Глава вторая СТАВКА НА ИНТЕРВЕНЦИЮ

Глава вторая

СТАВКА НА ИНТЕРВЕНЦИЮ

•

Для осуществления экстренных мер по борьбе с контрреволюционерами и саботажниками 7 декабря 1917 г. был создан специальный орган — Всероссийская Чрезвычайная Комиссия, которую возглавил Ф. Э. Дзержинский. ВЧК должна была «обратить в первую голову внимание на печать, саботаж, к.-д, правых с.-р.»¹ Решительный удар чекисты нанесли по саботажникам, арестовав членов их главного штаба — «Центрального совета стачечных комитетов учреждений и ведомств гор. Петрограда», который финансировал «бастующих чиновников».

В соответствии с декретом о запрещении кадетской партии были закрыты ее Центральный клуб и районные отделения, некоторые газеты — «Наша речь», «Биржевые ведомости», «Петроградский листок» и другие, взяты под арест несколько десятков кадетских лидеров. Важно отметить, что левые эсеры, не добившись отмены декрета официальным путем, бойкотировали его проведение в жизнь, частными акциями. Так, один из активнейших деятелей кадетской контрреволюции, Степанов, арестованный в Петрограде в соответствии с декретом, был сразу же выпущен на свободу своим знакомым — левым эсером из Наркомата юстиции — и бежал в Москву².

В подавлении сопротивления эксплуататорских классов и охране революционного порядка в стране большую роль играли пролетарская милиция, новые народные суды, а также революционный трибунал. Характерно, что первым делом, рассматривавшимся в заседании революционного трибунала, было дело члена кадетского ЦК графини С. В. Паниной.

Одновременно с созданием и укреплением органов охраны правопорядка, стоявших на страже интересов диктатуры пролетариата, большевистская партия приступила к ликвидации дутовского мятежа на Урале и к разгрому кадетско-калединской контрреволюции на Дону.

С разных концов страны двинулись в поход на Дутова революционные войска. К началу января 1918 г. в районе Челябинска и Бузулука было сосредоточено более 10 тыс. красных бойцов. В ночь на 25 декабря советские части с боем взяли Троицк, а через две недели перешли в решительное наступление на Оренбург. 17 января оренбургские большевики подняли рабочих города на вооруженное восстание. Совместными усилиями революционных отрядов и восставших рабочих город был освобожден³. Мятежники бежали в Верхнеуральск.

Тяжелые и кровопролитные бои пришлось вести советским войскам против Каледина. Большевистская партия сознавала, что победа революции на Дону зависит от того, на чьей стороне окажутся широкие казачьи массы. 25 ноября 1917 г. Совет Народных Комиссаров принял Обращение к трудовым казакам. Обращение разоблачало лживость контрреволюционной пропаганды, порочащей Советскую власть.

Совнарком призывал трудовых казаков объединяться в Советы казачьих депутатов, арестовывать мятежников и вместе с солдатами, крестьянами и рабочими подниматься на борьбу за власть Советов⁴. В течение ноября — декабря 1917 г. Совнарком трижды рассматривал вопрос о политике Советской власти по отношению к трудовому казачеству.

Бои, развернувшиеся на калединском фронте в декабре 1917 г., принесли первые успехи советским войскам, но до окончания борьбы было еще далеко. Между тем соотношение сил на Дону быстро изменялось в пользу Советской власти. Здесь, как писал В. И. Ленин 30 декабря, «явно большинство крестьян и трудового казачества» стоит теперь «против Каледина»⁵.

Это понимали и в белогвардейском лагере. Газета «Русские ведомости», из номера в номер публиковавшая подвальные статьи под общим заголовком «Гражданская война на Дону», отмечала: «Русские политики, съехавшиеся на Дон, были убеждены, что казачество является… особым племенем, проникнутым идеей государственности… Но все это оказалось мифом, может быть, недалеких, но безвозвратно ушедших дней»⁶.

Поворот трудового казачества Дона против Каледина явственно обнаружился на трех казачьих съездах — в Воронеже, Царицыне и станице Каменской. Особенно важную роль в развитии революции на Дону сыграл съезд фронтового казачества в Каменской в январе 1918 г. Существенное значение для его работы имела принципиальная позиция руководителя местной большевистской организации Е. А. Щаденко и приехавших в Каменскую из Москвы большевиков А. В. Мандельштама и М. П. Янышева. Съезд объявил контрреволюционное Войсковое правительство низложенным и, избрав Донской казачий военно-революционный комитет, передал ему власть⁷. Говоря об этом на III съезде Советов, В. И. Ленин подчеркивал, что опыт Советской власти, пропаганда делом, примером «берет свое, и внутренняя опора Каледина на Дону теперь падает не столько извне, сколько изнутри»⁸.

Тревожной была атмосфера на проведенной 13–15 января 1918 г. в Ростове Южнорусской конференции партии «народной свободы». В ее работе участвовали комитеты кадетских организаций Дона и Северного Кавказа, делегаты из Батума, Симферополя, Харькова. Группу кадетов, приехавших на Дон из Петрограда и Москвы, возглавлял Милюков. Резолюции конференции призывали к вооруженной борьбе против Советской власти и к усилению организации контрреволюционных сил Юго-Восточного союза казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей⁹.

В январе действовавшие на Дону советские войска перешли в общее наступление, одерживая одну победу за другой. 29 января Каледин, выступая на заседании Войскового правительства, признал положение безнадежным. «Население не только нас не поддерживает, — констатировал он, — но настроено к нам враждебно»¹⁰. Сложив с себя полномочия войскового атамана, он в тот же день застрелился.

24 февраля советские войска и отряды казачьего ВРК взяли Ростов, 25-го был освобожден Новочеркасск. Остатки белогвардейских частей бежали на Кубань и в Сальские степи. Так было покончено с кадетско-калединской контрреволюцией на Дону.

Эта победа явилась огромным успехом диктатуры пролетариата, партии большевиков на военном фронте. Что же касается достижений Советской власти за первые послеоктябрьские месяцы в сфере политической, то В. И. Ленин характеризовал их следующим образом: «…мы сделали гигантски многое… для социалистической, пролетарской революции: (1) Мы развернули, как никогда, силы рабочего класса по использованию им государственной власти. (2) Мы нанесли всемирно ощутимый удар фетишам мещанской демократии, учредилке и буржуазным «свободам», вроде свободы печати для богатых. (3) Мы создали советский тип государства…» Особое значение придавал В. И. Ленин «разгону учредилки», считая это событие конечным рубежом первого, «чисто политического» этапа революции¹¹.

Гражданская война, писал В. И. Ленин, «начатая кадетско-калединским контрреволюционным восстанием против советских властей, против рабочего и крестьянского правительства, окончательно обострила классовую борьбу и отняла всякую возможность путем формально-демократическим решить самые острые вопросы, поставленные историей перед народами России и в первую голову перед ее рабочим классом и крестьянством»¹². Всем ходом событий народные массы были «на редкость подготовлены» к разгону буржуазного парламента, к принятию советского строя¹³, они сознавали, что «самая лучшая демократическая форма, самая лучшая демократическая республика — это власть без помещиков и богатых»¹⁴, «…если Учредительное собрание идет против воли Советской власти, против воли заведомого большинства трудящихся… — говорил В. И. Ленин, — долой Учредительное собрание и да здравствует Советская власть»¹⁵.

•

Подавив первые вооруженные выступления контрреволюции, рабочий класс, руководимый Коммунистической партией, все свои силы направил на созидание нового, социалистического общества. Задача ликвидации сопротивления эксплуататоров в России представлялась решенной в своих главных чертах. После триумфального шествия Советской власти по всей стране стало непреложным фактом, что подавляющее большинство народа сознательно, твердо и решительно перешло на сторону большевиков. Без помощи извне внутренняя контрреволюция была бессильна вести дальнейшую вооруженную борьбу против Советской власти.

Видимо, поэтому особая бдительность в отношении кадетов казалась излишней. Даже после объявления партии «народной свободы» вне закона она (за исключением подвергшейся аресту группы лидеров) имела, по воспоминаниям В. А. Оболенского, полную возможность вести себя «так, как будто бы этого декрета не было». «Ежедневно мы собирались на заседания ЦК, — пишет Оболенский, — для взаимной информации и распределения работы… На частных квартирах мы собирались откровенно, не принимая никаких мер предосторожности. А по вечерам выступали на митингах в разных частях города»¹⁶.

Советская власть не имела намерения подвергать в дальнейшем серьезному наказанию и тех кадетских лидеров, которые были взяты под стражу. Главная цель их ареста заключалась в стремлении предостеречь партию «народной свободы» от дальнейшей борьбы против диктатуры пролетариата, предупредить новые контрреволюционные акции с ее стороны.

Подтверждением этому может служить максимально снисходительное решение по первому делу, рассматривавшемуся учрежденным в Петрограде революционным трибуналом.

С. В. Панина, бывшая товарищем министра просвещения во Временном правительстве, обвинялась в саботаже: она, как уже упоминалось выше, не признавая назначенных Советской властью руководителей Комиссариата народного просвещения, отказалась передать новой администрации денежные средства бывшего министерства. По воспоминаниям самой Паниной, эти деньги в соответствии с инструкциями бывших кадетских министров Временного правительства были помещены ею в иностранный банк и могли быть выплачены только «законному режиму»¹⁷.

Следственная комиссия постановила освободить Панину из-под стражи до суда под денежный залог, но она, как явствует из материалов дела, заявила в связи с этим «принципиальный отказ»¹⁸.

10 декабря 1917 г. в бывшем дворце великого князя Николая Николаевича собрались представители различных слоев населения. Большинство, однако, составляла буржуазная публика. Зал бурлил, подогреваемый всевозможными слухами о «жестокости» предстоящего суда. Председателем Петроградского революционного трибунала был рабочий-большевик, участник революции 1905 г. И. П. Жуков. Среди шестерых народных заседателей четверо были рабочие и двое — солдаты. Открывая заседание трибунала, Жуков сказал: «Ныне начавший жить революционный трибунал… будет строго судить всех тех, кто пойдет против воли народа, кто будет мешать ему на пути. И я уверен, что невиновные перед волей революционного народа найдут в революционном трибунале наиболее надежного защитника».

В ходе процесса были выступления в защиту обвиняемой, в которых отмечались ее заслуги перед российским общественным движением, ее человеческие достоинства, «благородство» по отношению к народу (на меценатские пожертвования Паниной в свое время был построен Народный дом в Петербурге). Возражая заступникам графини, рабочий завода «Парвиайнен» Наумов в своей обвинительной речи сказал: «„благородство” в понимании Паниной и ей подобных состоит в том, чтобы давать или бросать народу куски, когда он порабощен, и мешать ему в его борьбе, когда он хочет быть свободным. Сейчас перед нами не отдельное лицо, — заявил Наумов, — а деятельница, деятельница партийная, классовая. Она вместе со всеми представителями своего класса участвовала в организованном противодействии народной власти, в этом ее преступление, за это она подлежит суду. Я рабочий, я мог бы питать вражду к представителям другого класса, но во мне нет этой вражды… ”»¹⁹.

Не было враждебным и отношение революционного суда к обвиняемой. Хотя ее адвокат в своем выступлении предрекал, что Панина без сомнения будет наказана²⁰, трибунал ограничился вынесением ей общественного порицания, обязав ее внести в кассу Комиссариата народного просвещения изъятую ранее сумму²¹. «Иными словами, — писал о процессе Паниной Джон Рид, — ее просто выпустили на свободу»²².

Столь же гуманным было отношение Советской власти к другим арестованным кадетским лидерам. В своих мемуарах они единодушно отмечали, что условия их заключения были далеко не суровыми²³. Нельзя не упомянуть здесь о трагической гибели двух арестованных кадетов — бывших министров Временного правительства А. И. Шингарёва и Ф. Ф. Кокошкина. Оба находились в Мариинской тюремной больнице, когда туда ворвалась группа анархиствующих матросов и учинила над ними самосуд. Буржуазная пропаганда подняла в связи с этим шумную клеветническую кампанию против большевиков, обвиняя их в кровавом произволе. В Петрограде циркулировали слухи об убийстве Родичева, Церетели, Чернова, Терещенко²⁴.

В Новочеркасске в кафедральном соборе была даже отслужена панихида не только по Шингарёве и Кокошкине, но заодно и по объявленным «убиенными» Чернове и Церетели²⁵.

В современной буржуазной историографии до сих пор еще бытуют утверждения, будто Кокошкин и Шингарёв были убиты «красными моряками» и «не было предпринято никаких серьезных попыток разыскать и наказать их убийц»²⁶.

В действительности Советское правительство резко осудило преступное убийство Кокошкина и Шингарёва. «Самосуды — это прием не революции, а черной сотни, — писала газета «Известия». — Это — печальное наследство старого режима… Преступником против революции и против народа является тот, кто допускает и совершает самосуды, какими бы мотивами он при этом ни руководился»²⁷. Петроградский Совет принял специальную резолюцию, осуждавшую это убийство и самосуды вообще²⁸.

Болгарский коммунист Р. Аврамов находился в кабинете В. И. Ленина в Смольном в тот момент, когда было получено известие об убийстве Кокошкина и Шингарёва. «Помню хорошо, — пишет он в своих воспоминаниях, — с каким неистовством В. И. Ленин требовал к себе В. Д. Бонч-Бруевича… настаивал на принятии мер для выяснения и задержания виновных, телефонировал куда-то и вообще находился в каком-то чрезвычайном возбуждении, говорившем о том, что убийство кадетов ему было крайне неприятно»²⁹.

Узнав о случившемся в Мариинской больнице, В. И. Ленин тут же направил в Наркомат юстиции телефонограмму следующего содержания: «Я только что получил донесение, что сегодня ночью матросы пришли в Мариинскую больницу и убили Шингарёва и Кокошкина. Предписываю немедленно: во-первых, начать строжайшее следствие; во-вторых, арестовать виновных в убийстве матросов»³⁰.

Незамедлительно была создана следственная комиссия в составе управделами СНК В. Д. Бонч-Бруевича, наркома юстиции левого эсера И. З. Штейнберга и наркома по морским делам П. Е. Дыбенко. Уже через два часа всем комиссариатам, председателям районных Советов, штабу Красной Гвардии, ВЧК, Комиссии по охране Петрограда, комиссарам петроградских вокзалов и т.д. была разослана телеграмма за подписью В. И. Ленина с предписанием «совершенно немедленно поднять на ноги все имеющиеся в распоряжении силы» и приступить к розыску виновных³¹.

Нескольких участников убийства Кокошкина и Шингарёва удалось задержать. В их числе был арестован матрос-анархист Прейс, но при помощи наркома юстиции левого эсера Штейнберга он убежал в Финляндию. Двое других — Босов и Куликов — содержались в период следствия в Петропавловской крепости³². В мае 1918 г. убийцы предстали перед судом и понесли заслуженное наказание³³.

Таковы истинные факты, связанные с гибелью Кокошкина и Шингарёва. Что касается остальных кадетских активистов, содержавшихся под стражей, то вскоре после разгрома Каледина они, так же как бывшие министры Временного правительства, были выпущены из тюрьмы, откуда вышли, по собственным признаниям, «в весьма бодром настроении»³⁴.

Как справедливо замечает Л. М. Спирин, освобождение кадетских лидеров свидетельствовало о гуманности большевиков, желании скорее прекратить войну и заняться строительством новой жизни³⁵.

•

Впоследствии многие кадеты сами признавали, что в начале 1918 г. Советская власть старалась привлечь их к работе по восстановлению народного хозяйства. Некоторые из них, пусть не сразу, а по прошествии времени, часто после длительных колебаний и раздумий, оценили добрую волю рабоче-крестьянского правительства и откликнулись на его призыв к сотрудничеству в мирной созидательной жизни на благо России.

Еще в декабре 1917 г. В. И. Ленин отмечал, что «образованные люди уже теперь выделяются, переходя на сторону народа, на сторону трудящихся, помогая ломать сопротивление слуг капитала»³⁶. А в октябре 1918 г. «Правда» в статье «Интеллигенция и Советская власть» подчеркивала: «Год, прошедший со дня Октябрьской революции, научил интеллигенцию многому… Она видела, как мы справляемся с одним противником за другим, она увидела нашу громадную творческую работу, жажду знания в той самой массе, которую она считала только разрушительной силой, она увидела, как эта масса относится доброжелательно, честно ко всякому, который приходит к ней с помощью». «Правда» призывала «подать руку» таким лояльным представителям интеллигенции и «поставить их на работу как равных граждан Советской России»³⁷.

Не делая ни малейшей уступки буржуазным специалистам в области политической, идя им навстречу в улучшении материального положения, пробуждая в них патриотические чувства, Коммунистическая партия добивалась отпадения от контрреволюции тысяч представителей буржуазной интеллигенции³⁸.

В этой связи нельзя не упомянуть имя профессора истории Новороссийского университета в Одессе Е. Н. Щепкина. В феврале 1919 г. в оккупированной белогвардейцами и интервентами Одессе меньшевики и правые эсеры решили устроить в городском театре инсценировку «суда» над В. И. Лениным. Подпольный одесский обком РКП(б) оказался в затруднительном положении. Выступить открыто против этого провокационного фарса нельзя — подпольщики не имели права нарушить правила конспирации, но и не дать достойного отпора тоже невозможно. Обком обратился за помощью к Е. Н. Щепкину — уважаемому в городе ученому и смелому человеку. Бывший кадет, он, как было известно, отошел от партии «народной свободы». Щепкин согласился выступить на «суде» в качестве защитника В. И. Ленина и блестяще выполнил эту миссию, хотя прекрасно понимал, что рискует свободой, а может быть, и жизнью³⁹. Как рассказывала впоследствии одна из руководителей большевистского подполья в Одессе, Е. Соколовская, «рабочие встретили Щепкина шумными аплодисментами, потому что он выступил в защиту Ленина, то есть в защиту Советской России»⁴⁰. После этого Щепкин был вынужден уйти в подполье. Вскоре он стал членом Коммунистической партии. Когда в Одессе восстановили Советскую власть, Е. Н. Щепкин был назначен комиссаром по народному образованию⁴¹.

В то же время родной брат Е. Н. Щепкина, член кадетского ЦК Н. Н. Щепкин был одним из руководителей белогвардейского подполья в Москве, главой шпионского центра, готовившего контрреволюционный мятеж (об этом будет рассказано ниже). Судьбы братьев Щепкиных, избравших полярно противоположные пути, отражают сложность и глубокую драматичность описываемой нами исторической эпохи, когда родные по крови люди оказывались по разные стороны баррикад…

В большинстве случаев переход бывших кадетов на платформу Советской власти был далеко не случаен. Начало эволюции их мировоззрения положила корниловская авантюра, отношение к которой провело, по словам Милюкова, «заметную грань между право- и левонастроенными членами партии»⁴². У преобладающей части кадетов провал корниловского мятежа вызвал озлобление, жажду реванша, ожесточенную классовую ненависть. Как писал Милюков, исход корниловщины предопределил и подготовил «особенно активное участие правонастроенных (кадетов. — Н. Д.) в будущем белом движении»⁴³.

Немногочисленная «левая» часть кадетской партии (прежде всего из среды интеллигенции) с недоумением и горечью восприняла тайную подстрекательскую деятельность кадетского руководства в августовские дни. Горький урок корниловщины, с единодушным гневом и возмущением встреченной народными массами, дал первый толчок к осознанию некоторыми членами кадетской партии пагубности того пути, по которому вела ее руководящая верхушка. Последующие события закрепили этот психологический перелом.

Большое значение имело то, что большевистская партия с первых же дней прихода к власти, как мы уже отмечали, поставила перед собой задачу привлечения старой интеллигенции к сотрудничеству с победившим пролетариатом. «Мы не можем строить власть, — подчеркивал В. И. Ленин, — если такое наследие капиталистической культуры, как интеллигенция, не будет использовано»⁴⁴. Советская власть звала интеллигенцию принять участие в строительстве новой жизни, помочь своими знаниями широким массам рабочих и крестьян. Уже 29 октября 1917 г., обращаясь к гражданам России, нарком просвещения А. В. Луначарский выражал уверенность в том, что «дружные усилия трудового народа и честной просвещенной интеллигенции выведут страну из мучительного кризиса и поведут ее через законченное народовластие к царству социализма и братства народов»⁴⁵.

Этой же теме была посвящена знаменитая статья Александра Блока «Интеллигенция и революция». Революционный поток, писал в ней автор, стремится сделать лживую, грязную, скучную, безобразную российскую действительность справедливой, чистой, веселой и прекрасной. Блок призывал интеллигенцию воспринимать неизбежные сложности, трудности, издержки революционной эпохи как частности, не могущие изменить общего направления потока — к миру и братству народов. Кадеты злятся на меня страшно, писал поэт в записных книжках в связи с опубликованием статьи, кричат, что ее «нельзя простить». «Господа, — с презрением и горечью отвечал им Блок, — вы никогда не знали России и никогда ее не любили! Правда глаза колет»⁴⁶.

Советская власть приветствовала каждый факт перехода буржуазных интеллигентов на сторону рабочего класса. «Всякий, кто хочет работать, нам ценен…» — подчеркивал В. И. Ленин⁴⁷. Член кадетского ЦК, крупный уральский инженер и предприниматель Л. А. Кроль сообщает в мемуарах факт, наглядно свидетельствующий о желании Советской власти использовать знания и опыт кадетской интеллигенции для восстановления народного хозяйства.

Кроль был лично знаком с Я. М. Свердловым — в 1905 г. они выступали от имени своих партий на городских митингах Екатеринбурга⁴⁸ («за все время своей политической работы, — пишет мемуарист, — я не встречал противника, с которым труднее было бы бороться»). В начале 1918 г. Кроль обратился к Свердлову как к председателю ВЦИК с просьбой помочь организованному им в Москве частному экономическому учреждению. Свердлов принял Кроля в Кремле и предложил ему сотрудничать с Советской властью. «Выбирайте любую техническую должность по вашему усмотрению, — говорил председатель ВЦИК. — Я всецело полагаюсь на вас»⁴⁹. Кроль отказался от этого предложения.

Однако в целом политика Коммунистической партии привлекала на сторону революции все более широкие слои интеллигенции. В их числе оказалось немало бывших кадетов. Как правило, это были рядовые члены партии «народной свободы», не занимавшиеся ранее активной работой в ее организациях. Но можно назвать и несколько имен видных деятелей из состава кадетского ЦК, перешедших на сторону Советской власти. Эти люди включились в атмосферу трудового энтузиазма, охватившего страну в первые послеоктябрьские годы, стали полезными и полноправными членами социалистического общества.

Некоторые из них внесли впоследствии существенный вклад в развитие советской науки, и их деятельность получила заслуженное признание в нашей стране.

Так, в историю отечественного литературоведения и театроведения вошло имя Алексея Карповича Дживелегова⁵⁰. В 1917 г. он был членом кадетского ЦК, но, осознав антинародность проводившегося кадетами курса, сразу после Октября полностью порвал с ними связь. Дживелегов стал одним из виднейших в СССР ученых-искусствоведов, был избран членом-корреспондентом Академии наук Армянской ССР. Большой популярностью пользовались его труды о культуре эпохи Возрождения, книги о Данте, Леонардо да Винчи, Микеланджело. Свыше 20 лет профессор Дживелегов возглавлял кафедру истории зарубежного театра в Государственном институте театрального искусства им. А. В. Луначарского, воспитал несколько поколений советских театроведов. Как выдающийся ученый и педагог, он был награжден двумя орденами Трудового Красного Знамени⁵¹.

Были и такие (правда, единичные) случаи, когда кадетские деятели, пережив годы гражданской войны в белогвардейском лагере и даже эмигрировав за границу, вскоре нашли в себе силы отказаться от духа враждебности к утвердившемуся в России советскому строю и вернуться на Родину. Подобный путь прошел член кадетского ЦК, профессор А. А. Мануйлов, бывший министр народного просвещения в первом составе Временного правительства. В. И. Ленин еще в 1906 г. писал о Мануйлове как об одном из лучших людей либерализма и конституционно-демократической партии, наиболее идейных, наиболее образованных, наиболее бескорыстных, наиболее свободных «от непосредственного давления интересов и влияний денежного мешка»⁵². После возвращения в 1921 г. в Советскую Россию Мануйлов вел большую работу в Государственном банке и Наркомате земледелия.

Показателен процесс сближения с Советской властью двух членов кадетского ЦК, ставших крупнейшими советскими учеными, — академиков С. Ф. Ольденбурга и В. И. Вернадского.

С. Ф. Ольденбургу было непросто разобраться в разворачивающихся вокруг событиях, понять и принять революционные преобразования в стране, стать их активным и полезным участником. Ведь многие его близкие друзья и даже родной сын оказались в белогвардейском лагере… Да и рядом было столько сомневавшихся, не веривших в социалистическое будущее России, в успешное развитие науки при новом строе.

Позицию Ольденбурга определили признание Советской властью важнейшей роли науки в развитии общества, бережное, уважительное отношение Советского правительства к Российской Академии наук, с которой теснейшим образом была связана вся его жизнь.

В начале 1918 г. нарком просвещения А. В. Луначарский запросил Академию наук, какое участие она собирается принять в культурно-просветительной работе, развертывавшейся в стране. Советское правительство считает необходимым произвести «мобилизацию науки для нужд государственного строительства», писал нарком и просил ответить, «что может дать» в связи с этим академия.

Российская академия наук, вспоминал впоследствии А. В. Луначарский, за подписью своего президента А. П. Карпинского и «непременного секретаря» С. Ф. Ольденбурга ответила, что «она всегда готова по требованию жизни и государства на посильную научную теоретическую разработку отдельных задач, выдвинутых нуждами государственного строительства, являясь при этом организующим и привлекающим ученые силы страны центром»⁵³.

В апреле 1918 г. В. И. Ленин поручил секретарю СНК Н. П. Горбунову посетить С. Ф. Ольденбурга и сообщить ему, что Совет Народных Комиссаров считает крайне желательным возможно широкое развитие научных предприятий академии и приглашает ее «довести до сведения Совета об имеющихся предложениях экспедиций, предприятий и изданий Академии с тем, чтобы им могло быть оказано скорейшее содействие»⁵⁴. По свидетельству А. В. Луначарского, академия сыграла большую роль в становлении молодой советской науки, она оказывала постоянную и разностороннюю помощь Наркомпросу и ВСНХ. «Мы опирались на нее в переговорах с соседними державами о мире… — писал А. В. Луначарский. — Мы получили мощную поддержку ее при введении грамотности на материнском языке для национальностей, не имевших письменности»⁵⁵.

Самое непосредственное участие в организации деятельности академии принимал С. Ф. Ольденбург. Выступая в конце 1918 г. с отчетом об этой деятельности, он говорил: «В наши трудные и сложные дни многие склонны падать духом и не понимать величайших переворотов… глубоко болезненных и мучительных, но тем не менее великих и замечательных. И многим из нас — людям науки, начинает казаться, что и наука гибнет от непонимания и невнимания к ней. Опасения эти напрасны…»⁵⁶.

Советская власть глубоко ценила стремление сотрудничавших с ней ученых к взаимопониманию и со своей стороны с необходимым тактом и чуткостью относилась к академии, к сохранению ее автономии. Коммунистическая партия, Советское правительство, как писал А. В. Луначарский, понимали: невозможно требовать от академии, чтобы она вдруг «перекрестилась по-марксистски» и поклялась, что она «ортодоксальнейшая большевичка». Ведь искренним такое превращение быть не могло. Оно «придет со временем, — считал Луначарский, — и путем постепенной замены прежних поколений новыми»⁵⁷. Но при взаимном уважении на деловой основе сотрудничество академии с Советской властью оказалось вполне возможным.

В труднейшей обстановке того времени Советское правительство старалось хоть как-то облегчить жизнь деятелей науки, поддержать их материально. В. И. Ленин очень заботился об этом, вникая в нужды ученых, следя за помощью им. Он сам занимался разбором заявления С. Ф. Ольденбурга о тяжелом материальном положении работников академии и вместе с А. В. Луначарским принимал практические меры для улучшения их бытовых условий⁵⁸.

А. М. Горький вспоминал, как с С. Ф. Ольденбургом и еще двумя академиками он был на приеме у В. И. Ленина. Проводив ученых, В. И. Ленин, по словам Горького, сказал: «Это — умники. Все у них просто, все сформулировано строго, сразу видишь, что люди хорошо знают, чего хотят. С такими работать — одно удовольствие»⁵⁹. Встречи с В. И. Лениным произвели глубокое впечатление на Ольденбурга. «В самые трудные дни нашей жизни, — говорил он, — когда казалось временами, что никакая работа уже невозможна, его личное вмешательство, его помощь словом и делом создавали возможность работы. Он фанатически любил науку и верил в нее, как в могучий жизненный фактор, который поможет людям в трудной и сложной жизни»⁶⁰. Такое же отношение к науке было свойственно и самому Ольденбургу.

Личный пример «непременного секретаря» академии помог многим представителям старой интеллигенции найти свое место в новой жизни, способствовал, по словам Луначарского, переходу «лучшей ее части на позицию, которую занял академик Ольденбург, — на позицию совместного и дружного с Советской властью строительства социализма»⁶¹.

На ту же позицию встал крупнейший русский ученый-минералог и геохимик В. И. Вернадский. Но пришел он к ней другим путем, нежели С. Ф. Ольденбург, пришел потому, что испытал горькое разочарование в политике контрреволюционного лагеря, в белогвардейских порядках. Об этом свидетельствуют письма и статьи Вернадского, в определенной степени отразившие его психологическую эволюцию.

Живя в 1918–1919 гг. в Киеве, Вернадский стал свидетелем бесконечной смены властей: украинские националисты, Петлюра, войска Деникина… В одном из писем Паниной он с возмущением и раздражением писал о настроениях буржуазных кругов («озлобленный и бесплодный российский пессимист»), о политике Добровольческой армии по отношению к украинскому народу⁶².

В другом письме Паниной Вернадский сообщал: «В подавляющем большинстве киевляне не верят в то, что Добровольческая армия… представляет из себя прочную и серьезную власть… Вы не можете себе представить, до какой степени дискредитирован здесь высший носитель власти (генерал Драгомиров. — Н. Д.)… [Его] осуждают все — народ, общество, военные». Он с болью писал об «ошибочной политике» кадетской партии («наш ЦК произвел на меня в своем заседании грустное впечатление»), о реакционной позиции отдельных ее членов — Степанова, Соколова и др. Письмо кончалось трагической нотой: «В Киеве становится опять так же скверно, как было при Раде и при Директории. Прямо несчастный город и несчастна судьба Украины»⁶³.

Деникинские власти закрыли все украинские научные учреждения, основанные после свершения революции, в том числе и Всеукраинскую Академию наук, которая была любимым детищем Вернадского. Чтобы спасти ее, он поехал в конце 1919 г. в Ростов, обивал пороги «высших инстанций». Встреча Вернадского с бывшими коллегами по кадетскому ЦК еще больше выявила разницу в их отношении к происходившему вокруг⁶⁴.

Все хлопоты Вернадского о создании условий для работы академии оказались тщетными. Между тем еще летом 1918 г. из Москвы от С. Ф. Ольденбурга он получал письма «с резким осуждением тактики Украины и украинских кадетов», в которых сообщалось, что «Петроградская академия действует прекрасно и имеет большие субсидии от Совета Народных Комиссаров на научные исследования»⁶⁵.

Все сильнее укреплялось в сознании Вернадского убеждение, что деникинский великорусский шовинизм ему «столь же противен, как и украинский национализм». «Мне хочется уйти и от того, и от другого, — писал он, — и может быть в конце концов я это сделаю»⁶⁶.

26 декабря 1919 г. в газете «Донская речь» была опубликована статья Вернадского «Научная задача момента»: «Сейчас здесь, в Ростове, — говорилось в ней, — звучат опасные речи… старые речи русской правительственной организации, с которой нам всем приходилось вести такую упорную борьбу… Есть опасность, что… некоторые из центров научного творчества могут погибнуть в вихре событий… Возрождаются скверные навыки старой русской власти жертвовать расходами на культурные русские ценности… Сейчас главнейшей силой, спаивающей новое русское государство… будет являться великая мировая ценность — русская культура во всех ее проявлениях»⁶⁷.

Именно на этой почве — заботы о развитии отечественной культуры, стремления к достижению научного прогресса — произошло сближение Вернадского с политикой большевистской партии, начался его большой путь в советской науке. Характерно, что в число нескольких первых научных трудов, предназначенных к публикации после окончания гражданской войны, В. И. Ленин включил исследование Вернадского о строении земной коры⁶⁸. Вопрос об отношении к С. Ф. Ольденбургу и В. И. Вернадскому специально рассматривался Политбюро ЦК РКП(б) летом 1921 г.⁶⁹

И в качестве последнего штриха приведем следующее чрезвычайно интересное свидетельство одного из основателей кадетской партии — И. И. Петрункевича. «На днях я получил письмо от Вл. Ив. Вернадского… — писал он в 1923 г. — Все прошлое им сожжено без остатка… Он старается уверить меня, что все, во что мы верили и что делали, это все ближе к реакции… чем к тому, что мы воображали: к свободе, добру, порядку… Он уверяет, что русская интеллигенция поколеньями подготовляла с энергией и страстностью большевистский строй, и заключает: „Как химическая реакция — полученный результат освещает весь процесс”»⁷⁰.

Позиция таких людей, как Вернадский, Ольденбург, Мануйлов, Дживелегов, определялась прежде всего патриотическими чувствами, желанием жить одной жизнью со своей страной, со своим народом. Однако большинство партии «народной свободы» оставалось во вражеском лагере. Значительная часть кадетов не уехала из Советской России, но не по принципиальным соображениям, а в силу сложившихся обстоятельств. Это были прежде всего представители городской буржуазии. Растерянные и испуганные происходившим на их глазах крушением всех привычных устоев и основ, а главное, принципа частной собственности, они ненавидели Советскую власть и мечтали о ее свержении. Многие члены кадетской партии в тылу Советской Республики, ее организации на территориях, оккупированных белогвардейцами и интервентами, и все ее руководство (за упомянутыми выше редчайшими исключениями) продолжали вести упорную борьбу против диктатуры пролетариата.

Октябрьская революция вызвала в психологическом настрое большинства кадетов резкую реакцию, в связи с чем они «сильно метнулись вправо»⁷¹. Об этой эволюции свидетельствуют и решения Центрального комитета партии «народной свободы», и высказывания отдельных ее лидеров, и выступления кадетской печати.

Прежде всего здесь следует сказать об официальном возвращении кадетов к монархической идее. В декабре 1917 г. Тыркова в частном письме сообщала: «Общий прогноз в нашей среде такой. Это все (Советская власть. — Н. Д.) скоро провалится и даст место или генералу, или, что гораздо вернее, самодержцу»⁷². Тогда же кадетский ЦК разработал и на своем заседании в феврале 1918 г. утвердил документ, в котором говорилось: «Провозглашенные республиканские формы правления не отвечают пониманию и степени государственного развития подавляющего большинства населения. Должно поэтому признать, что монархия после мартовского переворота 1917 г. была отвергнута в ущерб интересам России… После долгого и горького опыта революции… восстановление законно приемлемой монархии как единственной формы, могущей еще обеспечить наше национальное и государственное бытие и порядок, представляется безусловно необходимым»⁷³.

Это единственный за годы гражданской войны официальный документ, зафиксировавший позицию кадетского ЦК по вопросу о форме правления. Во всех других последующих резолюциях и постановлениях решение этого вопроса откладывалось до конца гражданской войны. Отметим, что речь здесь шла лишь о восстановлении «отвергнутой» монархии без всяких оговорок о ее ином по сравнению с прежней характере.

Документ этот прямо противоположен программе партии «народной свободы», утвержденной на ее седьмом съезде в марте 1917 г. «Россия должна быть демократической парламентарной республикой, — говорилось в ней. — Законодательная власть должна принадлежать народному представительству»⁷⁴.

Бесславный крах Учредительного собрания — «учредилки» способствовал формированию резко отрицательного отношения к ней со стороны кадетской партии. В январе 1918 г. ЦК кадетов в Москве принял следующее постановление: в связи с тем, что распущенное 6 января Учредительное собрание «не было в состоянии осуществить принадлежащих ему функций и тем выполнить задачу восстановления в России порядка», «возобновление его деятельности должно быть сочтено нецелесообразным и ненужным». Как будет показано ниже, это решение предопределило в дальнейшем основное расхождение между кадетами и мелкобуржуазными партиями в годы гражданской войны.

Кадетский ЦК подчеркивал, что считает «неотложно необходимым установление в той или иной форме сильной единоличной власти (т.е. диктатуры. — Н. Д.)» Далее в постановлении декларировалось: «По заключении всеобщего мира и установлении нормальных условий жизни» эта власть созовет «свободно избранное Учредительное собрание для установления нового государственного строя»⁷⁵ (в отличие от избранного в 1917 г. это будущее собрание впоследствии часто именовали Национальным).

Несмотря на такую декларацию, большинство кадетской партии заняло в этот период сугубо негативную позицию по отношению к самой идее Учредительного собрания. На Южнорусской конференции партии «народной свободы» в январе 1918 г. Милюков открыто возражал против принципа «свободного волеизъявления народа». Это опасный путь, подчеркивал он. В таком случае всякая другая власть, установленная не в результате свободного волеизъявления народа, будет незаконной. «Уроками этой революции (Февральской. — Н. Д.) доказано, — заявил Милюков, — что неограниченное народовластие в условиях русской жизни ведет к тому самому, с чем мы теперь должны бороться»⁷⁶.

Характерно также высказанное в конце декабря 1917 г. мнение по тому же поводу виднейшего кадетского идеолога В. А. Маклакова: «Для народа, большинство которого не умеет ни читать, ни писать, и при всеобщем голосовании для женщин наравне с мужчинами Учредительное собрание явится фарсом»⁷⁷. «Член Учредительного собрания, — писал впоследствии В. Д. Набоков, один из наиболее деятельных руководителей избирательной кампании в конце 1917 г., — это звание совершенно мертвое… Утверждать, что сам народ всеобщим голосованием… возложил на членов Учредительного собрания тяжкую обязанность стоять на страже интересов государственных — значит произнести лживую и пустую фразу»⁷⁸.

В упоминавшемся выше документе, разработанном кадетским ЦК в феврале 1918 г., утверждалось: «Принцип привлечения к выборам в представительные государственные учреждения всего населения поголовно должен быть отвергнут… Идея Учредительного собрания как выражение всенародной мысли и воли должна быть ныне тоже отвергнута, так как народ на данной ступени развития, очевидно, не может учредить жизнь великого государства применительно к современным сложным и трудным условиям»⁷⁹.

Позиция кадетской партии в этом вопросе наиболее откровенно была сформулирована в программной статье «Пересмотр идеологии», опубликованной в «Русских ведомостях» 27 марта 1918 г. Опыт революции, говорилось в ней, «с убедительностью доказал, что в нашем случае применение неограниченного народного суверенитета имело последствием нарушение самых важных, самых общих интересов народа и страны. Отсюда вывод: в народном суверенитете и вытекающем из него всеобщем и т.д. голосовании нельзя видеть всеобщего и безусловного политического принципа, применение которого при всех условиях несет с собой благо». Объявляя этот принцип неприемлемым для конкретных условий России, статья призывала «критически отнестись к всевластию» народа, «поставить препоны его суверенитету, препоны его слепым и безумным увлечениям».

•

Главная причина категорического негативизма кадетов по отношению к идее народного представительства ясна: результаты выборов полностью подтвердили опасения кадетских лидеров, обусловившие их обструкционистскую политику по отношению к Учредительному собранию в феврале — октябре 1917 г.

Итоги выборов оказались для кадетов крайне неутешительными: в целом по стране им отдали свои голоса 4,7% избирателей, в армии — лишь 1,9%⁸⁰.

В то же время кадеты получили больше голосов, чем все остальные буржуазные партии, вместе взятые⁸¹. Это свидетельствовало об усилении начавшегося после Февральской революции процесса сплочения буржуазии вокруг своей главной партии. Львиную долю голосов кадетам удалось собрать в губернских городах. В 13 городах они вышли на первое место и в 32, считая Москву и Петроград, — на второе после большевиков. В 68 губернских центрах за кадетов проголосовало 22% избирателей. В округах (за исключением Петроградского и Московского) картина была иная: в 5 округах кадетская партия собрала по 10–18%, в 11 — по 6–9%, а в остальных — по 1–5% голосов⁸².

Анализируя эти данные, О. Н. Знаменский приходит к важным выводам: кадетские списки были отвергнуты рабоче-солдатскими и крестьянскими массами, голосовали же за них в армии — многие офицеры и военные чиновники, в городах — буржуазия (в том числе и крупная торгово-промышленная), буржуазная интеллигенция, а также средние слои населения, «…результаты выборов показывают, — писали в связи с этим „Известия Московского Совета”, — что классовая борьба быстро развивается. Все более и более страна распадается на два резко враждебных лагеря»⁸³. Особенно верна была эта оценка применительно к крупным городам.

Необходимо особо подчеркнуть существеннейшую качественную разницу между обоими лагерями. Большевикам отдавали свои голоса рабочие массы, преданные делу революции и потенциально готовые на самоотверженные, решительные действия в ее защиту.

Большинство же кадетских избирателей составляли средние обывательские слои населения В. И. Ленин еще в 1906 г. писал, что партия кадетов «переживает некоторый социальный сдвиг. Центр тяжести этого движения более перемещается к городам… Выдвигается городской обыватель из „мелкоты”»⁸⁴.

Этот процесс наблюдался и в первые недели, последовавшие за Октябрьским вооруженным восстанием. Такова закономерность революционных взрывов — оглушенные и напуганные ими городские средние слои в большинстве своем видят якорь спасения в умеренно-буржуазных партиях, ратующих за стабильность привычного уклада, за сохранение существующих порядков и норм.

В 1917 г. средние слои были весьма многочисленными — они составляли более трети городского населения России. Но, во-первых, средние слои не стояли на единой политической платформе: часть их отнеслась к Октябрю резко отрицательно, другая часть приняла и поддержала социалистическую революцию, третья — заняла нейтральную позицию⁸⁵. А, во-вторых, важное значение имела специфика социальной психологии средних слоев. Городской обыватель в массе своей не способен на активную борьбу, он руководствуется прежде всего эгоистическими побуждениями, чисто индивидуалистическими интересами, стремлением не участвовать в событиях, а пережидать их, оставаясь «в сторонке». Поэтому кадетская партия, получившая, казалось бы, существенную поддержку избирателей в крупнейших центрах страны, в действительности даже там не располагала сколько-нибудь надежной массовой социальной опорой.