Глава 6. «Уголовно-кулацкая» опасность

Глава 6. «Уголовно-кулацкая» опасность

Массовое бегство кулаков из мест высылки проявилось уже в начале коллективизации, но остановить такую тенденцию оказалось невозможно — для этого у властей не было ни сил, ни средств, ни соответствующих карательных структур. Подобное наблюдалось и в исправительных лагерях, из которых бежало: в 1935 году 64493 заключенных, в 1936-м — 58313, в 1937-м — 58264, в 1938 — 32032.[27] Многие из бежавших кулаков и уголовников жили с поддельными документами, пополняя бандитские и воровские группировки в городах и на стройках. Другие, вернувшиеся после отбывания наказания за уголовные преступления в деревни и села, не забыли «обиды», причиненные им властью, и не упускали случая, чтобы свести счеты, вредя колхозам и терроризируя колхозников. Уже к концу 1936 года в стране сформировался широкий деклассированный слой населения, активно сотрудничавший с криминальными структурами.

И 4 июля Ежов разослал руководителям управлений НКВД директиву № 266, в которой предписывалось взять «на учет всех осевших в вашей области кулаков и уголовников, вернувшихся по отбытии наказания и бежавших из лагерей и ссылок. Всех учтенных кулаков и уголовников подразделите (на) две категории: первую — наиболее враждебные элементы, подлежащие аресту и расстрелу в порядке административного проведения их (дел) через тройки; вторую — менее активные, но все же враждебные элементы, подлежащие высылке в районы по указанию НКВД СССР. К 8 июля с.г. телеграфом донесите мне количество лиц первой и второй категории указанием отдельно кулаков и уголовников. О времени начала операции и порядке ее проведения — указания дам дополнительно».[28]

Однако, указывая на необходимость борьбы с контрреволюционными элементами с высоких трибун, в действительности сами партийные руководители полной информации о беглецах с мест отбывания наказания не имели. Регистрацией таких категорий криминализированных граждан, продолжавших преступную деятельность, занималась милиция и в первую очередь — отделы уголовного розыска. Поэтому с получением директивы наркома городские и районные отделы НКВД — все подразделения ГУГБ и милиции приступили к просмотру своих картотек и архивов.

Одним из первых шифртелеграмму в ЦК прислал второй секретарь Красноярского обкома П.Д. Акулинушкин. Он сообщал: «Тройку образовали в следующем составе: председатель Леонюк — начальник УНКВД, Горчаев — зам. председателя крайисполкома и Рабинович — помощник начальника краевого Управления НКВД. Просим для северных районов продлить срок проведения решения ЦК до 1 августа». О том, что «окончательные данные» они передадут дополнительно, извещали многие партийные руководители. В этот же день, сообщив состав тройки, секретарь обкома партии Татарской АССР А.К. Лепа извещал: «Проверили: учета сколько-нибудь удовлетворительного указанных категорий кулаков и уголовников НКВД не имеет. Поэтому прошу изменить решение той части, в которой говорится — в пятидневный срок сообщить количество подлежащих расстрелу, также высылке, дав срок месячный».[29]

В это время в Политбюро еще не было четкого понимания ни о масштабах планируемой акции, ни о характере социального положения лиц, подлежащих репрессиям. Эти детали выяснятся лишь в конце месяца, после поступления заявок на лимиты от 64 территориально-административных подразделений. В шифртелеграммах с заявками, пришедших в ЦК до 11 июля, стояли подписи Багирова, Берии, Хрущева, Евдокимова, Эйхе, Лепа, Прамнека, Постышева, Птухи и др. После этой даты Политбюро лишь подтверждало свое согласие только на персональный состав судебных троек. Определение количества и контингента лиц, подлежащих зачистке, целиком являлось прерогативой руководителей партийных и органов НКВД, а утверждение цифр целиком перешло в руки Ежова. Фактически операция стала полицейской, а не политической акцией.

Причем в национальных республиках сразу обозначился собственный взгляд на контингент репрессируемых. Так, в шифртелеграмме, отправленной 7 июля из Ашхабада за подписью секретаря ЦК КП(б) Туркмении Батыр-Атаева, указывалось: «Осевших кулаков и уголовников насчитывается ориентировочно 1900 человек, из них подлежащих расстрелу кулаков 400 и уголовников 100, высылке — кулаков 1200 и уголовников 275. Сюда не вошли: вернувшиеся из ссылки и высылки и отбывшие тюремное заключение, ранее осужденные за активную, националистическую, контрреволюционную деятельность члены нацконтрреволюционной организации «Туркмен-Азатлыги», вернувшиеся из ссылки и высылки, отбывшие репрессии других республик Средней Азии мусдуховники, занимающиеся антисоветской контрреволюционной деятельностью.

Реэмигрировавшие из Ирана и Афганистана бывшие бандглавари, бандпособники, рядовые активные басмачи, активные контрабандисты, связанные с белой эмиграцией, служащие проводниками, переправщиками и связистами с контрреволюционными элементами Туркмении. ЦК КП(б) Туркменистана считает необходимым включение этих контингентов для репрессии и высылки. Их насчитывается ориентировочно около 3 тысяч человек. Состав тройки: первый секретарь ЦК КП(б) Туркменистана Анна-Мухамедов, НКВД Туркмении Зверев, Прокуратура республики Ташли-Анна-Мурадов».[30]

Наиболее подготовленным к планируемой акции оказался секретарь Западно-Сибирского крайкома Р.И. Эйхе. 8 июля он сообщал из Новосибирска: «По ориентировочным данным… поступившим от ПО районов, беглых кулаков и уголовников числится 25 тысяч человек, из них наиболее враждебными и активными являются 6600 кулаков и 4200 уголовников, которых нужно расстрелять».[31]

Остальные руководители, пославшие заявки на лимиты репрессий, не считали их окончательными. Секретарь Омского обкома партии Д.А. Булатов указал: «Всего подлежит репрессии, по неполным данным (отдельные отдаленные районы сведения не представили), 2429 человек, из них: по первой категории 479, по второй категории 1959 человек».[32] Подобное сообщение направил и первый секретарь Ярославского обкома Н.Н. Зимин. Называя количество лиц, подлежащих учету, он указывал: «Эти цифры считаю преуменьшенными, так как органы НКВД не имеют полных данных о составе уголовников, работающих на заводах области. На одном только резиновом комбинате… свыше 300 бывших уголовников, из них значительная часть ведет себя как дезорганизаторы производства… Будем выявлять и проверять их, что увеличит сообщенную общую цифру».

Позже такой же прогноз подтвердится и по другим областям. О продлении сроков сбора сведений просили: первые секретари обкомов: Дагестанского — Н.П. Самурский и украинских, Киевского и Донецкого, — С.О. Кудрявцев и Э.К. Прамнек. Одновременно выяснилось, что большинство партийных руководителей регионов не удовлетворились охватом репрессий только бежавших из мест поселений кулаков.

Второй секретарь Дальневосточного крайкома партии В.В. Птуха просил «распространить действие директивы ЦК также на находящиеся на Дальнем Востоке спецпоселки… Ввиду того что на территории Дальнего Востока находится 360 тысяч человек лагерников, часть из которых открыто проявляет свою резко враждебную деятельность, крайком просит разрешить дела в отношении таких лиц рассматривать на созданной тройке для применения к ним расстрела».

8 июля с подобной просьбой обратился в ЦК и секретарь Свердловского обкома партии Абрам Яковлевич Столяр: «По Свердловской области подлежат репрессии 10500 кулаков и 1500 уголовников. Из них необходимо расстрелять 4700 кулаков, подвергнуть ссылке и заключению в концлагеря 5800; уголовников подлежат расстрелу 300 человек, ссылке и заключению 1200. Эти цифры обуславливаются чрезвычайной засоренностью области активным контрреволюционным кулачеством и наличием в 29 районах спецпереселенцев общим количеством 180 000 человек».[33]

О неполном результате анализа телеграфировал 8 июля и первый секретарь Горьковского обкома Ю.М. Каганович: «Учтено по городу Горькому и десяти основным районам области кулаков первой категории 1000, второй категории — 650, уголовников первой категории 675, второй категории — 435. Кроме этого, по основным промпредприяткям области учтено кулаков, бежавших с мест постоянного жительства и скрывшихся от выселения, — 3820, из которых по степени антисоветской активности определяем первой категории — 620, второй категории — 3200. Работу по учету по остальным сельским и кустарно-промысловым районам продолжаем».[34]

Просьбы о применении репрессий наряду с кулаками и уголовниками в отношении других групп населения, проявлявших враждебность к советской власти и поэтому представлявших социальную опасность или враждебность, имели около 30 % телеграмм. Прежде всего, такая особенность проявилась в национальных республиках. Так в шифртелеграмме первого секретаря ЦК КП(б) Узбекистана Акмаля Икрамова от 8 июля отмечалось: «Кулаков, подлежащих расстрелу, 981 человек, уголовников 267. Подлежащих высылке кулаков 2625, уголовников 1189… Категория подлежащих расстрелу увеличится… У нас имеются городские крупные баи, торговцы-националисты, крупные духовники, активные враждебные элементы, которых учтено 169…

Кроме этого учтено русских духовников 13, белых офицеров 44, басмаческих руководителей 9, крупных эмирских чиновников и жандармов 6, которые по характеру материала также подлежат расстрелу. Всего подлежит расстрелу 1483. Имеется подлежащих высылке мус- духовников 63, русских духовников 26, белых офицеров 20, басмаческих руководителей 23, эмирских чиновников 6».[35]

Но даже к 9 июля секретари партийных организаций до конца не разобрались с репрессивной статистикой. В шифровке первого секретаря ЦК Азово-Черноморского края Е.Г. Евдокимова указывалось; «Произведенным учетом в крае числится кулацко-белогвардейского элемента 11635 и уголовного — 1971 (данные предварительные). Несомненно, дальнейшая работа по учету даст большие цифры. Подлежит рассмотрению кулацко-белогвардейского элемента по первой категории 5721 и по второй категории 5914, уголовного элемента по первой категории — 923 и по второй категории — 1048. Сведения по группе уголовного элемента сугубо предварительные».

Свою просьбу о лимитах Евдокимов аргументировал примерами: «В ходе уборки урожая зафиксированы в разных местах края факты поджога и пожара хлеба (Прим.: Ахтарский, Армавирский, Камышеватский, Марьинский, Роговский, Черлеерковский районы). Факты вредительского вывода комбайнов из строя (Усть-Лабинский район, Воронежская МТС — умышленно брошены в барабан комбайна вилы; Тимашевский район, Медведевская МТС — в хлебе, подаваемом комбайну, нашли железный прут, обмотанный соломой; Семикаракорский район, Золотаревская МТС — в шнеке одного комбайна нашли молот, в шнеке другого комбайна напильник; Выселковский район, Березанская МТС — в комбайне нашли железный прут и т. д.). По всем этим фактам ведется строжайшее расследование органами НКВД, часть этих дел считаю необходимым в целях решительного пресечения диверсионно-шпионской вылазки на уборке хлеба рассмотреть во внесудебном порядке, другую часть через суд с применением расстрела. Об этом прошу дать указание по судебно-прокурорской линии».[36]

9 июля отправил свою информацию из Минска и секретарь ЦК КП(б) Белоруссии В.Ф. Шарангович: «Нами учтено ранее высланных и возвратившихся кулаков и уголовников в Белоруссии 12800 человек. Из этого количества предлагаем расстрелять 3 тыс. как наиболее враждебных и ведущих активную контрреволюционную работу, и выслать из пределов Белоруссии 9800 менее активных, но враждебных элементов. В состав тройки предлагаем: НКВД Белоруссии Бермана Б.Д., второго секретаря ЦК КП(б) Белоруссии Денискевича Н.М., начальника милиции Белоруссии Шийрона».[37]

Из приведенных документов видно, что ни Политбюро, ни даже руководство НКВД не оказывали абсолютно никакого давления на руководителей регионов для завышения количества репрессируемых. Предложения о масштабах планируемой чистки, как и о составе охватываемых категорий населения, исходили непосредственно с мест, но иначе вопрос не мог и стоять, Москва не знала состояния криминальной обстановки в регионах.

О национальной особенности акции писал из Петропавловска секретарь Северо-Казахстанского обкома С. Сегизбаев: «Учтено возвратившихся кулаков 492, баев 183, феодалов 18, помещиков 9, уголовных 17, рецидивистов 249, всего 968. Из них враждебно настроенных, подтвержденных новыми данными НКВД, категорий к расстрелу — 422 кулаков, баев 158, феодалов 18, помещиков 9, уголовных бандитов 17, рецидивистов 34, всего 658. Подлежат высылке 310 человек. Второе, по области имеется несколько десятков тысяч переселенцев с западных границ Союза, среди этих переселенцев много подозреваемых… проявляющих за последнее время контрреволюционную активность и усиленное бегство из поселков… Учтено среди переселенцев таких людей 541 человек».[38]

Своя специфическая подоплека операции была отражена и в позиции секретаря ЦК Азербайджана Мир Джафара Багирова. Проблемы республики тоже имели свое политическое прошлое, связанное еще с событиями Гражданской войны. В шифрограмме, отправленной из Баку вечером 9 июля, он писал: «Прошу санкционировать изъятие 4 тысяч человек: кулаков 1800 и уголовников 2200, из них первой категории кулаков — 500 и уголовных — 500… Учитывая наличие контрреволюционных повстанческих организаций в 16 районах и оживление 7 действующих бандгрупп, прошу дополнительно санкционировать пропуск через тройку дел по следующим контингентом:

1) Участников ликвидируемых и ныне действующих повстанческих и диверсионных групп в количестве 600 человек; 2) Мусаватистов., иттихадистов, дашнаков и духовенства, вернувшихся из лагерей после отбытия наказания и снова проявляющих антисоветскую активность, — 250 человек; 3) Беков, бывших помещиков и кулаков, антисоветски настроенных, ранее не репрессированных, — 250 человек; 4) Бандпособников — 150 человек.

Всего дополнительно 1250 человек, из них первой категории — 500, второй категории — 750. Итого прошу санкционировать 5250 человек, из них первой категории 1500. Для успешной ликвидации действующих внутренних и закордонных бандгрупп прошу разрешить выселение в лагеря НКВД 150 семейств этих банд-групп… В состав тройки прошу утвердить: Сумбатов, Теймуркулиев, Джангирахундзаде».[39]

Что же собой представляли члены партий, упоминаемых в шифровке и, «по понятиям» либеральной интеллигенции, причисляемых к «жертвам» репрессий? Все они принадлежали к националистическим течениям, возникшим еще в царское время, а с началом Гражданской войны боровшимся и с советской властью. Так, названные в сообщении Багирова мусаватисты являлись членами буржуазно-националистической азербайджанской партии, основанной в 1911 году под названием «Мусульманская Демократическая партия Мусават (Равенство)». В 1917 году, после слияния с Турецкой партией федералистов, она стала именоваться «Турецкой Демократической партией федералистов Мусават». Ее программой являлись тюркизация, исламизация и создание националистического государства.

Еще 15 ноября 1917 года мусаватисты совместно с грузмеками Грузии и дашнаками Армении образовали Закавказский комиссариат и Закавказскую Демократическую Федеративную Республику, отделившуюся от РСФСР. 27 мая 1918 года Мусульманский национальный совет Тифлиса провозгласил Азербайджанскую республику, а в марте мусаватисты организовали восстание в Баку. Оно потерпело поражение, но после падения в сентябре Бакинской коммуны мусаватистам с помощью турецкой, а затем английской армий удалось захватить власть в Азербайджане. Мусаватистский режим был свергнут лишь 28 апреля 1920 года; часть членов организации эмигрировала, а другая — продолжила борьбу уже в условиях конспирации.

Свою предреволюционную историю имели и грузмеки, или грузинские меньшевики, принадлежавшие к националистической буржуазной партии, образованной в ноябре 1917 года в Тифлисе, после отделения от российских меньшевиков. С мая 1918 года грузмеки возглавляли правительство Закавказской федерации в Грузии, и к августу партия насчитывала свыше 70 тыс. членов. Именно грузмеки осуществляли геноцид в отношении национальных меньшинств, таких, как абхазы, южные осетины и другие этнические народы Закавказья. Меньшевистское правительство было свергнуто в результате вооруженного восстания в Грузии большевиков, при поддержке Красной Армии, только в 1921 году.

К традиционному националистическому течению относились итихадисты — члены азербайджанской панисламистской партии «Иттихад-ве-Таракки» («Единство и прогресс»), тоже основанной в Баку еще до 1917 года и имевшей приверженцев в высших слоях общества и интеллигенции Азербайджана. После установления советской власти в Азербайджане в апреле 1920 года часть членов партии эмигрировала, но оставшаяся продолжила свою деятельность.

Армянская националистическая партия «дашнаки» была основана еще в 1890 году и имела традиции, сходные с эсеровскими. Ее программа ставила задачу: «посредством насильственных акций объединить и обеспечить независимость армянских территорий в Османской империи, Иране и Закавказье». После Февральской революции дашнаки стали наиболее сильными противниками большевиков Армении. С 15 ноября 1917 года по 26 мая 1918 года вместе с грузмеками и мусаватистами Азербайджана они участвовали в деятельности Закавказского комиссариата.

28 мая 1918 года дашнаки объявили о создании «республики Армения», правительство которой состояло исключительно из дашнаков. 29 ноября 1920 года, когда большевики провозгласили Советскую республику Армению, партия дашнаков была запрещена, а организованное ее членами восстание против советской власти в апреле 1921 года было подавлено Красной Армией. После этого дашнаки ушли в подполье, а отдельные группы партии сохранились в эмиграции: на Ближнем Востоке, в Европе и Америке. Именно потомки этих националистов развяжут войны между армянами и азербайджанцами в конце минувшего столетия и совершат геноцид в отношении осетин и абхазцев уже в новом веке. Но, чтобы не оставлять места для инсинуаций, обратим внимание на одного из национальных руководителей.