Глава седьмая. Владимирский централ. Воспоминания ветеранов уголовно-исполнительной системы

Глава седьмая. Владимирский централ. Воспоминания ветеранов уголовно-исполнительной системы

Встреча с ветеранами учреждения. Май 2011 г.

Павел Афанасьевич Ушаков с 1934 года служил в железнодорожных войсках НКВД на Западной Украине в городе Казатин. Основной задачей была охрана мостов и электростанции. Время было непростое. На всю жизнь ему запомнился один случай. Однажды в столовой во время ужина солдатик из Перми обмолвился: «А хлебушек-то черствый, при Ленине мягче был». Утром, когда прозвучала команда «Подъем!», этого солдата уже не было в части. Его кровать была аккуратно застелена…

Через два года Павел демобилизовался. Захотел устроиться на работу в город. Знакомый односельчанин, который служил в тюрьме, сказал, что сейчас набирают надзирателей. Его, как служившего в НКВД, охотно взяли. Так началась служба в знаменитом Владимирском централе — в то время Особой тюрьме НКВД. Об этом времени он рассказывает очень скупо, для него это табу, — до сих пор, через шестьдесят с лишним лет.

Порядки были очень строгие. Ни лишнего слова, ни лишнего шага. Уходя на службу, каждый раз прощался с семьей. Любой неверный шаг, любой донос — и ты сам мгновенно становишься заключенным и тогда можешь уже никогда не вернуться домой.

Павел Афанасьевич хорошо помнит начальника тюрьмы — Жана Георгиевича Дуппора. Отзывается о нем так: «Хороший был мужик!» В тридцать восьмом году он, начальник тюрьмы для политических заключенных, сам попал под молот сталинских репрессий. Тогда утром из Москвы приехало начальство и заступающему наряду объявили, что Дуппор — враг народа, такой же, как те, кого вы охраняете. В тот же день его увезли в Москву.

Простому надзирателю не положено было знать имена заключенных. Для него они все были просто зэки. А люди были известные: председатель президиума РКСМ Ефим Цейтлин, секретарь Бухарина Семен Ляндрес, отец писателя Юлиана Семенова, а также крупные военачальники и директора предприятий. Рядовых не было. Вели себя тихо — ни одного случая неповиновения или грубости.

Строго по распорядку заключенных из каждой камеры выводили на прогулку в тюремный двор, который в то время был разделен высоким деревянным забором на отдельные сектора.

Долгое время Павел работал в корпусе с одиночными камерами, где сидели особо опасные «враги народа». Что происходило в стране, они не знали, им не положено было знать. Газеты заключенным не давали, только книги из тюремной библиотеки. Раз в неделю политзаключенные могли заказать продукты из ларька, которые разносил по камерам специальный сотрудник. У кого не было денег, приходилось туго, о каких-либо передачах с воли не могло быть и речи. Многие умирали, их хоронили ночью в общей могиле — Владимирское кладбище было рядом. Могилы скрывали, даже холмика не оставляли. Регулярно кого-то из «врагов народа» отправляли в Москву, многих там ожидали новые допросы и расстрел.

Отдельно в бараках содержались обычные уголовники — «бытовички». Много было бесконвойников, которые работали на территории тюрьмы. Порядки там были не такие строгие, да и охрана слабее. На памяти Ушакова случилось два побега, правда, дальше города беглецы не ушли, их задержала милиция. В политической тюрьме побегов не было никогда.

В 1939 году несколько сотрудников Владимирской тюрьмы, как наиболее подготовленных и политически грамотных, в том числе и Павла, вместе с семьями направили на укрепление в Западную Украину, в тюрьму города Коломыя. Там и застала его война. Он был направлен в действующую армию, артиллеристом. Война для него закончилась только в 1946 году, после уничтожения в Литве банд «лесных братьев». Домой вернулся с боевыми наградами: орденом Красной Звезды и орденом Отечественной войны II степени. Но даже среди ужасов войны особые воспоминания — тридцатые годы, — жестокое, беспощадное время и Владимирский централ, стены которого хранят одну из самых мрачных страниц истории России.

ВИКТОР ВЯЧЕСЛАВОВИЧ МАМЧУН, НАЧАЛЬНИК ТЮРЬМЫ В 1994–1995 ГОДАХ

«Хорошо помню 1993 год, когда принимал Владимирский централ, как начальник учреждения. Слишком много тогда там было «самоуправления», — в тюрьме верховодили три «вора в законе»: Бойцов по кличке Боец, Резо Цицишвили — Цыцка, и Саша Северов — Север. Они сидели втроем в одной камере, которая фактически представляла «мозговой центр» тюрьмы. Контролеры даже боялись войти к ним в камеру, можно сказать, исполняли роль обслуги. Воры стали требовать нового начальника к себе на поклон, для разговора, укрепляя свой авторитет и «воровские порядки». Жаловались по разным пустякам: и это им не нравится, и то. Нагло кричали: «Хозяина давай!» Они хотели поставить меня в зависимое положение, испытывали на прочность.

Я к ним не ходил принципиально. Это была настоящая война нервов, но ситуацию надо было рано или поздно разрешать. К такому серьезному повороту событий я был готов и знал, на что иду. Ведь до этого четыре года, с 1984-го по 1988-й, пока не стал начальником владимирского СИЗО, занимал должность заместителя этого учреждения по режиму и охране. Подстраиваться под «воров» я не стал. Был вызван спецназ, представители областной и специализированной прокуратуры, от Управления исполнения наказаний заместитель начальника по оперативной работе подполковник Вилков. Спецназовцы в масках встали в ряд в коридоре, и воров стали поочередно выводить из камеры. Боец и Цыцка пошли спокойно, сохраняя достоинство, а Север стал возмущаться. Получив чувствительный удар резиновой дубинкой, сразу успокоился. В их камере при обыске нашли большой клок анаши, который открыто торчал из батареи, и валюту, — 600 долларов и 200 немецких марок.

День Победы. Дети дарят цветы ветеранам учреждения

В моем кабинете состоялся принципиальный разговор. Я открыто, в присутствии прокуроров, заявил: «Если хотите обострения, — все может закончиться силовыми методами, но своей цели вы не добьетесь. И тогда вы сами ответите перед своими собратьями за бесцельное кровопролитие». Тогда был печальный пример подавления бунта в июле 1992 года в Вязниковской колонии с неутешительными для зачинщиков беспорядков итогами. Погибли несколько осужденных.

И «воры» отступили. До этого они не получали такого отпора. Ситуация во Владимирском централе в корне изменилась, «воры в законе» уже не играли такой роли. После этих «треволнений» появилась новая тема — как же нелегко сидеть в централе Саше Северову. Тогда и родилась знаменитая песня Михаила Круга «Владимирский централ — ветер северный», посвященная тверскому «вору в законе». Первоначальный вариант текста, который частично принадлежал самому Северу так и звучал: Владимирский централ — Саша Северов. По мере роста популярности «вор» из скромности свое имя из песни убрал. А главный хит Михаила Круга практически стал гимном блатного мира и визитной карточкой города Владимира».

ВЛАДИМИР АНАТОЛЬЕВИЧ МИЩЕНКОВ, НАЧАЛЬНИК ТЮРЬМЫ С 2003-ГО ПО 2009 ГОД

«На службу во Владимирский централ я пришел в 1983 году после окончания школы милиции (сегодня это Владимирский юридический институт), направлен на должность начальника отряда, потом стал оперативным работником, заместителем начальника тюрьмы по безопасности и оперативной работе.

Участок, на который я пришел начальником отряда, мне достался не из легких — четвертый спецкорпус, в котором содержались злостные нарушители режима содержания, 26 «воров в законе». Вначале ко мне присматривались, испытывали, предлагали деньги, просили пронести «тефу» — теофедрин и т. п. Я на это не шел. Режим в учреждении был очень жестким — за малейшее нарушение в карцер. Многие после такой профилактики отказывались от своих воровских убеждений, оказывали сотрудничество. Мой отряд всегда занимал последнее место по дисциплине, слишком много правонарушений и соответственно наказаний. Кто перевоспитывался — шел в трудовые бригады.

В спецкорпусе находилось 140–180 человек, все — отрицательной направленности: «воры в законе» и их свита. Я всегда хотел больше узнать об этой жизни. Их принципы, мораль, поведение в различных ситуациях. Не зная этого, невозможно было контролировать ситуацию в тюрьме, предупреждать эксцессы и массовые беспорядки. От спецкорпуса зависело общее положение дел в учреждении. Перед уходом со службы я всегда специально докладывал руководству, какая обстановка в отряде.

Тогда настоящий вор должен был сидеть в тюрьме и ни в чем не сотрудничать с администрацией. Был такой Слава Смирнов. Он в камере даже сорвал конверт — импровизированный почтовый ящик для писем и заявлений, утверждая этим, что писать администрации просто неприемлемо. Многим осужденным из-за этого приходилось писать заявления, например для получения одежды, продуктов из ларька, в моем кабинете. В перестроечные годы вся тюрьма разделилась на группировки по национальным признакам. Приходилось проводить длительную, кропотливую работу для предотвращения этого противостояния. Каждый вор хотел «проявить себя» — утвердить свое положение.

Один пример: в 1993 году была получена информация, что «воры в законе» Сталинградский и Аркан (Цандеков) намереваются расправиться с осужденным из враждующей группировки. С целью недопущения ЧП на прием-сдачу дежурств прибыл резерв, около двадцати сотрудников в бронежилетах, с резиновыми палками. Видя такие силы, воры оставили свой преступный замысел, зато дали команду всем арестантам провести «акцию протеста». Около трехсот человек стали стучать в двери камер кружками, мисками. Кричали, что Сталинградскому плохо, что ему нужна помощь. Зная, что это не так и намечается провокация, резерв в том же составе направился к камере и построился в коридоре. В это время сотрудники вошли внутрь. Сталинградский лежал на койке, имитируя умирающего. Когда к нему подошли, он, вор Аркан и еще один осужденный, оттолкнув сотрудников, с громкими криками выбежали в коридор, в руках у каждого заточки. Стук из камер тут же прекратился. Вся тюрьма следила, — что же будет дальше. Бунтовщики, увидев вооруженный резерв, были ошеломлены. Они этого не ожидали. Но все равно стали предъявлять требования, дескать, им нужны для «разговора» такие-то осужденные. В это время они были в одурманенном состоянии, употребив какое-то пойло или сильнодействующее лекарство. В то время ответственным по учреждению был Павлов, он дал указание на применение резиновых палок. После этого участников «акции» пришлось перевести в больницу — сотрудники сгоряча немного переусердствовали. Но на этом беспорядки не прекратились. Сталинградский продолжил бунтовать и в медицинской палате. Пришлось его остудить, залив палату водой из брандспойта. В это время к «акции протеста» присоединились другие корпуса, — стук пошел по всему централу. По тревоге был поднят сводный отряд сотрудников владимирских учреждений, велась разъяснительная работа. Когда было все объяснено, стук прекратился. Постепенно все успокоилось».