2. Мафия и феодальные владения после объединения Италии

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2. Мафия и феодальные владения после объединения Италии

Франкетти писал, что «со дня вступления Гарибальди в Палермо между сицилийцами и правящими кругами Италии различной партийной принадлежности начались серьезные недоразумения, не изжитые и поныне». Это утверждение в значительной мере относится и к нашим дням, хотя уже прошло 20 лет со дня предоставления Сицилии автономии.

В самом деле, высадка «тысячи» вызвала у сицилийцев всеобщий энтузиазм и пылкие надежды, так как появление Гарибальди было не столько актом, закреплявшим победу, сколько сигналом к всеобщему восстанию против тирании Бурбонов. Но как заявил умеренный Де Кордова, депутат парламента: «Если правительство получает какую-либо территорию не в результате завоевания, а из рук революции, то оно должно задаться вопросом: какие нужды породили эту революцию, и постараться их удовлетворить». Эти нужды, толкнувшие сицилийцев на революцию, были, как известно, все теми же, которые вызвали революции 1812, 1820 и 1848 годов: в основном они сводились к окончательному упразднению старого феодального порядка с порожденными им беззаконием, насилием, произволом, коррупцией. Удовлетворение этих потребностей требовало срочного раздела земель феодов между крестьянами.

На деле же, несмотря на заявления авторитетных лиц, раздававшиеся как внутри парламента, так и вне его стен и призывавшие обратить внимание на трагические условия жизни сицилийцев, за 90 лет, последовавших за гарибальдийской эпопеей, не было сделано ни одного серьезного шага в этом направлении. Спустя 15 лет после присоединения Сицилии к Италии Соннино, выступая в палате депутатов, вполне справедливо заявил:

«Положение, существовавшее в 1860 году, сохранилось и по сей день. Сицилия, предоставленная самой себе, нашла бы средство исцеления; социальное переустройство непременно было бы осуществлено, либо при разумном содействии зажиточных классов, либо в результате насильственной революции. Но мы, итальянцы других провинций, сопротивляемся такому исходу, мы узаконили существующий гнет и гарантируем безнаказанность угнетателя».

20 лет спустя история подтвердила эти изобличающие утверждения. В 1893 году правительство, возглавляемое сицилийцем Криспи, учинило жестокую и кровавую расправу над крестьянским движением сицилийских «союзов трудящихся».

Старая структура феодального и латифундистского типа осталась нетронутой, а перенесенные в Сицилию институты итальянского либерального государства оказались лишь выхолощенными схемами и в конечном счете послужили для господствующего класса только очень удобным средством для узаконения угнетения трудящихся масс. Исчезли частные вооруженные отряды, но сохранилась личная охрана, существующая и поныне, те же коски[28] мафии продолжали вербовать в свои ряды наиболее отъявленных преступников для исполнения своих «приговоров»; в тех же случаях, когда открытое применение насилия не давало полной гарантии безнаказанности, в ход пускались со все большим успехом обман, мошенничество, политическая коррупция, для которых новые институты создали благоприятные условия.

Габеллотто — член мафии, который мог навязать свою волю многочисленным семьям феода, быстро становился влиятельным поставщиком голосов, что давало ему возможность контролировать коммунальную администрацию окрестных селений — в тех случаях, когда он не осуществлял этих функций непосредственно, — и стать главным избирателем депутата — ставленника правительственного большинства «его» избирательного округа. Тесные связи между такого рода политической деятельностью и собственно деятельностью мафии, само положение этой последней были таковы, что до тех пор, пока оставалась в силе избирательная система, согласно которой в каждом округе избирался лишь один депутат, избирательные округа совпадали с районом действия той или иной мафии.

Таким образом, член мафии завязывал «политическую дружбу» с наиболее ловкими и энергичными политиканами правительственного большинства, которым он поставлял голоса и оказывал поддержку в «своем» избирательном округе. Такого рода деятельность не носила скрытого характера, напротив, член мафии стремился возможно шире афишировать свою близость к политическому другу, сопровождая его во время избирательной кампании, появляясь часто в его приемной, заставляя депутата поддерживать ходатайства своих друзей с уголовным прошлым о выдаче им разрешения на ношение оружия. Поэтому, когда этот мафист попадал в трудное положение или его прямо подозревали в совершении преступления, то его друг депутат спешил ему на помощь, и у него были на то основания. С одной стороны, он тем самым сохранял за собой голоса своего избирательного округа, а с другой, — стремился избежать скандала, в который неминуемо оказался бы замешанным в результате процесса над тем членом мафии, который был известен как его избиратель.

Случалось таким образом, что сразу же после зверского преступления мафии депутат дерзко заявлял в парламенте, будто мафия существует на деле только в воображении врагов Сицилии, приводя тем самым в полную растерянность полицейские и судебные власти, которые, возможно, намеревались начать преследование косок мафии. Случалось и по-иному: иногда такой депутат срочно обращался к комиссару полиции или марешалло[29] карабинеров, пытаясь заверить их, что произошла ошибка, что такой-то хорошо ему известен, он его друг, честный и благородный человек, и что министр, «которому он обязан будет доложить о случившемся, будет, несомненно, огорчен допущенной ошибкой...»

И комиссар и марешалло, прекрасно знавшие по собственному богатому опыту, что подобного рода вмешательство может повлечь за собой перемещение по службе, в конце концов многозначительно улыбались и отпускали мафиста, попавшего к ним в руки...

Вполне понятно, что у такого рода депутатов была лишь одна забота — заслужить благосклонность правительства и добиваться всевозможных льгот для своих избирателей вышеупомянутого типа — поэтому они голосовали за любую несуразную политику правительства, поддерживали ее и остерегались ставить на обсуждение серьезные проблемы острова. Так называемые «аскари» (прихвостни) — как прозвали сицилийских депутатов, слепо поддерживавших политику Джолитти в расчете обеспечить себе взамен различные милости и покровительство правительства во время избирательных кампаний, — были все депутатами мафии.

Не последней по значению была и та пагубная роль, которую играла мафия в политической жизни Сицилии: оказывая преступное влияние на ход избирательных кампаний, она всегда препятствовала формированию в Сицилии действенных политических групп, способных выражать чаяния и интересы населения острова.

Уже в 1875 году Франкетти и Соннино усмотрели в мафии все характерные черты промежуточного слоя, пустившего корни как в деревне, так и во всех сферах экономической жизни. Это открыло мафии пути к капиталистическому накоплению, ведь, в конце концов, член мафии мог с самого начала рассчитывать на все выгоды монопольного положения.

Этот процесс обогащения совпадал с обуржуазиванием наиболее видных членов мафии и их постепенным перемещением в крупные города, которое было вызвано необходимостью все более частых контактов с городской бюрократией, но в еще большей степени тяготением к широкой торговой и промышленной деятельности. Однако это перемещение не означало еще разрыва мафии с феодом: перебравшись в город, главарь мафии прежде всего стремился сохранить свои связи с родными местами, в которых он продолжал черпать силу, особенно во время избирательных кампаний. С другой стороны, всякое перемещение верхушки иерархии влекло за собой продвижение рядового члена мафии, оставшегося на месте, и приводило разве что к процессу обновления руководящих кадров мафии.

В начале XX века мафия процветала во всех городских центрах, особенно Западной Сицилии. Мафия Палермо заняла господствующее положение и контролировала все остальные, которые, постепенно развиваясь, образовали иерархическую организацию. Они были связаны между собой сообразно столь хитроумной схеме, что им уже нечего было позаимствовать у самых современных политических и административных организмов.

Тогда же началось подразделение на различные мафии в зависимости от сферы деятельности, которой каждая группа строго придерживалась, оставаясь все же органически связанной со всей организацией и безоговорочно подчиняясь железной руке тайной иерархии. Так возникло подразделение, частично сохранившееся и ныне, на ряд мафий, орудующих в разных областях: в садоводстве, овощеводстве, на рынках, скотобойнях, мельницах, среди кучеров наемных карет, в портах и т. д.

У мафии нет настоящего устава, определяющего нормы и дисциплинарные правила, функции и обязанности, ранги и иерархический порядок; в данном случае иерархия, если можно говорить об иерархии, возникает стихийно вследствие «уважения», которое сумеет завоевать любой член мафии. Подлинный главарь мафии должен быть человеком смелым, хладнокровным, хитрым и в то же время жестоким, должен уметь быстро соображать и еще быстрее действовать, если того потребуют обстоятельства. Он должен уметь молчать и слушать, а при случае вставить и свое слово, но оно должно быть сказано так, чтобы придать его совету должный вес и авторитет. Главарь мафии должен прежде всего обладать широкими связями во всех слоях общества. Мафист, лишенный связей, не имеет никакого веса; он может быть самым квалифицированным «киллером» (убийцей) в «семействе», в коске, даже самым жестоким, вселяющим ужас, но никогда не станет главарем, никогда не будет иметь веса в консортерии.

«Семейство» —это первая ячейка мафии, она, как правило, состоит из родственников и их близких или, во всяком случае, из связанных с семейством «друзей». Призванным главой такого «семейства» мафии является самый авторитетный член этого семейного клана, даже если порой это бывает самый молодой.

Сила «семейства» зависит от его численности и от того, сколь высокопоставленных друзей удается приобрести главарю за пределами своей местности. Чем влиятельнее лица, с которыми ему удалось завязать связи, тем большим уважением и почтением пользуется он среди своих сторонников.

В одной и той же местности могут мирно уживаться несколько «семейств», но лишь в том случае, если они не являются в своей области конкурентами: например, одно орудует в сфере торговли зерновыми, фруктами и овощами, а другое — на скотобойне, одно причастно к делам аренды пахотных земель и лугов, а другое занимается грабежом или похищением людей. Несколько «семейств» составляет коску, объединяющую различные «семейства» одной и той же местности или даже «семейства» соседних мест. В последнем случае все «семейства», входящие в состав одной и той же коски, должны «работать» в одной и той же области, не вмешиваясь в деятельность других коек и не препятствуя ей. Если все же деятельность одной коски мешала деятельности другой или они начинали конкурировать, то это неминуемо приводило к вооруженным столкновениям. Во времена крупных латифундий и феодов различные коски строго разграничивали зоны своей деятельности, причем невыполнение хотя бы одного из пунктов соглашения становилось причиной длительной борьбы, когда долгие годы не прекращались убийства.

Памятной в этом отношении и показательной была борьба между стоппальери[30] Монреале и фратуцци[31] Багерии, борьба, длившаяся с 1872 по 1878 год и стоившая каждой стороне десятков убитых. Общество стоппальери в Монреале было организовано с похвальным намерением бороться с преступным миром, разорявшим селения между Палермо, Монреале, Альтофонте, Боккадифалько и Бранкаччо и пользовавшимся покровительством полиции. Стоппальери считали, что они вправе нарушить установленные границы и действовать в пределах долины Багерии, где орудовала большая коска фратуцци.

Обе эти коски, совершенно различные по своим политическим устремлениям, всячески старались игнорировать друг друга, выказывая тем самым уважение к традиции мафии, требовавшей мирного согласия между всеми косками и консортериями. Впрочем, это не мешало тому, чтобы взаимная ненависть между двумя косками перерастала всякий раз в своеобразную «полемику» между этими двумя политическими группировками. Столкновений между ними было немало; наиболее нашумевшее началось с убийства полевого сторожа Джузеппе Липари, связанного с фратуцци и потому ненавидимого стоппальери. Его вина заключалась в том, что он совершил величайшую «подлость» — содействовал аресту главы «семейства» стоппальери.

Предательство, наносящее ущерб другой коске или ее члену, считается гнуснейшим актом низости и карается смертью, причем приговор приводит в исполнение та самая коска, к которой принадлежит виновный. В данном случае необходимо было покарать Липари, дабы отбить охоту следовать этому дурному примеру и прежде всего дать удовлетворение оскорбленным собратьям по мафии. Фратуцци нарушили железное правило, обычай, тогда стоппальери убили Липари и стреляли в унтер-офицера полиции, который его подкупил. Потянулась длинная цепь убийств людей с той и другой стороны. В числе жертв были также два унтер-офицера полиции, которых считали друзьями стоппальери.

Десятки семей фратуцци и стоппальери покидали насиженные места в Монреале и Багерии, спасая свою жизнь; некоторые мафисты просили помощи полиции, другие пытались сотрудничать с властями, но накликали на себя лишь беду, ибо в конечном счете были убиты. Некий Сальваторе Д’Амико, близкие которого были убиты, рассказал судебному следователю все, что знал о стоппальери. Под конец он сказал следователю: «Я умру от руки мафии, это уж точно; меня убьют, и ни вам, ни вашей власти, ни всей полиции Италии не спасти меня». И действительно, спустя И дней Д’Амико был найден изрешеченным выстрелами из лупары, во рту его торчал кляп из пробкового дуба («stuppagghiu»), а глаза были прикрыты образком мадонны дель Кармине, какие фратуцци обычно носили на шее как талисман. Во имя наказания предателя мафисты объединились, хотя обе коски долгие годы продолжали уничтожать друг друга.

Все коски какой-либо зоны, действующие в одной отрасли индустрии преступления, образуют консортерию, то есть единую клику. Так, существовали консортерии пастбищ, садов, аренды земель, шахт, рынков и т. д. Очень редко такие консортерии вступали в борьбу между собой, но если это случалось, то убийства и насилия следовали одно за другим, охватывая целые районы, и так продолжалось десятилетиями.

Все консортерии составляют «почтенное общество», то есть объединение всех мафий, связанных между собой узами солидарности в деле совершения преступлений.

На жаргоне мафии каждое выражение имело и имеет и по сей день свое точное значение и скрытый смысл.

Как и все организации преступного мира, мафия имеет свой особый язык, которым пользуются члены мафии, желая остаться непонятыми. Речь их сопровождается подмигиванием, жестами, движениями головы, глаз, плеч, живота и ног. Зачастую мафист говорит, даже не раскрывая рта, и иногда он очень многословен, но ни один из присутствующих, кроме его собеседника, не в силах понять истинного смысла и значения сказанного. Жаргон мафии, как правило, не понятен даже, для самих уголовников. Вот, к примеру, значение нескольких слов, которые часто используются членами мафии в своих разговорах вместо «глава семейства» говорят «натри ранни»

« — коски» — «какоггола»

« — консортерии» — «пеццу ди 90» и т. д.

«Мафия никогда не была простым бандитизмом»[32]; и она не желает, чтобы ее смешивали с обычным бандитизмом, хотя порой она и прибегает к услугам отдельных бандитов, чтобы, создав в деревне атмосферу неуверенности и страха, оказать таким образом давление на крестьян и выжать деньги из богачей. Мафия — это организация совсем иного рода. В распоряжении главы «семейства» мафии имеются «пиччотти ди фикату» (смелые молодцы) — наемные убийцы, готовые на что угодно, лишь бы похвастать своей храбростью и тем самым подняться повыше по иерархической лестнице мафии.

Тот, кто совершил преступление и скрывается от правосудия, всегда страшится мафии, ибо знает: в любой момент его могут убить, дабы дать удовлетворение некоему пострадавшему «другу» (причем убитый преступник порой понятия не имеет, из-за чего его убивают). А иногда скрывающегося от правосудия преступника убивают, так как он слишком многое знает, или же потому, что главарь мафии, добившись своей цели, хочет один воспользоваться плодами достигнутого. И наконец, его могут выдать комиссару полиции, «с которым главарь мафии хочет установить добрые отношения». Поэтому тот, кто находится в бегах, слепо повинуется мафии, ибо прекрасно знает: защищающая его круговая порука тотчас потеряет свою силу, как только мафия решит предоставить его своей судьбе.

В самом деле, главарь мафии не потерпит, чтобы в его зоне совершались преступления без его ведома, ибо это умалило бы его власть и престиж в глазах его подчиненных, других «семейств» мафии, а также его подопечных и даже в глазах представителей государственной власти.

Члена мафии, преступившего закон повиновения, ожидает примерная кара, чтобы другим неповадно было и чтобы страшный рассказ о ней как предостережение передавался из уст в уста, из одной зоны в другую, из поколения в поколение. Отрезанная рука, положенная на грудь убитого, означала, что убитый был вором и крал, хотя знал, что «воровать не должно»; вырванные и вложенные в кулак глаза означали, что убитый был хорошим стрелком, но убил человека, связанного с мафией; колючка кактуса опунции, положенная на место бумажника убитого, означала, что мафия покарала одного из своих, который присвоил общественные деньги либо доверенные ему вещи.

Аналогичные методы пускались в ход, чтобы нагнать страху на шантажируемых, либо на горожан, которые захотели бы (или могли бы) сотрудничать с представителями закона, либо на молодежь, которая по той или иной причине могла бы причинить вред «семейству».

Убитый с кляпом во рту служил предостережением болтливым («Кто глух и нем, к тому же слеп, тот тихо проживет сто лет» — гласила пословица мафии). Отрезанные половые органы, повешенные на шею убитого, служили предупреждением тем, кто осмеливался или в мыслях имел докучать женам арестованных мафистов. Подброшенная взрывчатка вызывала зачастую больше шума, нежели причиняла вреда, но зато напоминала шантажируемым, что им следует уплатить указанную в подброшенном письме сумму. Искалеченный скот, облитые керосином фрукты и овощи в лавках, разбитые револьверными пулями витрины магазинов (хотя было бы проще и безопаснее разбить их камнем) — все это преследовало одну цель — терроризировать население и принудить его выполнять предписания мафии.