3. ГОРОД — ЦЕНТР ФЕОДАЛЬНОГО ГОСПОДСТВА

3. ГОРОД — ЦЕНТР ФЕОДАЛЬНОГО ГОСПОДСТВА

Как было отмечено выше, сосредоточение в городах ремесла и торговли, товарного производства и товарного обращения было важнейшей, но не единственной общественно-экономической функцией феодальных городов. Развиваясь в тесной связи с феодальным строем, города являлись также центрами феодальной власти, центрами судебно-административной и военной организации.

Поэтому феодалы были заинтересованы в росте городов не только с точки зрения удовлетворения своих фискальных интересов. Город был нужен феодалам как опорный пункт в системе владений, как организующий центр феодального господства. Эта сторона дела имеет весьма важное значение для объяснения того большого участия, которое принимала княжеская власть в строительстве и развитии городов. Не случайно была широко распространена повинность «городового дела», которую князья налагали на все подвластное население, делая исключение лишь в отношении иммунитетных владений. Характерно и то внимание, с которым летописи отмечали факты строительства городов — оно указывает на большое значение, придававшееся градостроительству княжеской властью. Понятно, почему в «Слове похвальном инока Фомы великому князю Борису Александровичу» так подчеркнуты заслуги тверского князя в строительстве городов. Как говорит инок Фома, князь Борис Александрович не только основывал монастыри, но «и выши того — грады содеяша некиа»; он «праотеческыя же и отческыя же грады вся понови». Так же, как в XV в. Борис Александрович Тверской «обновлял» Кашин и Клин, так в XIV в. муромский князь Юрий Ярославич «обнови град свой отчину Муром, запустевши издавна от первых князей, и постави двор свои в городе». Можно умножить такие свидетельства.

Внимание княжеской власти к городам не ограничивалось одним строительством городов. Князья были также заинтересованы в том, чтобы привлечь население в город, и в этой связи надо рассматривать не только предоставление временных льгот и «ослаб» приходящим в город людям,[20] но и распространение городских укреплений на территорию посадов (например, сооружение в Москве в 1394 г. большого рва, прикрывавшего посад, создание укреплений вокруг посадов тверских городов Кашина, Старицы, Микулина и др.).

Князья вкладывали большие материальные средства в строительство городов. Именно они были наряду с церковью организаторами сложного каменного строительства, игравшего такую большую роль в развитии городов. На эту организующую роль князей и церкви в каменном строительстве справедливо указал Н. Н. Воронин.

Такое внимание княжеской власти к городам и ее организующая роль в их развитии уже сами по себе указывают на большое значение городов для феодальной власти.

Черты княжеской усадьбы, центра княжеского хозяйства, в русском городе XIV–XV вв. были прослежены С. В. Бахрушиным еще в 1909 г. в его известной работе, посвященной княжескому хозяйству XV в. С. В. Бахрушин писал тогда о том, что «резиденция князя в XV в., будь то Москва, Переяславль Рязанский, Можайск или Галич, являлась не только политическим центром государства, но и центром обширного княжеского хозяйства, тем, чем в частной вотчине является хозяйский двор, хозяйская усадьба. В духовных грамотах московских князей Москва-усадьба нередко даже заслоняет собой Москву-столицу княжества». Эти же мысли с незначительными оговорками С. В. Бахрушин, как было отменено выше, развивал и в поздних своих работах, посвященных общей характеристике городов и вопросу о так называемых «предпосылках формирования «всероссийского рынка» в XVI в.

Само по себе значение городов как феодальных центров было правильно указано С. В. Бахрушиным. Источники дают много свидетельств этому. Весьма показательным является самый факт сосредоточения крупных феодалов в городах.

В Москве жили многие удельные князья, имевшие одну из долей в так называемом «третном» владении Москвой. По своей духовной грамоте великий князь Василий Димитриевич завещал наследникам своим многочисленные дворы и дворовые места в Москве, как и его жена — великая княгиня Софья Витовтовна. Хоромы в Москве имела семья князя Владимира Андреевича Серпуховского, и дворовое место их на Подоле переходило го наследству на вотчинном праве. Дворы в Москве имел также князь Юрий Димитриевич Галицкий, передавший их детям. Дмитровский князь Юрий Васильевич тоже имел в XV в. в Москве дворы. В источниках упомянуты княжеские сени и палаты в Твери, подожженные во время восстания 1327 г… В городах было много боярских дворов. Дворы «княжеские и боярские» сгорели в Ростове в 1408 г… Мы знаем из текста многих междукняжеских договоров, что бояре (кроме «введенных» и «путников») были обязаны садиться в так наз. «городную осаду» и что это правило распространялось обычно на всех бояр по территориальному признаку. Многие бояре не постоянно жили в городе, но могли иметь свои дворы и дома на вотчинном праве. Если они не пребывали в городе постоянно, находясь в своих вотчинах, то они имели в городах «осадные дворы», где жили их холопы и крепостные.

Немалое место в городе принадлежало духовным феодалам. Митрополичий дом с его «клиросом и с всем житием своим» находился с 1300 г. во Владимире, а с 1326 г. — в Москве. В ряде крупных городов находились центры епархий. Не только городские монастыри, но и многие другие, иногда весьма отдаленные, также имели свои дворы в городах, где жили монастырские люди. Монастыри покупали дворы на тяглой, «черной» земле, и дворы эти становились вотчинной собственностью монастыря — феодальное землевладение клиньями врезывалось в городскую землю. Например, в жалованной грамоте великого князя Василия Васильевича Троице-Сергиеву монастырю 1432–1443 гг. говорилось: «…пожаловал есмь игумена Зиновья Сергиева монастыря… ослободил есмь ему купити двор в городе в Переяславле тяглой служен или черной, кто им продаст. А купят себе впрок без выкупа, а вотчичем того двора не выкупить. А ненадобе им с того двора тянути ни с слугами, ни с черными людми, ни к рыболовам, ни к сотцкому, ни к дворскому не тянути некоторыми пошлинами». Таким образом, монастырский двор сразу прикрывался иммунитетными правами и выключался из системы городского тягла. Монастырские дворы, как уже говорилось, вели в городах хозяйственную деятельность, организуя преимущественно торговые и промысловые операции монастырей в городах. Жители этих дворов — монастырские люди — были вне подсудности великокняжеской администрации, не платили установленных для других пошлин по торговым делам и прочих в соответствии с теми льготами, которые предоставлялись монастырям. Например, в жалованной грамоте нижегородского князя Александра Ивановича Благовещенскому монастырю 1410–1417 гг. говорилось: «…что люди монастырские пошлые в городе и в селах, коли придет моя дань и игумен за нее заплатить по силе, а опричь того ненадобе им ни мыт, ни тамга, ни побережное, ни костки, ни осмничее, ни становщики, ни езовщики не заплатят ничего».

Отметим также наличие во многих городах различных органов управления дворцово-вотчинным хозяйством князей. Например, упоминается о том, что в Коломне находился Остей, «кормиличичь князя великого». В Юрьеве находился посельский великого князя Василия Димитриевича. В городских дворах князей жила многочисленная княжеская прислуга, дворцовые ремесленники разных специальностей и проч.

Помимо дворов и дворовых мест, принадлежавших различным представителям светских и духовных феодалов, в городах имелись целые слободы, также находившиеся в вотчинном владении феодалов и получившие позднее название «белых». Некоторые из этих слобод нам известны по источникам. Например, в жалованной грамоте тверского великого князя Бориса Александровича Сретенскому женскому монастырю в Кашине 1437–1461 гг. говорится об освобождении от великокняжеского тягла и суда монастырских «сирот», которые живут на монастырских землях «или в городе слободка Ерусалимьская», принадлежавшей, следовательно, этому монастырю. В жалованной грамоте тверских князей тверскому Отрочу монастырю (1361 г.) говорится: «А к тому кого еще людий перезовет архимандрит из зарубежья во отчину нашю, на землю Святое Богородици, или кого в городе посадит во Тфери и в Кашине, а тем по тому же не емлют на них ничего же» — указание на монастырские слободки в этих городах. Вероятно, в большинстве городов были княжеские слободы.

П. П. Смирнов справедливо писал о том, что «княжеский город XIV–XV вв., как кружево, был изрезан иммунитетами своеземцев-вотчинников, владевших в нем дворами, улицами, слободами и т. п.». Некоторые владения феодалов в городах «тянули» к сельским вотчинным и дворцовым центрам. Например, великий князь Василий Васильевич завещал своим наследникам «село Бабышево у города у Коломны… з дворы з городскими, что к нему потягло», в Переяславле «село Рюминское з дворы з городскими», «село Доброе и з дворы з городскими, которые дворы тянули к путнику» и т. п..

Большой удельный вес феодального землевладения составляет характерную и важную черту средневековых городов XIV–XV вв. Однако нельзя не видеть того, что, кроме феодального землевладения в городах, в особенности на посадах и слободах, являвшихся составной частью города, существовали «черные» земли. Лишь путем искусственного исключения посада из понятия «город» П. П. Смирнов обосновывал тезис о «вотчинном» характере городов XIV–XV вв. Кроме того, мы не можем быть уверены, что внутри самого «княжеского города», укрепления, кремля, вся территория находилась в вотчинном владении.

Значение города как центра княжеского хозяйства было особенностью феодальных городов но не может рассматриваться как основная и определяющая их черта. Являясь средоточием товарного производства и обмена и включая в состав своего населения «черных людей» на посадах, слобода-город по своей социально-экономической структуре отличался от феодальной вотчины. С юридической стороны, несмотря на отсутствие особого правового положения горожан, город также не может быть отождествлен с вотчиной, хотя источники и называют города «отчиной» того или иного князя.

Если присмотреться к свидетельствам источников о владении городами, то нетрудно заметить, что оно понималось и осуществлялось как владение правом сбора и использования д о х о д о вс г о р о д о в, сочетавшееся с исполнением судебно-административных функций. В источниках встречаются упоминания о передаче города тому или иному князю «со всем», в том числе и «с хлебы земленые и стоячие». Князь серпуховский и боровский Владимир Андреевич по своей духовной грамоте 1401–1402 гг. дал сыновьям Семену и Ярославу Городец на Волге «оприсно мыта и тамги, а мыт и тамгу дал есмь жоне своей княгине Олене на старой пошлине, как было перед сего. А город и станы детям моим наполы, и со всеми пошлинами». Не случайным является тот факт, что в духовных завещаниях князей после того, как передавались наследникам «в вотчину и в удел» определенные города, в тексте особо оговаривалась передача вотчинных владений в этих же городах — дворов, дворовых мест, слободок и проч., являвшихся настоящими вотчинами. Особо указывалась та сумма доходов с городов, которая должна пойти в уплату ордынского «выхода». Наконец, о том, что города далеко не являлись вотчинными владениями князей, говорит и широко распространенная практика так называемого «смесного владения» городами. Так, Ростов в середине XIV в. оказался разделенным на две части, одна из которых, Борисоглебская, досталась князю Константину Всеволодовичу, а другая, Сретенская, — его брату Федору Всеволодовичу. Это разделение города было устойчивым, во владение московских князей город тоже переходил по частям. Город Ржев (Ржава Володимерова) также находился в «смесном» владении. Эти примеры можно было бы умножить, но достаточно ограничиться указанием на совместное владение Москвой и его характер, хорошо изученные М. Н. Тихомировым. «Третное» владение Москвой вовсе не носило «вотчинного» характера. «Трети» представляли собой лишь части судебных и других доходов, шедших в пользу князей, причем уже во второй половине XIV в. определенно установилось безусловное первенство великого князя во всех судебных делах, а затем, в ходе централизации Русского государства, «третное» владение окончательно ликвидировалось. Но и существуя в XIV в. (первые свидетельства о его установлении находим в духовной грамоте Ивана Даниловича Калиты), оно никак не могло быть следствием «вотчинного» владения частями городов, ибо не было сопряжено с территориальным делением города на части, а очень часто носило форму погодного владения.

В смысле передачи доходов с городов следует понимать и сообщения источников о пожаловании городами «в ветчину», как например, был пожалован Волок «со всею» князю Федору Святославовичу, выехавшему из Литвы на службу к великому князю Семену Ивановичу, или ряд городов, пожалованных Василием Димитриевичем Светригайлу в 1408 г. «со всеми волостьми, и с пошлинами, и с селы, и с хлебы», и другие аналогичные свидетельства.

Сказанное выше не означает, конечно, что не могло существовать вотчинных городов в подлинном смысле слова. Речь идет о том, что нельзя вообще все города Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. рассматривать как вотчинные. Нам известны города, являвшиеся собственностью отдельных феодалов. Таков Алексин, находившийся до его обмена на Карашскую волость во владении митрополичьего дома; духовным феодалам принадлежали Гороховец, Клин; известны также такие владельческие города, как Федосьин городок, Тушнов, Вышгород и другие, которые А. В. Арциховский справедливо отнес к феодальным замкам. Вероятно, таков был Кличен в Тверском княжестве и многие другие, упоминающиеся в источниках под термином «город». Но в отношении названных населенных пунктов мы не располагаем сейчас твердыми данными о развитии в них ремесла и торговли. Предполагать наличие товарного-производства и товарного обращения в вотчинных городах мы вправе, поскольку товарно-денежные отношения, по крайней мере в XV в., определенно отмечены в феодальных хозяйствах. Однако отсутствие данных заставляет воздержаться от попыток представить социально-экономический характер вотчинных городов XIV–XV вв.

Во всяком случае все сколько-нибудь развитые города Северо-Восточной Руси, несмотря на значительный удельный вес в них феодального землевладения, не могут быть отнесены к категории вотчинных городов. Но все эти города имели большое значение в системе феодальных владений, и это значение не ограничивалось сосредоточением в городах центров княжеского, дворцового и иных видов феодального хозяйства.

Выше было отмечено, что сооружение городских укреплений организовалось феодалами. Эти укрепления имели своим назначением не только оборону от внешних врагов, но и от антифеодальных выступлений.

Как свидетельствуют археологические данные и некоторые другие источники, размер территории, охватывающейся укреплениями, был обычно очень невелик. Такова небольшая территория древнего московского Кремля, Звенигорода, Вереи и других городов. Вал древнего Городца имел протяженность в 2200–2300 шагов. Укрепления Опок охватывали территорию 150 х 80 сажен. Укрепления Кашина прикрывали территорию на небольшом мысу, образуемом петлей р. Кашинки. Вал в Микулине тянулся на 280 сажен, в Дмитрове — на 520 сажен, Волоколамске — 490 сажен, Рузе — 468 сажен, Верее — 470 сажен.

Незначительный размер площади, охватываемой укреплениями, говорит о том, что они предназначались в первую очередь для защиты княжеской резиденции. Об этом говорит и расположение городских укреплений. Например, при раскопках в Звенигороде Б. А. Рыбаковым было установлено наличие внутри городских укреплений массивной прочной ограды, более солидной, чем заборолы на валу. Б. А. Рыбаков склоняется к выводу о том, что эти мощные внутренние укрепления были возведены вокруг княжеского дворцового комплекса.

Так обстояло дело и в древнем Владимире, где, по наблюдениям Н. Н. Воронина, укрепления Андрея Боголюбского «опоясывают в первую очередь западный княжеский участок города, в эту же часть вводят главные ворота — Золотые». После городских восстаний 1175, 1177 и 1186 гг., когда было разгромлено оппозиционное старое боярство, княжеская резиденция была перенесена в другое место, в так наз. «средний город», «но и здесь княжеский участок укрепляется: княжеский и епископский дворы ограждаются стеной детинца. Детинец занимает юго-западный угол среднего города». Для предотвращения новых выступлений горожан княжеская власть во Владимире предприняла ту же меру, что и в Киеве после городского восстания 1068 г. перенос торга с клязьминского «подола» на «княжескую гору» среднего города, осуществленный Всеволодом Большое Гнездо.

Создание мощных городских укреплений было неразрывно связано с укреплением политического могущества феодалов. Отчетливо видно это в словах Рогожского летописца под 1367 г.: «Того же лета на Москве почали ставити город камен, надеяся на свою великую силу, князь Русьскыи начата приводити в свою волю, а который почал не повиноватися их воле, на тех начали посягати злобою». Каменные стены московского Кремля позволили Димитрию Донскому смело вести свою политику борьбы с сепаратистскими стремлениями тверских и других князей, что и вызвало раздраженную реакцию тверского автора.

К укрепленному городу — центру феодальных владений — «тянула» определенная территория. В текстах духовных и договорных грамот великих и удельных князей XIV–XVI вв. подробно перечисляется состав владений того или иного князя. Формулы, в которые облечено это перечисление, весьма показательны. Показательно и их развитие. Например в духовной грамоте Ивана Даниловича Калиты (ок. 1339 г.) встречаем такой текст: «Се дал есмь сыну своему болшему Семену Можаеск со всими волостьми, Коломну со всими Коломеньскими волостьми…». В духовной грамоте Семена Ивановича (1353 г.) формула уже более развернута: «Коломна с волостми и с селы и з бортью, Можаеск с волостми и с селы и з бортью». В духовной грамоте Ивана Ивановича (ок. 1358 г.) находим дальнейшее развитие формулы: «Можаеск со всеми волостми и с селы, и з бортью, и с тамгою, и со всеми пошлинами… Коломна со всеми волостми, с тамгою, и с мытом, и с селы, и з бортью, с оброчники, и с пошлинами». В той же грамоте, помимо Можайска и Коломны, такая развернутая формула применена и к Звенигороду, о котором до сих пор упоминалось лишь в порядке общего перечисления названий владений. В духовной грамоте (второй) Димитрия Ивановича (1359 г.) при наименовании Можайска прибавляется еще «и с мыты и с отъездными волостьми», развернутая формула применена к Дмитрову, введено подробное перечисление волостей каждого города. В последующих грамотах XIV–XV вв. мы видим, как к наименованию все большего количества городов применяется формула «со всеми волостьми и с селы, и с тамгою и с мыты» и проч.

Как распространение этой формулы на все большее количество городов, так и обогащение ее содержания путем включения в нее все новых элементов нельзя считать случайным. В этом нашли свое отражение определенные процессы, протекавшие в изучаемое время. Поэтому в Москве внимательно следили за правильностью формул в текстах договоров. Л. В. Черепниным впервые опубликовано значительное количество черновых вариантов духовных и договорных грамот. Сличая их с беловыми текстами, мы находим там ряд интересных изменений. Так например, текст докончания великого князя Ивана Васильевича с князем углицким Андреем Васильевичем подвергался правке, туда было включено «пожалование» великого князя Калуги «с волостьми» и т. д… В первоначальном тексте стояло: «…что яз, князь велики, тобя пожаловал Колугою с волостьми, изселы, испутьми…». При вторичной правке его вместо слова «Калуга» было поставлено «Можайск» и соответственно изменена формула: слова «и с путьми» были зачеркнуты. До 1473 г. слова «и с путьми» по отношению к Можайску встречались в грамотах — в последний раз в духовной грамоте великого князя Василия Васильевича 1451–1452 гг. Но в 70-х и последующих годах этих слов нет: в докончании Ивана Васильевича с Андреем Васильевичем от 2 февраля 1481 г. говорится: «Можайске ме волостьми и с селы», в новом докончании от 30 ноября 1486 г. употребляется опять эта же формула. И лиш в духовной грамоте Ивана Васильевича 1504 г. мы встречаем «город Можаеск с волостьми, и с путми и з селы, и со всеми пошлинами». Изъятие упоминания о «путях» в течение определенного периода вполне объяснимо: «путь» есть определенный хозяйственный комплекс в системе дворцового великокняжеского хозяйства, который не быть передан удельному князю вместе с городом. В 1493 г. Андрей Васильевич был лишен своих прав за участие в группировке, направленной против великого князя, и города, в том числе и Можайск, вернулись в непосредственное владение великого князя Ивана Васильевича, который передал Можайск старшему сыну Василию Ивановичу, естественно, с «путьми».

Этот пример говорит о том, что состав формулы при упоминании городов в грамотах является отнюдь не случайным, а позволяет уточнить отдельные стороны значения того или иного города как феодального центра.

Упоминания о волостях, селах, путях, тамгах, мытах, пошлинах рисуют перед нами город, являющийся центральным звеном в системе феодальных владений, к которому «тянет» определенная территория. В совокупности эта территория образует городской уезд, не являвшийся, однако, целостным в территориально-географическом и административном отношениях.

Великокняжеские или княжеские волости не обязательно лежали сплошным массивом вокруг городов. Они были разбросаны на значительное расстояние. Грамоты упоминают об «отъездных местах», например по отношению к тому же Можайску в 30—40-х гг. XV в… Далее, вокруг городов и среди волостей, «тянущих» к городу вообще, находилось много владений монастырей и крупных феодалов, прикрытых иммунитетами.

Однако по отношению к таким иммунитетным владениям город не переставал быть судебно-административным центром. Передача феодальному владельцу судебно-административных прав не всегда была полной и окончательной. По мере сокращения и ограничения иммунитетных прав феодалов в процессе централизации государственной власти значение городов как судебно-административных центров окружающей их территории все более возрастало. Об этом говорит и широко распространенная практика «смесных судов» в городах между княжескими и монастырскими людьми, равно как и зависимыми от прочих феодалов, с обязательным участием княжеского наместника и с принадлежностью окончательного решения самому великому князю.

Территория, которая «тянула» к городу, складывалась исторически, и границы ее были довольно устойчивыми. В докончании великого князя Василия Васильевича с тверским князем Борисом Александровичем 1439 г., в статье о рубежах, говорится: «А рубеж Твери и Кашину, как было при моем пращуре, великом князе Михаиле Ярославиче… что гютягло ко Тфери и к Кашину». В докончании великого князя Димитрия Ивановича с князем серпуховским и боровским Владимиром Андреевичем сказано: «А которые суды издавна потягли к городу, те и нынеча к городу». При передаче городов во владение по духовным или договорным грамотам обязательно передавалась и территория уезда. Например, уславливаясь о независимости Кашина от Твери в 1375 г. Димитрий Иванович писал в докончальной грамоте тверскому князю: «А в Кашин ти ся не вступати, и что потягло к Кашину, ведает то вотчич князь Василей». Положение города как судебно-административного центра сохранялось и в том случае, если какое-либо владение в уезде выходило из рук того князя, которому принадлежал город. Например, в докончании великого князя Василия Васильевича с Димитрием Юрьевичем в 1441–1442 гг. говорится о том, что Звенигород «с волостьми, и с путьми, и с селы, и с мыты, и со всеми пошлинами и со всем, что к нему потягло», который Василий Васильевич отобрал в свою пользу у кн. Василия Юрьевича, входит во владения великого князя «оприсно тего села, што есми взял у Семена у Аминова пасынка в Тростно в своем имяни». Относительно этого села в грамоте Василия Васильевича Димитрию Юрьевичу говорится так: «…и то село твое со всем, а судом и данью тянет к Звенигороду по старине». Следовательно, село перешло к другому владельцу, нов судебно-административном отношении оно продолжает подчиняться звенигородским наместникам великого князя.

Аналогичная практика наблюдается по докончанию великого князя Василия Васильевича с князем серпуховским и боровским Василием Ярославичем 1451–1456 гг. В этой грамоте упоминается о «Ершовском селе», «што есмь променял княгине кияже Андрееве Ивановича и их сыну князю Димитрию, а то село Ершовское судом и данью по тому, как был за мною, за великим князем, Звенигород». И здесь Звенигород сохраняет свое значение административно-судебного центра по отношению к владениям другого князя.

Можно думать, что здесь мы имеем дело с определенной централизаторской политикой московских князей, стремящихся сохранить в своих руках административно-судебное управление.

Однако в источниках встречаем указание на то, что княжеские села не всегда «тянули» к городам. В данной грамоте княгини Марии, жены нижегородского князя Даниила Борисовича, 1425 г. Спасо-Евфимьеву монастырю на село Омуцкое говорится о том, что «то село Омуцкое к городу не тягивало ничем, никакими пошлинами и душегубством».

Многочисленные упоминания о «мытах», «тамгах» и всяких иных «городских пошлинах» не только свидетельствуют о развитии торгово-рыночных отношений и месте городов в этом развитии, но и указывают также на использование феодальным государством городов в своих фискальных интересах.

Город является главным центром взимания всякого рода пошлин и оброков. Правда, термин «городские пошлины» охватывает не только те пошлины, которые взимались в самом городе, но и те, которые собирались от него на значительное расстояние. Но они тем не менее «тянули» к городу. Известен, например, Воиничский мыт на р. Сходне у с. Спас близ Москвы, который «по старине» тянул к Волоколамскому, находившемуся почти в 100 километрах. По преимуществу взимание пошлин сосредоточивалось в городах. Об этом свидетельствуют многочисленные упоминания источников. Когда великие князья освобождали от пошлин монастырскую торговлю, то они в грамотах прямо указывали на освобождение от пошлин «во всех моих городах», «по всем городам». Если пошлины собирались вне стен города, в волостях, то все равно сбор их организовывался княжескими наместниками и пошлины поступали в город, почему грамоты и говорят все время о «пошлинах к городу», «городских оброках» и проч. «Даныцики» посылались «по городам». Когда в Орде судили тверского князя Михаила Ярославича, ему предъявили обвинение в том, что он «много дани поймал еси на городах наших». Центральное положение феодального города во взимании пошлин и оброков и, следовательно, в организации доходов великокняжеской власти видно очень отчетливо, и в этом — специфическая черта феодального города.

Таким образом, феодальный город XIV–XV вв. предстает перед нами как важнейший элемент в системе феодального строя. Организация властвования осуществлялась прежде всего через города, являвшиеся центрами определенных территорий. Города были в этом смысле оплотом господствующего класса феодалов и имели очень важное значение для развития феодального государственного аппарата. Это относится как к области внутренней функции феодальной государственной власти, так и ко внешней. Города были средоточием военной организации класса феодалов. Бояре и княжеские слуги, жившие в своих вотчинных владениях, обязаны были в случае нападения извне садиться в «городскую осаду», а в случае наступательных действий князя — собираться под его стяги в городе. Л. В. Черепниным прослежены те изменения в системе военной организации, которые были внесены Димитрием Донским, но не удержались при его преемнике. При Димитрии Донском бояре должны были выступать в поход по территориальному признаку, т. е. с тем князем, на территории которого расположены их владения, вне зависимости от того, какому князю служат они. До Донского и после него действовал другой принцип: князья «блюдут» чужих бояр в своих владениях, но в случае войны боярин выступает под стягом своего князя. Что касается «городской» осады, то она строилась всегда по территориальному принципу. В договорных грамотах середины XV в. мы находим ясные указания относительно города как центра феодальной военной организации. В докончании Юрия Димитриевича, захватившего великое княжение в 1434 г., с князьями можайским и верейским говорится: «А хто имет жити у меня в великом княжении наших бояр и слуг, и мне их также блюсти, как и своих. А хто которому князю служит, где бы ни жил, и поехати ему с тем князем, которому служит. А городная осада, где хто живет, туто тому и сести, опроче путных бояр». Исключение делается лишь для «путных» бояр, занимающих высшее положение на иерархической лестнице, которые не садятся в «городную осаду» по территориальному признаку. Те же принципы содержатся и в докончании великого князя Василия Васильевича с Димитрием Шемякой и Димитрием Юрьевичем в том же 1434 г.: «А осада городнаа, где хто живет, тут тот и сядег, опроче бояр введенных и путников. А где будет ити нашим ратем и где хто живет в вашей очине, хто кому служит, тот идет своим осподарем. А где пошлю своего воеводу которого города, а которые люди того города вам служат, и тем людям ити под вашим воеводою, а вашему воеводе ити с моим воеводою. А хто служит мне, великому князю, а живет в вашей очине, и где пошлем своих воевод, и тем людем ити под моим воеводою, а вашим воеводам ити с моими воеводами; А хто служит мне великому князю, а живут в вашей очине, и вам тех людей блюсти, как и своих». Города были сборными пунктами ополчений, куда являлись «бояре со своими войсками».

На город как центр военной организации неоднократно указывают и летописи, когда говорят о «рати с городов», о роспуске рати «по городам» и проч.

Наконец, города были важнейшими центрами политической жизни. В городах находились резиденции органов светской и духовной власти, происходили княжеские съезды, заключались важнейшие политические соглашения, совершались различные государственные и политические акты. В городах хранились княжеские архивы, велось летописание, имевшее в средние века очень важное политическое значение.

Города являлись такхсе средоточиями развития феодальной культуры. Во всех областях общественных и экономических отношений феодальной эпохи городам принадлежала большая роль. Города были органическим звеном феодальной системы, несмотря на то, что их социально-экономическая структура таила в себе в зародыше элементы новых общественных отношений. Но степень развития этих элементов зависела от многих конкретно-исторических условий. В течение длительного времени города играли важную роль в развитии и укреплении феодализма, и именно эта роль принадлежала русским городам XIV–XV вв.