Дискуссия о датировке
Дискуссия о датировке
Главным научным результатом Питера Ласлета, изложенным в обширном предисловии к его изданию «Двух трактатов о правлении», стала гипотеза, что это произведение написано, в его основном содержании, не в канун и не во время «славной революции» 1688–1689 гг., но в 1679–1680 гг., а дополнения сделаны в период, непосредственно предшествовавший возвращению Локка в Англию в феврале 1689 г. При этом второй трактат, считает Ласлет, был написан раньше, чем первый, поскольку «логически ему предшествует»: критика Роберта Филмера, развернутая в первом трактате, не могла появиться без предварительно выработанной Локком собственной позиции по многим обсуждаемым в первом трактате вопросам.
Аргументация Ласлета являет собой сплав из общей посылки о логическом первенстве второго трактата и разнообразных косвенных свидетельств, касающихся книг из библиотеки Локка, которые могли быть использованы при написании этого сочинения, а также ссылок в тексте этого произведения на те или иные исторические события, позволяющие сделать предположения о времени его написания. В целом Ласлет продолжает линию, намеченную в XVIII в. «Коллекцией» Де Мезо и Коллинза, на сближение Локка с Шефтсбери и придание «Двум трактатам о правлении» смысла, соотносимого с «кризисом исключения». По сути дела, для Ласлета и ряда других историков вопрос о датировке равносилен вопросу о точном контексте и смысле этого важнейшего произведения Локка.
Данная концепция в 1980-1990-х гг. была подвергнута частичной критике Ричардом Ашкрафтом, а затем Дэвидом Вуттоном [164] . Эти историки выдвинули другие интерпретации, впрочем не затрагивающие самой сути выводов Ласлета. Джон Милтон присоединяет к числу этих критиков Джона Маршалла [165] , позиция которого по этому вопросу мало чем отличается от концепции Ашкрафта: отодвигая время создания второго трактата на чуть более поздний срок, Маршалл остается в смысловых рамках, ставящих Локка в один ряд с представителями «радикального сопротивления» режиму Карла II. К числу умеренных критиков Ласлета можно отнести и Марка Голди, автора предисловия к изданию «Двух трактатов о правлении» 1993 г. [166] и многих других работ, концепция которого в дальнейшем изложении будет обсуждаться неоднократно.
В сжатом виде позиция Ашкрафта может быть изложена так: первый трактат был написан в 1680–1681 гг., а второй – в 1681–1682 гг. Аргументируя свой вывод, Ашкрафт выступает с критикой аргументов Ласлета. В свою очередь, отвечая на критику Ашкрафта, Ласлет замечает, что, подвергая критике частности, Ашкрафт не видит главного: во-первых, в любом случае датировка сдвигается примерно на десять лет, в чем оба исследователя сходятся; во-вторых, остается в силе аргумент о «логическом предшествовании» второго трактата, не затрагиваемый критикой «частностей» [167] . Прежде чем перейти к более подробному анализу полемики о датировке и контекстах «Двух трактатов», посмотрим, что же было обнаружено Ласлетом при подготовке им критического издания, ставшего за прошедшие пятьдесят лет современной классикой и даже в каком-то смысле историографической догмой.
Ласлет предлагает следующую интерпретацию. Согласно его гипотезе, когда «Два трактата о правлении» были опубликованы в 1689 г., главной особенностью первого издания, как и всех последующих, стало то, что напечатано было не все произведение, а лишь его «остаток». Как объясняет сам Локк в предисловии к «Двум трактатам», значительная часть книги, а именно средняя часть, между «началом» и «концом», была утеряна; и по объему она была «значительнее», чем то, что осталось. Известно, что печатание книги в 1689 г. было приостановлено после того, как обнаружились многочисленные ошибки набора, но, возможно, это произошло именно из-за того, что типография потеряла часть рукописи. В те времена это случалось. Из этого, кстати, следует, что копии «Двух трактатов» не существовало, а печать производилась с единственного экземпляра рукописи.
В 1694 г. тираж первого издания, составлявший тысячу экземпляров, был распродан, и встал вопрос о втором издании. Эдвард Кларк передал издателям – братьям Черчиллям экземпляр первого издания, содержавший исправления, внесенные рукой Локка, общим числом около 150. Однако качество набора второго издания оказалось хуже первого, некоторые исправления не были учтены, в тексте было много пропусков. Тем не менее тираж, напечатанный в 1694 г., был тоже в конечном счете распродан. Третье издание состоялось в 1698 г., однако Локк и на этот раз не был удовлетворен. В один из экземпляров этого третьего издания им было внесено множество мелких грамматических и орфографических, а также смысловых исправлений. В дальнейшем поправки были, по-видимому, скопированы в экземпляр, взятый, по мнению Ласлета, из тиража второго издания. Вся история прижизненных изданий сопровождалась постоянными исправлениями, которые вносил в них Локк.
В сохранившемся экземпляре на нескольких первых страницах исправления были сделаны, по мнению Ласлета, рукой Локка, остальные – рукой Пьера Коста, за исключением немногих поправок, сделанных Локком далее по тексту (хотя в данном случае почерк Локка достоверно не атрибутируется). «Имеются указания, – пишет Ласлет, – что Кост копировал исправления с другого контрольного экземпляра книги» [168] . По неясной причине четвертое издание, появившееся в 1713 г., уже после смерти Локка, повторяло третье, но не содержало внесенных поправок.
Последовавшие новые издания и перепечатки привели к новым ошибкам и пропускам, пока в 1764 г. Томас Холлис не приобрел экземпляр Коста, по которому было осуществлено «новое» издание. Одна из книг напечатанного тогда тиража была передана кембриджскому Крайст-колледжу. Собственно говоря, именно этот экземпляр, названный Ласлетом «экземпляром Крайст-колледжа», и послужил основой для его ставшего классическим научно-критическо-го издания 1960 г.
В XIX в. издатели, осознавшие наличие нескольких разных изданий, но не разобравшись в их последовательности и истории исправлений (а понять это было совсем не просто, да и не входило в обязанности типографов), печатали тексты «Двух трактатов», в которых объединялись издания разных лет. Гипотетический контрольный экземпляр самого Локка до сих пор не найден, хотя, как подчеркивает Ласлет, именно он должен был бы стать основой для достоверного текста «Двух трактатов о правлении» [169] . Увы, сегодня мы имеем дело с одной из промежуточных версий. Последняя и, как полагают историки, серьезно переработанная Локком версия этого произведения пока не найдена. А она несомненно существовала. Можно даже предположить, что именно эту версию Локк намеревался все же опубликовать под своим именем, а не анонимно, как предыдущие издания «Двух трактатов о правлении».
Согласно гипотезе Ласлета, первоначально «Два трактата о правлении» представляли собой единое, цельное произведение, которое Локку на всем протяжении бурных 1680-х гг. пришлось прятать от властей и которое в его переписке с близкими друзьями получило условное наименование «De Morbo Gallico» («французская болезнь», «сифилис», т. е. абсолютизм, завезенный из Франции) [170] . Это единое, цельное произведение имело, по словам Ласлета, не два названия для каждой из частей, а одно общее название – «Рассуждение о светском правлении». Что же касается деления на «два» трактата, то это произошло уже после того, как были отпечатаны гранки. Ради сохранения хотя бы внешней логики была вставлена страница с новым титульным листом для второго трактата. В результате пришлось пожертвовать как минимум одной (последней) страницей первого трактата, и текст этого последнего так и дошел до наших дней оборванным на середине абзаца [171] .
Согласно Ласлету, оба трактата или, точнее, обе части этого единого произведения были направлены против Роберта Филмера, защищавшего в своем трактате «Патриарх, или Природная власть королей» [172] концепцию монарха как правителя, имеющего по праву наследования от Адама божественную санкцию отца нации. Главными задачами книги Локка, возможно писавшейся, как считает Ласлет, по заказу графа Шефтсбери, были доказательство несостоятельности концепции Филмера, поднятой в 1680 г. на щит противниками вигов – партией тори, а также защита позиции, занятой вигами по вопросу об «исключении» из линии престолонаследия брата Карла II – герцога Йоркского, будущего короля Якова II.
В 1689 г., т. е. примерно через десять лет после написания «Двух трактатов о правлении», которые в свое время так и не были опубликованы, Локк написал предисловие к этому сочинению, обращенное к только что занявшему английский трон Вильгельму III. По этой причине, с точки зрения Ласлета, его труд долгое время считался оправданием «славной революции» и доказательством законного права нового короля на английскую корону.
Однако, согласно гипотезе Ласлета, основная часть того, что впоследствии было названо «Вторым трактатом», была написана поздней осенью и зимой 1679–1680 гг., а в начале 1680 г., после появления в печати филмеровского «Патриарха…», Локк добавил часть, которая стала называться «Первым трактатом». На тот момент она была значительно больше по объему, чем опубликованный в 1689 г. «остаток». Летом 1681 г. «Второй трактат», как предполагал Ласлет, подвергся существенной ревизии после приобретения Локком книги Ричарда Гукера [173] , которую он обильно цитировал; тогда было добавлено 50 параграфов, главы XVI–XVIII и часть главы VIII; дальнейшие исправления (часть главы XVIII и последняя глава) были внесены в 1682 и 1683 гг., а затем в 1689 г., когда были добавлены главы I, IX и XV.
Таковы главные выводы, сделанные Ласлетом на основании отчасти смыслового, но в основном биобиблиографического анализа текста [174] .
Датировка Ласлета, вызвавшая настоящий фурор в сообществе историков и локковедов, подверглась критике со стороны Ричарда Ашкрафта, предложившего во многом альтернативную концепцию того, как создавались «Два трактата о правлении». По его убеждению, «Второй трактат», посвященный вопросу о революции, о праве общества и индивида на вооруженное сопротивление тирании, не мог быть написан в 1679 г., поскольку в то время главным вопросом политической повестки дня было «исключение» католика герцога Йоркского, брата Карла II, из линии престолонаследия. Именно в связи с этим возникло непримиримое противостояние между королем, а также роялистами-тори, опиравшимися на англиканское духовенство, с одной стороны, и вигами во главе с Шефтсбери – с другой. В тот период, считает Ашкрафт, Локком был написан не «второй», а именно «первый трактат», работа над которым была закончена или прервана в марте 1681 г., после роспуска Карлом II Оксфордского парламента.
В изложении Ашкрафта последнее событие, вместе с провалом билля об исключении в палате лордов в конце 1680 г., означало, с точки зрения вигов и Шефтсбери, что король перестал соблюдать законы и перешел грань, отделявшую конституционное правление от режима абсолютной власти. С точки зрения вигов, это означало также неминуемую победу «папства» в лице будущего короля, а ныне наследника престола Йорка, и в перспективе – реставрацию католицизма с последующей французской оккупацией. Легальные средства влияния на короля, которые применяли до этого виги, чтобы убедить его пойти на «исключение» Йорка из порядка престолонаследия (в том числе с помощью петиций, памфлетов и трактатов), потеряли смысл. Наступил новый этап, требовавший более радикальных методов. В это время, по мнению Ашкрафта, и был написан «Второй трактат о правлении», и процесс его создания мог продолжаться вплоть до бегства Локка в 1683 г. в Голландию и совпадал по времени с подготовкой заговора с целью убийства или похищения короля и его брата и всеобщего мятежа.
С точки зрения Ашкрафта, кардинальный поворот в политической стратегии вигов произошел в июне 1681 г., что нашло подтверждение в документе, найденном при аресте Шефтсбери 2 июля 1681 г. Это был призыв к созданию протестантской «Ассоциации» и сопротивлению рекатолизации Англии.
Супруга Карла II Екатерина Браганца оказалась бесплодной [175] , у Карла не было законных детей, поэтому ближайшим наследником трона становился Йорк. В середине 1673 г. стало известно о переходе Йорка в католицизм, а осенью о его втором (после смерти первой жены, протестантки и дочери графа Кларендона Анны Хайд) браке – с итальянской принцессой католичкой Марией Моденской.
По мнению Ашкрафта, практические шаги по спасению страны от «католического рабства» были предприняты Шефтсбери и его окружением спустя год после роспуска Оксфордского парламента, а именно после того, как произошла организованная правительством кампания по замене шерифов Лондона на ставленников Карла II. Несмотря на то что в июле 1681 г. Шефтсбери был помещен в Тауэр, он был освобожден в ноябре того же года, а еще через несколько месяцев обвинение против него было снято решением присяжных-вигов, не усмотревших в его действиях состава преступления. Но осенью 1682 г. Шефтсбери уже не мог рассчитывать на судебную систему и, предупрежденный о новом аресте, сначала скрывался в Англии, а затем бежал из страны и вскоре объявился в Нидерландах.
По логике короля, если Шефтсбери действительно замышлял убийство его самого и герцога Йорка, то бегство в Голландию указывало и на источник угрозы, которая должна была исходить от заинтересованного лица. Таким лицом была, по мнению Ашкрафта, Мария, старшая дочь Йорка и законная наследница престола [176] .
Таковы выводы Ричарда Ашкрафта.
По гипотезе Дэвида Вуттона, в целом согласившегося с доводами Ашкрафта, но предложившего собственную датировку, «Первый трактат» мог быть написан до марта 1681 г., хотя работа над ним, возможно, продолжалась вплоть до сентября 1681 г. Что касается «Второго трактата», то он мог быть написан в течение лета 1681 г., когда вопрос о революции обсуждался все еще в «интеллектуальной», а не практической плоскости. Непосредственным поводом для его написания стал выход в свет работы Джеймса
Тиррела «Патриарх – не монарх», напечатанной анонимно в мае 1681 г. [177] Собственно говоря, результаты сопоставления двух текстов – Тиррела и Локка – и являются главным доводом Вуттона в пользу такой датировки «Двух трактатов о правлении». Вуттон повторяет высказанные ранее выводы Дж. Гоуфа: «Аргументы Тиррела во многом сходны с аргументами Локка. Некоторые из них были заимствованы у Гроция или Пуфендорфа, но трудно поверить, что Локк и Тиррел продумывали их совершенно независимо друг от друга» [178] .
Речь у Вуттона идет даже не столько о датировке, сколько о содержании «Двух трактатов о правлении». По сути дела, Вуттон превращает вопрос о датировке в вопрос об авторстве и даже о плагиате. Для начала Вуттон цитирует Ашкрафта: «Параллелей между „Patriarcha non Monarcha“ Джеймса Тиррела и „Вторым трактатом слишком много… чтобы их здесь перечислять. Не только понятия „состояния природы“ или „великого закона природы“, по которому всякий человек должен делать все возможное для общего блага человечества, но также распад правительства, состояние войны, „молчаливое согласие“, частная собственность, возникающая из „труда и усердия“ индивида, пример индейцев, живущих в Америке, и многие другие характерные части локковской аргументации впервые появились в работе Тиррела» [179] .
Заметим, что после этих слов Ашкрафт в своей книге, не обсуждая характер «связи» между произведениями Локка и Тиррела, показывает, что понятия и аргументы, использованные Локком, имели широкое хождение в многочисленных памфлетах, печатавшихся в период «кризиса исключения», так что речь здесь не могла идти о каком-то прямом плагиате. По этой логике, и Тиррела, повторявшего ранее высказанные идеи, можно было бы обвинить в плагиате (например, идей Аристотеля).
Не поднимая вопроса о плагиате, Ашкрафт обращает внимание на совпадение формулировок Локка и Роберта Фергюсона, капеллана Шефтсбери и автора радикальных памфлетов [180] , а впоследствии сторонника свергнутого Якова II. В истории Фергюсон остался также под именем «Заговорщика» (The Plotter), а за его голову после раскрытия заговора в Рай-Хаусе английское правительство назначило награду. «Аргументы и фразеология Фергюсона, – пишет Ашкрафт, – необычайно близки Локковым» [181] . С точки зрения Ашкрафта, в революционной ситуации сочинение памфлетов, трактатов, прокламаций и т. п. политической литературы происходило постоянно и осуществлялось людьми, не слишком задумывавшимися об авторстве. В какой-то момент заговорщики начали обсуждать новую конституцию Англии, идеологом которой Ашкрафт называет Локка, а автором республиканца Джона Уайлдмана (по словам Мориса Ашли, «заговорщика равно против Карла I, Кромвеля, Карла II, Якова II и Вильгельма III» [182] ).
В отличие от Ашкрафта, стремившегося показать включенность Локка в революционную деятельность, Вуттон хочет показать вторичность Локковых идей. Проведя сопоставление двух произведений, Локка и Тиррела, Вуттон заключает: «Почти все принципы, которые мы считаем специфически локковскими, на самом деле заимствованы Локком у Тиррела» [183] . Впрочем, сама эта «адаптация», если пользоваться термином Вуттона, была совершена таким образом, что получилось нечто гораздо более радикальное, чем исходный текст Тиррела. В другом месте Вуттон называет «Два трактата о правлении» не адаптацией, а «радикальной реконструкцией». Спустя пятнадцать лет Дж. Рудолф, в целом соглашаясь с Вуттоном, сделала основанный на собственных аргументах вывод: «Не Джон Локк, а Джеймс Тиррел является теоретиком… вигов» [184] .
На взгляд Вуттона, вполне возможно, что после того, как Шефтсбери просмотрел написанные Локком «Два трактата о правлении», а может быть, и сделал замечания, повлекшие за собой «радикализацию», труд этот, публикация которого по каким-то неясным причинам задержалась, был положен в долгий ящик в буквальном смысле слова, поскольку именно в сундуке красного цвета, не раз упоминавшемся в переписке с друзьями (в частности, с Тиррелом), это произведение и пролежало сначала в доме Тиррела, а затем в доме Эдварда Кларка вплоть до возвращения Локка в Англию в начале 1689 г.
По словам Вуттона, Тиррел, служивший в 1704 г. посредником в отношениях между оксфордским библиотекарем Хадсоном и Локком, одним из первых узнал о содержании завещания и кодицилла, которые и выполнил в части, касавшейся передачи в Бодлеанскую библиотеку книг, авторство которых Локк ранее отрицал (в том числе «Двух трактатов о правлении»). Согласно Вуттону, Тиррел, разумеется, знал, как была написана эта книга, и даже оправдывал ее появление в печати «общим благом человечества». И все же Тиррела огорчало отсутствие ссылки на его «Patriarcha non Monarcha». Речь при этом могла идти даже о простом упоминании, а не о цитировании, поскольку «традиционно точные ссылки давались только на авторитеты, главным образом на античных авторов и Библию» [185] .
По мнению Дж. Милтона, тоже считающего, что «имеются несомненные параллели между „Patriarcha non Monarcha“ и „Вторым трактатом“, и принимая во внимание значительное количество контактов между Тиррелом и Локком в первой половине 1681 г. (а на самом деле и ранее), вряд ли можно предполагать, что Локк познакомился со взглядами Тиррела лишь после того, как приобрел экземпляр его книги» [186] .
Милтон ссылается при этом на Джона Маршалла [187] . Маловероятно, что Локк был способен написать «Два трактата» в течение трех летних месяцев, учитывая объем возложенных на него дополнительных задач, связанных с юридической защитой Шефтсбери в 1681 г. Еще одним аргументом служит тот факт, что летом 1681 г. Локк был занят написанием меморандума о принципах отбора большого жюри присяжных [188] , что должно было отнять немало времени, необходимого для работы над таким сложным и достаточно объемным произведением, как «Второй трактат», даже если идеи последнего лежали прямо перед ним на столе в виде только что выпущенного в свет трактата Тиррела.
Вторым претендентом на роль жертвы плагиата является в современном локковедении Алджернон Сидней, автор «Рассуждения о правлении». О возможности идейной связи Сиднея и Локка пишет Джонатан Скотт [189] . Потомок древней аристократической семьи, Сидней во время гражданских войн примкнул к парламентской армии и был ранен в сражении при Марстон-Муре. В 1646 г. он стал членом Долгого парламента, выступил против казни Карла I, заявив, что король не подлежит суду, и по этой причине вызвал недовольство Кромвеля. По-настоящему активным политиком Сидней стал в 1652 г., особенно отличившись во время англо-голландской войны против «полупапистов-голландцев», а также сыграл важную роль на переговорах, проложивших путь кромвелевскому объединению Англии и Шотландии. Разгон «Охвостья» в 1653 г. Сидней расценил как узурпацию власти, назвав протекторат «монархией в маскарадном костюме».
В 1660 г. Сидней приветствовал Реставрацию, но после предпринятой новой властью конфессиональной и антиреспубликанской чистки изменил свое отношение к Карлу II и обвинил новый режим в коррупции и репрессиях. Переехав в Италию, он жил сначала в Риме, а затем в провинции. В 1664 г., прибыв в Нидерланды, Сидней призвал Яна де Витта использовать английских беженцев для вторжения в Англию и мятежа. Эта идея не нашла понимания у голландцев, и по совету друзей Сидней обратился к французам, предложив Людовику XIV свои услуги в качестве командира полка, составленного из английских беженцев, для захвата власти в Англии. Однако эта идея не встретила понимания и у Людовика, который посчитал ее слишком дорогостоящей: Сидней просил 100 тысяч экю, а король не решался дать больше 20 тысяч. В 1667–1677 гг. Сидней жил во Франции, в Некаре, где стал влиятельной фигурой среди французских гугенотов.
Когда в 1677 г. он прибыл в Англию, его арестовали и посадили в тюрьму на полгода как злостного должника. Позже Сидней близко сошелся с Уильямом Пенном, обсуждал с ним конституцию Пенсильвании, полученную в 1681 г. по патенту от Карла II.
В 1683 г. Сидней был арестован по подозрению в государственной измене: заговоре с целью убийства короля и организации мятежа. В ходе суда над Сиднеем стороной обвинения были предъявлены бумаги, найденные в его кабинете во время ареста в июне 1683 г. Это были фрагменты или наброски рукописи «Рассуждения о правлении».
Выступая в суде, Сидней заявил, что его труд касается «общих принципов», а не текущих событий, и является плодом личных раздумий, записанных «давным-давно», «возможно, двадцать или тридцать лет назад» [190] . Тем не менее бумаги были приобщены к делу и фигурировали в суде вместо показаний второго свидетеля (!), по закону необходимого для вынесения обвинительного приговора. Первым свидетелем стал «заговорщик», а на самом деле, как выяснилось впоследствии, информатор правительства лорд Говард Эскрикский. Несмотря на свой статус и услуги, которые он оказывал правительству, лорд был настолько напуган происходящим, что, когда его, как и остальных «заговорщиков», пришли арестовывать, спрятался в камине. Этот факт был использован в качестве еще одного «доказательства» заговора.
По мнению Джонатана Скотта, «Рассуждения о правлении» Сиднея и «Два трактата о правлении» Локка, «написанные в одном и том же месте, в одно и то же время, будучи ответом на идеи одного и того же автора и одни и те же события… являются единственными работами, имеющими одни и те же полемические и практические интенции: опровержение „Патриарха“ сэра Роберта Филмера и оправдание восстания» [191] . Скотт далее отмечает сходство работ Сиднея и Локка: их похожие структуру и объем (если следовать оценке самого Локка, писавшего в своем предисловии к «Двум трактатам» о пропаже «середины», равной по объему всему остальному) и даже одинаковые названия (в предисловии Локка к «Двум трактатам о правлении» отмечается: «перед тобою здесь начало и конец «Рассуждения о правлении» [192] ), не говоря уже о многочисленных более или менее идентичных деталях содержания.
Разумеется, были и различия. Главное из них касалось общего отношения к власти и государству. Для Сиднея «объявление войны» со стороны власти означало немедленное начало ответных военных действий. По сути дела, Сидней говорил следующее: народ не просто имеет право, но обязан не подчиниться дурным законам и свергнуть тирана; если представится возможность, тиран должен быть отдан под суд, но если сделать это невозможно, то необходимо применить «внесудебные» методы. Для Локка же объявление властью «войны» означало, до какого-то момента, продолжение политической борьбы; он не допускал разрушительных для государства беспорядков, если это не вызвано чрезвычайной необходимостью, диктуемой опасностью для жизни граждан или самой нации.
И все же иногда это различие трудноуловимо: в параграфе 155 «Второго трактата о правлении» содержится не менее «опасный», хотя и несколько иной тезис: «Лучшим лекарством от произвола является противодействие силе – силой же. Применение силы, не имея на то права, всегда ставит того, кто ее использует, в состояние войны , превращая его в агрессора, и заставляет поступать с ним соответствующим образом» [193] . Локк говорит здесь о том, что государю надо, вообще-то, сильно постараться, чтобы довести дело до этого плачевного состояния войны с народом [194] , но он не призывает к применению силы. Он считает, что существует масса способов не допустить этой войны. И поэтому главное, о чем должна заботиться власть, – это достижение согласия во всем обществе и предупреждение насилия. Для этого власть не должна преступать закон [195] , а государь должен пользоваться своей «прерогативой» только в целях общественного блага.
Быть может, лучше всего различие позиций Сиднея и Локка видно в главе XIV «Второго трактата» – «О прерогативе». «В некоторых случаях, – пишет Локк, – сами законы должны уступать место исполнительной власти» [196] . Речь, таким образом, идет о соблюдении властью законов и о границах и мерах прерогативы, выхода за пределы закона, правом на которое обладает правитель.
С точки зрения Сиднея, «прошения, советы и увещевания», хотя и должны применяться там, где это возможно, безнадежны в случае «магистрата, презирающего закон». Англичане, несущие огромную ответственность как перед «славными предками», так и перед «потомками», должны исполнить свою роль и сделать это «вовремя», писал Сидней, ибо, как показывает история, перейдя определенную грань, разложение становится неизлечимым. «Что касается народа, послушно покоряющегося гнету, то у него точно нет никаких шансов выжить» [197] .
Сидней был в общем мнении республиканцем, однако на самом деле исповедовал концепцию «смешанной монархии» (власть трех сословий – монархии, аристократии и демократии), отвергая как чистую демократию, так и чистую монархию. Его идеал – республика с элементами монархии, наподобие института римских консулов или венецианских дожей, искусно осуществляющая функции исполнительной власти.
Подробный анализ сходства и различия двух трактатов, Локка и Сиднея, – важная задача истории политической мысли, решение которой еще предстоит. Сейчас же зададимся вопросом, который ставил Гоуф: а были ли политические идеи самих Тиррела и Сиднея их собственным изобретением, не заимствованы ли они, в свою очередь, у третьих авторов?
Как признает Вуттон, демонстрируя сходство идей Локка и Тиррела, «некоторые» аргументы Тиррела не вполне оригинальны. Тиррел, пишет он, был «в большом долгу у Пуфендорфа в том, что касается его теории природной свободы, часть теории сопротивления была взята у Хантона» [198] .
В своем труде Филипп Хантон доказывал, что английская монархия носит ограниченный, а не абсолютный характер, основана на договоре и согласии подданных, а три сословия королевства – духовные лорды, светские лорды и члены палаты общин – имеют право на сопротивление королю в том случае, если тот скатывается к тирании. Теорией природного права на наказание, по словам Вуттона, «Тиррел был обязан Гроцию» [199] .
Гуго Гроций и Самуэль Пуфендорф, если судить по каталогу библиотеки Локка, были его любимыми авторами. Столь же любимы они были и Сиднеем, который, как нетрудно догадаться, почитал также Никколо Макиавелли. В то же время сам Гроций и его ученик и впоследствии критик, сын лютеранского пастора Самуэль Пуфендорф в трактатах «О законе природы и наций» («De jure naturae et gentium», 1672) и «Об обязанностях человека и гражданина согласно природному закону» («De officio hominis et civis juxta legem naturalem», 1673) в свою очередь опирались на традицию «природного закона» (часто называемого также традицией «естественного права»), получившую дополнительный импульс к развитию в XVI в. в ходе религиозных войн во Франции. Сама традиция восходила к схоластике, в частности к Аквинату. А первоисточником служил, разумеется, Аристотель. Следует также заметить, что сочинения Гуго Гроция отнюдь не были какой-то запрещенной литературой; более того, их изучение входило в программы и Кембриджского, и Оксфордского университетов, а сам он почитался как крупнейший авторитет в области юриспруденции и библеистики.
В основе теории «природного закона» лежало представление об иерархии законов, принадлежавшее Фоме и развитое неотомистами второй половины XVI в., такими, например, как Франсиско Суарес. Квентин Скиннер описывает неотомистскую иерархию законов следующим образом: «Первым идет lex aeterna, по которому действует сам Бог. Далее lex divina, который Бог открывает непосредственно человеку в Писании и на котором основана церковь. Далее – закон природы, или lex naturalis (иногда называемый ius nat-urale), который Бог «внедряет» в людей, чтобы они были способны понимать его замыслы и намерения в отношении мира. И, наконец, позитивный человеческий закон [действующее право. – А. #.], обозначаемый по-разному – как lex humana, lex civilis или ius positivum, который люди сами себе предписывают и сами устанавливают, чтобы осуществлять правление государствами, которые они создают» [200] .
Традиция обсуждения «природного закона» была, в частности, продолжена в Нидерландах, а затем в Англии. Локк и Тиррел, «сочиняя» свои трактаты, имели все необходимое для своих построений, так сказать, готовый идейный материал, и прежде всего опирались на Гуго Гроция и его труд «О законе войны и мира» («De jure belli ас pads», 1625), главной темой которого была «праведная» война. Согласно Гроцию, по «закону природы», война – долг всякого христианского солдата – должна вестись против тех, кого невозможно обуздать с помощью обычного закона. Гроций имел в виду войну между нациями, но его аргументы были перенесены на внутреннюю политику и использованы в борьбе против стремления превратить английскую монархию из ограниченной в абсолютную. Посмотрим, как это понятие использовал Локк.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.