1. Праздники и политические будни
1. Праздники и политические будни
Но вот пришёл, наконец, в Сибирь и месяц её освобождения. Он выдался особенно неспокойным для местных большевиков, и не только от того, что в Забайкалье шли ожесточённые бои с отрядами атамана Семёнова, но ещё и потому, что в самой Сибири то там, то здесь стали с новой силой разворачиваться протестные выступления политической оппозиции, носившие по-прежнему, в большинстве своём хотя ещё и достаточно мирный, но вместе с тем всё более и более непримиримый характер. А началось всё буквально в первые же дни этого самого жаркого весеннего месяца, когда во время проведения первомайских мероприятий в честь праздника международной солидарности трудящихся произошли, так скажем, не совсем желательные для советской власти инциденты с участием не только вечно всем недовольной интеллигенции, но даже и некоторой части городского пролетариата. В авангарде данных оппозиционных выступлений находились всё те же представители умеренных революционно-демократических партий: правые эсеры и меньшевики.
Так, в Омске легальная оппозиция намеренно вышла на первомайскую демонстрацию отдельной колонной и под знаменем, на котором был начертан их главный политический лозунг: «Вся власть — Учредительному собранию!». Однако во время шествия специально подосланные (понятно кем) люди устроили потасовку в рядах оппозиционеров и, как те ни защищали свой революционный стяг, его вскоре вырвали из их рук и тут же разорвали и растоптали.
Описание ещё одной первомайской демонстрации, проходившей в том же году, но на этот раз в Новониколаевске, мы нашли в барнаульской меньшевистской газете «Свободный луч» (№ 1 от 19 мая 1918 г.). Данное мероприятие, по мнению автора редакционной статьи, проходило «жалко, бледно и натянуто». Сначала состоялся военный парад с красногвардейцами на грузовиках, потом через центральную площадь города прошла демонстрация рабочих, многие из которых якобы вынуждены были принять в ней участие под угрозой увольнения. Однозначно негативное отношение к официальной манифестации проявили, как подчёркивала та же газета, новониколаевские печатники (рабочая «аристократия»), в то время как местные железнодорожники и разнорабочие, напротив, пришли на демонстрацию почти в полном составе.
Верховодили всеми первомайскими мероприятиями в Новониколаевске, как и в других городов Сибири, конечно же большевики вместе со своими тогдашними политическими союзниками — левыми эсерами. А правые социалисты-революционеры и меньшевики данную демонстрацию, а также официальный митинг по случаю международного пролетарского праздника намеренно проигнорировали. Взамен этого ими по всему городу были расклеены листовки с оппозиционными политическими лозунгами. Значительное количество таких прокламаций накануне первого мая изъяли и уничтожили в одной из типографий, нагрянувшие туда с обыском красногвардейцы, однако часть тиража оппозиционерам всё-таки каким-то образом удалось сохранить и распространить на следующий день среди населения.
Новониколаевским коммунистам вдобавок ко всему прочему первомайские праздники подпортил ещё и показательный судебный процесс над двумя бывшими членами их партии: Горбанём и Шварцем. Выходцы из народных низов, они после октября 1917 г., дорвавшись (другого слова и не подберёшь) почти до абсолютной власти в городе[352], устраивали незаконные реквизиции у зажиточных граждан, а конфискованное таким образом имущество иногда попросту пропивали в шумной компании точно таких же негодяев, как и они сами. При этом они довольно часто дебоширили, практически не таясь и, видимо, совсем не опасаясь возмездия за свои поступки, но оно всё-таки их настигло, причём, — весьма скоро. После вскрывшихся в начале марта фактов неприкрытого насилия с их стороны в отношении мирных граждан в период действия в Новониколаевске осадного положения их сначала исключили из партии, потом сняли со всех занимаемых должностей, а в завершение всего подвергли ещё и уголовному преследованию.
Томские газеты (из тех, что ещё не были закрыты к тому времени) описывали происходившие в их городе первомайские события тоже далеко не в самых ярких и радужных красках. Демонстрация по случаю Дня международной солидарности трудящихся началась в 11 часов утра движением праздничных колонн с Базарной (Старособорной) площади (ныне — площадь им. Ленина) вверх по Почтамтской, к площади Революции (бывшей и теперешней — Новособорной). Первоначально планировалось грандиозное шествие через весь исторический центр города, которое предполагалось завершить многолюдным митингом в Лагерном саду, где накануне праздника соорудили даже несколько весьма вместительных трибун. Но, увы, в последний момент все эти мероприятия, что называется, скомкали и сократили до минимума, а праздничная демонстрация закончилась буквально на полпути, уже на площади Революции.
И всё потому, что в колоннах демонстрантов вдруг отчётливо стали просматриваться оппозиционные транспаранты с начертанными на них лозунгами: «Долой Брестское позорище! Да здравствует Учредительное собрание! Свободу заключенным социалистам! Позор захватчикам власти народной, превратившим советы в полицейские застенки!»; ну и, конечно, традиционно эсеровское, доставшееся им от их прародителей-народников: «Земли и Воли!». В университетском Томске в отличие, например, от Омска никто не посмел в тот день срывать и топтать красные революционные стяги оппозиции, однако маршрут проноса «крамольных» лозунгов сразу же заметно подсократили. И хотя ответственными за праздничные мероприятия были назначены люди, в том числе и из оппозиционных политических партий (что, конечно, нужно занести большевикам в плюс): Лозовский, Сизиков, Гуревич, Фабрикант и Могун — все в основном — городские профсоюзные боссы. Но, с другой стороны, вот вопрос: учитывал ли кто-нибудь их мнение по поводу сокращения маршрута праздничного шествия, превратившегося в какой-то степени в антисоветскую демонстрацию? Ответ, надо полагать, более чем очевиден (и это — минус).
Эсеровская томская «Сибирская мысль» в те же майские дни писала, что на узловой станции Тайга среди деповских рабочих растут оппозиционные настроения, что многие из них, несколько разочаровавшись в радикальной и вместе с тем малоэффективной политике большевиков[353], стали всё больше и больше прислушиваться к более взвешенным лозунгам умеренных социалистов. Они посещали лекции, организованные агитаторами от правых эсеров, на которых последние пропагандировали не только свои партийные, но ещё и сибирские областнические идеи. В результате в воскресенье 19 мая (ровно за неделю до сибирского бунта) общее собрание рабочих тайгинского депо постановило: деятельность большевистского совета рабочих депутатов считать «во многих отношениях неправильной». И поэтому было принято решение: осуществлять постоянный контроль над советом, обязав его издавать все важнейшие распоряжения только после одобрения их общим собранием рабочих железной дороги. При 4 голосах «против», и 395 — «за», резолюция в этой редакции была принята.
Подобный же процесс всё более крепнущего недоверия к действующей власти, как отмечала та же «Сибирская мысль», продолжал наблюдаться и на анжеро-судженских копях. Здесь общее собрание шахтёров выразило в мае протест по поводу того, в частности, что местный Совет рабочих депутатов, а также совет управления копями, в составе которых большевики в союзе с левыми эсерами имели подавляющее большинство, вот уже 2 месяца не отчитывались о своей деятельности перед общим собранием рабочих и служащих, как это год назад было заведено революционным регламентом. Вдобавок ко всему тогда же вскрылся факт грубого мошенничества продовольственными карточками со стороны председателя совета управления копями левого эсера Кихтенко, который получал продукты в местном кооперативе сразу по трём продовольственным талонам. Решением революционного трибунала его приговорили к принудительным общественным работам на три недели, однако осуждённый подал кассационную жалобу в местный совет рабочих депутатов, и тот в силу партийной «солидарности» пытался самым бессовестным образом отмазать своего товарища. Данное обстоятельство по вполне понятным причинам сильно оскорбило и возмутило простых шахтёров.
К этому времени авторитет большевиков в весьма значительной степени оказался подорван и в среде рабочих омских железнодорожных мастерских, более того: политический вес и самих Советов за те полгода, что они правили в городе, также заметно понизился. Так, например, на проходивших ещё в марте выборах в районный Совет железнодорожных депутатов Атаманского хутора из пяти выбранных представителей только один оказался большевиком, а остальные являлись членами партии меньшевиков-интернационалистов («Пролетарий», № 13 от 29 марта 1918 г.).
А 29 марта те же рабочие омского депо на общем собрании открыто заявили представителю областного совдепа Лобкову о своём желании полностью переизбрать ещё и городских депутатов. Однако Лобков сумел-таки переубедить собравшихся — произвести лишь довыборы членов Совета («Пролетарий», № 14 от 5 апреля 1918 г.), в результате которых победили на этот раз вообще в основном беспартийные выдвиженцы в противовес большевикам и даже меньшевикам («Пролетарий», № 15 от 12 апреля 1918 г.).
Тремя же днями ранее, то есть 26 марта, то же самое общее собрание деповских рабочих Атаманского хутора заслушало ещё и доклад недавно избранной комиссии по расследованию, говоря современным языком, фактов «коррупции в высших эшелонах власти»[354], которая, в частности, проводила обыск на квартире комиссара продовольствия Омской области большевика Митяева. В результате осмотра жилых помещений, которые занимала семья советского чиновника, удалось обнаружить несколько новых костюмов и женских платьев, а также значительные отрезы материи для пошива одежды. Всё это навлекло комиссию на подозрение о нетрудовых доходах Митяева, и по решению собрания материалы комиссии были переданы на расследование в революционный трибунал.
В Иркутске в субботу 18 мая на территории железнодорожных мастерских состоялся стихийный митинг, на котором рабочие, также как и их товарищи в Тайге, Омске и Анжеро-Судженске, вынесли постановление о недоверии политике большевиков. Тогда же митингующие, кроме всего прочего, выразили коллективный протест и против принудительного призыва их в ряды Красной армии для отправки на противосемёновский фронт. Одним из организаторов этого вряд ли разрешённого властями мероприятия стал Василий Тихонович Сапожников, достаточно известный в Иркутске общественный деятель, правый эсер, бывший ссыльнопоселенец, деповской рабочий, член Сибирской областной думы от забайкальских железнодорожников. Прибывшие к месту протестного политического митинга красногвардейцы довольно быстро разогнали его, а подсуетившиеся тут же чекисты арестовали ещё и нескольких руководителей «провокационной» акции. Василию Сапожникову, к счастью, удалось вовремя скрыться. После чего его сразу же объявили в розыск, так что ему пришлось перейти на нелегальное положение.
Через два дня в Глазковском железнодорожном предместье, а также в некоторых других районах города появились листовки антисоветского и антисемитского содержания, подписанные Иркутским губернским комиссариатом Временного Сибирского правительства («Знамя революции», Томск, № 101 за 1918 г.). Они призывали жителей города организовываться в боевые дружины для скорейшего свержения диктатуры большевиков. А ещё через три дня, в четверг 23 мая, советскую власть в Иркутске в очередной раз (после декабря и февраля) очень сильно затрясло. В середине дня в вагонном цехе железнодорожных мастерских вновь был созван стихийный митинг рабочих, на котором они выдвинули очередное требование: немедленно освободить железнодорожников, арестованных пять дней назад. Срок ультиматума определялся пятью часами вечера 24 мая[355], после чего митингующие угрожали прибегнуть к самым решительным мерам общественного воздействия, вплоть до объявления всеобщей политической забастовки («Омский вестник», № 126 за 1918 г.).
В пять часов вечера того же 23 мая в здании железнодорожного училища, как обычно по еженедельному расписанию, намечалось проведение очередной эсеровской лекции. Но усилиями всё того же Василия Сапожникова и других активистов от оппозиции её стихийно перепрофилировали в общее собрание, на которое явилось так много желающих подискутировать, что они даже не смогли поместиться в учебных классах. И тогда рабочие решили выйти во двор учебного корпуса и там, на свежем воздухе, продолжить обсуждение своих наболевших проблем (тем более что тёплая майская погода к этому вполне располагала). Узнав о новом «несанкционированном митинге», на который, по данным всё того же «Омского вестника», собралось в тот день не менее двух тысяч человек, иркутские власти на сей раз не стали сразу же прибегать к мерам полицейского воздействия и направили в железнодорожное училище делегацию парламентёров во главе с Яковом Янсоном. Однако уговорить рабочих мирно разойтись им не удалось, после чего данное оппозиционное мероприятие всё-таки пришлось разогнать. О том, как всё происходило, источники дают различную информацию[356].
Одни утверждают, что разгневанные участники митинга сами спровоцировали большевиков на репрессивные меры, захватив прибывших на политическое собрание представителей советской власти в качестве заложников и угрожая не отпускать их до тех пор, пока не будут освобождены из тюрьмы их товарищи-железнодорожники. В ответ красногвардейцы, располагавшиеся до того момента вне территории училища (за его забором), сделали предупредительный залп в воздух из своих трёхлинеек и пошли на штурм, после чего безоружные, по большей части рабочие тут же начали разбегаться. При этом некоторые из них бросились спасаться по крутому речному обрыву, но в суматохе срывались вниз, и в результате несколько участников собрания получили физические увечья, которые также отнесли потом к произволу «красных опричников».
По другой версии, во время возникшей дискуссии митингующих с прибывшими большевиками вездесущие чекисты выследили-таки в толпе собравшихся объявленного в розыск Василия Сапожникова и попытались его арестовать. Однако на их пути встали несколько правоэсеровских боевиков с револьверами, вследствие чего возникла сначала потасовка, а потом и небольшая перестрелка, на звук которой из соседнего дежурного отделения прибыл красногвардейский наряд. После этого с участниками собрания уже перестали церемониться и, под угрозой ареста за вооруженное сопротивление властям очень быстро их разогнали.
В тот же день и, более того, примерно в то же самое время на другом берегу Ангары, в центральной части Иркутска, на его главной улице под названием Большая, происходили не менее тревожные события. В сторону резиденции Центросибири стала выдвигаться достаточно большая группа вооруженных красноармейцев в явно перевозбуждённом состоянии. Они подошли к зданию большевистского регионального правительства и также в ультимативной форме, как и железнодорожники, потребовали немедленного освобождения из-под ареста своего товарища, некоего Киселёва. Последний являлся председателем или, по-другому, профсоюзным лидером местного союза фронтовиков, общественной организации бывших военнослужащих российской армии, главным образом из числа её рядового состава.
Многие члены этого действительно в определённом смысле профсоюза фронтовиков по призыву советской власти в марте-апреле 1918 г. вступили в ряды начинавшей формироваться Красной армии. Однако революционное боевое братство решило, что в новой армии должны сохраниться те положительные, с их точки зрения, изменения, которые были введены в вооруженных силах России после Февральской революции, а именно: участие в решении всех вопросов солдатских комитетов, равенство вне службы рядовых и командиров[357] и пр. Ещё больше нравилась фронтовикам учреждённая в декабре 1917 г. уже советской властью система выборности командного состава. Данные завоевания революции как раз и защищал от посягательств Центросибири профсоюзный бос фронтовиков, тот самый арестованный Киселёв.
Однако большевики сочли его деятельность потворствующей разложению воинской дисциплины в красноармейских частях и игравшей тем самым как бы на руку врагу. И как следствие, — они признали public relations (то есть пиары) Киселёва однозначно контрреволюционными и отдали распоряжение о его аресте[358]. В ответ на это крайне возмущённые фронтовики, а теперь новобранцы-красноармейцы вскрыли оружейные комнаты, похватали всё, что смогли взять с собой, и с таким вот весьма грозным арсеналом явились под окна Центросибири, намереваясь посредством, что называется, акции прямого действия добиться освобождения своего профсоюзного лидера, а попутно решить вопрос и о командном составе, который красноармейцы всё-таки хотели выбирать сами и желательно из своей среды, а не подчиняться назначенцам от советской власти.
Представителей от «бунтовщиков» принял в своём рабочем кабинете сам глава Центросибири Николай Яковлев. В условиях, когда на площади перед правительственным зданием шумела перевозбуждённая толпа вооруженных красноармейцев, а со стороны железнодорожного училища в то же самое время уже стало слышно, как начали палить из наганов правоэсеровские боевики, Яковлев не стал особо упорствовать по первому требованию фронтовиков и тут же отдал приказ освободить из тюрьмы Киселёва. Однако по второму вопросу «повестки дня» председатель Центросибири всё-таки вступил в полемику с пришедшими для встречи с ним делегатами и заявил, что назначение командного состава Красной армии проводится в соответствии с распоряжениями центрального советского правительства, отменить которые сибирский совнарком просто не в состоянии.
Красноармейцы, внимательно выслушав Яковлева и посоветовавшись между собой, решили, что, поскольку их главное требование касательно освобождения своего неформального лидера всё-таки удовлетворено, то им, как союзникам советской власти, нет смысла сейчас продолжать акцию неповиновения, накаляя и без того напряженную обстановку в городе. Вследствие чего они решили отложить на время споры по второй дискуссионной проблеме и с тем, собственно, и разошлись вскоре по своим казармам. Прямая угроза начала стихийного вооруженного выступления, таким образом, вроде бы миновала. Однако уже через три дня, в воскресенье 26 мая, в Иркутске опять началась ружейная, пулемётная, а затем даже и орудийная стрельба… То выступил батальон Чехословацкого корпуса, временно расквартированный на запасных путях станции Иркутск. И это уже было начало общесибирского антибольшевистского вооруженного восстания.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.