вскрыты с понятыми, дом отремонтирован, а жалобы домовладельца на самоуправство властей и пропажу ценностей на 3 тысячи рублей остались без последствий{443}. Неуравнительность постоя была причиной потока жалоб, докучавших как военной, так и гражданской администрации, она противоречила укоренившимся понятиям о справедливом налогообложении, снижала хозяйственную активность населения. Войска передвигались в соответствии с оперативной обстановкой, в интересах интендантства (в места с более дешевым провиантом и фуражом), в карантинных целях и пр. В этой связи всякого рода очереди оказывались не более чем раздражающими фикциями. Несмотря на настойчивые упоминания об уравнительности в нормативных актах, власти оказались не в силах существенно изменить сложившуюся ситуацию.
Есть основания полагать, что дружный протест горожан против угнетающего и разорительного постоя объяснялся прежде всего моральным фактором. Появление огромного (для тогдашних городов и сел) числа потребителей способствовало активизации торговли и ремесла. Для проверки гипотезы о стимулирующем воздействии гарнизона на городское хозяйство был произведен подсчет прироста городского населения во второй четверти XIX в., увеличения числа каменных и деревянных домов, а также лавок в городах сорока губерний{444}. Полученные данные сопоставлены с данными таблицы о плотности постоя на территории европейских губерний. Анализ полученных динамических рядов позволяет опровергнуть мнение о постое как о главном препятствии на пути развития городов. Нет никакой видимой связи между плотностью постоя и социально-экономическими показателями населенных пунктов. Херсонская губерния, например, имела лучшие показатели, чем Курская или Могилевская, несмотря на то что в ней находилось в 4 раза больше солдат и офицеров. Корреляционный анализ также показал, что нет явной зависимости между плотностью постоя, с одной стороны, и динамикой числа жилых строений и лавок — с другой, так как соответствующие коэффициенты корреляции составляли (-)0,143 и (-)0,078. Это свидетельствует о том, что постойная повинность в натуральной форме к середине XIX в. требовала отмены, поскольку не соответствовала моральным нормам. Экономический же ущерб от нее по меньшей мере компенсировался активизацией хозяйственной жизни в местах расположения полевых войск.
Следует учитывать еще одну сторону проблемы постоя. На зимних квартирах армия, по мнению ряда военных, частично утрачивала боевой дух. Павел I намеревался «навести порядок» в вооруженных силах, и одним из главнейших преобразований он считал перевод войск в казармы, которые должны были стать не только жилищем солдата, но и местом его воспитания. Император полагал крайне вредным постоянный контакт военных с мирным населением на постое, а также проживание солдат в слободах, где они не отрешались от хозяйственных забот. Всем губернаторам приказали «убедить» горожан строить казармы. Средство убеждения выбрали незатейливое, но эффективное — усиленный постой. Павел I повелел все пехотные полки в 1796 г. перевести в города «и только в крайней невозможности по ближайшим к городам селениям»{445}. Это означало ликвидацию льгот, поскольку строительство оплачивали все, даже имевшие льготу по постою. Петербуржцы и москвичи поначалу охотно сдавали деньги, рассчитывая на то, что избавятся от принудительного вселения военных, не отличавшихся примерным поведением. Но построенные здания вместили только половину гарнизона обеих столиц, и 23 тысячи военнослужащих по-прежнему оставались в обывательских квартирах{446}. И в дальнейшем, несмотря на возведение казарм, постой перестал быть кошмаром для жителей Москвы и Петербурга только в середине XIX в., причем часть гвардейских полков по-прежнему «квартировали» в ближайших окрестностях Петербурга. Что касается армейских полков, то ни один из них не имел постоянных казарм и зимними квартирами для него служили дома мирных обывателей.
Важным этапом на пути развития законодательства о постое стал указ от 25 июня 1807 г. «Об уравнении постоя в городах и об учреждении квартирных комиссий». С этого времени все полковые службы должны были размещаться в зданиях, нанятых для этих целей. Отвод помещений натурой под лазареты, штабы, склады и мастерские отменялся, но реализация указа затянулась как из-за недостатка средств, так и по причине постоянных перемещений войск в турбулентную эпоху Наполеоновских войн. После окончания войны с Францией Александр I надеялся решить проблему постоя в ходе создания военных поселений, но провал этого масштабного социального эксперимента вновь поставил правительство перед вопросом: как размещать армию? В 1827 г. Комитет министров и Государственный совет признали отягощение населения постоем главным препятствием на пути развития городов. К тому времени в ряде мест отчаявшиеся обыватели в складчину нанимали помещения, избавляясь тем самым от принудительного вселения беспардонных служивых. Эти примеры стали важным доводом в пользу перевода этой повинности в денежную форму. В 1830–1840-е гг. несколько городов получили специальные положения и превратились в своего рода испытательные участки. Образцовым положением стал закон о постое в городе Старая Русса в Новгородской губернии. Все жители, имевшие недвижимость, выплачивали 1,5% ее стоимости по полугодиям. Оценку недвижимости производила специальная комиссия, состоявшая из полицмейстера и двух выборных от местного дворянства и мещанства. Не имеющие недвижимости платили 25 копеек с податного рубля, купцы — 25% стоимости гильдейского свидетельства. Должники наказывались натуральным постоем. Допускалось бесплатное размещение проходящих войск, но не более чем на 3 суток. Если сборы не покрывали потребностей, недостающая сумма бралась из городской казны. Каждому чину — от солдата до генерала — полагалась определенная сумма, которая выдавалась квартирной комиссией на руки (нижним чинам — в руки ротных командиров). Помещения арендовались «по вольному найму». Такая система перекладывала всю тяжесть повинности на имущие слои: беднота освобождалась от натурального постоя и взносов на наем квартир в связи с малой ценностью недвижимости, облагаемой налогом. Одновременно правительство не отказывалось от идеи строительства казарм за счет казны или путем сбора взносов с населения в обмен на освобождение от постоя. Но здесь препятствием стало казнокрадство и неэффективное расходование средств. В Курске, например, на скромный барак для гарнизонного батальона потратили сумму, достаточную для возведения приличного дворца{447}.
Положение о постое продолжало обсуждаться, причем дело заметно тормозилось сторонниками сохранения натуральной формы этой повинности. В 1852 г. было принято решение начать со строительства так называемых штабов, т. е. главных полковых «дворов» с их массой административных и хозяйственных структур, но его осуществлению помешала Крымская война. В конце 1850-х гг. работа над законом о постое возобновилась, и в 1861 г. он был внесен в Государственный совет в следующем виде:
1. Повинность следует перевести в денежную форму, как это сделано в Европе.
2. Перевод осуществлять постепенно — сначала в городах, затем в пригородных и торговых селах.
3. В селениях, имеющих натуральный постой, сократить государственный земской сбор.
4. Для компенсации этих потерь увеличить сбор с земли и с купцов.
5. Полевые войска содержать за счет государственного земского сбора, а гарнизонные — за счет губернского сбора и городских средств
6. Необходимые суммы получать следующим образом: обложить добавочным 5%-ным сбором пошлины на торговые и промышленные свидетельства, установить сбор с удобных земель в половинном размере против имеющегося уже губернского земского сбора, недостающую сумму взимать в городах с обывательских имуществ и промыслов, а в селениях — с податных лиц. Издержки на гарнизонные войска взимать с горожан каждого города отдельно. Городские сборы подкрепляются 1,5%-ным сбором с объявленного капитала независимо от других сборов. Если же и в этом случае не хватит, то недостающую сумму следует разложить на владельцев недвижимости в городе независимо от сборов в городские доходы. Если город оказывался неспособен выплатить нужную сумму, ему выдавалось пособие из губернского земского сбора. Нетрудно заметить, что предлагаемые меры имели два существенных недостатка: во-первых, система носила чересчур дробный характер, во-вторых, основную нагрузку предполагалось возложить на горожан, в то время как одной из главных целей нововведения было облегчение именно их положения. Правительство смущала высокая стоимость перемен. По предварительным подсчетам в 1861 г. для перевода этой повинности в денежную форму только в городах требовалось 7,1 млн. рублей, при отмене постоя офицеров — 5 млн. рублей и генералов — 4,3 млн. рублей{448}.
Одновременно с движением в законодательных структурах империи появились бумаги с проектом закона о постойной повинности, эту проблему стали обсуждать в прессе. «Военный сборник» поместил большую статью без подписи «Постойная повинность в России», где фактически осветил деятельность специального «Комитета о полковых штабах». Это объяснялось тем, что главную проблему, как уже говорилось, для военных и для местного населения составляли трудности по размещению штаба полка с его многочисленными службами. Комитету поручалось выбрать пункты для размещения командных армейских структур, решить вопрос о сборе денег на эти цели. Комитет предложил собирать в губерниях, не обремененных постоем, специальные квартирные деньги и на них устроить и ремонтировать здания штабов. Поскольку значительная сумма нужна была сразу, предлагалось взять ее из ломбарда на правилах 24-лстнсго займа и затем погасить за счет уже упоминавшегося сбора. Сумма получилась внушительная — 127,5 млн. рублей ассигнациями. Министерство финансов не без оснований посчитало такие расходы непозволительными для казны и предложило ограничиться следующим: 1) обеспечить квартирование гарнизонов за счет пособия из земских повинностей, 2) дрова и свечи покупать за счет городов, 3) разрешить городам организовывать сборы «компенсационных» денег, 4) построить несколько полковых дворов в «нужнейших местах». Министерство внутренних дел предложило ограничиться освобождением городов от главной тяжести — от отвода помещений для лазаретов, мастерских и складов и от бесплатного отвода квартир генералам и офицерам. Категорически отрицалась целесообразность выдачи квартирных денег солдатам, поскольку «простолюдины» имели достаточно места для размещения нижнего чина, но затруднялись платить дополнительный сбор звонкой монетой.
Кроме того, автор статьи предостерегал от увлечения строительства казарм: «Не должно забывать того, что все казенные здания строятся у нас непрочно, а между тем обходятся до чрезвычайности дорого. Все делавшиеся опыты устройства казарм были очень неудачны. Расходы всегда превышали первоначальные сметы, здания, прежде окончания их, требовали уже значительных исправлений, по окончании же делались по разным причинам вовсе необитаемыми. Были даже примеры, что с переведением войск в казармы расходы, падавшие на обывателей, не сокращались, а возрастали»{449}.
Примечательно, что первый пункт проекта (в конечном счете и реализованного) указывает на необходимость привести положение о постое к европейским стандартам. Это еще одно свидетельство в пользу того, что экономические и социальные условия России середины XIX в. еще не вынуждали правительство отменять квартирную повинность в натуральной ее форме. Однако вторжение государства в личную жизнь подданных (в лице незваного постояльца) во времена Александра II уже выглядело варварством.
Реализация реформы постоя проводилась поэтапно. Согласно «Правилам о квартирном довольствии генералов, штаб- и обер-офицеров» от 31 мая 1872 г. отменялся отвод квартир всем генералам и классным чиновникам натурой во всех городах России за исключением обеих столиц, Кавказского, Туркестанского, Варшавского и Финляндского военных округов. Все офицеры получали от казны специальные квартирные деньги и самостоятельно нанимали жилье по «вольным» ценам, покупая дрова и средства освещения за свой счет. Аппетиты домовладельцев умеряли статьи 5–6, предусматривавшие ситуацию, при которой квартирные оклады оказывались ниже рыночных цен. В таком случае военные вносили положенные деньги в городскую казну, а взамен получали жилье натурой. Те хозяева, чьи дома в таких случаях были заняты, могли рассчитывать на дополнительную компенсацию за счет городских сборов. По новому положению военные против воли домовладельцев могли занимать помещения только в военное время и в местностях, объявленных на военном положении, что полностью соответствовало европейским нормам. Однако реформа постойной повинности, как и другие реформы Александра II, имела несколько особенностей, которые в советской историографии традиционно назывались «пережитками крепостничества». В мирное время в дверь российского обывателя мог постучать человек с ружьем и потребовать ночлега: а) когда войска совершали марш в холодное время года; б) когда полк прибывал в новое место дислокации и требовалось время для решения квартирного вопроса. Хотя в обоих случаях постояльцам на обустройство отводилось не более трех дней, российская практика правоприменения открывала довольно значительные возможности для злоупотребления со стороны военных. Холодное время года в ряде губерний растягивалось от середины сентября до середины мая, и «исключения» действовали 8 месяцев в году. Абсолютный запрет устанавливался только на занятие помещений учебных, медицинских, производственных, складских, а также церквей, мечетей, синагог и прочих культовых зданий. Нельзя было «определять» воинских чинов и в городские дома, имевшие не более одного покоя, но крестьянские избы (за городской заставой) закон от вторжения чужаков не ограждал. Ни при каких обстоятельствах нельзя было занимать здания, принадлежащие казне, удельному ведомству, церковные и монастырские, церкви, мечети, синагоги и прочие культовые сооружения, учебные, благотворительные и богоугодные помещения. Даже в военное время запрещалось вселять солдат и офицеров в производственные и торговые помещения.
Квартирные деньги выдавались из государственного земского сбора. В пособие сбору устанавливались дополнительные налоги: 10%-ный сбор со стоимости торговых и промысловых свидетельств всех видов, дополнительный сбор с городской недвижимости — 40% с общей суммы налога в казну. В 31 городе взамен всех видов сбора производилась раскладка определенной стабильной суммы, и 12 городов попадали в льготные условия{450}. В пособие казначейству перечислялось из государственного земского сбора 3540 тыс. руб. Кроме того, устанавливался ряд дополнительных сборов с торговых и промышленных свидетельств и с городской недвижимости. Последний сбор разрешалось заменять частью городских доходов.
Все войска, не имевшие казенных казарм (солдатских и офицерских), получали специальные суммы (квартирные деньги) для найма помещений «по вольным ценам». Все населенные пункты разделили на пять разрядов. В первый разряд входило 25 губернских центров, во второй — 21 губернский и 12 уездных городов, в третий — 69 городов (из них 6 губернских). Двенадцать городов, имевших большие гарнизоны или обремененных наличием других лиц, которые претендовали на получение казенных квартир, пользовались особыми льготами (Брест-Литовск, Керчь, Нижний Новгород, Уфа, Севастополь, Оренбург, Феодосия, Царское Село, Павловск, Петергоф, Гатчина, Липецк){451}.
27 марта 1873 г. в «Правила» было внесено дополнение, предусматривавшее предоставление городскими властями помещений для командного состава вместо «вольного найма» квартир. Возникавшие в таких случаях споры решались специальной комиссией, составленной из представителей обеих сторон — военного начальства и местной гражданской администрации{452}.
8 июня 1874 г. натуральная постойная повинность была окончательно отменена. Все прежде существовавшие выплаты из городских средств прекращались, и предоставление крова военнослужащим в мирное время стало заботой государства{453}. Новое положение содержало ряд уточнений в размерах окладов квартирных денег. Кроме того, опытным путем за время, прошедшее от «Правила» 1872 г., были приведены ближе к реальности суммы, выдаваемые на найм помещений в регионах, различных по стоимости жизни.
В самых дорогих городах (Санкт-Петербург, Москва и Одесса) на одного нижнего чина полагалось 15 руб. в год. Далее следовали 23 губернских центра (по 13 руб.) — второй разряд, затем — еще 33 крупных и средних города (10 руб.). К четвертому разряду правительство отнесло 64 уездных центра (6 руб.). Во всех остальных населенных пунктах «солдатская» квартирная норма определялась в 6 руб. В соответствии со стоимостью жилья определялись и суммы, которые выделялись казной на съем помещений для различных воинских учреждений (штабы, лазареты, мастерские и пр.).
О «прежних временах» горожанам приходилось вспоминать и в тех случаях, когда спрос превышал предложение или «узаконенная» сумма выплат не дотягивала до планки реальной стоимости жилья. Тогда домовладельцам приходилось против своей воли принимать постояльцев, получая установленную денежную компенсацию. Если же стоимость жилья значительно превышала таковую, разница покрывалась за счет средств города (читай — за счет самих горожан). Если такая ситуация не менялась в течение трех лет, губернские власти могли ходатайствовать об увеличении квартирных денег для военнослужащих, расквартированных в их губернии. Всем известно, с какой скоростью вертелись «колесики» российской бюрократической машины в тех случаях, когда их движение не сопровождалось настойчивым высочайшим понуканием. Все практические вопросы найма и отвода помещений решали органы местного самоуправления.
Реформы — дело затратное. На квартирное довольствие потребовалось 3,5 млн. руб. из государственного земского сбора и в дополнение к тому — средства, полученные от повышения сборов на 10% с торговых свидетельств всех видов, от повышения на 15% табачного акциза и от роста налога на городскую недвижимость по специальным нормам. На первый взгляд на многострадальный русский город легла дополнительная тяжесть в виде квартирного налога. Однако на самом деле город больше выиграл, чем проиграл. Во-первых, жилище становилось «крепостью», недоступной для вторжения чужаков, как это было ранее. При строительстве или покупке дома его владелец мог исключить вероятность временной утраты части жилой площади, что значительно повышало привлекательность домовладения. Торговые и промышленные заведения освобождались от обложения, и потому их владельцы не имели помех в производственной деятельности. Во-вторых, многие владельцы недвижимости получили возможность заработать на сдаче жилья военнослужащим. В-третьих, пособие городам от земства составляло солидные суммы, причем это были «живые» деньги, которые горожане при других обстоятельствах просто не имели возможности получить из-за слабой интенсивности товарообмена между городом и деревней.
Реформа квартирной повинности была теснейшим образом связана с радикальными изменениями в системе комплектования вооруженных сил рядовым составом. 1 января 1874 г. Александр II окончательно ликвидировал рекрутчину, подписав указ о переходе к системе всесословного призыва на службу в армии. Если ранее податное население «по раскладке» выставляло определенное число новобранцев с 500 душ мужского пола, то теперь все подданные вне зависимости от социального статуса были обязаны явиться на призывные участки. Четверть призывников (вытянувших жребий) и не имевших льгот по образованию и семейному положению отправлялись служить на 3–4 года, после чего зачислялись в резерв и возвращались к своим прежним занятиям. Резкое сокращение сроков службы (с 20 до 3 лет) предусматривало более интенсивное обучение солдат, что предполагало их компактное проживание. Перевод повинности в денежную форму позволял арендовать помещения, где военнослужащие не только находились под постоянным контролем, но и могли осваивать военное ремесло. Кроме того, реформа постоя сопровождалась усиленным строительством казарм.
При длительной службе солдат проходил глубокую повторную социализацию, превращавшую его из крестьянина в «слугу отечества», готового дать отпор врагам как внешним, так и внутренним. При новой форме воинской повинности на перевоспитание отпускался гораздо меньший срок, и неформальные отношения «постоялец — хозяин» мешали желательному властям разделению армии и народа. Новая форма отбывания воинской повинности и здесь соответствовала «видам правительства».
Отмена натурального постоя нанесла сокрушительный удар по существовавшей в течение полутора столетий полулегальной «экономии», составлявшей важнейшую часть военного хозяйства России. По мере реализации законов 1872 и 1874 гг. было повышено денежное довольствие военнослужащих. Обеспечение провиантом, фуражом и обмундированием сдвинулось в сторону соответствия норм и реальностей. Это выводило значительную область государственного хозяйства из сферы обычного права в сферу права писаного, что также полностью соответствовало новой эпохе. Изменились и отношения внутри военных коллективов, поскольку уменьшилось влияние «теневых» механизмов, ослаб «хозяйственный уклон» в службе строевых офицеров и генералов. Оклады квартирных денег, определенные в 1872 г., оказались явно недостаточными для аренды жилья по рыночным ценам и уже в 1874 г. они были увеличены в среднем на 35%. Примечательно, что наибольший скачок совершили оклады командиров полков и рот, расквартированных в наиболее «дорогих» и наиболее «дешевых» регионах (около 50%). Эти воинские начальники, как уже говорилось, при отмене натурального постоя оказались в сложном положении из-за резкого снижения доходов от так называемой экономии.
Натуральный постой порождал многочисленные и практически неискоренимые злоупотребления как со стороны военных, так и со стороны местной администрации. Этому способствовала запутанная система льгот и очередности предоставления помещений. Несмотря на формально всесословный характер повинности, и в нормативных актах, и в практике легко увидеть явное предпочтение, отдаваемое представителям «первенствующих сословий». При новой форме торжествовал буржуазный принцип зависимости тяжести повинности от имущественного положения.
Реформа постойной повинности, так же как и большинство других преобразований эпохи Александра II, «выросла» из разработок первой половины XIX в. Здесь следует отметить два аспекта. Первый — сбор и анализ необходимой информации, предварительная разработка проектов отмены натурального постоя, разного рода эксперименты на отдельно взятых территориях. Второй — попытки довести прежнюю форму повинности до возможного совершенства с помощью детальной и даже мелочной регламентации. Эта характерная для николаевского царствования идея «наведения порядка» играла важную роль в ходе подготовки александровских реформ. Противники преобразований убеждались в исчерпанности возможностей для совершенствования прежних систем и в необходимости решительных изменений.
Как и большинство реформ Александра II, изменения в сфере постойной повинности имели гораздо больше противников, чем сторонников. Императору пришлось пойти на меры, крайне непопулярные в военной среде. В то время внимание общества и армии было приковано к вопросам изменения комплектования войск, означавшего коренной перелом в социальном устройстве России. С 1 января 1874 г. официально отменялось многовековое разделение на служилых и тяглых. Именно этим переключением внимания можно объяснить слабый интерес россиян к отмене натурального постоя.
После вступления в силу закона от 8 июня 1874 г. система обеспечения военных жильем приняла в целом тот вид, что и в большинстве стран Западной Европы, где военнослужащие получали либо казенные помещения, либо специальные деньги. Реформа постоя, безусловно, носила буржуазный характер, поскольку де-факто означала неприкосновенность жилища. Включение расходов на казармы в бюджет означало ликвидацию натуральной постойной повинности, придало буржуазный характер данной стороне отношений армии и государства к народу, так как постой имел отпечаток правовой архаичности, натуральной формы хозяйствования. Все это вполне соответствовало эпохе реформ 1860–1870-х гг. Расквартирование войск оказалось той сферой российской жизни, которую правительство хотело и решилось преобразовать по европейским образцам. Не было надобности объявлять натуральный постой непреходящими самобытными ценностями, отказ от которых грозил вселенской катастрофой{454}.
В 1880–1890-е гг. в сфере квартирной повинности не наблюдалось чего-то похожего на «контрреформы», взаимоотношения военных и домовладельцев омрачались только традиционной российской схемой правоприменения, когда прав тот, у кого больше прав.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.