В Берлине, «этой безлюдной пустыне»

В Берлине, «этой безлюдной пустыне»

Первым из всего многотомного отчета появился на свет в 1805 году в Париже «Опыт географии растений», изданный двумя годами позднее на немецком языке в Штутгарте. Немецкое издание было посвящено Гёте; страницу с посвящением изящно оформил датский скульптор Бертель Торвальдсен, с которым Гумбольдт познакомился у своего брата в Риме.

В середине марта Гумбольдт покидает Париж и отправляется в Италию вместе с Гей-Люссаком и Францем Августом О’Этцелем, впоследствии — инженером и географом. С Гей-Люссаком Гумбольдт провел в Париже исследования химического состава атмосферы; теперь же, на пути через Южную Францию и Альпы, они вместе занимались метеорологическими измерениями. В Италии ожидалось извержение Везувия, и по этому случаю в пути к ним присоединился Леопольд фон Бух, тоже торопившийся провести наблюдения и собрать новый материал к проблеме происхождения земной коры. После нескольких недель увлекательного общения на римской квартире Вильгельма, где обычно появлялись приезжавшие в Италию художники и ученые, они все вчетвером 15 июля выехали в Неаполь. Везувий был неспокойным — и тем сильнее тянуло к нему обоих вулканистов; долго ждать себя он не заставил: 12 августа произошло извержение, которое они наблюдали.

На обратном пути Гумбольдт, Гей-Люссак и Бух на несколько дней снова остановились в Риме, а О’Этцель уехал в Париж один. Потом они направились во Флоренцию и Болонью, посетили в Комо Вольта, в дождь с градом и снегом прошли через перевал Сен-Готард. Двигаясь далее через Гейдельберг, Кассель и Геттинген, где у них были трогательные встречи со своими бывшими учителями, они 16 ноября 1805 года добрались до Берлина — здесь они намеревались вместе провести зиму. Гей-Люссаку хотелось ознакомиться с уровнем развития естественных наук в прусской столице. Бонплан тоже ненадолго объявился в Берлине и поприсутствовал на нескольких докладах, с которыми Гумбольдт выступал в Академии наук.

Гумбольдта уже успели избрать действительным членом этого ученого сообщества, а прусский король, в свою очередь, в знак признания заслуг Александра перед наукой присвоил ему придворное звание камергера. Из факта присвоения обоих титулов для Гумбольдта вытекали не только представительские преимущества, но и определенные материальные блага в виде твердого годового жалованья. А теперь, когда американское путешествие и расходы по изданию отчета о нем «съели» почти всю доставшуюся ему долю материнского наследства, этот момент был для него и вовсе не безразличен.

Будни в Берлине протекали тускло и однообразно. Гумбольдт явно томился и чувствовал себя в родном городе неуютно. «Я ощущаю себя здесь чужаком, живу в отдалении ото всех в этой ставшей мне чужой стране», — писал он в апреле 1806 года одному из берлинских однокашников, а в письме к свояченице Шиллера, умершего в мае прошлого года, он назвал Берлин «безлюдной пустыней».

Ему, наверное, были лестны чествования и внимание короля, желавшего навсегда привязать его к Пруссии. Но гнетущая атмосфера унылой провинциальности и затхлого консерватизма, царившая на его родине, действовала на него по контрасту с Парижем убийственно удручающе. На пальцах одной руки он мог бы сосчитать ученых, которые могли ему помогать в работе и как-то удовлетворять его потребность в духовном общении. Мало-помалу он снова окунается в дела, связанные с публикацией своего отчета, и немного отвлекается от безрадостных берлинских будней. Кроме того, присутствие Гей-Люссака, видимо, способствовало тому, что он вдруг основательно увлекся изучением земного магнетизма; сначала он экспериментировал вместе со своим французским другом, а после его отъезда в Париж (2 апреля 1806 г.) — в одиночку, иногда по шесть-восемь ночей кряду. Он предавался этим занятиям в небольшом домике, построенном без единого гвоздя или металлической части.

Лет пятьдесят спустя он рассказывал своему давнему знакомцу Варнхагену, что владелец этого участка Беньямин Георг, родом из одной французской колонии, имя которого до сих пор сохранила одна из улиц Берлина — Георгенштрассе, — хвастал перед приезжими близким знакомством со «своими учеными». «Вот здесь у меня, — говорил он, показывая гостям портреты ученых, — знаменитый Мюллер», то есть швейцарский историк Иоганнес фон Мюллер, который в 1804 году был призван в Берлин в качестве историографа дома Гогенцоллернов, а потом пошел на службу к Наполеону. «Здесь вот Гумбольдт, а там — Фихте, но этот, говорят, был всего лишь философом».