Глава VIII Борьба гутенберговской и фуст-шефферовской версии изобретения в ранних колофонах и известиях

Глава VIII

Борьба гутенберговской и фуст-шефферовской версии изобретения в ранних колофонах и известиях

Колофон «Католикона» 1460 г. Фрагмент Портрет Гутенберга в старости. Из парижского издания 1584 г. Сигнет П. Шеффера

Когда в августе 1457 г. колофон Псалтыри возвестил Майнцу и миру о новом изобретении, у незнакомых с предысторией сомнений в том, что Фуст и Шеффер являются изобретателями, у знающих о ней — что они присвоили честь изобретения, не было. Тот же колофон они 29.VIII.1459 г. повторили в Псалтыри бенедиктинской. В следующем году после второй Псалтыри появилось издание, представляющее одну из загадок раннего книгопечатания — майнцский «Католикон». Этот включающий грамматику толковый латинский словарь доминиканца XIII в. Иоанна Бальба — первое из ранних изданий, которое предназначено для собственно образованных. Оно и напечатано мелким шрифтом по образцу обычного письма. В нем тоже есть колофон, гласящий следующее: «Всевышнего помощию, которого волею язык бессловесных становится красноречивым, и который часто малым открывает, что от умудренных (образованных, знающих. — Н. В.) скрывает, эта превосходная книга Католикон в год воплощения господня 1460 в благодатном городе Майнце знаменитой германской нации, которая божьей милостью даром столь высокого озарения гения[8] перед остальными нациями земли предпочтения и прославления удостоена, не посредством калама, стиля или пера, а через чудесное пунсонов и матриц соответствие, пропорцию и соразмерность [9] напечатана и закончена» (далее следуют вирши, посвящающие издание прославлению троицы, католической церкви и богоматери).

По времени и месту выхода «Католикона» человек, написавший эту заключительную формулу (колофон, как правило, исходил от владельца печатни или издания), должен был предысторию, хотя бы майнцскую, знать. Для соотнесения «Католикона» с Гутенбергом послужил рассказ, помещенный Иоанном Тритемием в его «Хирзауских анналах» под 1450 г. со ссылкой на разговор с Петером Шеффером «приблизительно тридцать лет назад» («Анналы» написаны около 1513–15 гг., значит, разговор был в 1483–85 гг.). Здесь сообщается, что в 1450 г. в Майнце майнцский бюргер Йоханн Гутенберг изобрел неизвестное дотоле искусство печатания и в изобретение этого искусства вложил почти все свое состояние. Когда же от трудности этого дела он оказался в тупике, и то одно, то другое ему не удавалось, так что, отчаявшись, он готов был отказаться от этого предприятия, его поддержал Йоханн Фуст, тоже майнцский бюргер, своим советом и своими деньгами, и так он «довел начатое дело до конца» (перекличка с формулой жалобы Фуста). Сперва они напечатали словарь, называемый «Католикон», таким образом, что вырезывали начертания букв на деревянных досках и затем эти формы составляли вместе. Но так как буквы на досках были неподвижны, они не могли с этих досок печатать ничего другого. За этим последовали еще лучшие изобретения. Они изобрели, как отливать для всех букв латинского алфавита металлические формы, которые назвали матрицами, и в них отливали медные или оловянные литеры, а перед тем вычеканивали буквы от руки. И, как слышал Тритемий от Петера Шеффера, зятя первого изобретателя, на первых порах это искусство представляло большие трудности, а когда они хотели напечатать Библию, то истратили еще до того, как был закончен третий кватернион (тетрадь), 4 тысячи гульденов. Петер же Шеффер, в ту пору — ученик, а впоследствии ставший зятем первого изобретателя Йоханна Фуста, придумал более легкий способ отливать литеры и завершил это искусство «как оно есть сейчас». Эти трое держали такой способ печатать в тайне, пока через помощников он не стал известен людям и не перешел сперва в Страсбург, а затем ко всем народам земли.

Несогласованность этого повествования (Тритемий, видимо, записал разговор с Шеффером, но, составляя «Анналы», соединил разные источники) позволяет отслоить реалии от концепции Шеффера и от внесенной им и историком путаницы. «Католикон», в первом своем издании 1460 г. — фолиант в 372 листа убористого шрифта, никогда с досок не печатался: к этому названию прикреплено объяснение преимуществ типографии перед печатью с досок (Шеффер, вероятно, повторял разъяснение, некогда данное Гутенбергом ему самому). Совместного издания Гутенберга и Фуста в 1460 г. быть не могло. Стали выбирать одного из бывших партнеров. Часть исследователей (начиная с Г. Цедлера) приняла Гутенберга — по признаку, что характеристика типографии в «Католиконе» «техничнее», чем в Псалтырях, а отнесение заслуги изобретения на счет божьей милости противостоит колофону Фуста и Шеффера. Приписав «Католикон» Гутенбергу, шрифт отождествили со шрифтом расписки Хумери, хотя под понятие немногих литер он мало подходит: и масштабы издания требовали много шрифта, и в нем наблюдается даже излишество знаков (нестандартных сокращений, лигатур и пр.). Непоследовательность их применения (исчезнувшие было знаки вновь появляются в дальнейших тетрадях), «преодоленная» лишь в последней трети обоих разделов издания («Католикон» в работе, так же, как В⁴² и В³⁶, делился на две части, которые набирались параллельно), и, конечно, «некрасивость» шрифта давали повод перебросить В⁴² Шефферу. Возобладала лишь первая часть этой схемы:

«Католикон» считается совместным предприятием Гутенберга и Хумери и т. д. (см. гл. VII). Была также попытка усмотреть в «Католиконе» связь Гутенберга с Николаем Кузанским и считать кардинала автором колофона, но мотивировка — наличие экземпляра в его библиотеке — вряд ли достаточна. Исследователи, соединявшие расписку Хумери со шрифтом В⁴², приписывали «Католикон» Фусту и Шефферу. Обоснования: макулатурные листы «Католикона» в подклейке шефферовского переплета на издании 1465 г.; около 1470 г. «Католикон» фигурирует в торговой афише Шеффера; в нем, как в его изданиях, 4, а не 6, как в В⁴², пунктур (следы гвоздиков, которыми при печатании закреплялись листы) и так же нет выключки строк; Фуст, точнее — Шеффер с 1465 г. стал включать элементы колофона «Католикона» в свои издания. И по содержанию он вписывается в дальнейший репертуар фирмы и не отвечает гутенберговскому (последнее верно). Неясно, зачем было им параллельно первому своему шрифту Дуранда в том же 1459 г. заводить этот — близкого кегля — шрифт. И многовариантность знаков «Католикона» с их практикой не совпадает, и поставленная в нем типографская задача, которая (наблюдено А. Капром) состояла в соблюдении равномерных интервалов между словами за счет пробельного материала и соответственной отливки знаков препинания; это по аналогии со шрифтами индульгенций 1454–55 гг. — тоже довод, что шрифт создавался Гутенбергом или под его смотрением. Пытаются еще согласовать обе тенденции (Т. Герарди): оспорив дату «Католикона», начать его в качестве предприятия Гутенберга и Хумери после 1465 г. и закончить при помощи Шеффера после 1468 г., приписав ему по «упорядоченности» набора последние трети обоих разделов «Католикона», отсутствие выключки строк — идиосинкразии (посмертной?) Фуста к этому процессу, запись 1465 г. о покупке — фальшивке и т. д. Цель всей спекуляции не ясна. Вряд ли Николай Кузанский (ум. в 1464 г.) приобрел свой экземпляр посмертно. И вряд ли Шеффер в разговоре с Тритемием упустил бы честь прослыть печатником «Католикона», будь тому возможность.

Так типография «Католикона» остается более загадочной, чем это оправдывает материал.

Некоторый свет на нее проливает история употребления шрифта. В качестве пробного — в большем кегле (высота 20 строк 93 мм, в «Католиконе» — 83 мм) вышло небольшое издание — «Диалог разума и совести о частом причастии» вормсского епископа начала века Матвея Краковского. Производство шрифта и печатание «Католикона» заняло не менее полутора лет, значит «Диалог» вышел не позднее середины 1459 г. (есть экземпляр с датой покупки 1459). В кегле «Католикона» шрифт фигурирует в двух изданиях небольшого трактата Фомы Аквинского о символе веры и таинствах (De articulis fidei). Новая отливка шрифта встречается в двух индульгенциях 1461 и 1462 гг. в пользу сгоревшего в ходе архиепископской войны монастыря Неухаузен (параллельно печатались шрифтом Дуранда). Уменьшенная до 81 мм отливка оказалась в Эльтвилле, где с колофоном братьев Хейнриха и Николая Бехтермюнце в 1467 г. и одного Николая в 1469 г. был напечатан ею «Vocabularius exquo» — латино-немецкий словарь. В индульгенциях и в обоих словарях — то же излишество знаков, как в первых двух третях «Католикона», т. е. «логики развития» нет. В эльтвилльской типографии оказался также шрифт LI 31; отдельные литеры его вкраплены в обоих вокабуляриях, а в 1472 г. Николай Бехтермюнце выпустил тот же словарь в новой (уменьшенной и дополненной) отливке шрифта LI 31. Еще раз шрифт «Католикона» отмечается в Майнце в индульгенции 1480 г. Общность шрифта и характера продукции подсказала (В. Фельке) в начале нашего века вывод, что в Эльтвилле была не другая, а та самая типография, из которой в 1460 г. вышел «Католикон». Для Гутенберга в ней предполагалась роль как бы технического руководителя, а в качестве владельцев — группа богатых людей, в их числе Бехтермюнце. С выводом о единстве типографии и о некоей причастности к ней Гутенберга не согласиться трудно. Но непоследовательность шрифтовой практики в «Католиконе» говорит против гутенберговского руководства изданием. И в целом, если принять его и Бехтермюнце как объединяющее звено, ряд эльтвилльских фактов необъясним. Это касается шрифта LI 31, который мог быть отчужден только до тяжбы с Фустом. Еще страннее, что эльтвилльские колофоны частично включают формулы Псалтырей 1457–59 гг. (без упоминания об изобретении), в 1467 и 1469 гг. — с виршами из «Католикона» (в издании 1472 г. заменены). Первый вышел при жизни Гутенберга, и непредставимо, чтобы он принял такое смешение.

Трудно не увидеть, что колофон 1460 г. — не просто формула типографа, а своего рода декларация, смысл которой может быть понят лишь в той ситуации, какая сложилась после приговора суда и раскола типографии Гутенберга в ноябре 1455 г. Оставим в стороне измены человеческие — роль Шеффера в процессе, судя по награде (в первых колофонах он назван наравне с Фустом) немалая, самого Фуста, Бунне, вероятно и неизвестных других. Отходила Фусту типография. Пришлось доказывать, что шрифт DK 2 был готов до ссуды, оспаривать права кредитора на DK 3. Тираж В⁴² и отпечатанную часть Псалтыри тоже получал Фуст. На эти расчеты, на устройство своей печатни (о скромных ее размерах говорят поздние издания в шрифте DK 2) должны были уйти конец 1455 и начало 1456 г. До этого изобретение содержалось в тайне не только «этими тремя», как сообщил Тритемию Шеффер, задним числом возводя себя из помощников в компаньоны, а всеми работниками печатни: огласку оно получило после тяжбы. Но и ранее в Майнце, кроме помощников, были люди, о нем и о соотношении партнеров осведомленные, в том числе из высшего майнцского клира. Без этого не могло быть «Воззвания против турок» («Турецкий календарь»), заказов на индульгенции. Булла папы Калликста III в обеих версиях — латинской и немецкой — тоже предполагает заказ, но только после 21.IX.1455 г. (тогда проповедь в Германии крестового похода против турок была возложена на епископа Дронтхейма Хейнриха Кальтэйзена, который переводил буллу на немецкий язык). Вряд ли заказ мог быть в разгаре тяжбы и ареста типографии, вернее, что в первые месяцы 1456 г. (печатание безусловно, но до 1.V, на которое было назначено начало похода), быть может, как акт поддержки Гутенбергу. То же относится к Provinciale Romanum, На этом фоне колофон Псалтырей в 1457 и 1459 гг. был вызывающим, несмотря на грамматическую лазейку, позволявшую при надобности убеждать, что новоявленные партнеры объявили о себе лишь как о делателях данной книги.

В том контексте колофон «Католикона» читается как опровержение псалтырных колофонов, т. е. заявки Фуста и Шеффера на изобретение. Об авторе его много гипотез. Гутенберг к себе слов об озарении гения (или хотя бы ума) применить не мог, чем он как участник издания исключается. Предполагались еще неизбежный Конрад Хумери и Хейнрих Гунтер — свидетель Гутенберга при присяге Фуста. Последнее — ложная привязка точного наблюдения: колофон написан языком священника. В колофоне останавливает внимание перифраза апостольских слов, что бог «малым открывает, что от умудренных скрывает». И относятся они к тому, кто озарением гения прославил германскую нацию: для автора колофона Гутенберг относился к «малым» и неученым, т. е. писавший принадлежал к образованным и был не просто священником, а высоким духовным лицом. Последующее, кроме формулировки сути изобретения (автор мог видеть, как делается шрифт, и использовать первый колофон Гутенберга), заключает краткую политическую декларацию, соединяющую прославление германской нации и католической церкви, что тогда было программой немецкой реформаторской партии. С 18.VI.1459 г. майнцским архиепископом стал ставленник немецких реформаторов Дитер фон Изенбург. Колофон «Католикона» подчеркивает достоинство Германии, как два года спустя манифест Дитера. Объявляя изобретение проявлением божьей милости к германской нации, он прямо полемизирует с Пием II, отклонившим немецкую реформационную программу под предлогом, что германцы всей культурой обязаны римским завоеваниям (в ответе на посланные ему в 1457 г. — еще кардиналу Пикколомини, советнику Фридриха, — майнцским городским канцлером Мартином Маиром Gravamina Germanicae nationis. — «Жалобы германской нации»). В Майнце Изенбург был с 1447 г. С 1454 г. безусловно, а, может быть, ранее Гутенберг ему как настоятелю Майнцского собора был известен. Подробности тяжбы он знал: Хельмаспергер был из его единомышленников. Все в сумме позволяет полагать, что заключительная формула «Католикона» исходила от нового архиепископа Майнцского, даже если не им написана, хотя как бакалавр искусств Дитер мог это сделать и сам (Маир в 1459 г. из Майнца отбыл).

При таком прочтении колофона объясняются все факты майнцско-эльтвилльской преемственности. Печатня «Католикона» оказывается не частным владением, а майнцской епископии. Поэтому шрифт ее и перешел в резиденцию майнцских архиепископов Эльтвилль. Разъясняется и роль Бехтермюнце: сочетание частной инициативы (или аренды) с более или менее официальной издательской программой и ведомственной принадлежностью типографии в XV–XVI вв. не редкость. Характер продукции и большие перерывы в ней говорят, что был, но не состоялся, широкий замысел. Появление в Эльтвилле шрифта LI 31 указывает, что собственностью епархии он стал еще в 1454 г. в связи с выпуском индульгенции. Из того, что в вокабуляриях 1467 и 1469 гг. он только вкраплен в шрифт «Католикона», можно заключить о малом его количестве: по-видимому, та отливка, которой печаталась индульгенция, по выполнении заказа была епархией куплена и вместе с прочим типографским ее имуществом перешла в Эльтвилль. Происхождение новой отливки этого шрифта в вокабулярии 1472 г. наиболее вероятно объясняет гипотеза (С. де Риччи), отождествляющая шрифт LI 31 со шрифтом расписки Хумери. Под определение указанных в расписке немногих литер подходят шрифты обеих индульгенций, но следов шрифта LI 30 нет (он, видимо, по выполнении заказа был переплавлен: появление инициалов LI 30 в шефферовском издании 1489 г. указывает, что они после суда отошли к Фусту). Новая отливка шрифта LI 31 появляется в Эльтвилле вскоре после смерти Хумери (ум. между 1470 и 1472 г.). Значит, его часть включала пунсоны или матрицы (и в расписке упомянуты «формы»). Приобрести этот шрифт он мог только ранее фустовского иска. В то время он был городским синдиком. Возможно, что идея майнцской официальной типографии — сперва на базе этого шрифта — у разных деятелей была уже тогда. Судя по срокам, необходимым на создание типографской базы «Католикона» — шрифт, обучение людей и пр. — план этой печатни в майнцском окружении Изенбурга созрел до его избрания, первые шаги к ее организации должны были быть еще в 1458 г. И вероятно, что Хумери имел к ней отношение: раз Адольф возместил ему 800 гульденов долга, взятого при Дитере, эти деньги брались не на личное предприятие, а в пользу епархии. Не исключено, что Хумери как сподвижник Изенбурга ими содействовал печатне и изданию «Католикона». Почему для нее не был принят шрифт LI 31, если он у Хумери уже был? Возможно, что с этой целью Хумери тогда вручил его Гутенбергу (хотя вероятней, что после поражения Дитера). Но малочисленные знаки индульгенции при масштабах и особенностях написаний оригинала «Католикона» требовали значительных дополнений. Могло быть, что Дитер захотел для него более ясного и плавного шрифта. Печатня мыслилась как рупор реформационных позиций (и первое ее издание — «Диалог» Матвея Краковского в известной мере было программным). Соответственно и шрифт долженствовал быть новым. Гутенберг мыслим как организатор типографии, учитель персонала, включая создание шрифта. Печатание «Католикона» шло без него: преизобилие знаков (оно восходит не столько к нему, сколько к тем резчикам шрифта, которые здесь проходили обучение) и непоследовательность их применения в первых двух третях, «преодоление» этого излишества в последней трети издания указывает, что только на конечном этапе им руководил знающий человек, менее других зависимый от написаний оригинала (быть может, Нумейстер?). Гутенберг в это время был в Бамберге. Приглашение его туда, само устройство бамбергской печатни проще всего объяснимо подсказкой Дитера тоже только что избранному Георгу фон Шаумбургу, а идея завершить В³⁶ — ее первыми листами и образцом В⁴². Репертуар майнцской печатни определялся Изенбургом. Выбор «Католикона» говорит о его намерении ознаменовать свое вступление в сан универсальным культурным начинанием. Возможно, что ему как бывшему ректору Эрфуртского университета уже тогда рисовался план университета в Майнце, осуществленный им в 1477 г., через два года после вторичного своего избрания; тогда он и отдал Гутенберг-хоф под юридический факультет.

Что означало в 1460 г. его вмешательство? Прежде всего, что об изобретении шел спор и на большом накале (и потому Дитеру в 1459 г. было удобно удалить Гутенберга из Майнца). Одним из этапов спора был колофон второй Псалтыри, вышедшей уже после избрания Изенбурга, с утверждением прежних притязаний, в ответ, видимо, на какие-то выступления — Гутенберга или тех кругов Майнца, в которых и иск Фуста и присвоение им в компании с Шеффером изобретения вызывали возмущение. Что спор касался также псалтырных инициалов, видно по колофону того доната в шрифте В⁴², который сообщает, что он «изображен при помощи нового изобретения» и т. д. (см. гл. V) Петром из Гернсхейма с употреблением «своих инициалов» (cum suis capitalibus); это не нуждалось в подчеркивании, если бы не оспаривалось. Колофон «Католикона» (а в Майнце было ясно, от кого он исходит) предписывал прекращение спора. Безымянно вознеся изобретателя, он этим раскрывал Майнцу и миру самозванство Фуста и Шеффера, впервые подчеркивал универсальное значение изобретения, «по милости божьей» прославившего германскую нацию. Почему при этом Дитер умолчал имя? Единственным способом утвердить первоизобретательство Гутенберга в тот момент было официальное засвидетельствование. Возможно, что ордонанс Карла VII от 4.X.1458 г., такое засвидетельствование, как бы контракцию колофону Псалтыри 1457 г. заключавший, отчасти для этого и был направлен в Майнц (где и у кого обучался Жансон, неизвестно). Но в декларации столь высокого плана, как колофон «Католикона», называть имя тут же живущего человека было неуместно. Иного свидетельства от Дитера не последовало. И в этом сказалась та политическая обстановка, в которую вплетены первые майнцские типографии.

С заказом индульгенций печатня Гутенберга приобретала полуофициальные функции при майнцской епархии. Кому именно он был обязан ими, предполагать трудно. Но это означало его эмансипацию от Фуста и не могло не подвигнуть последнего вкупе с Шеффером искать влиятельной опоры. Без этого перехват майнцской Псалтыри — издания для епархии официального, если не заказного, был бы для них неосуществим (хотя исключить официальные заказы Гутенбергу они не смогли). Был ли заказан им «Канон мессы» 1458 г., неясно, о Псалтыри бенедиктинской известно. Тем самым и их колофон получал почти официальное значение. Пояснения к богослужению Дуранда вышли в октябре 1459 г. (как бы в противовес «Диалогу» Матвея Краковского). Для этого создание шрифта Дуранда должно было начаться ранее июня (и тогда стал работать для Фуста и Шеффера обученный производству шрифта либо на одной из индульгенцией в 1454 г., либо переманенный из будущей типографии «Католикона» ученик Гутенберга). Другими словами, Фуст и Шеффер в конечные дни старого архиепископа и перед выборами нового достраивались до нужд официальной типографии (вряд ли не противополагаясь затее майнцских реформаторов) и уступать эту роль после избрания Изенбурга не собирались. Дитер получил большинство майнцского капитула всего в один голос, остальные стояли за Нассау. Посланцы Изенбурга к Пию II, отвергшие требование папы отказаться от реформаторских требований, вернулись без утверждения выборов. Оно было дано лишь при условии военной помощи графам Бранденбурга и Винтерберга против Фридриха, графа Пфальцского (сторонника реформации и переизбрания императора в пользу чешского короля Иржи Подебрада). От этого обязательства Дитер избавился только летом 1460 г., дав себя побить своему единомышленнику и заключив с ним союз. Надвигался конфликт с папой, сперва из-за отказа платить аннаты. Якоб Фуст был бюргермейстером Майнца. Все разоблачению Фуста и Шеффера не благоприятствовало. Устройство архиепископской печатни со временем должно было пресечь их роль официальных типографов епархии, но времени у Дитера не оказалось. Тем не менее основанная им печатня продолжала работать на первых порах и после его смещения (индульгенция 1462 г. шрифтом «Католикона»). Вероятно, и ранее, а после «Католикона» безусловно Фуст и Шеффер держались партии Нассау: это спасало их от прямого разоблачения, утверждало (это видно по заказу листовок в пользу Адольфа) в функции официальных типографов, крушение Дитера избавляло от угрозы возвращения Гутенберга в Майнц. Каким же образом шрифт Дуранда оказался в ставке «паршивого пса» (так величало Изенбурга папское отлучение)? Не исключено, что на этот вопрос в ту пору пришлось отвечать Фусту (владельцем типографии был он); отличить типографию по шрифту было просто, это был всего четвертый в Майнце «почерковый» шрифт. Возникновение той небольшой и неполной отливки шрифта Дуранда, которой печатались листовки Дитера, можно отнести к предвыборному моменту — как контрпредложение (против шрифта «Католикона») для официальной типографии. Без принадлежности епархии вряд ли она могла попасть в руки сторонников Изенбурга. Но находилась вне архиепископской печатни, иначе был бы шрифт «Католикона»: возможно, что после смещения Дитера печатня особо охранялась. Бездействие ее в последующие годы объяснимо — и тем, что она была основана Изенбургом, и самоутверждением Фуста и Шеффера в качестве официальных типографов епископии. Как реплика на колофон «Католикона» и появился с 1462 г. их фирменный знак — два щита, в одном — две скрещенные линейки, в другом — угольник, т. е. орудия наборщика, плюс во втором щите три шестиконечные звезды — символ троичного божественного света (переложение религиозной сути колофона «Католикона» на знаковый язык, тогда большинству понятный); задним числом он был оттиснут на еще не проданных экземплярах Псалтыри 1457 г.

Но оказалось, что с Гутенбергом не покончено. До изобретателя волна «милостей» Нассау к приверженцам недавнего своего противника (дело шло о вассальной присяге, для граждан вольного города унизительной) докатилась через полтора примерно года после примирения с Дитером. В грамоте Адольфа Гутенбергу не обязательно видеть просто княжескую подачку в обмен на присягу: звание и обеспечение придворного предлагаются ему — при условии присяги — за прежние услуги «нашей епархии» и в надежде на услуги будущие. И то и другое тогда понималось конкретно. Прямой услугой Гутенберга майнцской епархии была организация печатни «Католикона». Слова о будущих услугах тоже не пустая формула: деятельности типографии в Эльтвилле должен был предшествовать перенос ее из Майнца и устройство заново. Хотя грамота Адольфа предусматривала, что Гутенберг будет жить в Майнце (вероятно, возобновление печатни сперва мыслилось там), наезжать в Эльтвилль было близко. И здесь он, видимо, тоже обучал людей; по косвенным признакам первые во Франции печатники — Фрибургер, Кранц и Геринг, начинавшие при Парижском университете, учились своему делу в Эльтвилле. И вряд ли не от них получил сведения один из устроителей этой — первой университетской — типографии гуманист Гильом Фише, предисловие коего к первому выпущенному ею около 1470 г. изданию (G. Barzizius. Epistolae) — первое печатное прославление Гутенберга как изобретателя книгопечатания связывает его с местом близ Майнца. И запись дня его смерти сделана на экземпляре, принадлежавшем эльтвилльскому капитулу. По сообщению Вимпфелинга (в «Хронике страсбургских епископов», 1508) Гутенберг в старости ослеп, что, судя по грамоте Нассау и по причастности изобретателя к эльтвилльской печатне, если было, то под самый конец его дней.

Зачем в таком случае типографии архиепископа понадобились формулы из колофона Фуста и Шеффера? «Милость» Адольфа к Гутенбергу и его возвращение в Майнц, т. е. официальная реабилитация, осложнили положение сообщников. Из дальнейшего видно, что голоса против их узурпации не умолкали никогда, и этот момент должен был вызвать новую вспышку. И был колофон «Католикона»: ни автор его, ни противостояние их заявке на изобретение в ту пору в Майнце забыты не были. Способ снять это противостояние Шеффер (Фуст в том году умер) нашел быстро: 17.XII. 1465 г., через 8 месяцев после грамоты Адольфа, в колофоне «Декреталий» папы Бонифация VIII элементы заключительной формулы «Католикона» соединены с формулами, со времени Псалтыри 1457 г. принятыми в фуст-шефферовских изданиях; этим и восхваление прикреплялось к поименованным в колофоне Фусту и Шефферу (Шеффер после смерти тестя некоторое время сохранял в колофонах его имя). Это было возможно потому, что они несли функции официальных типографов епархии, и только с разрешения Нассау; по-видимому, возобновление епископской печатни без их протеста не обошлось. Соответственно — и тоже с санкцией Адольфа — «утрясались» с Шеффером колофоны эльтвилльские: сочетание в них формул из псалтырных колофонов со стихами из «Католикона» должно было означать, что Бехтермюнце тоже представляют официальную типографию. Как на первый из них в 1467 г. реагировал Гутенберг, остается тайной. В той же связи понятно и появление «Католикона» около 1470 г. в торговой афише Шеффера. Судя по использованию макулатурных листов, Шеффер в данном случае был не торговым агентом, а просто купил у епархии все, что оставалось от «Католикона». По времени афиши это состоялось вскоре после смерти Гутенберга (на переплет издания 1465 г. макулатура могла пойти и тогда, тираж переплетался по мере распродажи). Рекламируя «Католикон» вместе со своей продукцией, Шеффер и для современников создавал видимость своей причастности к нему. Чем диктовалась смена шрифта в третьем вокабулярии Бехтермюнце, понять трудно, поскольку шрифт «Католикона» ожил в 1480 г. (но по вторичном избрании Изенбурга).

Собственная Шеффера честолюбивая конструкция — без Фуста — проявилась рано, в тех донатах шрифта В⁴², колофоны которых, повторяя псалтырные формулы об изобретении, называют его одного со «своими инициалами». Последнее, кроме «авторской заявки», означает, видимо, что Шеффер их у Фуста купил, т. е. после второй Псалтыри начал собирать собственную печатню. Это наряду с его обозначением как слуги (т. е. наемного работника) Фуста в некоторых колофонах говорит, что до его женитьбы на дочери патрона в отношениях между обоими были разные фазы. И после смерти Фуста тоже. В издании Юстиниана от 28.V.1468 г. (сразу после смерти Гутенберга) приложена версификация корректора типографии (повторена в 1472 и 1473 г.), сообщающая, что первыми печатниками были два Йоханна, а затем к ним присоединился Петр, который их превзошел, причем как sculpendi lege sagitus — искусный резчик (гравер): теперь он понимал, что для притязаний на изобретение такая репутация необходима. Принять некоего второго Йоханна «в компанию» изобретателей было «прилично» и ни к чему не обязывало. Так началась та версия, которую спустя еще 15–17 лет он изложил Тритемию. Судя по отдельным штрихам, ученый аббат не просто встречался с Шеффером, а для выяснения спора об изобретении. По-видимому, ему был показан хельмасиергеровский акт (отсюда слова из жалобы Фуста в «Хирзауских анналах»). Вставал, видимо, вопрос и о колофоне «Католикона». И Шеффер, пользуясь анонимностью издания, представил этот все еще острый для себя документ как декларацию двух первоизобретателей (кстати, в 1482 г. умер и Изенбург). Исключен страсбургский период Гутенберга: Шефферу нужно перенести изобретение на время, совпадающее со ссудой Фуста (отсюда 1450 г.). Не столько, чтобы придать значение советам своего тестя: по Шефферу, Гутенберг и Фуст изобретают все способы предтипографской печати (литые матрицы вряд ли вообще были, они, видимо, спутаны с литыми «формами» — пластинами; см. гл. II), что позволяло приписать себе изобретение отливать литеры, «как это делают сейчас». Насчет усовершенствований, внесенных Шеффером, догадок много. Одно несомненно было — отказ от гутенберговской системы знаков. И столь же несомненно, что ничего по линии металло-технических умений, он — и никакой писец — к изобретению Гутенберга добавить не мог. Сбивчивость технических сведений в его рассказе говорит скорее о том, что Шеффер с производством шрифта, включая гравировку, знаком был «вприглядку». Ему оно было не нужно — сперва по его функции наборщика (при его квалификации как книгописца, наверное, дорого оплачиваемой), затем потому, что объединение с Фустом позволяло поручать эту «черную» работу наемным людям, давая им образцы; у Шеффера было достаточно дела по производству и сбыту изданий. Были и другие отголоски его притязаний на изобретательскую славу. В 1499 г. в Венеции книга Полидора Вергилия Урбинского изобретателем книгопечатания называет Шеффера, вопреки более ранним итальянским известиям и как бы опровергая их ссылкой на его conterranei — земляков. Это повторено в изданиях 1503, 1509 и 1512 гг. (автор заменил Шеффера Гутенбергом в издании 1517 г., ссылаясь на concives — сограждан — изобретателя). Их отголоски — в кантате 1505 г. синдика немецкого студенчества в Болонье Шеурля, восхваляющей немецкую нацию за изобретение книгопечатания — в 1460 г., кто бы его ни изобрел, Гутенберг или Петр (претворение колофона «Католикона»); в 1553 г. в «Нюрнбергской хронике» Пауля Ланге оба соединятся в одно лицо — Петера Гутенберга.

Однако именно Шефферу прослыть изобретателем книгопечатания не удалось. Более того, ему пришлось пережить воскресение славы Гутенберга. В течение посмертного 25-летия в Германии известно всего одно упоминание о нем — около 1475 г. в «Поэтической истории»[10] Ханса Фольца из Вормса, нюрнбергского стихотворца, цирульника и печатника своих стихов. Иначе за ее пределами. К предисловию Фише можно добавить: в 1474 г. в Венеции «Хронику» Рикобальда Феррарского под годом 1458 (год ордонанса Жансону) — Иаков (!) Гутенберг, Страсбург; в 1483 г. Supplementum chronicarum Джакомо Филиппо из Бергамо (в страсбургской версии, с оговоркой спорности в пользу «Фауста») и дополнения к «Хронике» Евсевия (с версией 1440, майнцской), вышедшие в Венеции у разных типографов. Но 1494 г. ознаменовался стихотворными прославлениями Гутенберга уже в хейдельбергских университетских кругах. А через пять лет, в 1499 г., в самом Майнце у Петера Фридберга (без колофона) выйдет сборник памяти первого ректора того же университета, в котором снова стихи, теперь Вимпфелинга — он в 1495 г. (в трактате Contra invasores sacerdotes) говорил о Майнце как колыбели книгопечатания, изобретателя не называя, — во славу Иоанна Ансикара (латинская калька фамилии Генсфлейш). И здесь же дальний родственник Гутенберга Адам Гельтхус поместит мемориальную надпись, включающую, кроме прославления изобретателя, извещение, что кости его счастливо покоятся в майнцской церкви св. Франциска[11]; похоже, что это было новостью, иначе — особенно в Майнце — зачем было об этом извещать? В том же году появится «Кельнская хроника» с ее рассказом об изобретении книгопечатания — в 1440 г., в Майнце Йоханном Гутенбергом, майнцским гражданином, родившимся в Страсбурге, и о том, что печатать начали с Библии в 1450 г. — без упоминания Фуста и Шеффера (что тогда означало неприятие их — как кельнским прототипографом Ульрихом Целлем, который считается их выучеником, так и автором Хроники, и печатавшим ее Йоханном Кельхофом младшим). Еще через 5 лет, в 1504 г. (год-два после смерти Шеффера) майнцский профессор канонического права Иво Виттиг поставит во дворе юридического факультета (Гутенбергхофа) памятный камень с надписью в честь Гутенберга[12].

По известиям следующих двух-трех лет можно думать, что для утверждения изобретения за Гутенбергом в Германии тогда был благоприятный момент. Показательно, что в 1505 г. сын Петера — Йоханн Шеффер (в 1503 г. в издании Гермеса Трисмегиста уже объявивший своего деда автором искусства книгопечатания) поместил в немецком Ливии обращенное к императору Максимилиану предисловие того же Иво Виттига, сообщающее, что изобрел книгопечатание в 1450 г. Гутенберг, улучшили и сделали постоянным Фуст и Шеффер, чем Майнц и прославился не только у немецкой нации, а у всех народов мира (еще претворение колофона «Католикона»). В том же 1505 г. Вимпфелинг, 4 годами ранее (в своей Germania, изданной в Страсбурге) провозгласивший, что изобретение сделано в Страсбурге и завершено в Майнце, без всякого имени, теперь — в Epitome rerum Germanicarum — излагает, что «новый способ писать» был найден в 1440 г. страсбуржцем Йоханной Гутенбергом, который искусство печатания изобрел в Страсбурге, а затем в Майнце завершил (implevit). В 1506 г. Тритемий, в «Хронике монастыря Шпонхейм», аббатом коего он был, отводит Фусту лишь роль одного из «добрых людей», помогших изобретателю, а Шефферу — первого распространителя книгопечатания. И сразу начинается отбой. Уже в 1508 г. (в Catalogus episcoporum Argentinensium) Вимпфелинг, провозглашая, что книгопечатание изобретено к вечной славе германцев (еще колофон «Католикона»), и указывая 1440 г., в качестве изобретателя говорит лишь о «некоем страсбуржце», Гутенберга называя только в связи с майнцским завершением, причем «вместе с другими, которые ранее этим интересовались» (уступка фуст-шефферовской версии), и не упоминает о нем более до своей смерти (1531 г.). По рассказу его племянника Якоба Шпигеля, тоже страсбургского гуманиста, на вопрос об истинном изобретателе книгопечатания дядя отослал его к прежним своим сочинениям; значит, Вимпфелинг при Гутенберге остался, но почему-то спрятался. В очередное пятилетие — 1509 г. — упоминаний Гутенберга в Германии не отмечено: к этой дате приурочены два издания майнцского Бревиария у Йоханна Шеффера, в колофоне коих изобретателем снова объявлен его avus maternus — дед по материнской линии — Йоханн Фуст (в этом году Йоханн Гутенберг из Страсбурга в качестве изобретателя упоминается в Италии, в книге Джанбаттиста Фульгозо De dictis factisque memorabilibus, написанной в 1494 г.). В 1515 г. в колофоне Йоханна Шеффера к Compendium annalium regum Francorum Тритемия уже повествуется подробно, как Фуст в 1450 г. «из собственного ума» начал изыскивать книгопечатание, в 1452 г. завершил его при помощи многих дополнительных изобретений своего помощника и приемного сына Петера Шеффера, за которого в награду отдал свою дочь (даты совпадают — первая с годом ссуды Фуста, вторая — с договором о «деле книг»). В те же годы рождается контаминация шпонхеймской версии с этой в «Хирзауских анналах» Тритемия. В 50-летие смерти Гутенберга — в 1518 г. — Йоханн Шеффер получит официальное засвидетельствование первоизобретательства своего деда — в привилегии императора Максимилиана, которую обнародует на обороте титульного листа своего латинского Ливия. И это поддержит своим авторитетом в предисловии к изданию Эразм Роттердамский. И сразу — в Хагенау — последует реплика Франциска Иреника, ученого, как раз в том году примкнувшего к Лютеру: в его Exegesis Germanise вимпфелинговская формула — Гутенберг в Страсбурге изобрел, в Майнце завершил — сопровождается замечанием, что истинный автор изобретения обокраден на свою славу. Ему в 1519 г. Йоханн Турмаир противопоставит повесть Йоханна Шеффера из Тритемия 1515 г., добавив к ней Гутенберга в роли Фустова слуги. Отныне на контроверзе будет сказываться идеологическая буря, расколовшая интеллигенцию Германии на множество страстных лагерей: выбор героя нередко будет определяться принципом противоположности герою другого лагеря.

Несколько ранее — в 1514 г. — возникло одно особое поминание Гутенберга, дошедшее лишь в Кельнском архиве — стихи гуманиста Йоханна Бутцбаха, повествующие, что изобретатель книгопечатания был худо вознагражден за это благодеяние: однажды некие злодеи выволокли его из дома, посадили в телегу, вывезли из города, а затем он был найден задушенным в бочке. Имя изобретателя не названо, но Бутцбах (прозвание по местечку в майнцском диоцезе) в 1494 г. был в Майнце, был связан с Вимпфелингом и не мог разуметь никого, кроме Гутенберга. Сама дата его стихов указывает на это. Неясно, в какой связи установилось с конца XV в. это ежепятилетнее поминовение. Не исключено, что в 1494 г. оно связано с перенесением праха Гутенберга в церковь св. Франциска (если так, то этого добился Адам Гельтхус). Проверить истинность сообщения Бутцбаха вне наших возможностей. В нем отразилась несомненно майнцская версия. Даже если она — только слух, бытование такого слуха о мирном окружении изобретателя в его родном городе не говорит. И записана она в период нагнетания фуст-шефферовской фальсификации.

То же можно сказать о ментелиновской легенде. Неважно, коренилась ли она в семейной традиции Шоттов, диктовалась ли их конкуренцией с Шефферами или отчасти — стремлением спасти честь Страсбурга как родины изобретения. Ментелин никогда на изобретательскую славу не претендовал. Человек дельный и богатый, служивший нотарием того епископа Руперта, при котором появился первый колофон изобретателя, он, устроив типографию около 1458 г., начал печатную деятельность, словно принимая эстафету от Гутенберга, с анонимной латинской Библии (но в деловом шрифте, что было образцом для фуст-шефферовской Библии 1462 г.). Его обильная и разнообразная продукция либо анонимна, либо снабжена скромнейшим колофоном. Испрошенного у Фридриха III герба в своих изданиях он не употреблял. Т. е. словно нарочито взял противоположную Фусту и Шефферу линию поведения. Из того, что Шеффер в разговоре с Тритемием подчеркивает Страсбург как первое место, куда книгопечатание перешло «через помощников», можно заключить, что Ментелин типографскую сноровку получил в майнцской печатне Гутенберга. Как раз между 1450 и 1455 г. его присутствие в Страсбурге, в целом подробно отраженное, не отмечается. Поскольку нотарием Руперта он остается до 1468 г., возможно, что он отбыл в Майнц с епископского соизволения. Были предположения, что он встречался с Гутенбергом в Страсбурге ранее 1444 г. Но Ментелин числится там (в цехе ювелиров в качестве золотописца) только с 1447 г.; их встреча могла состояться в этом же году, при остановке Гутенберга в Страсбурге на пути в Майнц. Мог ли Ментелин получить типографское умение раньше, от членов страсбургского сообщества? Вряд ли, даже если оно продолжало существовать и печатать, что сомнительно, хотя не исключено: есть запись тюбингенского профессора XVI в. Мартина Крузия об издании воскресных проповедей на Евангелия и Апостол с датой 1444 г.; есть сведения, что издание с тем же годом было в библиотеке петербургского библиофила XIX в. П. Я. Актова [13]. Издания эти ненаходимы (и могли быть напечатаны до марта). Известны и реальные экземпляры книги De contemptu mundi — «О презрении к миру» Лотария Конти (папы Иннокентия III) с датой 1448. Но, конечно, принято считать, что дата этого издания, видимо, страсбургского (сперва приписанного Ментелину, затем Эггештейну) ошибочна, и подтягивать его к 1470 годам. Как бы то ни было, условия первых договоров исключали обучение других лиц искусству Гутенберга. Однако и встреча с Гутенбергом в 1447 г., если она была, и обучение в Майнце с 1450 г. предполагают, что об изобретении Ментелин знал раньше. Считалось, что узнать это он мог от служившего до 1457 г. епископским секретарем Хейнриха Эггештейна, который в 1442–44 гг. одновременно с Гутенбергом числился в списках страсбургских Nachkonstoffler (см. гл. III). В 1457–59 гг., после возвращения Ментелина в Страсбург, Эггештейн оттуда отбыл — явно в Майнц, ибо, вернувшись, завел печатню, тоже начав с анонимной латинской Библии, также в деловом шрифте. Вероятно, что и он и Ментелин узнали об изобретении из гутенберговских колофонов 1440 и 1442 гг. С той, видимо, разницей, что Ментелин искал встречи с изобретателем (и в этом могла быть роль остатков страсбургского сообщества), а Эггештейн лишь последовал его примеру. Есть мнение, что Ментелин создавал образцы для псалтырных инициалов. Умер Ментелин в 1478 г.

Колофон «Католикона» 1460 г.

Первая гласная заявка в его пользу появилась в вышедшем у Йоханна Шотта в 1520 г. Птоломее — с гербом Ментелина и надписью, величающей его изобретателем книгопечатания, — явный противовес императорской привилегии в Ливии 1518 г. Йоханна Шеффера. В 1521 г. гуманист Иероним Гебвилер (в Panegyris Carolina), поддерживая эту версию против фустовской, датирует «изобретение» Ментелина 1447 г. (что могло бы быть реминисценцией печатни, выпустившей Лотария 1448 г.), но далее возвращается к дате 1440. Якоб Шпигель, примкнувший к шоттовской пропаганде сразу после смерти Вимпфелинга, в 1531 г. указывает 1444, в 1541 г. — в Lexikon juris civilis — 1442. Йоханн Шотт в 1436 г. в первом издании своей рифмованной хроники (Kurtz viler Historien Handbuchlein) относит ментелиновское изобретение к 1440 г., отмечая, что в Майнц оно попало durch untrew (через неверность). Эта подстановка под Ментелина гутенберговских дат у Шотта и Шпигеля, об истине знавших и, вероятно, еще видевших те издания с колофонами Гутенберга, на которых эти даты зиждятся (и какое-то издание 1444 г.), была сознательной фальсификацией. Из нее выросла уже не антифустовская, а антигутенберговская схема, которая с фиоритурами (Генсфлейш — укравший изобретение ученик или слуга Ментелина, печатавший в Майнце на средства богатого Гутенберга и за неверность наказанный слепотой; Ментелин, умерший с горя, и пр.) печатно и рукописно распространялась окружением Йоханна Шотта. Здесь уже знание роли не играло, а расцвечивалась — за счет слухов о роли Петера Шеффера по отношению к Гутенбергу — уклончивая версия «Каталога страсбургских епископов» Вимпфелинга. Так была подготовлена калька и для костеровской легенды (см. гл. II). Так кража изобретения Фустом и Шеффером, оформленная колофоном Псалтыри 1457 г. и, судя по развитию мотива кражи, в качестве таковой оцененная современниками, дала повод присваивать славу изобретателя книгопечатания любому желаемому кандидату, проецируя обвинение в краже на остальных, в том числе на Гутенберга.

Символика немецкой «Сивиллиной книги». Brant S. Varia carmina. Страсбург, 1498 г.