Глава четвертая СОЗИДАНИЕ ВОЕННО-БУРЖУАЗНОЙ ДИКТАТУРЫ

Глава четвертая

СОЗИДАНИЕ ВОЕННО-БУРЖУАЗНОЙ ДИКТАТУРЫ

•

Интервенция явилась решающим фактором в развертывании гражданской войны в России. С ее началом резко активизировалась внутренняя контрреволюция, подготовлявшая чужеземное нашествие на свою страну, всячески ему способствовавшая и активно поддерживавшая интервентов, «…нисколько не удивительно, — подчеркивал В. И. Ленин в июле 1918 г., — что теперешние обострения международного положения Советской республики связаны с обострением классовой борьбы внутри страны»¹.

Сколько катастрофических бедствий пришлось пережить Советской Республике в летние месяцы 1918 г.! Белогвардейско-кулацкие мятежи сотрясали Поволжье, Урал и Сибирь. В Москве левые эсеры, чтобы сорвать мирный договор с Германией, организовали провокационную акцию — убийство германского посла графа Мирбаха. В кадетских кругах это известие было встречено с радостью. «Во всяком случае теперь интервенция решена», — писала по этому поводу в своем дневнике А. В. Тыркова².

6 июля в Москве вспыхнул левоэсеровский мятеж. Он был быстро ликвидирован, но одновременно выступил савинковский Союз защиты родины и свободы, которому удалось организовать вооруженные антисоветские выступления в Ярославле, Рыбинске, Владимире, Коврове и Муроме. Если в остальных городах савинковцы потерпели незамедлительное поражение, то Ярославль они сумели захватить и удерживали его в течение 16 дней. Две эти страшные недели были отмечены кровавым разгулом белого террора.

И здесь партия «народной свободы» не осталась в стороне. В июльских событиях в Ярославле активно участвовал кадет Ю. В. Ключников — будущий колчаковский министр³. Возглавивший мятеж начальник Центрального штаба Союза защиты родины и свободы полковник А. П. Перхуров назначил своим помощником по гражданской части кадета Кизнера⁴, а в городскую управу двух местных членов партии «народной свободы» — Соболева и Горелова⁵.

10 июля главнокомандующий Восточным фронтом левый эсер М. А. Муравьев, узнав о мятеже в Москве, вознамерился заключить мир с белочехословаками, самолично объявить войну Германии и направить войска с фронта в столицу, в помощь мятежникам. Хотя с этой авантюрой усилиями коммунистов Симбирска во главе с И. М. Варейкисом было быстро покончено, белочехи успели воспользоваться вылазкой Муравьева и захватить Симбирск, Уфу, а также Екатеринбург.

Не менее бурно разгорался военный пожар на Юге. С Дона надвигалась созданная при поддержке германских оккупантов белоказачья армия генерала П. Н. Краснова. Бурлила Кубань: там подняла голову контрреволюционная верхушка местного казачества, туда же в начале августа вступила Добровольческая армия под командованием генерала А. И. Деникина. Усилили свою подрывную работу подпольные белогвардейские центры в тылу Советской Республики. Бушевавшая по всей стране гражданская война, по выражению В. И. Ленина, «слилась с войной внешней в одно неразрывное целое»⁶.

Это была прежде всего война классов-антагонистов. Это была война зарубежной и внутренней буржуазии против российского рабочего класса, впервые в мире установившего пролетарскую диктатуру. В секретных документах Антанты откровенно формулировалась подлинная цель интервенции: свергнуть большевистский режим, чтобы в зародыше уничтожить возможность мировой пролетарской революции. Это была для трудящихся масс России, как подчеркивал В. И. Ленин, «единственно законная, справедливая, священная война угнетенных и эксплуатируемых против насильников и грабителей»⁷. Революция вынуждена была защищаться и от внешнего и от внутреннего врага. Летом 1918 г. во весь рост встала задача жизненной важности — в кратчайший срок добиться превращения Советской Республики в единый военный лагерь.

29 июля 1918 г. на объединенном заседании ВЦИК, Московского Совета, фабзавкомов и профсоюзов Москвы по докладу В. И. Ленина была единогласно принята резолюция: признать социалистическое Отечество в опасности⁸. Первоочередной заботой Коммунистической партии стало формирование новой регулярной армии. Начало ее созданию было положено в конце мая — первой половине июня 1918 г. 1 июня ЦК РКП(б) обратился ко всем трудящимся Советской Республики с призывом: «К оружию, товарищи рабочие! К оружию, братья пролетарии деревни! Контрреволюция и голод идут на нас войной! Революционная армия должна быть создана немедленно, ибо только в ней спасение. Добровольческие полки недостаточны, обязательный призыв должен быть проведен в жизнь. Во имя борьбы за хлеб, за землю, за свободу и социализм рабочие и крестьяне — под ружье!»⁹

10 июля V Всероссийский съезд Советов принял постановление «Об организации Красной Армии». В основу строительства Советских Вооруженных Сил были положены принципы всеобщей воинской повинности и последовательного централизма в управлении и формировании армии.

Красная Армия стала подлинно народной армией. В. И. Ленин подчеркивал, что если в феврале — марте «истомленные, истерзанные четырехлетней войной» массы бросали фронт и требовали мира, то уже через несколько месяцев эти же массы встали снова в строй и «создали новую дисциплину в Красной Армии… дисциплину Советов рабочих и крестьянских депутатов», «…если они теперь идут на величайшее самопожертвование, — говорил В. И. Ленин, — если среди них сложилась новая сплоченность, то это потому, что в первый раз в сознании и на опыте десятков миллионов рождается и родилась новая, социалистическая дисциплина, родилась Красная Армия»¹⁰.

Безотлагательного решения требовал вопрос о командных кадрах для армии. Коммунистическая партия имела в своем распоряжении некоторое число военных работников, которые, будучи профессиональными революционерами, получили подготовку в ходе революционной борьбы. Многие командиры-большевики вышли из рядов солдат, матросов, унтер-офицеров старой армии и флота, прошедших суровую школу мировой войны. Однако этих кадров было мало. В Красной Армии ощущался острый недостаток опытных командиров.

Чтобы решить задачу комплектования командного состава, В. И. Ленин поставил вопрос о привлечении к обороне Советской Республики буржуазных военных специалистов. Этот шаг, связанный с огромным риском, был единственно правильным в тех условиях, и в целом он оправдал себя. «Вспоминая совместную работу с офицерами старой армии, — писал впоследствии в своих мемуарах Г. К. Жуков, — должен сказать, что в большинстве своем это были честные, добросовестные и преданные Родине сыны нашего народа»¹¹. С лета и до конца 1918 г. было призвано, по неполным данным, около 25 тыс. бывших офицеров. Это позволило ускорить организацию местных военных комиссариатов, регулярных частей и соединений, создать боеспособные армии и фронты¹².

Конечно, среди военспецов были и противники Советской власти. С началом интервенции, и обострением гражданской войны они не только стали на путь саботажа, но и занялись контрреволюционными заговорами, шпионажем, вредительством. Эта шпионско-диверсионная деятельность направлялась разведывательными Органами белых армий. Следует особенно подчеркнуть, что во многих случаях связь офицеров-предателей с белогвардейскими разведками осуществлялась через кадетский Национальный центр и его местные отделения¹³.

Коммунистическая партия, учитывая трудности, связанные с использованием на командных постах старых офицерских кадров, установила строгий и бдительный контроль за их деятельностью. 8 апреля 1918 г. был учрежден институт военных комиссаров, которые, по выражению М. В. Фрунзе, являлись «пролетарским оком» Красной Армии¹⁴.

Разумеется, роль комиссаров далеко не исчерпывалась тем, что они обеспечивали возможность успешного использования буржуазных военных специалистов. На плечи комиссаров легло политическое воспитание армии в целом. На должности комиссаров назначались испытанные революционеры, большевики с подпольным стажем, закаленные годами борьбы за дело рабочего класса. Они служили проводниками коммунистических идей в красноармейские массы, образцом мужества и самоотверженности. Комиссары поддерживали высокий морально-политический дух армии, воспитывали у бойцов классовую сознательность. Им принадлежит огромная заслуга в создании дисциплинированной, боеспособной рабоче-крестьянской Красной Армии¹⁵. «Как ни трудно было… сорганизовать армию в процессе острой гражданской войны, — с гордостью говорил В. И. Ленин, — мы превозмогли все трудности. Армия сложилась…»¹⁶

Создавая и усиливая Красную Армию, Коммунистическая партия ни на минуту не забывала об укреплении тыла Советской Республики. В. И. Ленин, ЦК РКП(б) разработали конкретную развернутую программу перевода всей жизни страны на военные рельсы.

Вступив в борьбу за хлеб с кулацкой контрреволюцией, Советское правительство направило в деревню сотни продотрядов. Повсюду в сельской местности были созданы комитеты бедноты, явившиеся опорными пунктами диктатуры пролетариата в деревне. Для преодоления хозяйственной разрухи и укрепления обороноспособности Республики были национализированы крупная промышленность и основные виды транспорта. На повестку дня ставились вопросы выработки новых методов государственного управления, соответствовавших изменившейся ситуации, перестройки деятельности центральных и местных органов РКП(б), превращения ее в «воюющую партию».

Огромное значение придавалось политико-пропагандистской работе в стране. В устных и печатных выступлениях В. И. Ленина были намечены основные ее направления в обстановке гражданской войны, «…судьба революции решится исходом этой войны, — подчеркивал В. И. Ленин. — Это должно стать первым и последним словом нашей агитации, всей нашей политической, революционной и преобразовательной деятельности»¹⁷. Основными принципами агитационно-пропагандистской кампании, отмечал В. И. Ленин, являются правдивость, точность, умение «совершенно прямо смотреть в лицо самой горькой опасной действительности, не делая иллюзий, а точно учитывая силы»¹⁸.

В. И. Ленин призывал «сосредоточить всю нашу агитацию, всю нашу пропаганду»¹⁹ на разоблачении предательской роли внутренней контрреволюции, развязавшей кровопролитную гражданскую войну и торговавшей национальными интересами Родины, «…пусть российская буржуазия выбирает, пусть Милюков решает… вопрос, с какими империалистами им идти вместе, — говорил В. И. Ленин. — Но мы заявляем, что для того, чтобы помешать решению этого вопроса, мы должны быть готовыми отдать нашу жизнь, ибо дело идет о спасении всей социалистической революции»²⁰.

Молодая, находившаяся еще в периоде становления, роста, советская пресса внесла громадную лепту в морально-политическое воспитание трудящихся в годы гражданской войны, в организацию всенародного отпора внутреннему и внешнему врагу²¹.

Летом 1918 г. особую остроту приобрела задача борьбы с вражеской пропагандой, задача противодействия распространению панических слухов, клеветнических наветов на Коммунистическую партию и ее вождя, буквально наводнивших в те дни контрреволюционную прессу. В связи с этим встал вопрос о запрещении буржуазных газет, продолжавших в открытой и завуалированной форме поносить Советскую власть, предрекать ее скорое падение.

Еще в апреле 1918 г. в работе «Очередные задачи Советской власти», давшей развернутый план построения нового, социалистического общества, В. И. Ленин говорил о необходимости беспощадного подавления «насквозь лживой и нагло-клеветнической буржуазной прессы»²².

В июне в докладе на IV конференции профсоюзов и фабзавкомов Москвы В. И. Ленин вновь указывал на глубокий вред, приносимый «контрреволюционными уловками» кадетов, заполняющих свою «продажную» прессу «всяческими запугиваниями народа»²³. Делегаты конференции с возмущением задавали вопрос: «Почему до сих пор выходят контрреволюционные газеты?»²⁴.

В первых числах июля на совещании советских работников, проходившем под председательством В. И. Ленина, было принято решение о закрытии московских буржуазных газет²⁵. «Споры были долгие и горячие, — вспоминал впоследствии А. Я. Аросев (ему, как помощнику командующего войсками Московского военного округа было поручено руководить операцией по выполнению этого решения). — Горячее всех был Ленин. И его точка зрения взяла верх»²⁶.

По разработанному в соответствии с указаниями В. И. Ленина плану операцию по закрытию буржуазных газет следовало провести в течение одной ночи, с помощью военной силы остановив их печатание в типографиях. Очень важно было не допустить появления на следующее утро ни одного экземпляра ни одной самой маленькой газеты буржуазии. В. И. Ленин уделял предстоящей операции самое пристальное внимание²⁷. Как вспоминает А. Я. Аросев, он вникал во все подробности, «давал самые детальные и конкретные указания. Он все время старался вообразить себе возможные трудности. И тут же соображал, как можно было бы их преодолеть. Он старался предвидеть все возможные шахматные ходы противника»²⁸.

При помощи отрядов Московского военного округа удалось лишить буржуазные газеты возможности выхода. Отдел по делам печати при Московском Совете принял специальное постановление о закрытии антисоветской прессы в целях «прекращения контрреволюционной агитации посредством печатного слова», которое, по определению «Правды», являлось одним из могущественнейших орудий буржуазии в психологической подготовке контрреволюционного переворота²⁹. 26 июля было опубликовано сообщение «К закрытию антисоветской печати», в котором говорилось: «В период острой гражданской войны, когда контрреволюционные банды пытаются свергнуть ненавистную им власть Советов, допущение к выходу контрреволюционной печати было бы преступлением против борцов за идею Советов, преступлением против всего трудового народа»³⁰. Так закончилось существование антисоветской, в том числе и кадетской, прессы на территории Советской Республики.

Действенные меры были приняты для раскрытия подпольных контрреволюционных заговоров. Значительную роль в этом сыграло укрепление Всероссийской Чрезвычайной Комиссии за счет очищения ее от левых эсеров и пополнения новыми сотрудниками — большевиками. В Красной Армии был организован военный подотдел ЧК во главе с М. С. Кедровым³¹. В результате принятых мероприятий усилилась бдительность и оперативность чрезвычайных комиссий.

26 апреля 1918 г. Народный комиссариат по иностранным делам потребовал от правительств стран Антанты и США, чтобы они указали своим представителям в России на недопустимость поддержки ими контрреволюционных заговорщиков. По настоянию Советского правительства был отозван посол Франции Ж. Нуланс, тесно связанный с белогвардейской буржуазией³². А после разоблачения так называемого «заговора послов», имевших в России, по определению Ф. Э. Дзержинского, «широкое разветвление своей агентуры, в задачи которой входил не только шпионаж, но и борьба с Советской властью»³³, был арестован и затем выслан из Советской страны «связник» английской разведки с кадетами Р. Брюс Локкарт.

Вспоминая об этом времени — одном из самых тяжелых в истории Советской страны, Г. В. Чичерин писал, что на открытое нападение Антанты, сочетавшееся с конспиративной работой ее агентов и попытками вызвать восстания внутри страны, В. И. Ленин считал нужным отвечать «рядом сильных ударов», используя «мгновенное применение силы»³⁴.

Летом 1918 г. чекистам удалось получить сведения о решениях майской конференции партии «народной свободы», свидетельствовавших о том, что кадеты не только не прекратили борьбу против диктатуры пролетариата, но полны решимости всемерно расширять и усиливать ее. Вместе с другими контрреволюционными элементами они приняли на себя роль лакеев англо-французского империализма, «пошли на все, чтобы во что бы то ни стало сделать все, что возможно, против Советской власти»³⁵. Им оставалось пенять на себя. Летом 1918 г. окончательно прекратилось полулегальное существование кадетских организаций. Были арестованы несколько десятков членов Центрального и Московского городского комитетов партии «народной свободы», ряд видных кадетских деятелей.

Характерно освещение этих и других акций Советской власти по отношению к внутренней контрреволюции в реакционной буржуазной историографии. Наиболее наглядным примером здесь может служить книга Р. Пайпса. Расписывая самыми черными красками меры, принятые Советской властью летом 1918 г. для обуздания действовавших внутри страны врагов, автор изображает дело следующим образом: борьба против того, что «квалифицировалось как политическая и экономическая контрреволюция», являлась лишь «показной целью», в действительности эти меры якобы были обусловлены стремлением большевиков в связи с возникшей опасностью извне всемерно запугать население России³⁶. При этом Пайпс ничего не сообщает читателю о диверсионных и террористических актах контрреволюции в 1918 г.: диверсиях на транспорте, поджогах продовольственных складов, расхищении государственных ценностей, убийствах партийных и советских активистов. Он ни единым словом не упоминает о покушении на В. И. Ленина 1 января (кстати, в числе его организаторов был родной брат бывшего члена кадетского ЦК, министра Временного правительства Н. В. Некрасова)³⁷, о смертельном ранении в июне комиссара по делам печати, пропаганды и агитации Петроградского Совета В. Володарского, об убийстве в августе председателя Петроградской чрезвычайной комиссии М. С. Урицкого, наконец, о выстрелах в В. И. Ленина на заводе Михельсона 30 августа 1918 г. Пайпс умалчивает о том, что принятое 5 сентября (а не в начале августа, как он утверждает)³⁸ постановление о борьбе с контрреволюцией ³⁹ явилось исключительной акцией рабочего класса в обстановке острейшей классовой борьбы, ответом на террор буржуазии и ее приспешников⁴⁰.

С болью и гневом воспринимали рабочие массы все новые и новые известия о преступлениях против революции. Они требовали сурового наказания для «паразитических эксплуататорских групп и всех примыкающих к ним»⁴¹. На традиционных пятничных митингах 6 сентября руководители Советского правительства разъясняли смысл происходивших событий: «Мы думали, что власть, опирающаяся на миллионы трудящихся, может уничтожить господство буржуазии без всяких жестокостей против осужденного историей класса. Это было ошибкой: самый острый период гражданской войны начался только теперь»

•

Вполне естественно, что усиление революционной бдительности пролетариата по отношению к классовому врагу не могло не отразиться на положении кадетской партии. Летом 1918 г. она окончательно перешла в подполье.

«Изгнанные из дач и имений… — жаловался П. Д. Долгоруков, — мы должны были все лето из-за опасений ареста и расстрела вести в Москве кочевую жизнь в поисках ночлега, без прописки, опасаясь доноса швейцаров и дворников, постоянно меняя место жительства»⁴³.

Но кадеты не складывали оружия. В Москве два-три раза в неделю собиралось бюро ЦК в составе пяти-шести человек, состоялись и два заседания Центрального комитета, на которые приезжали кадетские лидеры из Петрограда. «Личными и письменными сношениями» были восстановлены контакты с провинциальными организациями. Свою деятельность в эту пору кадеты окрестили «московским сидением». «Мы считали, — писал впоследствии Долгоруков, — что делаем большое национальное дело». В действительности это было продолжение гражданской войны, приведшей страну на грань национальной катастрофы.

Последнее пленарное заседание кадетского ЦК было проведено в конце июля 1918 г. Открывая его, П. Д. Долгоруков призвал «почтить память» бывшего российского царя. Хотя кадетская партия не сочувствовала его способу управления Россией и была в оппозиции к назначаемым им правительствам, сказал Долгоруков, но по существу и по форме мы стремились быть «оппозицией его величества». На том же заседании кадетский ЦК вновь единодушно высказался за союзническую ориентацию и наметил новые планы борьбы против Советской власти в разных частях страны⁴⁴. В провинцию в качестве эмиссаров контрреволюционных центров были командированы уполномоченные кадетской партии, снабженные директивами и инструкциями ее ЦК.

В Самару, где власть принадлежала эсеро-меньшевистскому Комитету Учредительного собрания (Комучу), был послан с полномочиями Союза возрождения России Л. А. Кроль. Одновременно по поручению кадетского ЦК он устанавливал контакты с провинциальными губернскими комитетами партии «народной свободы» с целью координации действий. Обнаружилось, что и в Казани, и в Самаре, и в Омске у кадетов очень сильны монархические настроения⁴⁵. Вскоре Кроль перебрался в Екатеринбург, где стал одним из руководителей недолго просуществовавшего Временного областного правительства Урала.

В Сибирь Национальный центр командировал члена кадетского ЦК В. Н. Пепеляева, которому предстояло сыграть одну из главных ролей в колчаковской эпопее. Туда же первоначально предполагалось послать Н. К. Волкова, П. В. Герасимова и А. В. Карташева, но, по словам последнего, «не хватило техники», чтобы организовать эту поездку⁴⁶. Позже в Сибирь, через Уфу, выехали Н. А. Бородин и находившийся в 1918 г. в Москве самарский кадет А. К. Клафтон⁴⁷. Впоследствии оба они также подвизались при Колчаке.

В Уфу же двинулся активный член Национального центра, бывший одним из ведущих сотрудников «Русских ведомостей» А. С, Белоруссов (Белецкий). Национальный центр снабдил его средствами на издание газеты «Отечественные ведомости». Первые девять номеров вышли в Уфе, затем редакция перебралась в Екатеринбург. 2,5 тыс. экземпляров газеты бесплатно высылались на фронт. «Вся сибирская пресса, — хвастал Белоруссов, — нас постоянно цитирует и перепечатывает»⁴⁸. Пепеляев в своем дневнике 27 октября 1918 г. записал: «Ознакомился с „Отечественными ведомостями” по нескольким номерам. Ведет линию [Национального] центра»⁴⁹ (выделено Пепеляевым).

Осенью 1918 г., как писал Карташев, «„центровики” стаями потянулись в теплые края»⁵⁰. На Юг, к Деникину, вслед за Степановым и Астровым отправились Федоров, Волков, Червен-Водали, Салазкин. Несколько позже, в октябре, туда же бежали из Москвы Долгоруков, Новгородцев, Панина, Тесленко, Юренев и др. Бежали переодетые, с поддельными документами, изменив внешность.

Графиня С. В. Панина рассказывала впоследствии, как «с фальшивым паспортом за пазухой, в одежде бедной крестьянки-мешочницы, закутанная в платки и шали, в валенках», она пробиралась через Москву, Орел и Курск далее на Юг, к белой армии… В руках у нее был маленький чемоданчик, потрепанный, грошовый, не вызывавший никаких подозрений. В чемоданчике этом — бриллианты и другие драгоценности двух богатейших русских родов — Паниных и Мальцевых (род ее матери). Графиня везла эти ценности, чтобы передать значительную их часть в руки генерала Деникина на нужды белой армии. На одной из станций в спешке и суете чемоданчик затерялся. «Много в нем драгоценных камней и золота, но искать его нельзя: надо было сразу же уносить ноги подальше от станции и от чемоданчика»⁵¹.

Любопытна история, рассказанная Бородиным об устройстве его отъезда из Москвы вместе с Клафтоном. Когда в Национальном центре узнали, что Казань в руках белочехов, «воспрянули духом» и стали искать возможность попасть туда. В это время подвернулся «замечательно удобный и менее всего рискованный случай легального выезда»⁵².

Дело в том, что в захваченной белочехословаками Уфе остались семьи видных большевиков Н. П. Брюханова, А. Д. Цюрупы, А. А. Юрьева и др. Бросив их в тюрьму, белочешское командование объявило по радио, что будет держать семьи большевиков как заложников до тех пор, пока красные не обменяют их на нескольких пленных белочехов, вывезенных из Уфы в Сарапул. Этот шантаж возмутил даже представителей нейтральных государств в Москве. Консулы Дании, Швеции, Норвегии, Голландии и Швейцарии выступили с протестом против подобных действий, поскольку они противоречат международному праву⁵³.

ВЦИК сразу же стал подыскивать лояльных людей из среды буржуазии, которые смогли бы переправиться через фронт с полномочиями Международной комиссии Красного Креста и произвести обмен заложников. Видимо, в Красном Кресте у кадетов имелись свои люди, поскольку эта ответственная миссия была возложена на Бородина и Клафтона.

Через Симбирск и Самару они добрались до Уфы. А там вместо того, чтобы выполнить взятое поручение, составили для белочешского штаба «длинный список находившихся в заключении в Москве лиц разных партий во главе с Кишкиным»⁵⁴. Этот список был передан в Москву по радио с требованием в обмен на семьи большевиков освободить не только пленных белочехов, но и перечисленных лиц⁵⁵.

Осенью 1918 г. правление Национального центра переместилось сначала в Киев, затем в Одессу, а с ноября 1918 г. осело в Екатеринодаре. На Юге Национальный центр, вышедший из подполья, численно сильно вырос. Местные отделения были открыты в Киеве, Одессе, Новороссийске, Ростове-на-Дону, Таганроге, Харькове, Батуме, Тифлисе, Баку, Кисловодске, Симферополе⁵⁶. С национальным центром были связаны и архангельские кадеты⁵⁷.

Посланные на Урал и в Сибирь эмиссары Центра организовали там его филиал под названием Национальный союз с отделениями в Екатеринбурге, Перми, Шадринске, Тагиле, Омске, Новониколаевске, Семипалатинске, Барнауле⁵⁸.

Часть членов Национального центра во главе со Щепкиным осталась в Москве и, глубоко законспирировавшись, по-прежнему вела разведывательно-диверсионную работу.

В разных частях страны — на оккупированной белогвардейцами и интервентами территории и в самом тылу Советской Республики — кадетская партия продолжала ожесточенную борьбу против трудового народа, против Советской власти, против Коммунистической партии.

•

Осенью 1918 г. стало ясно: близится конец мировой войны. В сентябре — октябре Германия потеряла всех своих союзников. Прекратили сопротивление Болгария, Турция, Австро-Венгрия. Считанные дни оставалось воевать и самой Германии.

Конец войны означал радикальные изменения в международной политической обстановке. Кадеты оказались перед необходимостью сформулировать вытекающие отсюда новые задачи. Это было сделано 15 октября 1918 г. на даче Паниной в Гаспре близ Ялты, где жил в это время ее отчим, почетный председатель кадетской партии И. И. Петрункевич. В архиве сохранился записанный рукой Паниной подробный протокол совещания в Гаспре, о котором нет ни одного упоминания ни в советской, ни в зарубежной литературе⁵⁹.

Прежде всего это совещание интересно тем, что на нем кадетские лидеры (И. И. Петрункевич, Н. И. Астров, М. М. Винавер, В. Д. Набоков, Н. В. Тесленко) и близкий к кадетам Г. Н. Трубецкой обсуждали план совместных действий с представителями российских промышленников — П. П. Рябушинским и Д. В. Сироткиным.

С началом гражданской войны консолидация партии «народной свободы» с крупной буржуазией стала еще более тесной, причем большую роль здесь сыграл Национальный центр. О его постоянном взаимодействии с Торгово-промышленным союзом в Москве весной и летом 1918 г. свидетельствует в своих воспоминаниях П. Д. Долгоруков⁶⁰. Протокол совещания в Гаспре наглядно отражает дальнейшее укрепление этих связей.

Доклад о задачах, которые поставили перед Россией начавшиеся в Европе переговоры о перемирии между Германией и Антантой, был сделан Астровым как представителем ЦК кадетской партии и одним из руководителей Национального центра. Из этого подробного доклада следовали два практических вывода — необходимо, во-первых, добиться недопущения на мирную конференцию представителей «Совдепии» и, во-вторых, достичь представительства на ней единой России, а не отдельных ее частей. Обсуждением этих вопросов и занялось совещание.

Г. Н. Трубецкой предложил, исходя из стремления достичь единства, обратить особое внимание на Добровольческую армию, «которая пронесла идею государственности как священный ковчег через все испытания» и «сохранила традиции». По его мнению, Добровольческая армия должна была «включить политические элементы из представительства территорий, партий и объединений». «Крайне нежелательно, — предупреждал Трубецкой, — выносить на конференцию наши внутренние споры». Необходимо обеспечить «взаимный сговор» территориальных образований на различных условиях предоставления им самостоятельности «вплоть до автономий».

«Нужно объединение партий, продолжал Трубецкой. Но как практически его осуществить? «Конъюнктура в Европе вызывает равнение налево», — констатировал он. Но, с другой стороны, «в Добровольческой армии 90% офицеров — монархисты». В связи с этим Трубецкой выдвигал главную задачу: «Нужна власть сильная, авторитетная», «привлекающая симпатии армии», но «не предрешающая форму правления».

В. Д. Набоков подчеркивал, что «на знамени Добровольческой армии должна быть программа», частью которой является вопрос о форме правления. Иначе «при одной военной власти — диктатуре — не будет… идеи». Однако его смущало, «удобно и практично ли провозглашение царя в Москве».

Трубецкой высказал надежду, что «можно было бы объединить все интересы», поставив во главе Добровольческой армии великого князя Николая Николаевича и оговорив два условия: дальнейший образ правления «не предрешается» и великий князь дает заверение, «что он только доведет страну до окончательного решения вопроса» (последнее, чтобы успокоить «левых»).

Трубецкому возражал Н. В. Тесленко: «ставить одного из Романовых во главе этой борьбы не следует даже с точки зрения монархизма».

П. П. Рябушинский считал вопрос о будущей форме власти не столь уж важным. «Власть можно создать искусственно и навязать народу», — с циничной уверенностью заявил он. Однако Рябушинский настаивал на необходимости найти авторитетное лицо вроде Пашича или Венизелоса (премьер-министры Сербии и Греции того времени), «с которым могли бы говорить союзники». «Потеря Милюкова — роковая вещь», — сокрушался он, имея в виду подмоченную в глазах Антанты репутацию Милюкова как германофила. Не менее актуальна и другая задача, подчеркивал Рябушинский: «Никто не сознает необходимости единой России с такой остротой, как промышленники». Рябушинский и Сироткин желали знать, «какие реальные шаги предпринимаются для «совместной работы» кадетов с крупной буржуазией.

Самым важным в данный момент Рябушинскому представлялся вопрос об ориентации. «Мы должны занять позицию определенную — друзей и союзников Англии и Франции». Набоков предупреждал: «Оккупировать Россию скоро союзники не смогут. Добровольческая армия бессильна, следовательно, придется считаться с германской оккупацией как фактом». Но остальные участники совещания его не поддержали. Нужно внушить союзникам, доказывал Тесленко, что в России «произошел в сущности военный крах… враги использовали его и водворили своих эмиссаров, организовали мятеж против законного правительства… Нужно весь большевизм рассматривать как военную операцию Германии… Помощь союзников — их долг, нечего об этом молчать». «Нужно, чтобы союзники рассматривали большевиков как германские войска, — вторил Винавер. — Прежде всего необходимо потребовать от союзников освобождения России от большевиков».

Итоги совещания резюмировал Астров: «Значит — объединение прежде всего». Необходимо сосредоточить работу вокруг Добровольческой армии. «Союзникам придется еще многое объяснить… Необходима прямая и резкая линия, как указывал Рябушинский… Мы должны не просить, а требовать».

Председательствующий Винавер констатировал «единодушное настроение»: «Союзникам нужно предъявить требование очистки Советской России и помощи в создании единой России»⁶¹.

Протокол совещания в Гаспре подтверждает ленинские слова, сказанные ровно через неделю, 22 октября 1918 г., на объединенном заседании ВЦИК: «Чем сильнее развивается революция, тем сильнее сплачивается буржуазия». В. И. Ленин разглядел суть процессов, происходивших «по ту сторону баррикад», и предостерег Коммунистическую партию, трудящиеся массы от самоуспокоения, от недооценки сил российской буржуазии, совместно с новым, гораздо более страшным врагом — англо-французским империализмом, организующей «поход против большевистского революционного пролетариата»⁶².

Спланированная на совещании в Гаспре «совместная работа» кадетской партии с торгово-промышленниками стала осуществляться в широком масштабе. Многие из них состояли членами Национального центра (Рябушинский, Сироткин, Гукасов, Прядкин, Фенин, Фену и др.).

При организации отделений Национального центра в небольших городах его эмиссары требовали от местных кадетов прежде всего «рекомендовать купцов с громкими фамилиями, которые должны составить ядро»⁶³.

Торгово-промышленники поддерживали Национальный центр денежными субсидиями (щедрую материальную помощь ему оказывали, например, харьковские промышленники и Совет горнопромышленников Юга России⁶⁴). П. Н. Милюков упоминает о своих переговорах по поводу материальной поддержки с «группой Северного банка»⁶⁵.

Кадеты сохранили крепкие связи и получали серьезную финансовую помощь от своих старых единомышленников — миллионеров Гессенов⁶⁶ (двоюродных братьев бывшего редактора «Речи»), а также от председателя Совета Азовско-Донского банка Б. А. Каменки, который уехал из России еще до Октябрьской революции, «предвидя, — как он говорил, — что будет, и желая сберечь силы для дела восстановления России». В Париже он имел собственный банк⁶⁷.

Стремление к объединению сил определило и линию на ликвидацию раскола в среде самой кадетской партии. В значительной степени это облегчалось тем, что осенью 1918 г. в связи с предстоящей капитуляцией Германии утратили почву разногласия по поводу ориентации: «Если политиканы вроде г. Милюкова с таким легким сердцем изменили свою союзническую ориентацию на германскую, — писала в связи с этим газета «Известия», — то с еще более легким сердцем они поспешат перекраситься в цвета Согласия теперь, когда шансы антигерманской коалиции так сильно возросли»⁶⁸.

Примирение пронемецкого и проантантовского течений в кадетской партии состоялось на Екатеринодарской партийной конференции 28–31 октября 1918 г. Москву на ней представляли Астров, Степанов, Винавер, Панина; Киев — Милюков и Григорович-Барский. Посредническую роль принял на себя Донской краевой кадетский комитет под председательством В. Ф. Зеелера⁶⁹. В конференции приняли также участие представители Тифлисского, Харьковского, Нахичеванского, Таганрогского, Новочеркасского, Азовского, Бакинского, Владикавказского комитетов кадетской партии, делегаты из Крыма, Ставропольской губернии, Кубанской и Черноморской областей⁷⁰.

Москвичи предложили конференции составленные Степановым тезисы, в которых предлагалось устранить все области с «германской ориентацией» от «дела освобождения России» или же «потребовать от них торжественного покаяния». Милюкову пришлось заявить: он «рад, что ошибался и что правы были его противники». Эта формула была принята в качестве «торжественного покаяния», и тезисы Степанова переделаны «в смысле уравнения [в правах] всех освободившихся от большевиков территорий, какой бы ориентации они ни держались в прошлом»⁷¹.

В знак примирения Милюков был возведен в ранг одного из двух товарищей председателя правления Национального центра (вторым был П. Д. Долгоруков). Сообщая об итогах конференции сибирским кадетам, Астров в письме Пепеляеву писал: «На съезде публично Милюков заявил… что «партия никогда не изменяла союзникам и что ошибся только он». Это признание очень выправило его положение и в значительной мере возвращает его к возможности снова действовать активно на мировой арене»⁷². Однако в самой кадетской партии Милюкову уже не пришлось вернуть себе прежнюю руководящую роль.

Основной целью Екатеринодарской конференции, отметил в интервью корреспонденту «Одесского листка» Винавер, было достижение соглашения о том, «как организовать представительство России перед лицом союзников», которое «сможет двинуть вопрос ликвидации большевизма»⁷³.

По инициативе агента Антанты в Екатеринодаре, француза Гокье, союзникам была передана через него составленная Милюковым записка, в которой кадетская партия указывала на необходимость «участия антибольшевистской России в решении вопросов перемирия и мира», поддержки союзников при создании «единого русского правительства» и признания «особого значения Юга России (наряду с Сибирью)» в контрреволюционной борьбе⁷⁴. Главный смысл этого меморандума, в общем совпадавшего с решениями совещания в Гаспре, заключался, по нашему мнению, в том, чтобы продемонстрировать перед союзниками воссоединение партии «народной свободы» и тем самым реабилитировать в их глазах ее значение как серьезной политической силы.

•

Действуя в тесном единении с капиталистической буржуазией и монархической военщиной, кадеты держали твердый курс на контрреволюционную военно-буржуазную диктатуру. Они играют существенную роль в образованном в июле 1918 г. на Дальнем Востоке буржуазно-монархическом «правительстве» (так называемом деловом кабинете) управляющего Китайско-Восточной железной дороги генерала Д. Л. Хорвата, которое опиралось на японскую военщину. В состав этого «правительства» входили член кадетского ЦК, бывший депутат Государственной думы от Енисейской губернии золотопромышленник С. В. Востротин (министр торговли и промышленности), кадет А. М. Окороков (министр продовольствия) и кадет С. А. Таскин, бывший комиссар Временного правительства в Забайкалье (министр земледелия и государственного имущества)⁷⁵. Из дневника В. Н. Пепеляева явствует, что его также «искали и вызывали с целью включить в деловой кабинет» в качестве министра народного просвещения⁷⁶. Однако он в то время еще не приехал в Сибирь.

Выше уже говорилось о роли Востротина в организации японской интервенции. Характерно, что при переговорах с японцами Востротин доказывал: «организуемая на Востоке власть должна быть единоличная в лице Хорвата»⁷⁷. Что касается Таскина, то еще ранее он подвизался при японском ставленнике есауле Г. М. Семенове, провозгласившем себя «походным атаманом всех казачьих войск и главнокомандующим русской армией на Дальнем Востоке».

Вторгшись в апреле 1918 г. в Забайкалье, Семенов объявил себя и своих приближенных — Таскина и генерала Шильникова — Временным правительством Забайкальской области. Семеновцы установили на захваченной территории режим кровавого террора, творили чудовищные зверства, расправлялись с мирным населением. Во второй половине мая советские войска под командованием Сергея Лазо отбросили их в Маньчжурию⁷⁸.

Кадеты играли активную роль и в марионеточном правительстве гетмана Скоропадского на Украине. «Оголенной, открытой диктатурой буржуазии»⁷⁹ называла «Правда» его режим. Программные установки правительства Скоропадского были определены торгово-промышленным съездом в Киеве в мае 1918 г., которому партия «народной свободы» придавала «большое политическое значение». Кадетские министры, в частных беседах уверявшие германских представителей, что «можно опираться только на буржуазную интеллигенцию, т.е. на кадетов», поскольку они являются «деловыми людьми»⁸⁰, на съезде заявили об этом во всеуслышание. Министр путей сообщения кадет Бутенко назвал съезд «первым залогом пробуждения буржуазно-интеллигентских сил, на которые падают большие задачи». Ему вторил министр торговли, промышленности и труда кадет Гутник. «Благосостояние страны, — уверял он, — создадут культурные классы, которые должны объединиться для политической и государственной работы». Но тут же Гутник пояснял, на какой основе будет строиться эта работа: «Нам придется жертвовать некоторыми демократическими принципами, но это необходимо для создания государства»⁸¹.

Подобного рода «жертвы» незамедлительно обнаружились в решениях съезда. Резолюция по вопросам труда гласила, что изданный Временным правительством закон о свободе стачек должен быть пересмотрен, положения о заводских комитетах и советах старост отменены, а коллективные договоры объявлены недействительными. В резолюции по земельному вопросу съезд приветствовал восстановление частной земельной собственности, «являющееся одним из устоев общежития». Вступление помещиков во владение принадлежащим им имуществом, говорилось в резолюции, встречает «большие затруднения» и «не может быть проведено без энергичной помощи со стороны власти, которая должна прежде всего приступить к отобранию всего отобранного и разграбленного у земледельцев имущества и инвентаря»⁸².

Этим установкам полностью соответствовала практическая деятельность кадетских министров: торговли, промышленности и труда — Гутника и внутренних дел — Кистяковского.

Особенно жестокую политику проводило министерство внутренних дел в деревне. Как вспоминал впоследствии часто наезжавший на Украину из Крыма член кадетского ЦК В. А. Оболенский, «начальники уездов из бывших землевладельцев вместе с реставрированной полицией — исправниками, становыми, урядниками — восстанавливали помещичьи хозяйства, а в случае сопротивления крестьян производили экзекуции и порки при содействии германских войск… Отряды немецких и австрийских войск то и дело ходили на усмирение деревенских бунтов, предавая огню и разрушению восставшие села и деревни»⁸³.

Вообще, по словам Оболенского, с тех пор как пост министра внутренних дел занял Кистяковский, «политика украинского правительства стала откровенно реакционной… Кистяковский, как передавали, хвастливо называл себя последователем Плеве (один из реакционнейших царских министров внутренних дел, шеф жандармов. — Н. Д.)⁸⁴. На Украине свирепствовали германские военно-полевые суды, привычным зрелищем стали публичные казни. Недаром сам гетман столь высоко оценивал помощь министра внутренних дел «в борьбе с большевистской опасностью»⁸⁵.

Кистяковский настаивал на создании «принудительной армии из кадров офицерства и интеллигенции». Только такая классовая армия, заявлял он, может быть опорой, образование же армии путем набора крестьян и рабочих равносильно передаче оружия в руки большевиков⁸⁶.

Своими действиями кадетский «Плеве» вызвал глубокую ненависть со стороны населения. Когда однажды в театре со сцены предложили приветствовать присутствовавшего на спектакле Кистяковского, в зале раздался дружный свист⁸⁷. Не большей популярностью пользовались и другие кадетские министры. Например, на министра путей сообщения Бутенко в июле 1918 г. было совершено покушение, о чем сообщалось в киевской прессе⁸⁸.

«Голая, неприкрашенная буржуазная диктатура носится вихрем из одного конца Украины в другой, — писала «Правда», — и душит, и давит все здоровое и живое, сохранившееся в среде трудового народа»⁸⁹.

Главные задачи правительства Скоропадского были продиктованы уже при его образовании — из Берлина. Германское министерство иностранных дел 30 апреля 1918 г. предписывало послу на Украине фон Мумму: «Необходимо прежде всего, чтобы правительство полностью стояло на платформе независимой от России Украины и ее политической и экономической ориентации на Центральные державы», имея «своей основной задачей самое активное участие германского капитала и германского труда в экономическом развитии Украины»⁹⁰. В ответ фон Мумм заверял Берлин: правительство Скоропадского «является только куклой (nur Puppe. — Н. Д.) в наших руках, а правительственные распоряжения обслуживают исключительно наши интересы»⁹¹.

Пытаясь теоретически обосновать свое полное подчинение германскому диктату, кадетские министры утверждали, что немцы думают об осуществлении «элементов кадетской программы» в области аграрной политики и в сфере отношений между трудом и капиталом⁹². Их усердие в служении интересам Германии было щедро вознаграждено: министр торговли, промышленности и труда Гутник и министр финансов Ржепецкий удостоились ордена короны I степени — одного из высших орденов Германской империи⁹³.

Полугодовая деятельность кабинета Скоропадского получила четкую оценку в «Правде»: «Подхалимство перед германским империализмом, система предательств и провокаций в политике; грязь, биржевая спекуляция и безудержное обдувательство крестьянских масс в экономике — таков общий итог кратковременной работы Скоропадских и Кистяковских — этих калифов на час»⁹⁴.

•

Три месяца, с августа по ноябрь 1918 г., просуществовало так называемое Временное областное правительство Урала, в образовании и деятельности которого кадеты играли доминирующую роль.

С 1 августа в течение шести дней в Екатеринбурге заседала межпартийная комиссия по организации правительства, состоявшая из представителей уральских кадетов, народных социалистов, эсеров и меньшевиков и занимавшаяся разработкой программы будущего кабинета. В переговорах об организации власти активно участвовали французский и английский консулы Буаяр и Престон, глава французской миссии Гинэ, чешский представитель Рихтер.

Хотя мелкобуржуазные партии имели в комиссии шесть из восьми решающих голосов, фактическое руководство во всех основных вопросах принадлежало кадетам.

В результате достигнутого соглашения в состав правительства вошли кадеты П. В. Иванов (председатель Совета министров и министр торговли и промышленности), Л. А. Кроль (заместитель председателя Совета министров и министр финансов), эсер А. В. Прибылев (министр земледелия и государственного имущества), меньшевик П. В. Мурашев (министр труда), энес Н. В. Асейкин (министр внутренних дел) и два «беспартийных прогрессиста» — А. Е. Гутт (министр горных дел) и Н. Н. Глассон (министр юстиции)⁹⁵.