ГЛАВА VI. ЖЕНЕВСКАЯ МЕЖПАРТИЙНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ

ГЛАВА VI.

ЖЕНЕВСКАЯ МЕЖПАРТИЙНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ

Как и было договорено на парижской встрече начала февраля 1905 г., эсеры обратились к Гапону с просьбой помочь организовать новую межпартийную конференцию с непременным участием в ней социал-демократов. Гапон откликнулся упомянутым «открытым письмом» ко всем революционным партиям. Большевики устами Ленина, который специально встречался с мятежным попом в середине февраля, с готовностью поддержали новое межпартийное начинание. В принципе, против практического сотрудничества с эсерами не стали возражать и меньшевики.

Обсуждение конкретных сроков и состава участников новой межпартийной конференции началось уже в конце февраля в Лондоне. Первоначально в этих переговорах приняли участие Акаси, Циллиакус, Чайковский и Волховский, затем к ним (но уже в отсутствие Акаси) были привлечены член ЦК ПСР Азеф и Гапон вместе с рабочим Н.П. Петровым, который представлял гапоновское Собрание русских фабрично-заводских рабочих С.-Петербурга. Роли было решено распределить так: официальным организатором объединительной конференции должен был выступить Гапон, но практическая подготовка форума возлагалась на ЦК ПСР; финансирование конференции и будущих закупок оружия для революционеров брал на себя Циллиакус (из чего, между прочим, становилось ясно, кто в действительности стоит за официальными организаторами межпартийного форума). Как показали последующие события, Циллиакус и компания передоверились Гапону, переоценив организаторские таланты его самого и возможности его рабочей организации. Сами же гапоновцы не уставали повторять, что восстание столичных рабочих якобы начнется сразу, как только те будут вооружены — рабочие-де только и ждут «Гапонова приказа».

К идее новой объединительной и преимущественно «левой» по составу участников конференции сочувственно отнеслись и западные социалисты — только что прошедший конгресс II Интернационала в Амстердаме принял резолюцию против расколов и высказался за создание единых национальных социалистических организаций. Вместе с тем инициатива видного немецкого марксиста Карла Каутского (Karl Kautsky) о слиянии двух фракций РСДРП на этой почве не нашла поддержки у большевиков. Ленин и его сторонники последовательно добивались самостоятельного и отдельного от меньшевиков представительства на будущем форуме.

В десятых числах марта за подписью Гапона в партийные «штабы» были разосланы официальные приглашения на конференцию. Их получили эсеры, РСДРП-большевики (редакция газеты «Вперед!») и меньшевики (редакция газеты «Искра»), все фракции ППС, СДКПиЛ, Латвийская СДРП, Бунд, Армянская с.-д. рабочая организация, Дрошак, Белорусская громада, Латышский с.-д. союз, Финляндская партия активного сопротивления, Финляндская рабочая партия, Грузинская партия с.-р.-федералистов, Украинская революционная партия, Литовская с.-д. партия и Украинская социалистическая партия, всего — 18 партий. Сразу дали согласие эсеры и близкие им национальные партии, а большевики — после некоторых колебаний, связанных, по словам Ленина, с «огромным преобладанием» на будущей конференции эсеров. Но меньшевики отказались, сославшись на предпочтительность прямых межпартийных контактов. «Совет партии находит конференцию желательной, — говорилось в ответном письме редакции «Искры», — но она должна состояться в результате соглашения между организованными партиями, а не в результате личной инициативы нового и малоизвестного в революционном движении человека»^{72}. То, что ответ на имя Гапона по смыслу направлялся через его голову, свидетельствует, что меньшевистское руководство отлично понимало его подлинную (декоративную) роль в организации конференции. Ленин, однако, усмотрел в этом шаге редакции «Искры» не более, чем очередной антибольшевистский демарш меньшевиков. Как бы там ни было, борьба за лидерство в РСДРП вносила в российское революционное движение большую сумятицу. Вслед за Советом РСДРП свое участие в конференции отклонили социал-демократы Польши и Литвы, обе революционные украинские партии, ППС-«Пролетариат», а также финские и латышские марксисты. Бунд согласился, но потребовал ограничиться обсуждением чисто технических вопросов межпартийного сотрудничества. В общем, конференция еще не открылась, а над идеей российского «единого революционного фронта» вновь сгустились тучи.

Подтвердили свое участие в конференции 11 революционных и оппозиционных организаций, а именно:

1) ПСР (2 делегата — Е.К. Брешко-Брешковская и В.М. Чернов),

2) ППС (3 делегата во главе с В. Иодко-Наркевичем),

3) Финляндская партия активного сопротивления (2 делегата — Виктор Фурухельм [Victor Furu-hjelm] и Йоханнес Гуммерус [Johannes Gummerus]),

4) Латвийский с.-д. союз (2 делегата во главе с Эрнестом Ролавсом [Ernests Rolavs]),

5) Белорусская социалистическая громада (1 делегат),

6) Грузинская партия с.-р.-федералистов (Г. Деканозов),

7) Армянская революционная федерация (Дро-шак) (3 делегата во главе с князем X. Лорис-Меликовым),

8) РСДРП-большевики (редакция «Вперед!») (2 делегата — В.И. Ленин и А.А. Богданов),

9) Бунд (2 делегата — В.Д. Медем и И. Айзенштадт),

10) Латвийская СДРП (Ф.А. Розиньш [Розин]) и

11) Армянская с.-д. рабочая организация (Г. Тер-Газарян).

Таким образом, эсеры могли рассчитывать на поддержку делегатов семи партий, тогда как большевики — не более четырех. Гапон вместе с секретарем, публицистом С.А. Раппопортом («Анским»), присутствовал на конференции как частное лицо без права решающего голоса. Циллиакус все время находился в Женеве, но из соображений конспирации в зале заседаний не появлялся. Поддерживая в то же время постоянный контакт с Акаси, он пытался руководить работой конференции из-за кулис, с помощью денежных приманок из Токио. На подготовку и проведение самой конференции еще в середине марта Акаси передал финну 2 тыс. фунтов стерлингов^{73}. Конференция, которая работала в женевском Кооперативном клубе со 2 по 8/9 апреля 1905 г., открылась острыми дебатами. Для начала латыш Розиньш, а вслед за ним оба делегата-большевика, бундисты и армянский социал-демократ ультимативно потребовали удаления представителей Латвийского с.-д. союза, ссылаясь на то, что эта организация существует лишь на бумаге. Подоплекой демарша марксистов являлось то, что социал-демократическим этот «союз» был только по названию, а на деле примыкал к ПСР. Однако, под давлением эсеров, протест был отклонен на том основании, что законность существования этой организации в свое время подтвердил секретариат II Интернационала. Затем Ленин придрался к отсутствию на конференции представителей ряда с.-д. партий — СДКПиЛ, финляндской рабочей и других, сделав вид, что не знает, что на приглашение об участии те ответили отказом. Следующим объектом атаки социал-демократов стала Финляндская партия активного сопротивления. Ленин публично усомнился в ее праве на участие, указав на ее несоциалистический характер, но получил отповедь председателя, «бабушки русской революции», 60-летней Е.К. Брешко-Брешковской — делегаты самих финляндских активистов по-русски не понимали.

Однако прозвучавшие контраргументы и доводы на эти придирки социал-демократов нисколько не убедили. Зачитав напоследок общее заявление протеста, на второй день работы конференции (3 апреля) представители большевиков, Латвийской СДРП, Бунда и Армянской СДР организации демонстративно покинули зал заседаний. Ленин вдогонку назвал конференцию «игрушкой в руках с.-р.»^{74}, и эсеровские лидеры заключили, что большевики явились исключительно для того, чтобы парализовать работу межпартийного форума и развалить его^{75}. С уходом эсдеков планы единства фронта российских революционных сил рухнули окончательно.

Оставшиеся представители семи организаций много времени посвятили обсуждению национального вопроса, проблеме грядущего государственного устройства России и непосредственным целям будущего вооруженного восстания. В итоге наиболее целесообразным был признан федеративный принцип построения российского государства при условии предоставления Польше и Финляндии полной независимости, а Кавказу и Прибалтике — широких автономных прав. Цели вооруженного выступления соответствовали «минимальным» требованиям программ социалистических партий. Речь шла об установлении в России демократической республики и созыве Учредительного собрания. Все эти требования были сведены в одну общую совместную декларацию. Вторую декларацию конференции с требованиями борьбы не только за общедемократические преобразования, но и против современной буржуазно-капиталистической эксплуатации (включая установление 8-часового рабочего дня и социализацию земли) подписали только делегаты-социалисты.

В заключение социалисты, участники конференции, пришли к еще одной, на этот раз уже секретной, договоренности (вероятно, из соображений конспирации, не оформленной в виде письменной резолюции) — приступить к подготовке вооруженного восстания, намеченного на июнь 1905 г. Согласно плану, ядром возмущения должны были выступить предварительно вооруженные рабочие-«гапоновцы» с тем, чтобы бунт в столице сыграл роль детонатора общеимперского восстания. Социалистические партии обязывались его всемерно поддержать, практическое руководство восстанием возлагалось на ПСР⁸⁶. По мнению убежденного, по характеристике Акаси, «сторонника крайних мер» Чайковского, выдвижение эсеровской партии на столь ответственные роли было не менее важно и для нее самой, отчасти все еще деморализованной арестами ее петербургских активистов в последних числах марта 1905 г.^{76}

«Женевская конференция, — доносил Акаси в Генштаб 12 апреля 1905 г., — вынесла решение возложить на русского царя ответственность за прошлые и будущие кровопролития… Большой бунт должен начаться в июне, так что оппозиция прилагает все новые и новые усилия, чтобы приобрести оружие и взрывчатку. День восстания еще не назначен, но будет безопаснее переправить оружие морем. Надежный источник сообщает, что правительство готово компенсировать Японии траты на содержание пленных… Так как армия находится под влиянием оппозиции, войска в столице не намерены стрелять в восставших. Крестьянское движение умеренно прогрессирует. Детали, возможно, представлю через неделю, когда встречусь с источником»^{77}.

Окончание работы конференции по времени совпало с решением Токио выделить крупные средства на финансирование русской революции. Об этом Акаси не замедлил известить Циллиакуса, а тот, в свою очередь, довел долгожданную весть до сведения своих конфидентов-революционеров. Всех охватила эйфория. Акаси настолько уверовал в свое всесилие, что все последующие революционные выступления в России, включая восстание на броненосце «Потемкин», так или иначе относил к практическим результатам конференции в Женеве, то есть, в конечном счете — своей собственной деятельности. «Диканьский [Азеф. — Авт.], один из наиболее могущественных лидеров социалистов-революционеров, — писал он позднее в “Rakka Ryusui”, — сообщил мне, что отправляется в Одессу с 40 тысячами иен, дабы обсудить и найти способы приобрести оружие. В июне он вызвал там беспорядки, а затем бежал в Москву. Его ученики, кавказцы [?] Вакуленчук и Фельдман организовали мятеж на “Потемкине”, за которым последовало восстание всего Черноморского флота»^{78}. По количеству содержавшихся в них ошибок, передержек и неточностей другие высказывания Акаси этого периода не уступали только что процитированному. Однако трезвый взгляд на итоги конференции показывал, что преодолеть разногласия и создать по-настоящему единый российский революционный фронт ей не удалось, и в этом смысле она окончилась провалом. Устная договоренность революционеров о координации действий в июне была слишком зыбкой и являлась лишь частным успехом в заданном направлении.