Глава V ФИЛИППИНЫ В СОСТАВЕ ИСПАНСКОЙ ИМПЕРИИ (XVII–XVIII вв.)
Глава V
ФИЛИППИНЫ В СОСТАВЕ ИСПАНСКОЙ ИМПЕРИИ (XVII–XVIII вв.)
ОСОБЕННОСТИ ИСПАНСКОЙ КОЛОНИАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ
В XVII–XVIII вв. Испания утратила былое морское и колониальное могущество и превратилась во второстепенную европейскую державу. В то время как передовые страны Западной Европы вступили на путь капиталистического развития, в Испании продолжала господствовать феодально-абсолютистская монархия, которую Маркс сравнивал с наиболее реакционными «азиатскими формами правления». Испанская колониальная политика основывалась на устарелых средневековых методах эксплуатации. Удаленные от основных центров Испанской империи, Филиппины были самым отсталым и бедным периферийным владением Испании, отданным на разграбление горстке чиновников и монахов.
Удаленность Филиппин от метрополии и остальных частей империи создавала особо благоприятные условия для произвола колониальных властей. Бюрократический централизм, на основе которого строилась система административного управления в колониях, сочетался здесь с бесконтрольной, по существу, властью колониальных чиновников над филиппинским населением.
С точки зрения служебной карьеры назначение в далекую азиатскую колонию расценивалось испанцами весьма низко. Испанские чиновники и военные приезжали на острова на небольшие сроки (не превышавшие в среднем пяти-шести лет), стараясь использовать свое пребывание в колонии главным образом для личного обогащения. Любая административная должность, начиная с поста генерал-губернатора, служила источником огромных доходов, добывавшихся всевозможными незаконными способами (участие в спекулятивных коммерческих сделках, ростовщических операциях, взяточничество, вымогательства и пр.). Попытки мадридских властей как-то ограничить злоупотребления колониальной администрации с помощью ревизий из метрополии, расследований деятельности генерал-губернаторов, их частых замен не могли исправить существующего положения. Коррупция в среде колониальных чиновников была лишь одним из проявлений пороков общей системы испанского колониализма.
Колонизация Филиппин Испанией на первых порах ускорила утверждение на островах исторически более прогрессивного общественного строя — феодализма. Однако чем дальше, тем больше испанский колониализм превращался в тормоз развития производительных сил, способствовал экономическому застою в колонии. На филиппинской экономике пагубно отражалась политика экономической изоляции колониальных владений, проводившаяся Испанией в XVII–XVIII вв. Теснимая передовыми капиталистическими странами, испанская монархия с помощью искусственного ограничения торговых связей колоний (с метрополией и между самими колониями) пыталась удержать монопольные позиции в своих владениях. До 80-х годов XVIII в. между Филиппинами и Испанией были запрещены прямые торговые отношения. Торговля с американскими колониями ограничивалась отправкой из Манилы в мексиканский порт Акапулько ежегодно двух галионов с грузами азиатских товаров. Манильский порт был закрыт для иностранных торговцев, за исключением китайских, снабжавших испанцев восточными товарами для загрузки галионов. По королевскому указу 1605 г. — первому из серии законов XVII–XVIII вв., регламентировавших галионную торговлю, — объем грузов, отправляемых в Мексику, не должен был превышать 300 т, а их стоимость — 250 тыс. песо. Соответственно стоимость ввоза из Мексики должна была быть не более 500 тыс. песо. В состав товаров, разрешенных для вывоза в Акапулько, были включены китайские шелковые и индийские хлопчатобумажные ткани, ювелирные изделия китайской и индийской работы, пряности и китайский фарфор.
Галионная торговля служила одним из основных источников обогащения колонизаторов. По существовавшим законам, определенный процент (в XVII — начале XVIII в. — 17 %) от стоимости реализованных в Мексике товаров поступал в королевскую казну (так называемая королевская пошлина). Остальные доходы шли генерал-губернатору, чиновникам, монахам и коммерсантам, пользовавшимся официальным правом загрузки галионов. Однако наибольшие прибыли приносила реализация товаров, отправлявшихся в Мексику контрабандным путем, в обход ограничений и регламентации. Объем и стоимость грузов манильских галионов намного превышали установленные нормы. Объем их, как правило, был не менее 1000 т, а ввоз серебра из Мексики исчислялся суммами в 3–4 млн. песо.
В XVII в. галионная торговля процветала. Она была несколько омрачена лишь в период испано-голландских конфликтов, когда блокада Манильского порта мешала отправке галионов, а голландские каперы перехватывали китайские джонки на пути к Маниле. Но уже в начале XVIII в. стали обнаруживаться явные признаки кризиса, связанные с общим упадком испанской колониальной империи. Капиталистические страны Европы усилили натиск на американские владения Испании. Наплыв дешевых товаров из Европы ударил по галионной торговле. Возможности реализации в Мексике азиатских товаров стали сокращаться. Галионы постоянно возвращались из Акапулько с грузами нераспроданных китайских и индийских тканей, не находивших сбыта из-за конкуренции с дешевой английской текстильной продукцией.
Искусственная экономическая изоляция Филиппин способствовала консервации отсталых методов колониальной эксплуатации. Испанские колонизаторы не проявляли заинтересованности в развитии колониальной экономики, освоении естественных ресурсов архипелага. Примечательно, что товары местного происхождения составляли ничтожную часть грузов, отправлявшихся на галионах. В отличие от колоний Англии и Голландии на Филиппинах не развивалось производство колониальных экспортных культур, которые пользовались спросом на европейских и американских рынках.
Основой колониальной экономики было сельское хозяйство, его главной отраслью — рисоводство. Филиппинские крестьяне выращивали рис старыми, унаследованными от предков способами. Наиболее высокие урожаи этой культуры собирались в «рисовых» провинциях Центрального Лусона — Булакане, Пампанге, Нуэва-Эсихе, снабжавших рисом Манилу и северные районы Лусона. На Висайях центром рисоводства был о-в Панай, уступавший по производству риса лишь Центральному Лусону. Сохранялись традиционные отрасли хозяйства — рыболовство, морские промыслы, огородничество, разведение птицы и свиней.
Испанские монахи ввезли на архипелаг из американских колоний некоторые культуры, до того неизвестные филиппинцам, впоследствии получившие там значительное распространение (кукуруза, помидоры, какао, гуава, папайя). Монахи пытались развить на Филиппинах мясо-молочное животноводство. Первые скотоводческие фермы (ранчерии) появились в поместьях иезуитов. Однако мясо-молочное животноводство так и не получило на архипелаге значительного развития.
В первой половине XVII в. окончательно сложилась система землевладения. Основным типом феодального владения была асьенда (поместье). Ордена образовывали слой наиболее крупных коллективных феодальных землевладельцев. Первоначально основным источником формирования орденского землевладения служили королевские пожалования. Короли передавали орденам обширные территории с правом наследования и отчуждения на условии ежегодной уплаты так называемой наследственной десятины в денежной или натуральной форме в пользу короны как верховного собственника земли. Со временем уплата десятины приобрела номинальный характер, и уже к середине XVII в. земли, пожалованные орденам, превратились фактически в их собственность. В XVII–XVIII вв. орденское землевладение росло за счет скупки пустующих угодий из разряда коронных, приобретения земли с помощью ростовщических операций, захвата крестьянских участков.
Категория помещиков-испанцев была крайне малочисленной. Среди асендеро-испанцев выделялись генерал-губернаторы, владевшие обширными и богатыми земельными угодьями в окрестностях Манилы.
В XVII–XVIII вв. довольно интенсивно шел процесс формирования слоя помещиков-филиппинцев из представителей местной имущей верхушки (принсипалия), которые, подобно монахам, расширяли свои земельные владения главным образом за счет крестьянских земель и скупки невозделанных участков.
Широкое распространение на Филиппинах получило также мелкое частное крестьянское землевладение. Объяснялось это наличием обширных территорий свободных земель, формально относившихся к разряду коронных. Сравнительно малочисленное население колонии было не в состоянии возделывать все пригодные для обработки земли. Крестьянин мог превратить в свое владение любой невозделанный участок и сохранял право владения, пока он или его наследники обрабатывали эту землю. Если участок в течение трех лет оставался невозделанным, то крестьянин терял на него право и земля снова переходила в разряд коронной.
Накануне испанского завоевания феодальные методы эксплуатации получили распространение лишь в наиболее развитых центрах Лусона и Висайев. С приходом испанцев они утвердились на всей территории страны. В XVII–XVIII вв. основной формой эксплуатации в орденских поместьях и асьендах испанских и местных помещиков была издольщина. Размеры арендной платы (в виде определенной доли урожая с арендуемого участка), вносимой помещику — собственнику земли, зависели от обеспеченности крестьян-арендаторов средствами производства (рабочий скот, сельскохозяйственный инвентарь, посевной материал и т. п.). Со второй половины XVIII в. господствующим типом издольной аренды на Лусоне стала «ка-самахан» (касама по-тагальски — издольщик), при которой крестьянин-арендатор отдавал помещику от двух пятых до половины урожая. Подобного же типа арендные отношения получили развитие и на Висайях, где издольная аренда на местных языках называлась «акса».
Издольная аренда сопровождалась закабалением арендаторов. Обыкновенно крестьяне брали в долг у помещика посевной рис в счет будущего урожая на условии уплаты высокого, ростовщического процента. После того как крестьянин возвращал долг и отдавал помещику определенную долю урожая в качестве арендной платы, оставшегося для потребления риса не хватало до следующего урожая. Крестьяне были вынуждены прибегать к новым займам, оказываясь в результате в наследственной долговой кабале у помещиков.
Феодальная эксплуатация основной массы филиппинских крестьян — мелких землевладельцев осуществлялась в форме государственных барщинных отработок. Сорок дней в году крестьяне должны были участвовать в работах, требовавших большой затраты рабочей силы, — в сооружении государственных зданий, церквей, военных укреплений, вырубке леса, ремонте и строительстве дорог и мостов и т. п. Отработочные повинности были особенно обременительны из-за злоупотреблений администрации (превышение сроков барщинных повинностей, установленных законом, использование крестьянского труда представителями властей для своих личных нужд и т. д.).
Местное население, за исключением узкого имущего слоя, обязано было платить ряд налогов в пользу короны и церкви. Основу налогообложения составлял единый подушный налог — трибуто (введенный в 1581 г. и отмененный только в 1884 г.), которым облагались все мужчины и женщины с 16 до 60 лет. Подсчет от сбора подушного налога производился по барангаям, обязанным предоставлять в качестве трибуто определенную денежную сумму или эквивалентное количество продуктов. Непосредственно за сбор трибуто отвечали старосты барангаев, назначавшиеся из местной деревенской верхушки. Они передавали полученные поступления алькальдам, которые отправляли их в казну. Налог уплачивался ежегодно в три срока. Размер трибуто в XVII–XVIII вв. составлял 10 реалов (1 песо) для филиппинцев и 20 реалов для китайцев. Сама по себе эта сумма была небольшой, но со сбором трибуто были связаны многочисленные злоупотребления администрации, превратившие его в одну из самых тяжелых повинностей.
По системе подушного обложения собирались два других налога — комунидад, поступления от которого шли на создание общественных фондов в пуэбло (в действительности расхищавшиеся чиновниками), и санкторум, взимавшийся в пользу церкви. Кроме этих трех основных налогов существовали десятки разнообразных поборов, нередко произвольно вводившихся местными властями.
Филиппинские народные массы страдали и от эксплуатации ростовщиков. Ростовщическими операциями занимались чиновники колониального аппарата (начиная с генерал-губернаторов и алькальдов, действовавших через посредников-китайцев), монахи, китайские торговцы и представители местной принсипалии. Главными жертвами ростовщической эксплуатации были филиппинские крестьяне. Чаще всего ссужался рис. Крестьяне, как правило, были не в состоянии выплачивать долги в установленные сроки, теряя имущество, дом, землю. Ростовщические операции, при которых за долги у крестьян отбирались земельные участки, служили одним из источников роста орденского и местного помещичьего землевладения. Это явление получило особенно широкое распространение в годы испано-голландских конфликтов, когда система принудительных натуральных поставок (бандала) жестоко ударила по крестьянским хозяйствам. Существовала практика купли-продажи крестьян, попавших в кабалу к помещикам-ростовщикам и оказавшихся в положении долговых рабов, которая была запрещена в 1692 г. королевским указом. Однако различные формы долговой зависимости сохранялись и в последующие периоды испанского колониального режима.
При господстве феодальных методов эксплуатации колониальное хозяйство сохраняло натуральный характер. В сельской местности преобладало домашнее деревенское ремесленное производство (ткачество, гончарное, плотничье дело и т. д.), удовлетворявшее хозяйственные нужды населения пуэбло и барангаев. До XIX в. филиппинские города представляли собой военно-административные и религиозные центры. Крупнейшим из них была Манила. Столица служила резиденцией колониального правительства, архиепископа, руководства орденов и военных властей. Торговля и городское ремесленное производство находились в руках китайских иммигрантов, обслуживавших испанских колонизаторов. Небольшие китайские общины существовали также в портовых городах Висайев (на о-вах Себу и Панай). Китайские торговцы проникали и во внутренние районы архипелага, доставляя товары местному населению. Помимо ремесла и розничной торговли китайцы занимались посредническими сделками, связанными с галионной торговлей и ростовщичеством. Время от времени власти принимали законы, направленные к ограничению деятельности китайского торгового капитала и сокращению китайской иммиграции. Китайцы облагались подушным налогом, вдвое превышающим размеры трибуто, уплачиваемого филиппинцами. Существовал и ряд специальных налогов, которые собирались с китайского населения. Испанские колонизаторы способствовали распространению антикитайских настроений среди филиппинцев, провоцировали китайские погромы. Антикитайская политика властей вызывала протесты со стороны китайцев, выливавшиеся в вооруженные бунты, которые жестоко подавлялись колонизаторами.
В XVII в. произошло два крупных восстания китайского населения — в 1639 и 1662 гг. Восстание 1639 г. было вызвано мероприятием генерал-губернатора Коркуэры, который переселил 300 китайских торговцев в Каламбу (современная провинция Рисаль), принудив их обрабатывать пустующие земли. Незнакомые с земледельческим трудом, китайцы оказались в тяжелом положении. В знак протеста они ушли из Каламбы, двигаясь в Манилу, где в китайских кварталах начались волнения. Коркуэра приказал войскам уничтожить всех взбунтовавшихся китайцев — и тех, что шли в Манилу, и жителей Париана. Оставшиеся в живых (около 6 тыс.) бежали из Манилы и некоторое время вели борьбу в окрестностях столицы, пока не были разбиты испанцами. Всего испанские колонизаторы уничтожили при подавлении этого восстания более 20 тыс. китайцев. Восстание среди населения Париана в 1662 г. вспыхнуло в то время, когда на Манилу готовился совершить нападение предводитель китайских пиратов Ко-синг, захвативший голландский форт на Тайване. Манильские власти, охваченные паникой и опасаясь соглашения между Ко-сингом и местными китайцами, решили выслать в Китай всех жителей Париана. Однако китайцы отказались выполнить приказ испанского генерал-губернатора и убили нескольких чиновников и офицеров, которые должны были руководить выселением. Испанцы обстреляли китайские кварталы из пушек. Довольно большой группе китайцев удалось уплыть на рыбачьих лодках к Тайваню. Около 2 тыс. китайцев бежали в Пампангу, где были истреблены отрядом солдат, набранных испанцами из местных жителей. Этот же отряд под командованием сержанта-филиппинца Лаксамана уничтожил остатки восставших, которые пытались продолжать борьбу в Маниле.
После каждой вспышки погромов и массовых избиений испанские власти ослабляли давление на китайцев, и они быстро восстанавливали утраченные позиции.
Во второй половине XVIII в. впервые появились тенденции к обновлению средневековых методов колониальной эксплуатации. Изменения в испанской колониальной политике диктовались развитием капиталистических отношений в самой Испании, потребностью в увеличении прибылей, извлекаемых из колоний. Известную роль играли международные факторы. Поражение Испании в Семилетней войне обнаружило ее военную и экономическую слабость, незащищенность колониальных владений от внешней агрессии. Преобразования на Филиппинах (конец 60-х — 80-е годы XVIII в.) были частью программы реформ, проводившихся в метрополии и колониях в период просвещенного абсолютизма Карла III (1759–1788). В экономическом отношении Филиппины были убыточной колонией, получавшей с конца XVI в. ежегодную денежную субсидию (ситуадо) из Мексики, которая покрывала дефицит в колониальном бюджете. В XVII в. сумма субсидии частично компенсировалась «королевской пошлиной». В XVIII в. в связи с упадком галионной торговли размеры ситуадо стали намного превышать суммы поступлений в казну от сбора «королевской пошлины» (в середине XVIII в. ситуадо составляло 250 тыс. песо). В результате экономических реформ Филиппины должны были отказаться от мексиканской субсидии, превратиться в колонию, приносящую доход короне.
Основные экономические мероприятия проводились в период правления генерал-губернатора Баско-и-Варгаса (1778–1787), одного из приверженцев реформаторской политики Карла III. В соответствии с «Общим экономическим планом», разработанным Баско в 1779 г., были сделаны первые шаги по развитию на Филиппинах производства экспортных культур — сахарного тростника, табака, индиго, пряностей, хлопчатника, какао, кофе, по созданию текстильной и табачной промышленности, по разработке минеральных ресурсов.
В 1782 г. была введена правительственная табачная монополия. Производство табака, культивирование которого было распространено повсюду на архипелаге, ограничивалось определенными районами (несколько «табачных» провинций Центрального и Северного Лусона), где крестьян обязали выращивать только эту культуру. В остальных районах выращивание табака было запрещено. В «табачных» провинциях крестьяне сдавали весь собранный урожай по заниженным ценам государству. Частная табачная торговля находилась под полным запретом. Население могло покупать табак только в специальных государственных лавках. Установление монополии сопровождалось ухудшением положения народных масс. На крестьянских полях в «табачных» провинциях табак вытеснил рис. Получая гроши за сдачу табачных листьев, крестьяне обрекались на нищенское существование. Тяжелым было положение крестьян и в тех районах, где запрещалось выращивание табака. Введение монополии привело к разорению многих крестьянских хозяйств, до этого занятых его производством. Кроме того, высокие цены на табак в государственных лавках подрывали бюджет крестьянских семей.
В 1785 г. по образцу европейских Ост-Индских компаний была учреждена Королевская филиппинская компания. Ей предоставлялась абсолютная монополия на испано-филиппинскую торговлю и торговые операции с азиатскими странами. С учреждением компании окончательно устанавливались прямые связи между Филиппинами и Испанией[16]. Судам компании разрешалось плавание на архипелаг как западным, так и более удобным восточным путем. Манильский порт был открыт для свободного вывоза с Филиппин испанских и американских товаров, доставлявшихся на судах компании. Ввоз европейских (не испанских) товаров оставался под строгим запретом. Компания получила право свободной торговли в азиатских странах и с этой целью могла вывозить на азиатские рынки мексиканское серебро и товары из Испании и латиноамериканских владений. Азиатские товары, ввозимые компанией в Испанию, освобождались от импортных пошлин.
Азиатская торговля не приносила тех прибылей, на которые рассчитывали создатели Королевской компании. С первых шагов деятельности ее положение оказалось далеким от процветания. Главные причины неудач заключались в том, что она возникла в то время, когда старые монопольные Ост-Индские компании изживали себя, уступая место свободному торгово-промышленному капиталу. В результате испанская монархия не смогла ни увеличить значительно колониальные доходы, ни оградить свои владения от торговой экспансии более развитых стран. Деятельность компании способствовала в известной степени экономическому развитию Филиппин (в 80—90-е годы XVIII в. увеличились производство сахарного тростника и вывоз сахара, табака, кофе и других экспортных товаров), росту торговли с соседними азиатскими странами (Китаем, Индией, Индонезией). В 1789 г. Манильский порт был впервые открыт для свободной торговли. Купцам из Европы и США разрешалось ввозить азиатские товары и вывозить с Филиппин местные продукты, а также товары из Испании и Латинской Америки, доставленные на судах Королевской компании. В 1792 г. Манильский порт был вновь закрыт, но испанцы уже были не в состоянии остановить торговую экспансию европейских стран и США на Филиппины.
КАТОЛИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ В СИСТЕМЕ ИСПАНСКОЙ КОЛОНИАЛЬНОЙ ЭКСПЛУАТАЦИИ
В Испании филиппинскую колонию называли бастионом католической религии на Востоке. Действительно, нигде в Азии католическая церковь не достигла такого могущества и такого влияния, какими она пользовалась на Филиппинах. В системе колониальной эксплуатации, установленной испанцами, католическая церковь играла важнейшую роль. В XVII–XVIII вв., объединенные в религиозные ордена, испанские монахи представляли на Филиппинах главный отряд церковников. При общем незначительном числе испанцев (связанных с административным и военным аппаратом) на архипелаге монахи образовывали наиболее многочисленную и стабильную прослойку. В среднем в XVII–XVIII вв. они составляли более двух третей проживавших на островах испанцев. Испанцы, представлявшие светскую администрацию, были сконцентрированы в Маниле и провинциальных центрах, монахи же расселились по всей стране, проникли в отдаленные районы архипелага, олицетворяя в глазах местного населения колониальную власть.
Влияние и власть орденов были тесно связаны с их господствующим положением в экономической жизни страны как крупнейших коллективных феодальных землевладельцев. В орденских поместьях процветали самые тяжелые формы кабальной издольщины.
Расходы по содержанию церковного аппарата и выплате стипендий духовным лицам (представителям и белого, и черного духовенства) несла колониальная администрация. На эти нужды шла четвертая часть государственных налоговых поступлений. Строительные работы по сооружению церковных зданий и домов священников целиком включались в государственные барщинные отработки. Церковь способствовала укреплению системы государственной феодально-крепостнической эксплуатации. Монахи были инициаторами введения в стране в годы испано-голландских конфликтов дополнительной барщинной повинности (поло) и принудительных натуральных поставок (бандала). Они разъясняли причину усиления колониальной эксплуатации благочестивыми целями — необходимостью защиты католиков от протестантов-голландцев и сохранения Филиппин как оплота католической религии в Азии.
Монашеские ордена захватили преобладающие позиции в галионной торговле, оттеснив на второй план представителей колониального аппарата и малочисленного, слабого испанского купечества. Преуспевали монахи и во внутренней торговле. Большинство из них занималось перепродажей в Маниле и провинциальных центрах местных продуктов, которые они получали в качестве натуральной ренты или скупали за бесценок у крестьян. Предметами спекуляции обыкновенно служили рис, другие сельскохозяйственные продукты, воск, ткани, производившиеся кустарным способом в хозяйствах крестьян.
Одним из основных источников власти и доходов орденов были церковные приходы. По установившейся практике, которая сложилась сначала в американских владениях, а затем распространилась в азиатской колонии, функции приходских священников исполняли монахи-миссионеры. При малочисленности-белого духовенства управление приходами было монополизировано орденами. В середине XVII в. на Филиппинах насчитывалось 252 прихода с числом прихожан-филиппинцев около-500 тыс., спустя столетие — 500 приходов с населением 706 тыс. Соответственно с территориальным разделом архипелага между орденами, произведенным в конце XVI в., самые богатые приходы сосредоточились в руках августинцев и францисканцев. В результате ожесточенной борьбы доминиканцы сумели в середине XVIII в. сравнять свои позиции с орденом францисканцев (и те, и другие управляли в тот период приходами с числом прихожан около 100 тыс.), уступая лишь августинцам (число прихожан у августинцев составляло примерно 400 тыс.). В свою очередь, иезуиты и реколеты, получившие менее богатые территории, вели борьбу и друг с другом, и с представителями первых трех орденских организаций.
Жестокая конкуренция внутри регулярного духовенства была связана с теми материальными выгодами, которые приносило управление приходами. Жалованье (или стипендия) приходского священника зависело от числа прихожан. Оно складывалось из ежегодных отчислений в 2 реала из суммы трибу-то, уплачиваемого одним лицом, или 1 песо с семьи (в среднем из 5 человек). В крупных приходах насчитывалось от двух до пяти тысяч семей, следовательно, жалованье приходских священников составляло 2–5 тыс. песо в год. Доходы священников не ограничивались официально установленной стипендией.
Весьма широко использовался труд крестьян в форме разнообразных отработочных повинностей. За отправление религиозных обрядов (крестины, свадьбы, похороны) взималась непомерно высокая плата. Так, в зависимости от общих доходов семьи родственники умершего были обязаны платить за похороны от 50 до 500 песо. За обряд венчания приходские священники брали не менее 20–25 песо. Несмотря на то что поборы, связанные с исполнением религиозных функций, были незаконными, к ним прибегали все религиозные ордена. Были десятки других способов наживы. Монахи самочинно устанавливали налоги, всякого рода подношения в свою пользу, наживались на продаже индульгенций, организации паломничества к «святым» местам, проведении религиозных празднеств (фиест) и т. д.
Несмотря на сохранившуюся территориальную разобщенность сельского населения, удаленность многих барангаев и ситио от центра приходов (кабесеры), приходские священники с помощью различных мер старались держать под своим контролем всю массу прихожан. К числу таких мер принадлежали система церковного управления «кабесера-висита» и сформировавшийся в XVII в. институт фискалов — своего рода церковных старост и осведомителей, назначавшихся приходским священником из числа лиц, которые принадлежали к местной деревенской верхушке. Фискалы были обязаны информировать священника о всех деревенских событиях и следить за строгим выполнением крестьянами религиозных обрядов и феодальных повинностей в пользу церкви. Фактически вся жизнь населения пуэбло и баррио проходила под наблюдением монахов. Приходские священники вмешивались в деятельность светских окружных и провинциальных властей. Они контролировали выборы муниципальных чиновников, влияли на разбирательство судебных дел, следили за составлением налоговых списков старостами барангаев. С мнениями и советами монахов приходилось считаться алькальдам — любое решение провинциальных властей должно было согласовываться с приходскими священниками. Недаром сами испанцы иронически называли приходских священников «маленькими вице-королями».
Другим направлением религиозной деятельности орденов была организация духовных миссий по обращению в католичество еще не христианизированных племен и народов. Миссионерской деятельностью были заняты главным образом те ордена, которые не располагали достаточным числом высокодоходных приходов. В XVII–XVIII вв. августинцы и францисканцы почти не имели миссий, в то время как доминиканцы, иезуиты и реколеты занимались миссионерской деятельностью весьма активно. Миссии не только служили центрами распространения христианства, но и районами, где создавались орденские поместья. В смысле извлекаемых прибылей миссии значительно уступали приходам, так как организовывались в экономически отсталых и слабо населенных районах. Кроме того, миссионерская деятельность была связана с немалым риском, поскольку протекала в основном в пограничных районах. Нередки были случаи убийства миссионеров и их обычно небольших военных эскортов. Географически главными районами деятельности миссий были территории Северного Минданао и горные области Северного Лусона. Организация миссий иезуитов (с конца XVI в.) и реколетов (с начала XVII в.) в Северном Минданао была тесно связана с военной экспансией в южные мусульманские районы. Два основных миссионерских центра иезуитов располагались в Замбоанге и в районе Дапитан-Илиган с общим населением около 30 тыс. Миссионеры из ордена реколетов действовали главным образом в долине р. Бутуан и вдоль северо-восточного побережья п-ва Суригао (население этих территорий не превышало 20 тыс.). Уход испанцев из Замбоанги вынудил и монахов покинуть территории Северного Минданао. Миссии возобновили свою деятельность в 20-е годы XVIII в., после восстановления испанского контроля над северными районами острова.
Христианизацией населения Северного Лусона занимались в основном миссионеры-доминиканцы. Им удалось в XVII в. обратить в христианство жителей предгорий Восточного Илокоса, северных областей провинции Пангасинан и долины р. Кагаян. Однако горные районы этих провинций, населенные племенами, которых испанцы собирательно называли игоротами (горцы — на местных языках), оставались закрытыми для испанских миссионеров. Военные экспедиции (в 1608, 1635, 1663 гг.), которые должны были расчистить путь для монахов, из-за труднодоступности горных районов оказались малоуспешными.
В 70-е годы XVII в. испанцы создали нечто вроде буферных зон между равнинными территориями и горными районами для защиты христианизированного населения равнин от набегов воинственных горцев. В буферных зонах располагались военные посты и миссионерские центры, получившие название «действующих миссий». Буферные зоны служили районом довольно интенсивного товарообмена между жителями равнин и горных областей, несмотря на существовавшую взаимную вражду. Однако все усилия «действующих миссий», направленные к обращению в христианство язычников-игоротов, приносили столь же малые результаты, как и попытки военной экспансии. Пропаганда христианской религии не имела успеха среди горных племен прежде всего из-за их социально-экономической отсталости, господства у них первобытнообщинного строя с соответствовавшими ему доклассовыми религиозными представлениями. Сказывалась и исторически сложившаяся изоляция горных районов, традиционная враждебность горных племен, в свое время оттесненных с прибрежных равнин миграциями более сильных переселенцев, к жителям равнинных территорий, усиленная колонизацией и христианизацией последних. Контролем над приходами и организацией миссий далеко не исчерпывались многообразные функции католической церкви на Филиппинах, претендовавшей на всеобъемлющее господство в колонии. Обладая экономической и финансовой самостоятельностью, юридическим иммунитетом, собственной системой административного управления, церковь представляла собой силу, почти независимую от колониальной администрации. Ее стремление к полному освобождению от всякого контроля со стороны светской власти, расширению политического и экономического влияния, увеличению возможностей эксплуатации народных масс не могло не наталкиваться на сопротивление колониальной администрации. В борьбе между духовными и светскими отрядами испанских колонизаторов, нередко в течение XVII–XVIII вв. принимавшей характер острых конфликтов, перевес, как правило, оказывался на стороне церкви. Пытавшиеся ограничить всевластие церковников генерал-губернаторы, обладая по существу абсолютной властью в колонии, тем не менее становились обычно жертвами изощренной мести церковных магнатов. В борьбе со светскими властями все фракции католического духовенства выступали единым фронтом. Церковники пользовались богатым арсеналом методов и средств для «усмирения» генерал-губернаторов, угрожавших их влиянию к престижу. Прибегали к отлучению от церкви, незаконным арестам, конфискации имущества (путем наложения секвестра), организации заговоров и убийств.
Один из драматических эпизодов в истории борьбы духовных и светских феодалов произошел в 60-х годах XVII в. Конфликт между генерал-губернатором Диего Сальседо и архиепископом Поблете разгорелся из-за попыток губернатора ограничить участие орденов в галионной торговле. В него вмешался комиссар инквизиции на Филиппинах августинец Хосе Саманьего. В 1668 г. он потребовал ареста генерал-губернатора и передачи его «дела» в суд инквизиции, обвинив Сальседо в склонности к протестантству, взяточничестве и тайных ростовщических сделках. На имущество губернатора (оцененного в 700 тыс. песо) был наложен секвестр, а сам он был схвачен в губернаторском дворце вооруженными монахами-францисканцами. Арестованного генерал-губернатора держали некоторое время во францисканском монастыре, прикованного цепями к стене, затем переправили в монастырь августинцев в Интраму-росе. Его имущество было расхищено орденами. Лишь в 1670 г. тяжело больного Сальседо отправили в Мексику; по дороге туда он умер. Под давлением светских властей действия Саманьего разбирались в Совете Индий. Примечательно, что Совет выдвинул по существу единственное обвинение в адрес комиссара инквизиции — действия без санкции мексиканского трибунала, не возражая в принципе против практики применения церковными властями таких мер в отношении представителей светской администрации, как судебные разбирательства, аресты и т. п. Саманьего был отстранен от должности и в 1674 г., подобно своей жертве, умер на пути в Мексику.
В XVIII в. церковь также неоднократно выступала против попыток ограничения ее влияния и произвола, столь же решительно расправляясь со своими противниками. Так, в 1719 г. в результате монашеского заговора был убит в собственном дворце монахом-францисканцем генерал-губернатор Филиппин Фернандо Бустаменте, сторонник усиления светской власти, арестовавший архиепископа и нескольких крупных церковных сановников по обвинению в коррупции и нарушении королевских указов.
Если в борьбе со светскими властями церковь действовала как монолитная сила, то в самом лагере церковников существовали острые противоречия между различными фракциями католического духовенства. Особое положение религиозных орденов в системе эксплуатации Филиппин вызывало недовольство секулярного духовенства. Начиная с первого манильского епископа Саласара католические прелаты старались подчинить ордена контролю архиепископа и епископов, которые официально представляли высшую духовную власть в колонии. Верховное руководство церковным управлением было передано епископам в конце XVI в. (по указу Филиппа II 1583 г.). В 1622 г. папа Григорий XV подтвердил приоритет власти епископов, которым предоставлялось право контроля как над выполнением религиозных функций, так и над всей деятельностью приходских священников. На практике же управление приходами, включая все сферы их деятельности (духовной, административной, хозяйственной, финансовой), целиком сосредоточивалось в руках руководства орденов, яростно сопротивлявшихся попыткам установления контроля со стороны епископов. Борьба между фракциями черного и белого духовенства проходит красной нитью через историю Филиппин XVII–XVIII вв. В конфликтах с орденами архиепископы и епископы нередко обращались к помощи светской администрации. В отдельных случаях представители белого духовенства заставляли монахов подчиняться центральной церковной власти, но в целом были бессильны подорвать могущество многочисленных и сплоченных орденских организаций.
Со второй половины XVII в. одним из предметов, вызывавших бурные споры и столкновения между представителями белого и черного духовенства, становится вопрос о подготовке кадров филиппинских священников, которые должны были быть допущены к управлению приходами. Учитывая малочисленность секулярных священников-испанцев и намереваясь использовать создание кадров филиппинского духовенства для ограничения влияния орденов, архиепископы и епископы, которых поддерживали светские власти, выступали за открытие духовных семинарий для подготовки священников из представителей местной имущей верхушки. Полемика между представителями белого и черного духовенства по вопросу о филиппинских священниках получила отражение в монашеской историографии. Основными аргументами, которыми пользовались монахи, были утверждения о расовой «неполноценности» филиппинцев, их врожденной интеллектуальной ограниченности и аморальности (последнее не мешало авторам, обвинявшим в нарушении добродетели филиппинцев, описывать многочисленные скандальные происшествия, связанные с моральным разложением их собратьев-монахов). Одним из ярых противников создания кадров местного духовенства был ученый-богослов, монах-августинец Гаспар де Сан-Аугустин. В 1725 г. появилось его сочинение, направленное против идеи подготовки филиппинских священников и привлечения их к управлению приходами. «Что будет, — восклицал этот монах, — если индио, а они все без исключения отличаются: леностью и безнравственностью, сможет подняться до такого поста?! И какое благоговение будут испытывать перед ним сами же индио, когда будут знать, что он одного с ними цвета, одной расы?.. Как они смогут подчиняться ему, когда поймут, что он ровня им, когда увидят, что и он не может быть ничем иным, кроме как грешником либо рабом?» Подобной расистской и колониалистской психологией проникнуто большинства монашеских сочинений.
Из-за сопротивления орденов осуществление планов по подготовке филиппинских священников растянулось на целое столетие. Первые семинарии для филиппинцев были открыты только в середине XVIII в. В 60—70-х годах XVIII в., в период административных и экономических преобразований на Филиппинах, создание кадров местных священников было одним из основных мероприятий, направленных к ограничению власти религиозных орденов. Архиепископ Санта Хуста-и-Руфина совместно с генерал-губернатором Раоном добились утверждения закона (в 1769 г.), по которому назначение и замена приходских священников не могли производиться без санкции архиепископов. По другому закону, было значительно расширено привлечение к управлению приходами представителей секулярного духовенства. С изгнанием с Филиппин ордена иезуитов (1768 г.), наиболее рьяных противников реформаторской политики Карла III и потому удаленных из всех колониальных владений Испании, их оставшиеся вакантными приходы в большинстве своем были переданы священникам-филиппинцам.
СОЦИАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ И ИСПАНИЗАЦИЯ КУЛЬТУРЫ
Испанское господство изменило ход исторического развития Филиппин, привело почти к полному уничтожению доколониальной социально-политической структуры и местных культурных традиций. Внедрение феодальных способов эксплуатации способствовало ускорению развития феодальных отношений и усилению классовой дифференциации внутри местного общества. Введение единой системы административного управления содействовало созданию территориальной общности, а массовая христианизация — культурному сближению филиппинских народов. Насаждение новых форм организации общества сопровождалось социальным угнетением, национальной и расовой дискриминацией порабощенного населения. Испанские колонизаторы образовали замкнутую группу, стоявшую над всей массой филиппинских индио (коренное население малайского происхождения) и отделенную от них непроницаемым расовым и социальным барьером. В отличие от американских колоний, где существовала многочисленная прослойка метисов испанского происхождения, на Филиппинах эта промежуточная этническая и социальная категория почти отсутствовала. Смешение с китайским населением, существенно повлиявшее на этнический и социальный состав филиппинского общества, началось со второй половины XVIII в. С точки зрения классовой дифференциации в коренном филиппинском населении выделялась узкая имущая привилегированная прослойка — принсипалия (касики), появление которой относится еще к начальному этапу испанской колонизации (превращение бывших дато и махарлика в старост барангаев).
В первой половине XVII в., в условиях внешней военной угрозы, усиления колониальной эксплуатации и роста народного недовольства, испанские колонизаторы вынуждены были искать средства для дальнейшего укрепления социально-политической базы колониального режима. Местная принсипалия была полностью освобождена от государственных феодальных повинностей, одновременно были расширены ее функции в системе колониального административного управления. Помимо выполнения обязанностей старост барангаев касики возглавляли муниципальные управления (капитаны пуэбло) и назначались на мелкие чиновничьи и полицейские должности. Со второй половины XVII в. касики образовали две основные группы: наследственная принсипалия из числа кабеса де барангай и довольно многочисленный слой чиновников, занимавших выборные административные должности. К этим последним относились капитаны пуэбло (или, как их называли испанцы, гобернадорсильо, т. е. маленькие губернаторы), их заместители и. помощники, нотариусы, альгвасилы и др. Выборность этих должностных лиц носила весьма относительный характер. Так, процедура избрания гобернадорсильо заключалась в том, что первоначально под контролем приходских священников выбирались три кандидата из числа местной принсипалии, а затем один из них назначался алькальдом на пост капитана пуэбло.
Местная принсипалия в рамках доверенного ей окружного и волостного управления пользовалась значительной властью. Изолированность испанского «меньшинства» (объясняемая и малочисленностью испанцев в колонии, и расовой предубежденностью) от основной массы филиппинского населения способствовала укреплению социального престижа и политического влияния местной верхушки.
Филиппинская принсипалия легко приспособилась к испанской системе административного управления, быстро усвоив все негативные стороны деятельности коррумпированного колониального бюрократического аппарата. Продажность, взяточничество, казнокрадство, деспотизм в отношении нижестоящих, фаворитизм, семейственность и т. п. получили широкое распространение и среди филиппинских чиновников и кабеса. Многие из этих явлений, оставленных в наследство испанским колониализмом, сохранялись во все последующие периоды филиппинской истории. Пережитки этой системы дают себя знать и по сей день в общественно-политической жизни современных Филиппин.
Сосредоточив в своих руках административную и экономическую власть на местах, филиппинские касики вместе с испанцами участвовали в разделе доли труда и продукта, изымавшейся у крестьян. В то же время в отношении принсипалии к крестьянам подчиненных ей пуэбло и баррио сохранялся известный патернализм — пережиток патриархальных традиций доколониальных балангаев. В полном объеме используя свои привилегии и права, наживаясь за счет эксплуатируемого населения, касики в какой-то мере старались оградить крестьян от произвола и гнета испанцев. Во многих случаях подобная тактика была на руку колонизаторам, так как способствовала смягчению народного недовольства.
Привилегированное положение и участие местного имущего слоя в эксплуатации народных масс превращали его в социально-политическую опору колониального режима. Одновременно испанский колониализм создавал почву для противоречий между этим слоем и колониальной системой, особенно очевидных на ранней стадии колонизации. Они сохранялись и в дальнейшем, порождаемые деспотической властью колониальной администрации, произволом монахов, расовой дискриминацией по отношению к филиппинцам, включая и местную эксплуататорскую верхушку. В XVII–XVIII вв. недовольство местной принсипалии теми или иными проявлениями колониального гнета находило выражение в участии ее представителей в народной антиколониальной борьбе. Это явление, однако, не имело значительного распространения. Лишь в некоторых случаях — усиление эксплуатации, затрагивавшее интересы отдельных принсипалес, личные конфликты с колониальными чиновниками или монахами и т. п. — касики становились организаторами и руководителями крестьянских выступлений.