Зеркальное отражение
Зеркальное отражение
Когда историк описывает какой-нибудь период, событие или даже эпизод, то он невольно рассматривает его с одной стороны. Это не пристрастие, не тенденциозность, не несправедливость, а неизбежная закономерность выбора угла зрения, особенность человеческого восприятия. Однако она привносит в исследование некоторую однобокость, что часто вызывает несправедливые нарекания профанов, не искушенных в тайнах ремесла.
Так и в нашем случае: монголы, объединенные Чингисханом, создали державу, охватившую полмира. Поэтому почти все историки, посвятившие свои труды и силы изучению XIII в., писали историю монголов и их завоеваний. Но наша тема обязывает нас к другому, и мы попробуем написать историю найманов и их поражения{91}. Факты будут те же самые, равно как и источники. Методика исследования не изменится тоже, но, несмотря на это, мы сможем увидеть события в ином свете, потому что будем смотреть на них с другой стороны.
Прежде всего изменится наш взгляд на проблему становления кочевого феодализма{92}. Кидани в Маньчжурии имели организованное феодальное государство с бюрократией, состоявшей из китайских грамотеев, и с податным сословием[237]. Войска, уведенные Елюем Даши на запад, сохранили только элементарную военную организацию: у них не осталось ни имущества, ни земельных владений, ни крепостных — ну, словом, ничего, кроме оружия. После побед они получили некоторый источник дохода в виде дани с мусульманских городов и пастбищных угодий, которые они отобрали у местного населения. Казалось бы, тут-то им бы и обратить побежденных канглов и кыпчаков в крепостных да выжимать из них средства на содержание роскошного двора и вельмож. Но Елюй Даши не был так глуп. Он великолепно понимал, что людей у него мало, а врагов много и единственное средство спасения — приобрести симпатии местного населения. Поэтому он только заставил их чуть-чуть потесниться, чтобы и его народу нашлось место в степи и предгорьях. Это ему удалось тем легче, что в XII в. происходило интенсивное увлажнение степной зоны Евразии[238] и количество пастбищ увеличилось за счет изменения природных условий[239]. Таким образом, в степи был установлен мир и стала возможной консолидация кочевников.
Характерно и то, что гурхан препятствовал созданию аристократии. Ни один военачальник не смел командовать больше чем сотней воинов. Слишком свеж был страшный опыт падения империи Ляо, где расшатанная дисциплина облегчила победу чжурчжэней. Теперь только гурхан командовал послушным войском. Ну где же тут феодализм? Ни феодалов, ни крепостных, ни ренты, ни иерархии — а просто армия с семьями.
Точно в таком же положении оказался Инанч-хан, по всей видимости, человек настолько честолюбивый, что чин сотника его не удовлетворил. Всегда есть люди, недовольные начальством, и за горным хребтом Монгольского Алтая они оказались за пределами сферы действия кара-киданьских порядков. На их счастье, здесь было редкое население, состоявшее из некогда сильного, но выродившегося племени тикин[240]. Найманы (так называли их соседи, употребив вместо этнонима прозвище) знали, что на новой земле их окружают сильные и чуждые народы, и поэтому вместе с территорией они приняли в свою среду остатки тикинов. В армии всегда есть нужда в пополнении.
Инанч-хан умер в 1201–1202 гг., а его войско распалось на две орды, управлявшиеся его сыновьями: Таян-ханом и Буюрук-ханом. Братья не ладили между собой, но, думается, причиной этого были не столько их характеры, сколько воля их войск. При военной демократии хан больше зависит от настроения своих воинов, чем воины от капризов хана. Кидани издавна любили племенной строй и децентрализацию, называемую «союзом племен». Лишившись того и другого вследствие решительности Елюя Амбаганя, они были вынуждены повиноваться ханам, превратившимся в императоров. Но как только империя пала и у власти встали простые члены племени, киданьские беженцы вернулись к привычным формам общественного строя и разделились на два ханства (на восемь просто не хватило бы людей).
Таким образом, мы можем констатировать, что в среде уцелевших от разгрома киданей прошел процесс упрощения быта, культуры и общественных отношений. Они вернулись к своему натуральному состоянию, стали храбрыми охотниками и скотоводами, забыли китайскую грамоту и, поскольку потребность в письменности у них сохранилась, заимствовали у уйгуров алфавит, кстати сказать, куда больше приспособленный к их языку, чем иероглифика. А вместе с алфавитом пришла идеология — несторианство, которое быстро вытеснило пережитки представлений, не укоренившихся в народе. Первым последствием распадения царства оказалось то, что гурхан Чжулху и Инанч Бильгэ Буку-хан начали вместе самостоятельную политику, чем парализовали друг друга и развязали руки своим многочисленным врагам.
Силы кара-киданьского гурхана были полностью скованы необходимостью удерживать Среднюю Азию, где в это время усилился Хорезм. Эта страница истории написана достаточно подробно[241], и на ней мы не будем останавливаться{93}.
Вернемся к найманам. Западная граница их была надежно прикрыта Алтаем. С кыпчаками, обитавшими западнее Алтая, найманы установили добрососедские отношения, и оба народа не беспокоили друг друга. Гораздо сложнее были отношения на востоке. Центральную часть Монголии населяли кераиты, принявшие несторианство еще в 1007–1008 гг. История их до XII в. совершенно не освещена источниками. Первого зафиксированного историей хана — Маркуза (Марк), носившего титул — Буюрук-хан[242], легендарная генеалогия выводит из потомства праматери монголов — Алан-гоа[243]. Не будем отвлекаться, проверяя, насколько соответствует легенда истории, для нас важно лишь то, что кераиты считали себя близкими родственниками монголов. После смерти монгольского Хабул-хана, прадеда Чингисхана[244], Маркуз возглавил кочевников для борьбы с чжурчжэнями, но судьба обошлась с ним предельно жестоко. Его захватили в плен татары и выдали чжурчжэням. Маркуз погиб, будучи прибит гвоздями к «деревянному ослу». Датируется это событие началом 50-х годов XII в.[245].
У Маркуза было два сына: Хурчахус-Буюрук-хан, видимо, возглавил собственно кераитов, а второй, носивший титул «гурхана»[246], — союз кераитов с монголами, потому что с этого времени у монголов появился собственный государь — Хутула-хаган. Хурчахус умер около 1171 г.[247], а его наследник, Тогрул (Тоорил), ознаменовал вступление на ханский престол тем, что казнил своих дядей. Это вызвало возмущение в народе, и «гурхан» сверг своего племянника, который обратился за помощью к монголам. Есугэй-баатур, отец Чингиса, возглавлявший в то время объединение монгольских племен, пришел на помощь к изгнанному принцу и восстановил его на престоле. Гурхан бежал на южную окраину Гоби, к тангутам[248], и там получил от тангутского правительства место для поселения своих сторонников.
В этом на первый взгляд незначительном эпизоде отразились две линии, оказавшие влияние на ход исторических событий: государственная, определенная общеазиатской политикой, и личная, связанная с характером Тогрула, кераитского хана. Поскольку только сочетание обоих направлений анализа может прояснить картину исторической действительности, придется расчленить их и разобрать поочередно.
Около 1170 г. для всех степняков, способных соображать и оценивать обстановку, было ясно, что над их родиной нависла грозная опасность. Неукротимые чжурчжэни, основав империю Кинь, т. е. «Золотую», стремились к тому же, что 500 лет спустя осуществили их потомки, маньчжуры, — к владычеству над Азией. Но то, что без большого труда осуществили маньчжуры в XVII в., использовав влияние ламаистской церкви, с которой они сотрудничали, в XII в. встретило мощное сопротивление несторианской церкви, уже испытавшей ужас китайских гонений (около 1000 г.). Поэтому все кочевники, за исключением татар, были настроены против проникновения чжурчжэней в степь. Даже монголы, отнюдь не христиане, активно поддерживали несторианский блок. Этих сил было бы достаточно, чтобы остановить агрессора, тем более что главные силы чжурчжэней увязли в Китае, но в самой степи возникли помехи, благодаря которым идея активной обороны осталась неосуществленной.
Разберемся в ситуации. Казалось бы, естественным вождем, вокруг которого могли бы сплотиться кочевые и оседлые христиане, был кара-киданьский гурхан, но Елюй Даши умер, а его наследники оказались в русле политики, направляемой уйгурским купеческим капиталом[249]
Для уйгуров конфликт с Китаем, какое бы правительство там ни свирепствовало, был смерти подобен, потому что они богатели за счет транзитной, караванной торговли и в случае конфликта не получили бы необходимых им товаров. Поэтому-то они направили удар кара-киданей на своих мусульманских конкурентов, на Среднюю Азию, и не финансировали их попыток обратить оружие на восток.
Еще сложнее было положение в Тангуте. Долголетняя война с Китаем стала традицией вражды, но появление мощной чжурчжэньской армии и слишком свободное обращение чжурчжэней с договорными обязательствами вынуждали тангутское правительство пересмотреть ситуацию и поддержать античжурчжэньские силы как на юге, в Китае, так и на севере, в степи. Потому-то и был принят ими кераитский гурхан, т. е. претендент на командование объединенными силами кочевников. Но в самом тангутском царстве не было единой точки зрения, и сторонник союза с Китаем был казнен по требованию чжурчжэней в 1168 г., хотя его противники не добились союза с империей Кинь (Цзинь), против империи Сун и монголов[250].
Но больше всего мешал объединению кочевников тот самый племенной строй, который они изо всех сил отстаивали. И тут пора перейти к личным симпатиям и антипатиям степных вождей, от которых зависела свобода их народов. Ведь каждый из них, вне зависимости от того, понимал он общую ситуацию или нет, имел собственные интересы и хотел только, чтобы они совпадали с общественными. В противном же случае, особенно когда дело шло о жизни, никто не жертвовал собой, точнее, не давал сопернику убить себя лишь ради того, чтобы абстрактная степная свобода не стала через десяток-другой лет жертвой чжурчжэньского властолюбия. Таков был и Тогрул (Тоорил).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.