«СТЕРЕГУЩИЕ ЗОЛОТО ГРИФЫ»

«СТЕРЕГУЩИЕ ЗОЛОТО ГРИФЫ»

СЕМЬ ЯЗЫКОВ, СЕМЬ ПЕРЕВОДЧИКОВ

В середине последнего тысячелетия до нашей эры жил и трудился в прекрасной Ольвии, на берегу Понта Евксинского, нынешнего Черного моря, грек Геродот, писатель и историк. Как и все историки, он изучал жизнь везде, где только мог; смотрел, слушал, размышлял и записывал. О скифах, многочисленном народе, населявшем некогда земли нашей родины от Дуная до Тянь-Шаня, люди больше всего знают из записей Геродота. Он жил бок о бок с племенем «царских скифов», он хорошо изучил их жизнь и много писал об их обычаях, религии, ремеслах, искусстве. Но Геродота интересовали и те далекие народы, что кочевали со своими стадами по степям, и те, никогда им не виданные, что жили на границе мира, за которой, как верили греки, начинается уже царство мифических гипербореев.

Странные, удивительные вещи рассказывали об этих племенах побывавшие в дальних краях путешественники. Все это надо было проверить, выяснить, обдумать и записать.

В те времена самыми неутомимыми, самыми отважными путешественниками были купцы. На легких галерах по морям, на лошадях, верблюдах по степям и пустыням, пешком через непроезжие перевалы они забирались так далеко, видели так много, что рассказы их жадно слушали не только простые люди, но и писатели и ученые. Слушали, сличали с другими рассказами, чтобы отделить истину от вымысла, и записывали. Так создавалась история. Один рассказывал чудеса о непобедимости скифов, другой — об их женах и дочерях, которые ездят верхом на охоту, воюют вместе с мужчинами, одеваются, как мужчины. Третьи с ужасом передавали подробности кровавых обычаев племени массагетов. И Геродот записывает: «Кто очень состарится, к тому сходятся родственники, убивают его, а вместе с ним разный скот, варят вместе и поедают. Такой конец жизни считается у них счастливейшим».

Геродот слушает рассказы об аргиппеях, об исседонах, о странном племени «плешивых от рождения», живущем у подножия высоких гор.

«Туда ходят некоторые скифы; у них, равно как и у греков Борисфена и других понтийских торжищ, легко выспросить многое о тех местах. Кто бывает там по делу, тому приходится держать при себе семерых переводчиков, говорящих на семи языках».

А дальше, еще дальше и выше? Кто живет на вершинах гор? Но об этом историку уже никто рассказать не может. Этого «не ведает никто».

Геродот не успокаивается: он должен узнать и о тех, к кому невозможно добраться через горные кручи. И вот что он записывает, наконец, со слов другого греческого писателя, Аристея Проконесского: «Там живут одноглазые люди — аримаспы, а еще над ними — «стерегущие золото грифы».

Мы читаем, и в нашем воображении встает таинственный мир: горы, которые касаются облаков, снежные шапки на их вершинах, бурные потоки рек; и там, высоко над царством безволосых и одноглазых, — непрерывный шелест крыл, гортанный птичий клекот. То не виданные никем существа — полуптицы-полулюди — охраняют жаром горящие плитки сокровищ.

Верил ли сам Геродот этим легендам? Может быть, и не верил, однако все же писал: «Одноглазые аримаспы похищают золото у грифов».

Где же эти места? О каких горах говорит Геродот? Что здесь вымысел и что правда?

Древний историк не умел рисовать карт. Он не обозначил точно, где именно жили «стерегущие золото грифы». Ученые нашего времени дознались: горы эти мы зовем теперь Алтаем. Алтай по-китайски Кин-Шан — Золотая гора. Может быть, и само слово Алтай происходит от турецкого «алтын» — золотой? Об этом ученые толкуют различно. Но, видимо, уже в те далекие времена горы были богаты золотом.

Кто же они были, эти «стерегущие золото грифы»? Разгадала ли наука эту тайну? Вот об этом и пойдет у нас речь.

БЕЛЫЙ ВСАДНИК НА БЕЛОМ КОНЕ

В 1929 году семеро всадников пробирались горными тропами через перевалы, поднимаясь все выше и выше в горы.

Не из спортивного интереса карабкались они по горным кручам Алтая. Не были они ни туристами, ни путешественниками. Трудности и радости, которые ждали их в конце пути, были совершенно особыми. Их влекла к себе высокогорная долина, обещавшая разгадку тайны «грифов».

Пять лет готовилась группа археологов к экспедиции в долину Пазырыка, с тех пор как начальник ее, обследуя восточную часть горного Алтая, заметил группу больших курганов, которые по ряду признаков, одним археологам ведомых, сулили открытия необычайные, открытия, которые обогатят историю Востока, двинут ее далеко вперед.

Великие трудности и лишения, ожидающие археологов, не пугали их. Тревожило другое: если все произойдет так, как они надеются, если и на самом деле здесь их ждет богатая добыча, — как переправить драгоценные находки в Ленинград, туда, где начнется настоящее их изучение? И еще беспокоило, найдут ли они нужное количество рабочих здесь, в горах Алтая? Колхозов тогда в этих местах еще не существовало, достать людей организованным порядком нечего было и мечтать. Деньги? Но какими деньгами окупишь труд, который — археологи хорошо знали это — будет необычайно тяжелым? Как передать энтузиазм, которым полна маленькая группа ученых, этим далеко не ученым горноалтайцам, скотоводам и охотникам, живущим здесь на местах, где некогда жили легендарные племена? А тут еще старики, ревниво охраняющие покой древних погребений. Не одобряли алтайские старцы этой затеи — тревожить прах мертвых, — говоря, что не будет от этого добра.

Когда много лет спустя археологи вернулись в эти места, чтобы продолжить раскопки Пазырыкских курганов, оставшиеся в живых старики-алтайцы рассказывали здесь таинственную историю о белом всаднике на белом коне. Появляется всадник ночью неведомо откуда и исчезает неведомо куда — покой душа потеряла. Дело и верно загадочное: белый китель действительно был на начальнике экспедиции Сергее Ивановиче Руденко в те далекие ночи 1929 года, когда он, и впрямь потеряв покой, объезжал свои любимые курганы, но вот белой лошади он что-то не запомнил.

К раскопкам Первого Пазырыкского кургана группа приступила в июне 1929 года. Ученым достаточно было взглянуть на каменную насыпь, чтобы понять — курган разграблен. К этому уже привыкли — вряд ли один из сотни остается нетронутым. Но археологи знали, что грабители великодушно оставили им то главное, ради чего теперь они и явились сюда.

Да, грабители оставили, но оставила ли природа, сохранило ли время? У наших ученых имелись все основания полагать, что сохранило, что время не уничтожило здесь драгоценных остатков былой жизни. Курганы Пазырыка должны были дать то, чего до сего времени не мог дать ни один из разрытых археологами курганов.

И ученые не ошиблись: чудесным образом природа сберегла здесь следы древнего человека в такой сохранности, какой еще не знала археология.

Много раз случайности помогали археологам делать свои открытия. Земледелец ведет плуг, и его лемех выворачивает из борозды котел, наполненный древними монетами. Река подмывает берег, и внезапный оползень открывает колонны древнего храма. Мальчуганы, неуемно-деятельный народ, лазят по склонам ущелий и натыкаются на вход в пещеру под корнями вывороченного последней бурей дерева. А пещера эта скрывает целый музей настенных рисунков человека эпохи камня. Археология полна рассказами о подобных происшествиях. Но куда интереснее случайности иного рода, не те, которые позволяют открыть сохранившийся клад, а те, что создают самую возможность его сохранения.

Когда древние горноалтайцы хоронили своего вождя и насыпали гору камней на его могилу, они меньше всего думали о том, чтобы осчастливить наших археологов. «Пусть никто не потревожит умершего в его тайной загробной жизни...» Проходили века, и тело вождя превращалось в скелет, ткани его пышного погребального одеяния истлевали, груда костей осталась на том месте, где похоронены его любимые кони. Еще позже разрушался древний саркофаг, и, наконец, в могиле оставалось лишь то, что не поддается действию времени, — металлические и глиняные сосуды, оружие, драгоценности. Тогда, а может быть и раньше, приходили грабители. После них на долю археологов остаются битые, черепки, хрупкие кости человека и животных да горсточка праха, в котором каждая бусинка, каждый кусочек металла — ценная находка.

И вдруг происходит небывалое. Курган превращается в огромный ледник, в холодильник, где сохраняются от порчи, от разложения, от распада и дерево, и ткани, и тела человека и животных. Как это случилось?

Археологам прекрасно известно, что в условиях вечной мерзлоты древние остатки сохраняются наилучшим образом. В Зоологическом музее Ленинграда стоит в большом зале огромный древний слон — мамонт. Он выкопан целиком из промерзшей земли; сохранился даже пучок травы, который он не успел дожевать перед своей гибелью. Мамонт этот пролежал в земле, может быть, семь, а может быть, десять тысячелетий. Да, но это там, на севере, в зоне сплошной мерзлоты, а откуда ей взяться здесь, на Алтае? Как могли замерзнуть навечно недра курганов, если весной все вокруг оттаивает, течет, плывет? Ведь даже сохранить лед в погребе летом нелегко; как же он мог здесь образоваться?

Ученые разобрались и поняли, как это произошло. Здесь, в курганах Алтая, от сочетания самых различных причин образовался свой микроклимат — ограниченный участок вечной мерзлоты. Каменная наброска летом предохраняет внутренность кургана от тепла солнечных лучей, а зимой вследствие того, что камень охлаждается быстрей, чем земля, происходит сильное теплоизлучение. Играют тут роль и щели между камнями, сквозь которые проходит воздух. Сама конструкция могильника тоже создает благоприятные условия для промерзания земли. В пустотах воздух непрерывно движется: холодный опускается вниз, теплый поднимается вверх, к зоне охлаждения, чтобы затем снова спуститься вниз. И так, пока во всем кургане не воцарится мороз. Тогда вода, заполнившая могильную камеру, превращается в лед, а затем промерзает и земля. Выяснено, что такое явление наблюдается только в больших курганах, глубина которых не меньше трех-четырех метров, высота — двадцать пять метров, а диаметр — сорок-пятьдесят метров.

Еще в XIX веке археолог В.В. Радлов набрел на один из таких курганов и нашел прекрасно сохранившиеся изделия из дерева, меха и ткани. Та экспедиция, о которой мы рассказываем, надеялась на большее.

Разобрать каменную насыпь, докопаться до мерзлоты, врубиться в нее, по пути разбирая бревна креплений и навалов, поднять их наверх, поставить новые крепления, чтобы не произошел обвал, убрать большие камни, попавшие в могильник через грабительский лаз, — вот трудный путь курганных раскопок. А тут еще вдобавок ко всему погребальные камеры заполнены льдом. Это хорошо, в этом и заключается их ценность. Но что же делать? Ждать, пока солнце, наконец-то проникшее сюда, растопит лед? Слишком долго! Да и все равно до самого дна солнце не достанет. Значит, надо «вытаивать» изо льда содержимое могилы. И вот начинают брезентовыми ведрами черпать тут же в могиле образовавшуюся талую воду, поднимают ее наверх, греют в больших котлах на костре из тысячелетних бревен, тут же вынутых из кургана, снова спускают в недра кургана и там поливают, чередуя горячую воду с теплой, еще неведомое содержимое могильников. Десятки, сотни ведер совершают ежедневный круговорот — из могильника в котел и опять в могильник.

Лето на Алтае короткое. Ночи в горах холодные. И даже в разгар лета, в самые жаркие часы дня в промерзлой земле кургана стоит леденящий холод. Экспедиции удалось найти рабочих, но как удержать людей, непривычных к такому труду? Женщинам делалось дурно от тяжелого трупного запаха, которым пропитано все в могиле и который становится нестерпимым, когда трупы, особенно трупы лошадей, начинают разлагаться. Вылечила алтаек махорка, которую начальник приказал выдавать им. В то время людям в горах жилось нелегко: транспорт был не налажен, многого не хватало. С.И. Руденко рассказывает, что, пожалуй, больше всего поначалу привлекал людей к этой работе чай, без которого алтайцу жизнь не мила. Но все же рабочие быстро уставали, изматывались. Тогда начальник установил рабочую смену через каждые двадцать минут. Это оказалось очень удачно: люди успевали отдохнуть и работали веселей. А как же сами археологи? Ведь и они не очень-то привычны к физическому труду, ведь и среди них есть женщины? Нет, археологам ничего не делается: в обморок не падают, у костров не задерживаются, лезут в самую ледяную кашу и очень довольны.

И ведь ни разу никто из группы не заболел: на чистом горном воздухе ученые чувствовали себя здоровее, чем где бы то ни было. О взятой с собой аптечке вспоминали только в случаях ранений при раскопках — это бывает. Зато аптечка пользовалась успехом у алтайцев. Они уверяли, что лекарства археологов вылечивают от всех болезней, а те, что в их районной аптеке, не помогают. Археологи давно уже пополняли свои запасы из той же районной аптеки, но алтайцы, не зная этого, продолжали вылечиваться.

Все это было давно. Теперь, когда археологи пускаются в свой очередной поход на Алтай, их там с нетерпением ждут друзья, крепко заинтересованные уже не в махорке, не в чае и не в лекарствах, а в самих курганных находках. И когда маленький алтайский школьник Михай ходит по пятам за начальником экспедиции и пристает к нему с бесконечными вопросами об археологических раскопках в других местах, можно думать, что со временем из него вырастет такой же неистовый археолог, как и сам начальник.

КОЛЕСНИЦА ВОЖДЯ

Однажды в ленинградский Эрмитаж прибыл странный груз. Целая груда бревен, деревянные колеса, поломанные и покоробленные, что-то вроде кузова повозки и сотни разных обломков и обломочков. Что такое? Неужели эту разбитую телегу собираются выставить в одном из прекрасных залов знаменитого на весь мир музея, там, где хранятся величайшие произведения человеческого гения, ценнейшие образцы искусства древних народов? И как можно починить ее? Ведь известно, что эрмитажные реставраторы ничего не добавляют к древним находкам — ни кусочка мрамора к античной скульптуре, ни одного мазка к полустершейся фреске. И, наконец, нужно сначала разгадать эту диковинную колымагу, увидеть ее в своем воображении. Нужно суметь подогнать друг к другу все эти кусочки, понять каждую деталь. Никогда реставратор не видел ничего подобного. Да и никто не видел. Но историки уже роются в новых и древних книгах, ищут среди всевозможных изображений что-нибудь подходящее. И пока реставратор занят тем, что пропитывает древнее дерево особыми смолами, предохраняющими его от разрушения, ученые находят в старых китайских рисунках то, что им нужно знать о повозках далеких дней.

Теперь работать становится легче. И все же проходит больше двух лет, прежде чем это своеобразное и внушительное сооружение водворяется в одном из так называемых эрмитажных «залов Пазырыка».

Две с половиной тысячи лет назад на этой колеснице привезли тело вождя к месту погребения. В разобранном виде она была положена в могилу, и за долгие века дерево не сгнило, не превратилось в прах. Вся, до последнего колышка, колесница была извлечена из кургана, с великими предосторожностями переправлена с гор в долину и, наконец, доставлена в Ленинград.

Постоим, посмотрим подольше на эту колесницу. Разве не изящна она со своими фигурными точеными балясинами вокруг кузова, на высоких, со множеством тонких спиц, колесах? Есть предположение, что она пришла в дикую горную страну из Китая. Быть может, на ней прибыла китайская принцесса, отданная в жены вождю какого-нибудь горного племени по соображениям государственной важности.

Она музыкантша и танцовщица, эта маленькая китаянка, укутанная в покрывало из тончайшего шелка с вышитыми на нем сказочными птицами. Эти фантастические птицы-фениксы «поют славу своей принцессе», — так пишут о них в китайских книгах. Принцесса держит в руках маленькое драгоценное зеркальце «типа цинь». Еще недавно она виртуозно играла им при дворе китайского императора, исполняя свой самый затейливый китайский танец. Теперь, по обычаю невест, она прижимает зеркальце к своему сердцу — оно принесет ей счастье. Принесет ли?.. Куда ее везут? Кто эти люди, с которыми ей придется прожить теперь всю остальную жизнь? Каким окажется ее будущий властелин? И не ей ли, маленькой принцессе, выпадет честь в день смерти властелина провожать его в царство теней? Известно ли ей, что, по обычаям этой страны, не первую жену, женщину своего племени, убивают и хоронят вместе с мужем, — для этого есть другие жены и наложницы, привезенные из чужих стран?

Мы стоим перед колесницей и фантазируем. Но, может быть, все совсем не так? «Иногда они идут на смерть добровольно», — пишут древние историки. Почему? Из сильной любви к мужу или потому, что жизнь их после смерти покровителя и защитника стала бы слишком тяжелой? А может быть, так крепка вера в лучшую жизнь за гробом? Или просто — так надо, так делают все?

Как трудно проникнуть в мысли и чувства маленькой китайской принцессы, жившей в незапамятные времена! Как трудно понять тех людей! И все же, как много открыли и каждый день открывают нам ученые!

Когда археолог, сидя на корточках перед древней курильницей, разглядывает в лупу зернышки конопли, найденные поблизости во льду могилы, он думает: «Да, именно такую курильницу описывает Геродот, рассказывая об обряде очищения после похорон: «После того как они поставят три древка, наклонно один к другому, они покрывают их войлоком, и, создав круговую защиту как можно лучше, подлезают под войлок, и бросают семена конопли поверх раскаленных на огне камней; брошенное курится, и получается такой пар, что никакая уж эллинская парильня не превзойдет этого. Скифы, восхищенные подобной парильней, громко ликуют. Это служит им вместо омовения, ибо они совсем не моют тела водою».

Конечно, не пар, а дым получался при такой процедуре, и не очищались скифы, а окуривали себя дурманящим дымом конопли. Оттого и ликовали громко, опьяненные. Но это не меняет дела. Самое важное здесь то, что описанные Геродотом предметы в точности соответствуют найденным в курганах на дне могилы: и медная курильница на ножках, и связанные древки — деревянные жерди, покрытые тонким войлоком, и семена конопли в мешочке. Но почему же все это оказалось в могиле, если, по словам Геродота, служило лишь для обряда очищения после похорон? Ведь курган в это время был уже засыпан, как же попали в могилу эти вещи? Нет, конечно же, не только после похорон курили скифы коноплю. Это было привычным занятием. Недаром один из античных авторов — Гесихий Александрийский, — составляя словарь, так и писал: «Конопля — курение скифское». А в могилу курильница и конопля положены для того, чтобы покойный и сопровождающая его женщина могли по пути в страну теней при желании и покурить.

Наш советский археолог делает то же, что и Геродот: смотрит, размышляет, сопоставляет с записями своих предшественников и записывает. А мы читаем его книги и узнаем подробности жизни древних.

Вот они лежат в саркофаге, набальзамированные тела мужчины и женщины. И тут же, среди всего, что необходимо мертвым в их далеком пути в загробный мир, мы видим и музыкальный инструмент, похожий на арфу, и маленькое зеркальце «типа цинь».

ДРЕВНЕЙШИЙ В МИРЕ

В одной из «зал Пазырыка» неподалеку от колесницы вождя висит на стене ковер персидской, а может быть индийской работы. Это настоящее чудо археологии — о нем читают лекции, о нем пишут книги и у нас и за границей. Ковров такой древности в мире больше нет. Самым старым до сих пор считался ковер, вытканный четыреста лет тому назад. Пазырыкский ковер старше на два тысячелетия. Размеры его не так велики — два метра длины на один метр восемьдесят сантиметров ширины. Но специалисты насчитали в нем один миллион двести пятьдесят тысяч узлов. Лучшей из наших туркменских мастериц пришлось бы полтора года ткать такой ковер.

Тонкие, многокрасочные ковры с богатым орнаментом высоко ценились в древности. По ним ступали ноги римских императоров, их расстилали перед ложем Александра Македонского. А в самой Персии, на родине этих ковров, ступать по ним имел право только царь. Наверное, властитель «стерегущих золото» немало отдал этого самого золота за чудесное изделие персидских мастеров.

И вот эта-то драгоценность была найдена в Пятом Пазырыкском кургане, в северной части могилы, там, где в строгом порядке были уложены девять трупов лошадей, разубранных, как на парад, и убитых ударами боевого чекана в голову. Два лучше всего сохранившихся коня с пробитыми в нескольких местах черепами тоже находятся в «зале Пазырыка». Там же развешана и богатая упряжь, разукрашенная шелком, золотом и художественной резьбой.

Да, коней украшали по-царски. Но где же сказочное богатство легендарного племени? Где драгоценное оружие, золотые и серебряные сосуды, ожерелья, браслеты, серьги? Тот, кто видел в Эрмитаже собрание скифского золота или только слышал о нем, тот знает, какие богатства таили в себе недра курганов. На Алтайской выставке мы их не видим. Можно подумать, что все золото шло на украшение коней. Но это, конечно, не так. Грабители, очевидно, хорошо знали структуру могильников. Они и не пытались рыться в конских захоронениях: то, что они искали, было много ценнее. Поэтому человеческие могилы нашли разграбленными, конские — нетронутыми.

Грабители поистине «безбожно» расправлялись с погребенными: они отрубали у трупов пальцы, руки и даже головы, чтобы получить кольца, браслеты, ожерелья, головные уборы. По-видимому, они производили эту ампутацию на маленьких столиках, обнаруженных во всех курганах. Столики эти оказались интересной находкой — подобных ученым видеть еще не приходилось. Их можно скорее назвать блюдами на ножках: овальное деревянное блюдо поставлено на четыре ножки, вырезанные или выточенные в форме фигурных столбиков, иногда в виде животных, поднявшихся на задние лапы. Интересно еще, что столики эти — складные: блюда легко снимаются с ножек и надеваются на них. Вероятно, это придумали кочевники для удобства передвижения. Столики во многих случаях оказались порубленными.

Но археологи сумели использовать для науки и сами эти грабительские походы. Представим себе, как могли действовать воры. Тайно, небольшими группами могли ли они проделать всю эту работу, какую проделала Алтайская экспедиция? Вряд ли. Прежде всего они не смогли бы растопить лед, заполнивший погребальные камеры, а именно они-то и оказались разграбленными. Из этого ученые делают вывод, что грабили в те времена, когда мерзлота еще не успела образоваться. Замечено, что лед в камерах двух сортов: нижний слой — чистый, прозрачный, верхний — грязно-желтый, замусоренный.

Сюда грабители проникли, когда процесс замерзания только начинался. Проникли, набезобразничали, намусорили и ушли, захватив с собой все, что было или считалось ценным. А потом вода наполнила пустоту и образовался лед. Когда же это все происходило? И кто эти люди, совершившие самое страшное для тех времен злодеяние — осквернение могил предков? А может быть, то были завоеватели, и чужие курганы не были для них святыней? Все это не праздные вопросы. Это история.

КТО ЖЕ ОНИ?

Итак, ученые проникли в заветные места, откуда «одноглазые аримаспы» похищали золото у «грифов». Археологи держали в руках войлочную рубашку неведомого человека; они трогали собственными пальцами женскую косу, хитро плетенную двадцать пять веков назад. Они вглядывались в причудливую татуировку на теле вождя племени. И что же? Могут ли они рассказать нам сейчас не о трупах и скелетах, не о могилах и саркофагах, а о живых людях, обитавших в этих горных долинах в те далекие времена? Да, могут, потому что они знают теперь об этом горноалтайском племени больше, чем доныне было известно науке о всех подобных ему скифских племенах. Это и неудивительно: ведь из курганов Пазырыка добыты те подлинные вещи, о которых до сего времени могли судить только по их изображениям на фресках и в скульптуре, по художественной резьбе и вышивке. Настоящее седло, а не его изображение, подлинная одежда, те самые кони, на которых ездили люди прошлого, и, наконец, они сами, их тела, сложно бальзамированные и уложенные в саркофаги из цельных стволов алтайской лиственницы.

Древние греки называли скифов варварами. Слово это значило что-то вроде «говорящий на нечеловеческом языке». Когда-то к варварам греки причисляли всех, кто не говорит по-гречески. Потом слово это стало обозначать дикость, бескультурье. Конечно, цивилизованным грекам такими и должны были представляться скифы. Как же иначе: они убивают своих стариков, умерщвляют и хоронят вместе с мужем жену, десятками укладывают в могилы прекрасных молодых лошадей. У скифов нет ни науки, ни своей письменности; они не омывают свои тела ни в мраморных термах, ни хотя бы в мутных степных реках. Чего стоят одни их имена, которые в переводе означают Кабан, Истребитель волков, Многоногий, Крепкобокий!.. Казалось, люди с такими именами годятся только на то, чтобы быть рабами изысканных эллинов.

Но проходили века, и отношение к скифам менялось. Выяснилось, что скифы охотно покупают изделия греческих мастеров, что они способны ценить высокое мастерство и стремятся украшать свою жизнь всем лучшим, что дает культура. Торговать с ними оказалось очень выгодно. Разоренные войнами Афины не могли обходиться без помощи далеких колоний, без их хлеба, рыбы, шерсти. Приходилось ездить на поклон к варварам, к новым купцам и землевладельцам. Пришлось воспевать и восхвалять могущественных царей, поддерживать с ними дружеские отношения, отдавать за них замуж своих дочерей и сестер. Все чаще и чаще стали появляться в писаниях греческих авторов отзывы о скифах, как о народе, заслуживающем внимания и уважения. Да, они безжалостны к врагам, но, вольнолюбивые и отважные, они далеко не всегда стремятся к войнам. Известен ответ скифского вождя Идантриса послам персидского царя Дария Гистаспа. Послы требовали, чтобы скифы не уклонялись от битвы и выступили против персов. «Пусть боги по справедливости решат, кто должен властвовать», — передали они слова своего царя.

И вот как ответил им Идантрис: «Мы не убегаем от вас. Мы просто кочуем по своей степи, как привыкли с давних пор. У нас нет городов, обнесенных стенами, все свое имущество мы везем с собой. Зачем нам сражаться с вами? Если вы хотите крови, отыщите могилы наших предков, троньте их, и вы узнаете, умеем ли мы сражаться». Разве похож этот мудрый и благородный ответ на слова дикаря?

Древние горноалтайцы не были кочевниками. Не были они и никому не известным, затерянным в неприступных горах народом. Они заключали дружеские и военные союзы со своими близкими и дальними соседями, торговали, обменивали ценные меха, прекрасно выделанную кожу на дорогие ткани, посуду, украшения. Высокопородные кони их ценились повсюду и заменяли собой деньги. Лошади шли на выкуп пленных, ими платили за невест. В одной из древних китайских книг рассказывается о скифском племени, в котором приговоренным к смерти дозволялось откупаться лошадьми. И, наконец, у них было ставшее легендарным золото.

Древние жители Алтая были люди высокого роста и крепкого телосложения, одни с крупными чертами лица, прямым профилем и мягкими, вьющимися светло-каштановыми волосами, другие — с узкими глазами, широкоскулые и черноволосые. Их жены и дочери умели не хуже мужчин заарканить коня, подстрелить горного барана, выследить барса, а если нужно, то и сразиться с врагом. И они же умели выткать тонкую материю из козьей шерсти, свалять мягкий войлок, сшить затейливую одежду из кожи, меха и войлока, богато разукрасить седло.

Семьи побогаче жили в крепких домах, сложенных из бревен и увешанных и устланных коврами. Семьи победнее делали свои жилища из поставленных конусом жердей и покрывали их берестой и войлоком. Но и бедные и богатые сами пасли свои стада в горных долинах Алтая. И не за богатство, не за знатность выбирало племя своего вождя, а за его личные достоинства. «Кто храбр, силен и способен решать спорные дела, тех поставляют они старейшинами», — писали китайские историки.

Люди эти любили красоту и знали в ней толк. Им нужны были и дорогая посуда, и зеркала, и бисер. Они выменивали шкуры соболей и леопардов на шелковые китайские ткани, на тончайшие ассирийские шерстяные материи с искусно вытканными рисунками. Украшали все — жилища и одежду, конскую упряжь и самих коней, украшали и собственное тело, покрывая его затейливой татуировкой. На Алтайской выставке в Эрмитаже висит на стене странная и жутковатая вещь — кожа, снятая с правой руки трупа, почти сплошь покрытая татуировкой. В диком фантастическом переплетении мы найдем здесь и рогатую, клыкастую кошку, и барана с вывернутыми, торчащими вверх задними ногами, и оленей с птичьими головами на концах огромных ветвистых рогов. Нет, это не просто украшения: богатая татуировка вождя была знаком его мужества и отваги. И в то же время фантастические животные эти должны были оберегать человека от злых козней нечистой силы.

Многое покажется нам странным и непонятным в обычаях племени. Зачем, например, женщины из богатых семей расшивали дорогим, привезенным из дальних стран бисером подошвы своей обуви? Какой в этом смысл? Но представим себе эту женщину, сидящую в своем доме или в гостях на расписном войлочном ковре перед маленьким столиком — блюдом на ножках. Она сидит по-восточному, со скрещенными ногами, и в такой позе вполне может похвастать богатым узором своих подошв.

Были у горноалтайцев свои плотники и столяры, литейщики и оружейники, токари и ювелиры. Но самыми изумительными мастерами, истинными художниками были резчики по дереву, металлу и кости. Вот несколько строчек из длинного перечня находок Второго Пазырыкского кургана:

Вырезанная из дерева головка лося.

Вырезанная из дерева композиция головы оленя в клюве грифа.

Львиные головки — украшения уздечных ремней.

Кошачья головка.

Голова грифа — часть конского начельника.

Седло со сценой нападения тигра на лося.

Все эти оленьи, кошачьи, бараньи головки, эти сцены яростных схваток, вытянутые в стремительном беге олени, свившиеся в кольцо барсы сделаны с изумительной верностью природе. Даже там, где фантазия художника соединяет в одно существо разных животных и создает устрашающее чудовище. способное якобы отогнать злых духов, — даже там видны наблюдательность и великолепное знание натуры. С каким совершенством владели алтайские мастера тем, что у нас сейчас среди художников зовется композицией! Как умели расположить животных в длину, в круг, «вписать» в треугольник, в квадрат! Длинный ряд тигров, преследующих баранов, тянется вдоль деревянного саркофага; поднявшиеся на задние лапы барсы служат ножками маленькому столику; голова фантастической рогатой птицы — это грозный убор боевого коня. Все это не случайно, все глубоко осмысленно и выполнено с удивительным мастерством.

Так, в легенде о «стерегущих золото грифах» правда отделилась от вымысла и выступили черты живых людей, с их обычаями и характерами, в странном смешении темных суеверий и своеобразной, яркой культуры.