2. Принуждение к избыточному труду
2. Принуждение к избыточному труду
В рамках общей формулы отношений собственности «нельзя, кроме как в случае…» все же следует выделить два существенно различающихся подвида: симметричное и асимметричное отношения собственности.
Симметричное отношение собственности выражается формулой обычной сделки рыночного обмена. Роли собственника и несобственника здесь взаимозаменяемы, а потому — симметричны.
Другими словами, в симметричном отношении фактически присутствуют одновременно два отношения, субъекты (стороны) которых в каждом из них меняются местами: собственник в рамках одного отношения оказывается несобственником в рамках другого и наоборот.
Напротив, то, что марксисты называют собственностью на средства производства, является асимметричным отношением собственности даже в том случае, если оно подпадает под общую (симметричную) формулу рыночного обмена.
Специфика второй группы отношений состоит в том, что «средства производства» — вещь особая. Несобственнику она необходима для того, чтобы, «потребляя» эту вещь, производить для себя средства существования (жизненные средства).
Отсюда и главное отличие этих отношений собственности: они предполагают совершенно особую «церемонию» допущения несобственника к чужой вещи, совершенно особые условия, на которых собственник соглашается допустить несобственника к ним.
Вот что об этом говорит Поршнев:
«В классово-антагонистическом обществе собственность на средства производства принадлежит не всему обществу, а монополизировавшей их части людей; такие производственные отношения защищаются правом частной собственности (иногда — групповой), которое не допускает остальных людей к пользованию этими средствами производства, иначе как с согласия собственника, то есть служит ему правом эксплуатировать других людей за то, что он допускает их к пользованию этими средствами производства».[142]
Специально о феодальной земельной собственности Поршнев пишет:
Ее экономическая сущность — «существование монополии меньшинства общества на распоряжение землей. В условиях господства мелкого производства, притом преимущественно сельскохозяйственного, наличие такой монополии принуждает непосредственных производителей получать землю у монополистов для возделывания и отдавать им за это часть своего труда или продукта труда.
[…] Срастание же земельной собственности с политической властью при любых исторических видоизменениях служило лишь средством создания этой монополии, ее укрепления и маскировки».[143]
Короче говоря, условием допуска несобственника к этим специфическим вещам является то, что он должен производить больше, чем необходимо ему самому, и этот избыток передать собственнику. Другими словами, отношения собственности на средства производства есть механизм принуждения к избыточному труду.
Именно эти отношения обеспечивают экономический рост и вообще человеческий прогресс. Именно поэтому марксизм рассматривает их как экономический фундамент любого общества.
Не буду касаться дискуссий о распространенности тех или иных форм собственности при феодализме. О правомерности самого обобщения «феодализм».
С точки зрения излагаемой темы, важна именно логика выстраивания отношений собственности, их общая «формула». Однако замечу: современное развитие теории «рентоизвлекающего» и «прибылеизвлекающего» экономического поведения означает фактическое признание правоты «ортодоксального» марксизма, выделяющего феодализм в самостоятельную ступень развития человечества и утверждающего, что даже в самой развитой своей форме — денежной — феодальная рента остается именно феодальным, а не буржуазным явлением.
О принуждении к труду в рамках настоящего обзора остается сказать еще несколько слов.
Выше уже упоминалось, что человеческий труд начинается там, где появляется принуждение.
В дальнейшем принуждение расщепляется. С одной стороны, от него отпочковывается самопринуждение, аутоинструкция, внутренний план действий.
Физиологически последний остается принуждением — заменой действий, подсказываемых первой сигнальной системой, на действия, с ее точки зрения не нужные или даже вредные. С другой стороны, внешнее принуждение трансформируется в принуждение к избыточному труду.
Поршнев специально останавливается на необходимости для человеческого развития такого «излишка»:
«В основе всей истории производства вообще лежит способность людей производить больше, чем им нужно для восстановления затраченных в этом акте сил. Отсюда возможность и специализации, и обмена, и производства объектов культуры, и присвоение чужого прибавочного продукта (эксплуатации). Много думали и спорили: почему у человеческого труда есть это свойство […]?».[144]
В соответствии с поршневским анализом, дело вовсе не в особой «возможности» или «способности» человека, отличающей его от животного — любое животное может «произвести» больше, чем нужно ему для сохранения себя как вида: «Закон сохранения энергии тут ни при чем. „Свойство“ человека состояло не в том, что он вообще мог производить некоторый избыток сверх своих затрат, то есть минимальных потребностей, а в том, что он вынужден был это делать.
Причем вынужден был производить этого избытка все больше, вследствие чего должен был прибегать к орудиям, к технике, ко всему тому, что мы называем производительными силами».[145]
Таким образом, принуждение к избыточному труду — абсолютно необходимый элемент всей человеческой истории. Не буду касаться гипотезы марксистов, очевидно, разделявшейся Поршневым, что человечеству и этот последний вид внешнего принуждения предстоит интериоризовать в самопринуждение (труд как первая жизненная потребность при коммунизме).
Здесь речь будет идти именно о формах внешнего принуждения, из которых известно три: прямое — рабство, смешанное — феодализм — и косвенное — капитализм. Из этих трех форм Поршнев занимался, главным образом, средней.
Проблема состояла в том, что в условиях феодализма одного косвенного принуждения к труду оказывается недостаточно и оно дополняется прямым — так называемая неполная собственность на работника.
Поршнев достаточно подробно анализирует обстоятельства, вызвавшие необходимость в таком дополнении.[146] Вопрос, однако, состоит в том, можно ли объяснить такую необходимость из неких формализуемых специфических особенностей косвенного принуждения при феодализме, отличающих его от косвенного принуждения при капитализме? Хотя Поршнев прямо и не ставил перед собой такого вопроса, можно попытаться дать на него ответ, следуя поршневской логике:
«Косвенная форма принуждения встречается в истории в двух различных вариантах, на что обращал внимание еще К. Маркс.[147] В одном варианте принуждаемый работник не в состоянии различать избыточное рабочее время и рабочее время, необходимое для удовлетворения своих потребностей, необходимый и прибавочный труд (продукт и т. д.). Этот вид косвенного принуждения выступает экономической основой капитализма.
В другом, исторически более древнем, варианте труд на себя и труд на принуждающего более или менее отчетливо различим. Такая различимость, характерная для феодальной поземельной зависимости, требует обязательного дополнения в виде прямого принуждения, ибо одно лишь косвенное принуждение данного вида не в состоянии обеспечить заданный уровень избыточного труда.
Отсюда — крепостная зависимость, сословная неполноценность и т. п. Поэтому характерный для феодализма вариант косвенного принуждения следует считать не вполне развитой его формой».[148]
Другими словами, интересы капиталиста вполне обеспечиваются одной лишь заинтересованностью рабочего в повышении своего уровня жизни, тогда как для обеспечения интересов феодала аналогичной заинтересованности крестьянина совершенно недостаточно.
Приведенный отрывок взят из статьи, в которой автор этих строк, опираясь на работы Поршнева о феодализме, обосновывал экономическую тождественность отношений помещика-феодала с крестьянскими хозяйствами, с одной стороны, и отношений советского государства с своими же государственными предприятиями, с другой.