Глава пятнадцатая Захват Австрии (февраль 1938 г.)

Глава пятнадцатая

Захват Австрии

(февраль 1938 г.)

В современную эпоху, когда государства оказываются разгромленными в войне, они обычно сохраняют свое устройство, свое лицо и тайну своих архивов. На этот раз, когда война была доведена до решительного конца, нам стала известна вся закулисная история деятельности противника. На основе материалов, оказавшихся в нашем полном распоряжении, удалось довольно точно установить правильность наших собственных сведений и представлений. Мы уже видели, как в июле 1936 года Гитлер дал указание германскому генеральному штабу разработать военные планы оккупации Австрии на тот случай, когда пробьет час. Эта операция получила название «Отто». Теперь, спустя год, 24 июня 1937 года, специальной директивой он скрепил эти планы. 5 ноября Гитлер раскрыл свои дальнейшие замыслы руководителям вооруженных сил. Германия должна получить большее «жизненное пространство». Скорей всего его можно было бы найти в Восточной Европе – в Польше, Белоруссии и на Украине. Но чтобы получить его, пришлось бы пойти на большую войну, а значит, и на уничтожение населения, проживающего в этих районах. Германии пришлось бы считаться с ее двумя «ненавистными врагами» – Англией и Францией, для которых «германский колосс в центре Европы был бы невыносим». Поэтому, дабы использовать преимущества, которые ей давали ее успехи в области военного производства, а также патриотический пыл, пробужденный нацистской партией и выражаемый ею, она должна при первой же благоприятной возможности начать войну и справиться со своими двумя противниками, пока они еще не готовы к борьбе.

Нейрат, Фрич и даже Бломберг, находившиеся под влиянием взглядов германского министерства иностранных дел, генерального штаба и офицерского корпуса, были встревожены этой политикой. Они считали, что риск будет слишком велик.

Эти государственные деятели признавали, что благодаря дерзости фюрера Германия решительно опередила союзников во всех областях перевооружения. Армия крепла с каждым месяцем, внутренний упадок во Франции и отсутствие твердой воли в Англии были благоприятными факторами, которые, вполне возможно, и впредь будут оказывать влияние. Что значит год или два, когда все идет так хорошо? Чтобы завершить создание военной машины, им нужен какой-то срок, и если фюрер время от времени будет выступать с примирительными речами, эти ни на что не способные, вырождающиеся демократии будут ограничиваться болтовней. Но Гитлер не был убежден в этом. Его рассудок подсказывал ему, что в победе нельзя быть уверенным. Нужно идти на риск. Нужно сделать прыжок. Он был окрылен своими успехами – сперва перевооружение, затем обязательная воинская повинность, в-третьих, Рейнская область, в-четвертых, соглашение с Италией Муссолини.

Ждать, пока все будет готово, это значит ждать того времени, когда уже будет слишком поздно. Историкам и другим людям, которым не нужно действовать изо дня в день, легко говорить, что он мог бы вершить судьбами всего мира, если бы продолжал укрепление своих сил еще два-три года, прежде чем нанести удар. Но это не так. В жизни человека, так же как и в жизни государства, никогда нельзя быть ни в чем уверенным. Гитлер решил поторопиться и начать войну, пока он еще был в расцвете сил.

4 февраля 1938 года он отстранил Фрича и взял в свои руки верховное командование вооруженными силами. Бломберг, престиж которого в офицерском корпусе был подорван в результате неподходящего брака, также пал. В той мере, в какой один человек, каким бы одаренным и могущественным он ни был, какие бы ужасные наказания он ни мог налагать, способен диктовать свою волю в столь обширных областях, фюрер установил прямой контроль не только над политикой государства, но и над военной машиной. В ту пору он обладал почти такой же властью, какую имел Наполеон после Аустерлица и Иены. Правда, у него не было славы, которую приносят победы, одержанные в великих битвах благодаря личному руководству, но он уже добился триумфа в политической и дипломатической областях. Все его приближенные и приверженцы знали, что эти триумфы одержаны только им одним благодаря трезвости его суждений и смелости.

Помимо намерения включить все народы тевтонской расы в рейх, о котором столь откровенно говорится в «Майн кампф», у Гитлера имелись две причины, побуждавшие его добиваться присоединения Австрийской Республики. Австрия открывала Германии дверь в Чехословакию и широкие ворота в Юго-Восточную Европу. Со времени убийства канцлера Дольфуса австрийской организацией нацистской партии в июле 1934 года процесс подрыва независимого австрийского правительства с помощью денег, интриг и путем применения силы не прекращался. Нацистское движение в Австрии крепло с каждым успехом, где бы то ни было достигнутым Гитлером, будь то в Германии или в его борьбе с союзниками. Необходимо было действовать постепенно. Официально Папен получил указания поддерживать самые дружественные отношения с австрийским правительством и добиваться официального признания им австрийской нацистской партии как законной организации. В этот период позиция Муссолини вынуждала к некоторой сдержанности. После убийства Дольфуса итальянский диктатор вылетел в Венецию, чтобы встретить и успокоить его вдову, нашедшую там убежище, а на южной границе Австрии были сосредоточены значительные итальянские силы. Но теперь, в начале 1938 года, произошли решающие перемены в расстановке сил в Европе и переоценка ценностей. Франции противостояла линия Зигфрида, барьер из стали и бетона, становящийся все более грозным, и преодоление его, казалось, стоило бы французам огромных человеческих жертв. Дверь с Запада была закрыта.

Муссолини был втянут в германскую систему в результате санкций, которые оказались настолько неэффективными, что они лишь вызвали его раздражение, не ослабив ни в малейшей степени его власти. Он, очевидно, с удовольствием вспоминал знаменитое изречение Макиавелли: «Люди мстят за мелкие обиды, но не за серьезные». Самое главное, западные демократии, по-видимому, не раз давали доказательство того, что они смирятся с любым насилием, пока они сами не подверглись прямому нападению. Папен искусно действовал внутри политической системы Австрии. Многие видные деятели Австрии уступили его нажиму и интригам. Господствовавшая неуверенность неблагоприятно отражалась на туризме, имевшем столь важное значение для Вены. И все это происходило на фоне террористической деятельности и взрывов бомб, расшатывавших и без того непрочную основу Австрийской Республики.

Было решено, что пробил час захватить контроль над австрийской политикой, введя в состав венского кабинета руководителей незадолго до этого легализованной австрийской нацистской партии. 12 февраля 1938 года, через восемь дней после того, как Гитлер взял в свои руки верховное командование, австрийский канцлер Шушниг был вызван в Берхтесгаден. Шушниг повиновался и выехал в сопровождении своего министра иностранных дел Гвидо Шмидта.

Теперь мы располагаем отчетом Шушнига, в котором приведен нижеследующий диалог. Гитлер упомянул об обороне австрийской границы. Там была создана оборонительная система, для преодоления которой потребовалось бы проведение военной операции, что в свою очередь подняло бы вопрос о мире и войне.

«Гитлер: Стоит мне только отдать приказ – и в одну ночь все ваши смехотворные пугала на границе будут сметены. Не думаете ли вы всерьез, что сможете задержать меня хоть на полчаса? Кто знает, быть может, в одно прекрасное утро я неожиданно появлюсь в Вене, подобно весенней грозе, а тогда вы действительно кое-что испытаете. Мне очень хотелось бы избавить Австрию от такой участи, ибо эта акция повлекла бы за собой много жертв. За армией вошли бы мои СА и легион! И никто бы не мог помешать им мстить, даже я. Не хотите ли вы превратить Австрию в новую Испанию? Я хотел бы, по возможности, избежать этого.

Шушниг: Я соберу необходимые сведения и приостановлю всякие оборонительные работы на германской границе. Я, конечно, понимаю, что вы можете вторгнуться в Австрию, но, г-н рейхсканцлер, хотим мы этого или нет, это будет означать кровопролитие. Мы не одни в этом мире, и такой шаг, вероятно, будет означать войну.

Гитлер: Легко говорить о войне, сидя здесь, в этих удобных креслах. Но война означает бесконечные страдания для миллионов. Готовы ли вы взять на себя такую ответственность, г-н Шушниг? Не думайте, что кто-либо на земле может отвратить меня от моих решений! Италия? У меня с Муссолини одинаковые взгляды, и теснейшие узы дружбы связывают меня с Италией. Англия? Англия не пошевельнет ни одним пальцем ради Австрии... Франция? Два года назад, когда мы вошли в Рейнскую область с горсткой батальонов, – в то время я рисковал многим. Если бы Франция выступила тогда, нам пришлось бы отступить... Но сейчас для Франции слишком поздно!»[17]

Эта первая беседа состоялась в 11 часов утра. После официального завтрака австрийцы были вызваны в небольшую комнату, и там Риббентроп и Папен вручили им письменный ультиматум.

Условия не подлежали обсуждению. Они включали назначение в состав австрийского кабинета австрийского нациста Зейсс-Инкварта в качестве министра общественного порядка и безопасности, общую амнистию всем арестованным австрийским нацистам и официальное включение австрийской нацистской партии в Отечественный фронт, находившийся под покровительством правительства.

Позднее Гитлер принял австрийского канцлера.

«Я повторяю, что это ваш последний шанс. Я жду, что через три дня это соглашение будет выполнено».

В своем дневнике Йодль пишет:

«На Шушнига и Гвидо Шмидта вновь оказан сильнейший политический и военный нажим. В 11 часов вечера Шушниг подписывает «протокол» Когда Папен вез Шушнига обратно на санях по заснеженным дорогам в Зальцбург, он сказал: «Вот каким бывает фюрер. Теперь вы испытали это на самом себе. Но в следующий раз вы проведете время гораздо приятнее. Фюрер может быть действительно обаятельным».

20 февраля Гитлер сказал в рейхстаге:

«Я рад сообщить вам, господа, что за последние несколько дней было достигнуто большое взаимопонимание со страной, которая особенно близка нам по многим причинам. Рейх и германская Австрия связаны не только потому, что на их территории живет один и тот же народ, но и потому, что у этих стран общая долгая история и общая культура. Трудности, возникшие при выполнении соглашения от 11 июля 1936 года, вынудили нас предпринять попытку устранить непонимание и помехи, препятствовавшие окончательному примирению[18]. Если бы это не было сделано, то в один прекрасный день, умышленно или нет, несомненно, могло бы создаться невыносимое положение, а подобное положение могло бы привести к весьма серьезной катастрофе. Я рад заверить вас, что подобные соображения отвечали взглядам австрийского канцлера, которого я пригласил к себе. Это было сделано с намерением добиться ослабления напряжения в наших отношениях путем предоставления при существующих законах таких же законных прав гражданам, придерживающимся национал-социалистских идей, какими пользуются другие граждане германской Австрии. Наряду с этим практическим вкладом в дело мира явится общая амнистия и установление лучшего взаимопонимания между двумя государствами в результате еще более дружественного сотрудничества, насколько это возможно в самых различных областях – политической, личной и экономической. Все это явится дополнением к соглашению от 11 июля и не будет выходить за рамки этого соглашения. В этой связи я перед лицом германского народа выражаю свою искреннюю благодарность австрийскому канцлеру за его глубокое понимание и искреннюю готовность, с которыми он принял мое приглашение и работал вместе со мной. Мы смогли найти путь, отвечающий высшим интересам обеих стран, ибо, в конечном счете, это интересы всего германского народа, сыновьями которого все мы являемся, где бы мы ни родились»[19].

Вряд ли можно было бы найти для поучения англичан и американцев лучший образчик обмана и лицемерия. Я привожу это высказывание потому, что оно уникально в этом отношении. Поразительно, как эта речь могла вызвать у интеллигентных людей в свободных странах какие-то иные чувства, помимо презрения.

Драма на континенте развертывалась своим чередом. Муссолини направил теперь Шушнигу послание, указав, что он считает позицию, занятую Австрией в Берхтесгадене, правильной и находчивой. Он заверил его в неизменности позиции Италии в австрийском вопросе и в своей личной дружбе. 24 февраля австрийский канцлер выступил в австрийском парламенте, приветствуя урегулирование с Германией. Но с некоторой резкостью он подчеркнул, что Австрия никогда не пойдет дальше конкретных условий соглашения. 3 марта он через австрийского военного атташе в Риме послал конфиденциальное послание Муссолини, сообщая дуче о своем намерении укрепить политическое положение в Австрии путем проведения плебисцита. Спустя 24 часа он получил донесение от австрийского военного атташе в Риме, который описывал свою беседу с Муссолини. Дуче высказался оптимистически. Положение, сказал он, должно улучшиться. Немедленная разрядка в отношениях между Римом и Лондоном приведет к ослаблению существующего напряжения... Что касается плебисцита, то Муссолини сделал следующее предостережение:

«Это ошибка. Если результат будет удовлетворительным, народ скажет, что плебисцит был подтасован. Если результат будет плохим, положение правительства окажется невыносимым, а если он не даст определенных результатов, тогда он вообще бесполезен».

Но Шушниг принял твердое решение. 9 марта он официально объявил, что в следующее воскресенье, 13 марта, по всей Австрии состоится плебисцит.

Вначале никаких событий не произошло. У Зейсс-Инкварта эта идея, казалось, не встретила возражений. Однако 11 марта в 5 часов 30 минут утра Шушнигу позвонили по телефону из полицейского управления в Вене и сообщили:

«Час назад германская граница в Зальцбурге была закрыта. Германские таможенные работники отозваны. Железнодорожная связь прервана».

Следующее донесение австрийский канцлер получил от своего генерального консула в Мюнхене. В нем говорилось, что германский армейский корпус в Мюнхене мобилизован. Предполагаемое направление – Австрия!

В то же утро, несколько позднее, Зейсс-Инкварт явился к Шушнигу и сообщил, что Геринг только что заявил ему по телефону, что плебисцит должен быть отменен и что решение необходимо принять в течение часа. Если за это время никакого ответа не последует, Геринг будет считать, что Зейсс-Инкварта не допускают к телефону, и примет соответствующие меры. Узнав от ответственных официальных лиц, что полиция и армия не вполне надежны, Шушниг информировал Зейсс-Инкварта, что плебисцит будет отложен. Спустя четверть часа последний вернулся с ответом от Геринга, второпях написанным на листке, вырванном из блокнота:

«Положение можно спасти только в том случае, если канцлер немедленно подаст в отставку и если через два часа Зейсс-Инкварт будет назначен канцлером. Если в течение этого времени ничего не будет сделано, начнется вторжение германских войск в Австрию»[20].

Шушниг отправился к президенту Микласу и вручил ему прошение об отставке. Пока он находился в кабинете президента, ему подали расшифрованное послание итальянского правительства, которое сообщало, что оно не может дать никакого совета. Старый президент проявил упрямство: «Итак, в решающий час я остался один». Он упорно отказывался назначить канцлером нациста. Он твердо решил вынудить немцев пойти на позорные и насильственные действия. Но к этому они были хорошо подготовлены.

На следующий день, 11 марта, Гитлер отдал германским вооруженным силам приказ оккупировать Австрию. Операция «Отто», так долго обсуждавшаяся и так тщательно подготавливавшаяся, началась.

Триумфальное вступление в Вену было мечтой австрийского ефрейтора. В ночь на субботу 12 марта нацистская партия в столице намеревалась устроить факельное шествие в честь героя-победителя. Но никто не явился. Поэтому трех ошеломленных баварцев из интендантской службы, приехавших поездом, чтобы подготовить квартиры для постоя вторгающихся войск, с триумфом пронесли на руках по улицам города. О причине срыва этого плана стало известно не скоро. Германская военная машина тяжело прогромыхала через границу и застряла у Линца. Несмотря на превосходную погоду и хорошие условия, большая часть танков вышла из строя. Обнаружились дефекты тяжелой моторизованной артиллерии, и дорога от Линца до Вены оказалась забитой остановившимися тяжелыми машинами. Ответственность за затор, показавший, что на данном этапе своего восстановления германская армия еще не находится в полной готовности, была возложена на командующего 4-й группой армий фаворита Гитлера генерала фон Рейхенау.

Проезжая на машине через Линц, Гитлер увидел этот затор и пришел в бешенство. Легкие танки были выведены из колонны и в беспорядке вошли в Вену рано утром в воскресенье. Бронемашины и тяжелые моторизованные артиллерийские орудия были погружены на железнодорожные платформы и только благодаря этому успели к церемонии. Хорошо известны снимки, на которых показан Гитлер, едущий по улицам Вены среди ликующих или испуганных толп народа. Но этот момент мистической славы был омрачен элементом беспокойства. Фюрер был разъярен явными недостатками своей военной машины. Он обрушился на своих генералов, но и те не остались в долгу. Они напомнили ему о его нежелании прислушаться к Фричу и принять к сведению его предупреждение о том, что Германия не в состоянии пойти на риск большого конфликта. Но видимость была соблюдена. Состоялись официальные торжества и парады. В воскресенье, после того как германские войска и австрийские нацисты вступили во владение Веной, Гитлер провозгласил ликвидацию Австрийской Республики и присоединение ее территории к германскому рейху.

В тот момент Риббентроп собирался покинуть Лондон и занять пост министра иностранных дел Германии. Чемберлен дал в его честь прощальный завтрак на Даунинг-стрит, 10. Мы с женой приняли приглашение премьер-министра и поехали на завтрак. За столом было человек шестнадцать. Моя жена сидела возле сэра Александра Кадогана, на одном из концов стола. Примерно в середине завтрака курьер из министерства иностранных дел вручил ему пакет. Он вскрыл его и погрузился в чтение. Затем он встал, обошел вокруг стола, подошел к премьер-министру и передал ему полученную записку, и хотя, судя по поведению Кадогана, ничего особенного не произошло, я невольно обратил внимание на то, что премьер-министр глубоко задумался. Кадоган вернулся с бумагой к своему месту. Позднее мне сообщили содержание этой записки. В ней говорилось, что Гитлер вторгся в Австрию и что германские механизированные части быстро продвигаются к Вене. Завтрак продолжался своим чередом, однако вскоре госпожа Чемберлен, получив какой-то сигнал от своего супруга, поднялась и пригласила: «Пойдемте все в гостиную пить кофе». Мы направились туда, но мне и, быть может, кое-кому из других гостей было ясно, что супруги Чемберлен стремились поскорее закончить прием. Какое-то беспокойство охватило присутствовавших. Все стояли, готовясь проститься с почетными гостями.

Но Риббентроп и его жена, казалось, ничего не заметили. Напротив, они задержались почти на полчаса, занимая хозяина и хозяйку оживленной беседой. В один из этих моментов я подошел к госпоже Риббентроп и, прощаясь с ней, сказал:

«Надеюсь, что Англия и Германия сохранят свои дружественные отношения».

«Смотрите только не нарушайте их сами», – кокетливо ответила она.

Я уверен, что оба они отлично понимали, что именно произошло, но считали ловким ходом подольше удерживать премьер-министра от его деловых обязанностей и телефона. Наконец Чемберлен обратился к послу:

«Я должен извиниться, но я обязан заняться сейчас срочными делами», – и без дальнейших церемоний он вышел из гостиной.

Риббентропы все еще задерживались, но большинство из нас под разными предлогами отправились по домам. Надо полагать, и они наконец откланялись. Это был последний раз, когда я видел Риббентропа – вплоть до того момента, когда его повесили.

Надругательство над Австрией и покорение прекрасной Вены со всей ее славой, культурой и ее вкладом в историю Европы явились для меня большим ударом. На другой день после этих событий, 14 марта, я сказал в палате общин:

«Трудно преувеличить серьезность событий, произошедших 12 марта. Европа столкнулась с программой агрессии, хорошо спланированной и рассчитанной. Эта программа осуществляется этап за этапом, и не только для нас, но и для других стран выбор один – либо подчиниться, подобно Австрии, либо принять действенные меры пока еще есть время отвратить опасность, а если отвратить ее нельзя, то справиться с ней. Сколько имеющихся сейчас ресурсов придется нам израсходовать для обеспечения нашей безопасности и для поддержания мира, если мы пассивно будем ожидать развития событий? Сколько друзей отвернется от нас, сколько потенциальных союзников один за другим окажутся втянутыми в этот ужасный водоворот? Сколько раз будет удаваться блеф, пока наконец непрерывно собираемые под прикрытием этого блефа силы действительно будут накоплены?.. В каком положении мы окажемся, например, через два года, когда германская армия будет, конечно, значительно больше французской и когда все малые страны сбегут из Женевы, чтобы выразить свое уважение все растущей мощи нацистской системы и договориться с нацистами на лучших для них условиях?»

И далее:

«Вена – центр коммуникаций всех стран, входивших в состав старой Австро-Венгерской империи, и стран, расположенных на юго-востоке Европы. Дунай на большом протяжении теперь в руках немцев. Овладев Веной, нацистская Германия получила возможность установить военный и экономический контроль над всеми коммуникациями Юго-Восточной Европы – шоссейными, речными и железнодорожными.

В настоящий момент Чехословакия изолирована как в экономическом, так и в военном отношении. Выход для ее торговли через Гамбург, предусмотренный мирным договором, конечно, может быть в любой момент закрыт. Ее железнодорожные и речные пути, идущие на юг и дальше на юго-восток, могут быть отрезаны в любой момент. Ее торговля может быть обложена непосильными для нее сборами. Это страна, которая некогда была крупнейшим промышленным районом старой Австро-Венгерской империи. Теперь она отрезана или может быть отрезана немедленно, если в результате происходящего сейчас обсуждения не будут приняты меры к охране коммуникаций Чехословакии. Она в мгновение ока может быть отрезана от своих источников сырья в Югославии и от естественных рынков, созданных ею там. Экономическая жизнь этого небольшого государства может очень сильно пострадать в результате такого акта насилия, который был осуществлен прошлую пятницу ночью».

На этот раз сигнал тревоги исходил от русских, которые 18 марта предложили созвать конференцию для обсуждения создавшегося положения. Они хотели обсудить, хотя бы в общих чертах, пути и способы претворения в жизнь франко-советского пакта в рамках действий Лиги Наций в случае серьезной угрозы миру со стороны Германии. Это предложение встретило прохладный прием в Париже и Лондоне. У французского правительства были другие заботы. На авиационных заводах происходили крупные забастовки, армии Франко глубоко вклинивались в территорию коммунистической Испании. Чемберлен был мрачен и полон скептицизма. Его оценка будущих опасностей и способов борьбы с ними коренным образом отличалась от моей. Я в то время настаивал на том, что только заключение франко-англо-русского союза даст надежду сдержать натиск нацистов.

Фейлинг рассказывает, что настроения премьер-министра нашли свое отражение в его письме сестре от 20 марта:

«План «Великого союза», как называет его Уинстон, приходил мне в голову задолго до того, как Уинстон упомянул о нем. Я беседовал по этому вопросу с Галифаксом, и мы передали этот план на рассмотрение начальников штабов и экспертов министерства иностранных дел. Это очень привлекательная идея. Действительно, многое можно сказать в ее защиту, пока не подойдешь к ней с точки зрения практической ее осуществимости. После этого ее привлекательность исчезает. Достаточно взглянуть на карту, чтобы увидеть, что Франция и мы ничего не можем сделать для спасения Чехословакии от вторжения немцев, если бы последние решились на такой шаг... Поэтому я отказался от всякой мысли о предоставлении гарантий Чехословакии или Франции в связи с ее обязательствами перед этой страной»[21].

Во всяком случае, это было какое-то определенное решение. Но оно было принято на основе неправильных предпосылок. В современных войнах между великими державами или союзами оборона тех или иных районов не может быть обеспечена только местными усилиями. Нужно принимать в расчет огромный баланс всего фронта военных действий. В еще большей мере это относится к политике в период, предшествующий войне, когда войну еще можно предотвратить. Начальникам штабов и экспертам министерства иностранных дел, конечно, не пришлось сильно напрягать свои умственные способности для того, чтобы иметь возможность сказать премьер-министру, что английский флот и французскую армию нельзя развернуть в горах Богемии как барьер между Чехословацкой Республикой и гитлеровской армией вторжения.

Это было ясно при одном взгляде на карту. Однако даже в тот момент уверенность в том, что переход линии богемской границы повлечет за собой всеобщую войну в Европе, могла бы предотвратить или задержать следующий акт агрессии со стороны Гитлера. Как глубоко ошибался Чемберлен в своих личных выводах, видно, если учесть ту гарантию, которую он дал Польше через год после того, как стратегическая ценность Чехословакии была уничтожена, а мощь и престиж Гитлера возросли чуть ли не вдвое!

24 марта 1938 года, выступая в палате общин, премьер-министр изложил нам свое мнение по поводу шага, предпринятого русскими:

«Правительство его величества считает, что косвенным, но отнюдь не менее неизбежным следствием действий, предлагаемых Советским правительством, явилось бы усиление тенденции к созданию замкнутых группировок стран, что, по мнению правительства его величества, было бы вредно для дела мира в Европе».

Однако премьер-министр не мог обойти молчанием тот неприятный факт, что «международное доверие сильно поколеблено» и что рано или поздно правительству придется определить обязательства Великобритании в Европе. Каковы будут наши обязательства в Центральной Европе?

«Если вспыхнет война, она вряд ли затронет только тех, кто взял на себя законные обязательства. Немыслимо предугадать, где она закончится и какие правительства окажутся вовлеченными в нее».

Далее следует отметить, что довод о вредности «замкнутых группировок стран» теряет свою ценность, если альтернативой оказывается захват агрессором одной страны за другой. При этом игнорируются также все вопросы справедливости в отношениях между странами. В конце концов ведь существовала Лига Наций и ее устав. Курс действий премьер-министра был теперь намечен: одновременный дипломатический нажим на Берлин и Прагу, умиротворение Италии и определение наших строго ограниченных обязательств перед Францией. Для осуществления двух первых мероприятий исключительно важно было тщательно и точно определить последние.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.