Зерновой кризис и проблемы урожайности
Зерновой кризис и проблемы урожайности
По теории эксплуатации, главной причиной зернового кризиса была не проблема производства зерна, а вопросы ценовой политики и планирования. Авторы большинства исследований признают, что урожай 1927 г. был несколько меньше, чем в 1926-м, но урожай 1926 г. был настолько высок, что небольшой спад никак не мог стать причиной кризиса.
Решения государственных закупочных ведомств по удержанию низких цен на зерно (в сравнении с ценами на другую сельхозпродукцию), дефицит и недостаточно низкие цены на потребительские товары, опасения перед надвигающейся войной (что вытекало из заявлений Сталина и других лидеров) — вот, по их мнению, сочетание факторов, вынудивших крестьян придерживать или «скрывать» свои запасы зерна, а не продавать их, что и вызвало нехватку продовольствия в городах.
На самом деле такая трактовка умышленно умаляет значимость спада в производстве и важность нехватки зерна во время кризиса и приводит к ошибочной интерпретации решения о проведении коллективизации. Во-первых, данные об урожаях, на которых и строятся подобные аргументы, более чем неточны. Мало того, это даже не сведения о действительно собранных урожаях.
В целом вся статистика по «урожаям» 20-х годов, по поводу точности которой возникали серьезные споры, была получена (за редким исключением) в виде оценочных количественных показателей чиновниками статистического управления от репрезентативной группы крестьян еще до того, как те завершили сбор урожая. Чиновники просили крестьян оценить будущий урожай по шкале от 1 до 5, а затем обрабатывали эти «данные», чтобы получить усредненное значение в процентном исчислении, а затем умножали его на цифру, которую считали средним показателем дореволюционной урожайности. Кроме того, они традиционно завышали свои оценки, полагая, что крестьяне недооценивают урожайность с тем, чтобы уменьшить налоги.
Тем не менее на всесоюзном совещании в 1929 г. статистики приняли решение о том, что средняя цифра урожайности дореволюционного периода является неточной, и таким образом дискредитировали свои же ранее объявленные данные. Соответственно нам не известно, сколько точно зерна намолачивали советские крестьяне. Вероятно, официальные оценки в целом превышают реальные данные.
В одном из самых подробных исследований урожая — детальной работе Велкера, посвященной урожаю 1927 г., где применялись данные официальной статистики (возможно, раздутые), содержится такой вывод: неурожай и спад урожайности не могли быть малозначимыми факторами, так как в действительности они сократили запасы зерна у крестьян до уровня прожиточного минимума (или даже ниже).
После тщательного изучения того, как крестьяне использовали зерно, и на базе имеющихся данных об урожайности в ряде регионов Советского Союза Велкер приходит к выводу: они не припрятывали излишки зерна с целью поднятия цен в 1927 г. На самом деле крестьяне хранили только то, что по сути могло считаться самым минимумом, необходимым для выживания.
Ряд советских руководителей тоже считали данный кризис скорее результатом дефицита, чем ценовой политики. Судя по документам, обнаруженным Рейманом, в конце января 1928 г. глава Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) Валериан Куйбышев сообщал Политбюро о катастрофичности ситуации и о том, что страна не может решить проблему только своими ресурсами. Эта точка зрения получила поддержку в февральской резолюции Совнаркома. Согласно этому документу советским дипломатам предписывалось срочно собрать всю необходимую информацию о международном положении страны с тем, чтобы изыскать возможности получения иностранной помощи даже ценой концессий.
В итоге Советский Союз в 1928 г. действительно завозил продовольствие из-за границы. На ноябрьском пленуме 1928 г. Рыков пояснил такое решение необходимостью покрытия дефицита между старым и новым урожаем, поскольку производство продовольственного зерна в 1928 г. оказалось примерно на 3,5 млн. т меньше, чем в 1927 г. Это — очередное признание факта дефицита зерна. Самый яркий пример отрицания упомянутой выше концепции «укрывательства зерна» — выступление Михаила Калинина на пленуме ЦК в июле 1928 г., в ходе прений по поводу предложения Сталина об организации совхозов:
«Кто-нибудь, хоть один человек, готов сказать, что зерна достаточно?.. Все эти разговоры о том, что кулак укрывает зерно, о том, что зерно есть, но он его не сдает — все это только разговоры, потому что нам известно, как изымать зерно у кулака. Учить Кагановича или Чубаря изымать зерно — абсурд. Они знают, как изымать… Нам необходимо поставить вопрос ребром: если у кулака много зерна, мы можем позаимствовать его… В основе всего этого — нехватка продовольствия, нехватка зерна, и эта нехватка зерна подталкивает нас к организации совхозов».
Некоторые руководители разделяли эту версию зернового кризиса и общей проблемы советского сельского хозяйства. Вопрос этот уже поднимался на апрельском пленуме 1928 г. Милютин, руководитель Центрального статистического управления (ЦСУ), привел статистически данные, доказывающие, что в начале 1928 г. резервы у крестьян были выше, чем в тот же период 1927 г. — во время практики чрезвычайных мер. Но Яковлев, руководитель Наркомата рабоче-крестьянской инспекции (НК РКИ) — ведомства, ответственного за проверку деятельности остальных госучреждений, — возразил, заявив, что правительство работало в сельской местности, словно «в темном лесу». Несмотря на статистические данные Милютина, он продолжал настаивать и представил доказательство, свидетельствующее о том, что правительственные учреждения получали очень мало надежной информации о запасах зерна в селах.
После него Кубяк, занимавший тогда пост наркома сельского земледелия РСФСР, подверг сомнению данные Милютина по урожаю, так как во многих регионах закупка велась за счет прошлогодних запасов зерна. Он назвал цифры Милютина «опровергнутыми жизнью» и раньше Калинина сказал, что если бы большие излишки зерна существовали, их бы выявили в ходе чрезвычайных мер. Вице-председатель Госплана Сокольников, выступая на июльском пленуме 1928 г., сообщил, что производство зерна в Советском Союзе оказалось на 5 % ниже довоенного уровня (тем самым признав, что данные ЦСУ оказались недостоверными, и эта цифра могла быть еще ниже), а прирост населения по сравнению с довоенным временем составил 10 %. После этого он спросил: «На каком основании мы можем свести концы с концами?»
Взгляды Сталина на причины кризиса противоречивы. На пленумах он не возражал ни заявлению Кубяка, ни высказываниям Калинина и соглашался с Сокольниковым. В своей речи «На хлебном фронте» в мае 1928 г. Сталин привел достаточно противоречивый аргумент. С одной стороны, он озвучивал данные, свидетельствовавшие о том, что производство зерна в Советском Союзе достигло довоенного уровня.
Он также привел цифры, показывающие, что правительство из года в год стабильно закупало больше зерна в период между 1925-м и 1928 годом. И в то же время он процитировал данные, подготовленные Немчиновым. Эти цифры демонстрировали, что объем продажи зерна по сравнению с довоенным периодом упал, а это означало несоответствие с данными, свидетельствовавшими об увеличении объема закупок.
Вину за сложившуюся ситуацию он возложил на структуру советского сельского хозяйства (состоявшего из мелких хозяйств), которая не позволяла достигнуть серьезного повышения объемов производства.
Очевидно, что многие партийные лидеры, в том числе и Сталин, считали причинами зернового кризиса не просто проблему маркетинга зерна и ценовой политики, но больше склонялись к проблемам производственного характера, говоря о том, что страна столкнулась с дефицитом, что отчасти напоминало ситуацию в 1921-м и 1924 г. И именно это осознание — не только текущей ситуации, но и памятных событий прошлых лет — заложило основу и для давления на кулаков, и для осуществления мер по закупке продовольствия за рубежом. И, что более важно, это осознание подтолкнуло к трансформации сельского хозяйства.
Проект «совхоз»
Первым конкретным политическим шагом на пути к коллективизации стал проект организации совхозов, предложенный Сталиным на заседании Политбюро 23 апреля 1928 г. в качестве ответной меры на дефицит зерна.
Проект предусматривал организацию сети из нескольких десятков крупных государственных фермерских хозяйств, как правило, на тех территориях, которые позже назовут «целинными землями» Южной Сибири, Северного Казахстана, и на открытых участках в районе Волги, Северного Кавказа, Украины и в ряде других мест — там, где совхозам не пришлось бы посягать на крестьянскую землю. Моделью для строительства совхозов должна была стать крупная механизированная ферма Томаса Д. Кэмпбелла-младшего из Монтаны.
Слова Сталина по поводу этого проекта гораздо лучше любых источников говорят о его намерениях в деле поддержки коллективизации. Свое отношение он выразил в речи, опубликованной в урезанном виде в собрании его сочинений, но благодаря новым архивным данным мы теперь можем сопоставить его заявление с контекстом дебатов на пленуме после того, как прозвучало его предложение.
На июльском пленуме 1928 г. проект организации совхозов представлял Калинин. Он сообщил, что после того как Сталин предложил этот проект, Политбюро тотчас обсудило его и немедленно одобрило. Стоит отметить, что это было необычно скорое решение — бюджет в размере 300 млн. рублей, выделенных для реализации проекта, существенно превышал размер ассигнований на строительство Днепростроя, идею которого обсуждали долгие годы.
На самом деле, признал Калинин, косвенное обсуждение данного проекта тянулось уже некоторое время — его рассматривали в рамках общей задачи коллективизации и подъема продуктивности сельского хозяйства, и поэтому Политбюро было психологически подготовлено к нему.
Как мы уже отмечали, руководство обсуждало тему колхозов и совхозов по крайней мере с 1925 г., и в принципе прониклось идеей коллективизации еще на XV съезде партии в декабре 1927 г. А в январе 1928 г. Сталин решил, что социалистическое сельское хозяйство нуждается в ускорении. Судя по всему, Сталин мог предлагать программу создания совхозов в качестве пилотного проекта коллективизации, и, вероятно, он и другие лидеры (например, Калинин) рассматривали данный проект как одну из стадий процесса коллективизации.
Калинин защищал проект на основе своей теории о дефиците зерна в стране, доказывая, что данная программа сможет облегчить ситуацию до тех пор, пока не будет создано больше совхозов и колхозов. Тем не менее он считал, что совхозы в этом проекте сыграют только вспомогательную роль в деле снабжения продовольствием. Он говорил, что «абсурдно перемещать центр тяжести поставок государству на совхозы», считая, что на ближайшие 5–6 лет основным источником снабжения останутся индивидуальные крестьянские хозяйства — до тех пор, пока они смогут удовлетворять спрос.
Сталин дважды прерывал выступление Калинина, чтобы выразить свое согласие по этому вопросу. Таким образом, запуская этот пилотный проект, советское руководство пыталось организовать крупномасштабное социалистическое сельское хозяйство так, чтобы оно функционировало не в ущерб (и даже не мешало) индивидуальному крестьянскому хозяйству, а лишь дополняло его.
Они не обсуждали, что должно произойти через 5–6 лет. Судя по всему, они просто надеялись, что социалистический сектор экономики будет расти достаточно быстро, чтобы восполнить неизбежный дефицит, возникающий при работе крестьянских хозяйств.
Сталин высказал свою точку зрения по данному проекту в ответ на интенсивные дебаты, разгоревшиеся по поводу его предложения. Анцелович, председатель профсоюза работников земли и леса и сторонник совхозов, крайне скептически отзывался о нацеленности проекта на развитие экстенсивного земледелия в засушливых регионах и призывал осваивать инвестиции в уже существующих совхозах. Хатаевич, партийный секретарь в Поволжье, рекомендовал то же самое отчасти потому, что предполагал возможность задержек и прочих трудностей в реализации проекта.
Тем не менее главным критиком стал Осинский — авторитетный статистик и экономист, обладавший обширным опытом управления предприятиями пищевой и сельскохозяйственной отрасли. В то время он занимал должность руководителя ЦСУ. Осинский обрушился на данный проект, назвав его безграмотным с агрономической (подтвердив критику Анцеловича) и экономической точек зрения. Осинский рассказывал, как во время недавней поездки в США пытался посетить две знаменитые «аграрные бонанзы» (сверхкрупные фермы) на Среднем Западе, принадлежавшие Дальриплу и А. Шарон, и выяснил, что обе огромные фермы прекратили существование (по его словам) по причине истощенности почвы и по соображениям экономического характера.
Затем он подверг критике ферму Кэмпбелла только лишь на основании бесед с некими местными фермерами — он признался, что сам эту ферму не посещал. Он сказал: «Кэмпбелл, помимо всего, выступает в роли рекламного агента или же его предприятие является рекламной кампанией, демонстрирующей трактора и сельхозтехнику от соответствующих производителей. Кроме того, он дешево приобрел эту технику. Вот так обстоит дело с зерновой фабрикой Кэмпбелла».
Таким образом, Осинский характеризовал эту идею как мошенничество, а вовсе не как образец технически продвинутого земледелия. Вместо этого в качестве образцов для подражания он приводил примеры нескольких немецких ферм интенсивного земледелия, связанных с пивоваренными заводами и другими предприятиями, предлагая то, о чем говорил немецкий марксист Каутский.
В ответ партийный руководитель с Северного Кавказа Иванов заявлял, что доклад Осинского о прекращении работы некогда крупных ферм отражает капиталистические условия, неприменимые в Советском Союзе, и убеждал в том, что эффект от общей экономической консолидации на базе совхозов обязательно компенсирует высокие затраты на их создание.
Ответом на это замечание стала реплика Рыкова: «правильно». Муралов, заместитель наркома сельского земледелия РСФСР, откровенно ответил на критику Осинского в адрес экстенсивного земледелия цитатой из книги самого Осинского, посвященной американскому земледелию.
В книге имелось документальное подтверждение неуклонного прироста производства зерна на крупных американских фермах на протяжении десятилетий, что дискредитировало критические замечания Осинского об экстенсивном земледелии. Осинский, сказал Муралов, не знает содержания собственной книги. Муралов также процитировал слова ведущего советского специалиста по засухам агронома Н. М. Тулайкова, доказавшего на базе экспериментальных данных, что зерновые культуры можно выращивать на одной и той же земле семь лет подряд до того, как вопрос истощенности почвы приобретет серьезное значение.
Именно в этот момент Сталин решил вмешаться в дискуссию и дать ответ Осинскому. В своем выступлении он защищал проект создания совхозов, а также американскую модель, лежавшую в основе этой программы. Для начала он привел пространные цитаты из статьи Тулайкова, где тот описывал ферму Кэмпбелла, рассказывал о ее огромной площади в 38 500 га, полной механизации производства и высочайшем уровне производительности. Затем Сталин, как и Иванов, заявил об отсутствии в Советском Союзе таких капиталистических условий, как частная собственность и рента. Поэтому в условиях советской системы крупные зерновые хозяйства «вообще не нуждались как в максимальной, так и в средней прибыльности для развития, а могли бы ограничиться минимальным уровнем рентабельности (а иногда работать даже без прибыли), что наряду с отсутствием абсолютной земельной ренты создает крайне благоприятные условия для развития крупных зерновых хозяйств».
В итоге он отметил, что новые совхозы наряду с колхозами и уже существующими совхозами могли бы выполнять роль экономической опоры для села, что позволило бы увеличить объем поставок зерна и, таким образом, избежать применения чрезвычайных мер.
Тулайков, гораздо более компетентный и знающий специалист в области сельского хозяйства, чем Осинский, в действительности был прав, а заявления Осинского на пленуме о крупных американских фермах были глубоко ошибочными. В США было намного больше крупных ферм, чем те три, которые он пытался посетить. Ферма А. Шарон действительно прекратила существование в 20-е годы из-за споров, возникших между собственниками, но она была прекрасно организована и приносила прибыль на протяжении 42 лет своего существования.
Во время Первой мировой войны ферму Дальримпля временно поделили несколько фермеров только по причине прибыльности сдачи земли в аренду, но как только цены упали, многие из новых владельцев вернули свои наделы семье Дальримпль. В 30-е годы площадь фермы вновь насчитывала более 10 000 га, она приносила прибыль и функционировала вплоть до 70-х годов прошлого столетия.
Что касается Кэмпбелла, он действительно рекламировал свой успех, но успех этот был вполне реальным. Томас Кэмпбелл-младший был невероятно одаренной личностью, автором кандидатских диссертаций по инженерному делу и юриспруденции. Будучи студентом, он руководил фермой площадью 1 600 га и сумел преодолеть первоначальные препятствия в виде засухи, неурожая и долгов, что позволило ему в начале 20-х годов превратить свою огромную ферму в невероятно успешное предприятие, функционирующее исключительно на основе механизированного производства зерна. В 1924 г. он получил урожай пшеницы на миллион долларов, а его ферма продолжала оставаться крупной и урожайной вплоть до его смерти в 1966 г.
Ферма Кэмпбелла прославилась как крупнейшее и наиболее продуктивное зерновое хозяйство мира, а несколько иностранных государств, помимо Советского Союза, ознакомившись с его работами, приглашали его в качестве консультанта по модернизации ферм.
Тулайков, а следовательно, и Сталин, были правы, говоря о Кэмпбелле следующее: его высокомеханизированное, крупномасштабное земледелие создало прецедент, которому последовали фермеры США и многих других государств. Что бы мы ни думали об экологических и экономических последствиях крупного фермерства, масштабная механизированная фабрика-ферма стала образцом модерна в сельском хозяйстве — по крайней мере в аспекте культивации зерновых и прочих культур, а также многих видов скотоводства. Автономные диверсифицированные фермы, идеализированные Каутским, а позже и Осинским, вне всякого сомнения, стали важным достижением XIX ст., но ввиду малого использования механизации и высокого уровня автономности они перестали вписываться во все более узкоспециализированные шаблоны поставок сырья, производства и переработки, характерные для современной пищевой индустрии.
Целью проекта по созданию совхозов был выход на производство 100 млн. пудов (примерно 1,6 млн. т) товарного зерна в течение нескольких лет на базе использования наиболее современной технологии из доступных на то время. При этом ставилась задача — новые совхозы не должны вторгаться во владения крестьян. И действительно, программу воплощали именно по этим принципам, для чего было создано новое ведомство Зернотрест.
К началу 1931 г. было произведено приблизительно 200 млн. пудов, из которых 150 млн. пудов приходилось на долю товарного зерна, а остальное — на долю семенного материала. Советское правительство даже дважды привозило Кэмпбелла в Советский Союз: в январе 1929 г. — для встречи со Сталиным и проведения консультации для сотрудников Зернотреста и в июне 1930 г. — для осмотра крупных совхозов на Северном Кавказе и в Украине. Он отметил массу трудностей, но был под впечатлением от масштабности проекта и усилий по модернизации, предпринятых фермами и их работниками.
Вполне очевидно, что обещание правительства о модернизации и проекте строительства совхозов не было ложью или фикцией, а в задачи правительства вовсе не входило желание отбирать зерно у крестьян, не думая при этом о повышении продуктивности. Сталин говорил об этом, подчеркивая, что на первом этапе от совхозов вовсе не требуется много прибыли (можно было работать и без прибыли).
Так как речь шла о государственных хозяйствах, говорил он, правительство намерено инвестировать в них, не ожидая на первом этапе возврата инвестиций, а рассчитывая лишь на продовольствие. Вот почему данный проект был направлен вовсе не на эксплуатацию села. Речь шла о готовности правительства нести расходы для создания современной аграрной инфраструктуры, способной принести стране прибыль в стратегическом плане. Таким образом, проект организации совхозов следует рассматривать как проект развития в чистом виде. Он отражал то же самое отношение к инвестициям в сельское хозяйство, которое Новэ заметил в годы правления Брежнева.
Логическое обоснование необходимости коллективного сельского хозяйства
Переход от строительства совхозов к массовой коллективизации советского крестьянства был огромным шагом с точки зрения политики, но не с точки зрения принципов. Речь Сталина «Год великого перелома» от 3 ноября 1929 г. — один из главных индикаторов принятия решения о коллективизации — содержала в себе повтор всех доводов, приведенных ранее Сталиным и теми, кто годами поддерживал идею создания совхозов. Только на сей раз эти идеи были применены в целом ко всему крестьянству.
В своей речи Сталин назвал главное свершение годами — переход от малого крестьянского земледелия к крупномасштабному технически продвинутому ведению коллективного сельского хозяйства, а процесс этот он описывал, употребляя такие термины, как машино-тракторные станции (МТС), колхозы и крупные зерновые совхозы. Иными словами, он считал проект совхозов частью (как бы вступлением) процесса коллективизации.
Позже Сталин повторит свой аргумент о том, что социалистическая система более тяготеет к созданию крупномасштабных хозяйств, так как социалистическим фермам не приходится платить земельную ренту, они могут рассчитывать на государственное финансирование и не нуждаются в получении прибыли на первой стадии.
В печально известной речи от 27 декабря 1929 г., сказав о ликвидации кулака как класса, Сталин вновь обратился к прежним аргументам о преимуществах крупномасштабного фермерства и недвусмысленно заявил, что этими же преимуществами обладают и колхозы, не только оснащенные современной техникой, но и те, которые располагали только старым инвентарем, так как даже в таком случае появлялась возможность увеличения посевных площадей.
Связав коллективизацию с проектом строительства совхозов, стартовавшим годом ранее, и наделив колхозы основными преимуществами, присущими государственным хозяйствам, Сталин дал понять: он и другие руководители рассматривали коллективизацию как метод создания инфраструктуры — сектора, в который государство готово вкладывать стратегические инвестиции, не требуя немедленной прибыли. Естественно, руководство нуждалось в повышении объемов производства товарной продукции и полагало, что так и произойдет, ведь во времена НЭПа совхозы и колхозы уже демонстрировали более высокую урожайность, чем крестьянские хозяйства.
Кроме того, с точки зрения руководства, коллективизация, как и строительство совхозов, позволит увеличить посевные площади, что гарантирует увеличение объемов урожая. Тем не менее Сталин утверждал, что коллективизация (путем повышения продуктивности и объемов производства продукции) позволит правительству ликвидировать так называемые ножницы между городом и селом. Иными словами, коллективизация могла дать возможность избавиться от «чего-то вроде дани», от эксплуатации, наличие которой руководство страны с неохотой признавало и оспаривало в период НЭПа.
Вполне очевидно, что в этих публичных заявлениях присутствовал определенный элемент преувеличения. Тем не менее они также отражают оптимизм Сталина, базировавшийся на данных нескольких докладов об итогах сплошной коллективизации в нескольких «образцовых» районах.
Позже мы вернемся к источнику этого оптимизма, но сначала давайте рассмотрим, как лидеры страны высказывались о коллективизации на закрытом ноябрьском пленуме 1929 г. Дело в том, что дискуссия по поводу проекта коллективизации на пленуме действительно отражает плюрализм мнений, как и то, что некоторые ораторы излучали больше оптимизма, чем другие. Сталин, в частности, попытался приглушить оптимизм во время пленума, подчеркнув, что колхозы — это еще не социализм, а лишь начало постепенной трансформации крестьянства в духе социализма. Некоторые из выступавших, например руководитель Колхозцентра Каминский (со вступительным докладом) и партийный секретарь с Северного Кавказа Андреев, согласились с доводами Сталина о том, что крестьянин-середняк «повернулся лицом» к колхозу, и привели примеры в поддержку этого мнения. Каминский представил таблицы с данными о колхозных посевных площадях, а Андреев рапортовал о 25–30 %-ном уровне коллективизации Северного Кавказа.
Руководитель Трактороцентра (учреждения, отвечавшего за работу МТС) Клименко озвучил самые радикальные и нереалистичные прогнозы. Он говорил о 60 %-ном увеличении посевных площадей и урожайности, массовом повышении объемов производства кормов, объясняя это тем, что трактора приведут к снижению поголовья лошадей, вследствие чего свободная часть фуража пойдет на питание для скота. Он также планировал подготовить 800 000 техников для МТС.
С другой стороны, выступающие обсудили большинство фундаментальных проблем, с которыми предстояло столкнуться коллективной системе сельского хозяйства в ближайшие годы: вопросы организации труда, вознаграждения и стимулирования, дефицита запчастей для техники, оппозиция и сопротивление со стороны крестьян, а также экологические катаклизмы.
В частности, Анцелович обсуждал трудности колхозов в привлечении трети и большего количества наемных работников в лице батраков на условиях, худших, чем те, что предлагались кулаками. Он говорил о нецелевом расходовании средств на развитие, потраченных на строительство домов, и о сокрытии зерна от государственных закупок с помощью сфальсифицированного сальдо зерна.
Тем не менее в целом никто из выступавших не обратил внимание и даже не обсудил вопросы сбыта и закупки. Каминский доказывал, что колхозы должны стать рыночными производителями, а не «потребительскими фермами», поскольку они получали более высокие урожаи и использовали современную технику, и в этом и состоит развитие в процессе коллективизации.
Он не стал говорить, что колхозы уже являются рыночными производителями, так как бригады по закупке зерна гораздо легче могли забрать у колхозов больше зерна, чем у индивидуальных крестьян. Сторонники теории эксплуатации непременно бы использовали данный аргумент как довод в защиту своей теории. Как уже говорилось выше, с подобным заявлением о чрезвычайных мерах выступал и Калинин. Каминский вполне мог бы привести аргумент из арсенала теории эксплуатации, но все данные свидетельствуют о том, что он этого не делал.
Таким образом, лидеры партии на пленуме обсудили колхозную систему как новую (по крайней мере для большинства из них) и многообещающую сельскохозяйственного производства и обратили внимание на ее проблемные стороны в вопросах управления и функционирования. Большинство в той или иной степени разделяли оптимизм, прозвучавший в речи Сталина о великом переломе, но многие из собравшихся лидеров также повторили на пленуме его заявление о том, что коллективизация — только начало трансформации крестьянства.
Естественно, все это прозвучало в весьма сдержанной манере, но продемонстрировало тот факт, что руководство считает коллективизацию началом напряженной программы работ, первым критически важным шагом в длительном процессе трансформации и модернизации технических и человеческих ресурсов. Никто из них не выразил чувства облегчения и не сказал, что «теперь сможем отбирать у наших крестьян все, что захотим, и нам не придется вступать с ними в переговоры или беспокоиться об их хозяйствах».
Доклады о том, что массы крестьян уже «повернулись лицом к колхозу», были крайне предвзятыми и необъективными, так как упомянутые результаты были получены на фоне неуклонно возраставшего давления, оказываемого местными чиновниками на кулаков и нередко на крестьян, чтобы подвигнуть их к вступлению в колхозы.
Дело еще и в том, что подобные доклады наряду со множеством иных факторов подталкивали местных и региональных чиновников к использованию элементов принуждения и силовых методов в процессе коллективизации. Большинство (если не все) чиновников знали о сказанном выше из отчетов ОГПУ, но они также полагали, что колхоз для крестьян большее благо, чем традиционное земледелие, черпая уверенность из позитивных отзывов крестьян, сведений о расширении посевных площадей, данных о повышении продуктивности и сокращении ручного труда.
Я думаю, они высчитали, что потребуется лишь незначительное принуждение, и то до тех пор, пока крестьяне не осознают все преимущества колхоза. Тем не менее правительство оказывало поддержку коллективизации существенными и все возраставшими объемами инвестиций в аграрный сектор. В табл. 6.1 представлены опубликованные данные, демонстрирующие массивное увеличение расходов советского бюджета на сельское хозяйство. Более того, эти данные занижены, поскольку часть инвестиций в промышленность, в частности в строительство тракторных заводов, также предназначалась для сельского хозяйства.
Существуют некоторые разногласия по поводу точных цифр, но и все остальные источники тоже указывают на существенное увеличение бюджетных расходов на советское хозяйство, в том числе и в инвестиции, с конца 20-х годов. Изначально эти средства направлялись как крестьянам, так и в социалистический сектор, а с 1930 г. объем ассигнований для социалистического сектора стал гораздо выше.
И вновь эти цифры показывают, что целью правительства в процессе коллективизации (как и строительстве совхозов) было развитие аграрной отрасли, а не выжимание последних соков из сельского хозяйства ради подъема промышленности. Эти данные также демонстрируют, что заявления Сталина и прочих украинских лидеров, выступавших в поддержку совхозов и коллективизации ради развития аграрного сектора, не были лживой пропагандой, предназначенной для сокрытия фактов жесточайшей эксплуатации.
Дело в том, что они не только говорили об инвестициях, но реально выделяли и расходовали в сельское хозяйство постоянно возрастающие объемы средств. Советские чиновники, говоря о совхозах, колхозах и коллективизации, думали не об эксплуатации крестьян, а о бюджете и разработке баланса приоритетов в области инвестиций.
Оптимизм Сталина (и не только его) в отношении данного проекта отличался некоей фанатичностью: ему, должно быть, казалось, что с помощью коллективизации советскому правительству удастся наконец разрешить давнее проклятие — так называемый крестьянский вопрос.
Судя по его публичным выступлениям и даже по словам на пленуме, он явно ожидал, что бедное крестьянство, угнетаемое, с его точки зрения, кулаками, пожелает трудиться новым современным способом, освободившись от прежних угнетателей. У него была четкая уверенность в том, что применение американской технологии и организации ферм позволит легко преодолеть все трудности.
Конечно, в реальности все оказалось не совсем так. Бесконечная череда непредвиденных проблем и осложнений, причем не только на фермах, но и в промышленном и торговом секторах, которые были неподвластны работникам сельского хозяйства, действия крестьян (не всегда в виде откровенного сопротивления), но часто обладавшие разрушительным эффектом, а также природные катаклизмы, последствия которых должна была бы смягчать современная аграрная технология, — сочетание всех этих факторов приводило к срывам в функционировании новой системы, особенно в первые годы.
Небольшая нехватка продовольствия в 1928–1929 гг. к 1932 г. трансформировалась в страшный голод. Именно тогда Сталин жаловался писателю Шолохову, с которым вел пространную переписку о трудностях колхоза, расположенного неподалеку от дома писателя, на то, что «уважаемые крестьяне» устраивали забастовки, угрожавшие оставить рабочих без хлеба. Естественно, эта знаменитая цитата была преувеличением, поскольку голод 1931–1933 гг. был вызван вовсе не крестьянскими бунтами.
Тем не менее фраза дает возможность предположить — к этому времени энтузиазм Сталина по поводу коллективизации, отношение генсека к крестьянству (выраженное в ранних работах), а также надежды на его трансформацию несколько ослабли в результате разочарования. Отчасти они переросли в ощущение пребывания в состоянии ожесточенной борьбы с неким оппонентом, который готов сдаться только перед мощнейшим сопротивлением со стороны Советского Союза, и высокой ценой для страны.
Заключение
Тем не менее Сталин неизменно опровергал аргументы теории эксплуатации. В июле 1934 г. он обратился к Политбюро с письмом, в котором подверг критике статью Бухарина, опубликованную в этом же году, где вновь звучали тезисы теории эксплуатации. Сталин писал: «Не следует допускать даже отдаленных намеков на то, что наша тяжелая промышленность якобы развивалась за счет некоего или частичного истребления легкой промышленности и сельского хозяйства. Не следует потому, что это не соответствует реальности, попахивает клеветой и порочит политику партии».
По прошествии примерно 15 лет после этого кризиса, уже во время Второй мировой войны, Черчилль задал Сталину вопрос о коллективизации, но в ходе этой знаменитой, но часто неверно интерпретируемой беседы Сталин дал понять, что в его намерение входило развитие сельского хозяйства:
«Скажите мне, — спросил я,[52] — на вас лично также тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?» Эта тема сейчас же оживила маршала. «Ну, нет, — сказал он, — политика коллективизации была страшной борьбой». «Я так и думал, что вы считаете ее тяжелой, — сказал я, — ведь вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей». «С десятью миллионами, — сказал он, подняв руки. — Это было нечто страшное, это длилось четыре г., но для того, чтобы избавиться от периодических голодовок, России было абсолютно необходимо пахать землю тракторами. Мы должны были механизировать свое сельское хозяйство. Когда мы раздали трактора крестьянам, они пришли в негодность через несколько месяцев. Только колхозы, имевшие мастерские, могли обращаться с тракторами. Мы всеми силами старались объяснить это крестьянам. Но с ними было бесполезно спорить. После того, как вы все объясните крестьянину, он говорит, что должен пойти домой и посоветоваться с женой, посоветоваться со своим подпаском». Это последнее выражение было новым для меня в этой связи. «Обсудив с ними этот вопрос, он всегда отвечает, что не хочет колхоза и лучше обойдется без тракторов». «Именно этих людей вы называете кулаками?» «Да, — ответил он, но не повторил этого слова. После паузы: — Все это было очень тяжко и трудно, но необходимо». «Что же произошло?» — спросил я. «Ну, многие из них согласились пойти за нами, — ответил он. — Некоторым из них дали землю для индивидуальной обработки в Томской области, или в Иркутской, или еще дальше на север. Но в массе своей они были весьма непопулярны, и их уничтожили свои же батраки». Наступила длительная пауза. Затем: «Мы не только в огромной степени увеличили снабжение продовольствием, но и неизмеримо улучшили качество зерна. Раньше выращивались всевозможные сорта зерна. Сейчас на всей территории нашей страны никому не разрешается сеять какие бы то ни было сорта, помимо стандартного советского зерна. В противном случае с ними обходятся сурово. Это означает дополнительное увеличение объема поставок продовольствия».
Конечно, эта цитата весьма сомнительна. Сталину было прекрасно известно, что именно произошло с кулаками, а его ответ грешит неполнотой и вводит в заблуждение. Слова о крестьянах, советующихся с женами, могут быть отголоском «бабьих бунтов» начала 1930 г. Беседа проходила после полуночи, поэтому память Черчилля к моменту написания мемуаров, а также память Сталина и точность работы переводчика в такое время суток вызывают сомнения. «Подпасков», с которыми советовались крестьяне, вполне можно считать ошибкой перевода или списать на неточность воспоминаний Черчилля или Сталина. Тем не менее даже в этом разговоре можно увидеть две характеристики взглядов Сталина на сельское хозяйство, и взгляды эти появились у него много лет назад.
Во-первых, вновь очевидна попытка Сталина понять мировоззрение крестьян, и она прослеживается в его грубоватом описании крестьян, советующихся с женами, не желающих получить трактора и т. п. Здесь его отношение гораздо негативнее, чем в ранних статьях, а то, что он говорит, возможно, отражает определенную степень разочарования, наступившего после протестов в начале 1930 г., и случаев голодовок.
Вероятно, перед нами именно тот источник, слова из которого цитировал Хрущев, о чем говорилось в начале данной статьи.
С другой стороны, во всех высказываниях Сталина в дискуссии просматривается одна постоянная тема — Советскому Союзу было необходимо коллективное сельское хозяйство, и механизировать его надо было так, чтобы страна производила зерна в достаточном количестве, дабы избежать повторения голодных годов.
Кроме того, в данной беседе Сталин ни словом не обмолвился о выемках зерна в сельской местности. Можно предположить, что к этому моменту Сталин уже не рассматривал сельское хозяйство как источник «дани», а видел в нем неотъемлемый и критически важный компонент советской индустриальной экономики.
И, наконец, теория о коллективизации как о способе развития, в частности путем крайне идеалистического внедрения самой продвинутой американской технологии и методик модернизации отсталой советской России, выглядит более разумной и соответствующей идеалистическому, утопическому характеру всех остальных целей и идеалов первой пятилетки.
Стремление Сталина думать не только о насущных нуждах, его стратегические концепции социалистической экономики, базирующиеся на социалистическом сельском хозяйстве, признание им потенциала американских ферм-фабрик и то, как он подвел советское руководство и всю страну к коллективизации через строительство совхозов, отражает его интеллектуальные силы и слабости.
Причина трагедии советской коллективизации кроется в том, что этот процесс в определенной мере был целесообразным ввиду использования современной технологии и методик земледелия, доказавших свою состоятельность в схожих климатических условиях, а также потому, что коллективизация, судя по всему, обладала необходимым потенциалом для разрешения самых серьезных экономических проблем, стоявших перед страной.
http://news2000.org.ua/e/44469