Работа

Работа

Конечно, многие мечтали и надеялись, что вторая мировая война будет последней на Земле. Ведь историки подсчитали, что за последние пять тысяч лет на планете произошло четырнадцать с половиной тысяч войн, в которых погибло более четырех миллиардов землян. Неужели недостаточно человеческой крови?!

Ад последней мировой войны, через который прошли люди Земли, должен был стать отрезвляющей наукой для человечества. Но в школе истории оказалось не очень много прилежных учеников. Еще не остыл пепел Хиросимы, а уже над миром нависла атомная угроза. И встревоженные люди встали на защиту мира.

В сентябре 1956 года создается Советский комитет ветеранов войны. Лукина избирают членом ревизионной комиссии и председателем секции инвалидов. Комитет начинает работу с Обращения о запрещении атомного и водородного оружия. Секция инвалидов войны обращается с письмом ко всем ветеранам-инвалидам государств, участвовавших во второй мировой войне против фашизма.

Работа в комитете захватила Лукина. Встречи, конференции, поездки за границу. Его избирают вице-президентом общества «СССР — Нидерланды».

Зарубежные поездки вызывали у Лукина немалые трудности. Вдали от жены, внимание и помощь которой облегчали его быт, ему приходилось самому обслуживать себя. Двигательная функция пальцев правой руки так и не восстановилась, несмотря на еще одну операцию по сшиванию нервов правой руки, предпринятую нейрохирургом профессором Рихтером. Благоприятное время для успешного проведения операции было безвозвратно упущено.

12 мая 1957 года в Маутхаузен съехались делегации бывших узников из Советского Союза, Польши, Чехословакии, Франции, Румынии, Италии, Бельгии и других стран.

Церемония началась с открытия величественного монумента в память 32 180 советских граждан, замученных в Маутхаузене. На митинге выступил генерал Лукин:

— Вы поймете те чувства, которые мы испытываем, находясь здесь, — говорил он, — если я скажу вам, что у нас, в Советском Союзе, нет такой семьи, которая не оплакивала бы родственника, погибшего в борьбе с нацизмом…

Одновременно с открытием памятника жертвам фашизма открывался памятник генералу Карбышеву, замученному в Маутхаузене. На открытие была приглашена дочь Карбышева — Елена Дмитриевна. Теплой и задушевной была беседа с ней Михаила Федоровича. Он рассказал Елене Дмитриевне о своей последней встрече с Дмитрием Федоровичем в фашистском плену, когда тот на правах старшего товарища предостерегал его и других генералов от возможных провокации со стороны генерала-предателя Власова и гитлеровцев.

Ненависть к войне, страстный призыв к миру звучали в словах Лукина на Конгрессе инвалидов войны в Югославии, в бывшем концлагере Равенсбрюк, в Польше и Чехословакии, на встрече с ветеранами войны из Объединенной Арабской Республики.

Но председатель секции инвалидов войны генерал Лукдн понимал, что участие в различных международных конгрессах, встречах не должно затмевать главной задачи — заботы об инвалидах войны в своей стране.

Многие инвалиды жаловались, что их не обеспечивают мотоколясками и автомобилями с ручным управлением. Генерал Лукин пишет письмо Председателю Совета Министров СССР Косыгину. После этого письма положение было исправлено. Многие инвалиды войны бесплатно получили автомобили «Запорожец».

Сейчас автомобили «Запорожец» можно увидеть во всех уголках страны. Сотням тысяч ее владельцев полюбилась эта компактная малолитражка. Но вряд ли кто из этих сотен тысяч знает историю появления «Запорожца». А ведь эта история непосредственно связана с именем генерала Лукина.

В 1953 году два киевских инженера-энтузиаста предложили Министерству автомобильной промышленности оригинальный проект малолитражного автомобиля. Однако проект отклонили. В министерстве не нашлось денег для изготовления даже опытного образца.

О мытарствах талантливых инженеров стало известно Лукину. Он познакомился с проектом. Будущий автомобиль как нельзя лучше подходил для инвалидов взамен трехколесных уродливых и маломощных мотоколясок.

Идею генерала Лукина поддержали в Советском комитете ветеранов войны. Но на какие деньги построить опытный образец? Обратились в Министерство социального обеспечения. Все хлопоты взял на себя генерал Лукин. Сумел убедить, и деньги нашлись.

Строили инженеры опытный образец в селе под Киевом, приспособив сарай под мастерскую. В 1960 году опытный образец был готов и предстал перед авторитетной комиссией. Теперь Министерство автомобильной промышленности обеими руками ухватилось за новый автомобиль. Скоро с конвейера Запорожского завода «Коммунар» пошли «Запорожцы». Сравнительно дешевые по цене, экономичные в эксплуатации, они быстро становились собственностью автолюбителей, но… не инвалидов. Немало пришлось Лукину и его единомышленникам поломать копий, прежде чем завод стал выпускать «Запорожец» с ручным управлением. И только в августе 1964 года Министерство здравоохранения СССР утвердило перечень медицинских показаний на получение инвалидами Отечественной войны автомобилей «Запорожец» с ручным управлением.

Масштабы, масштабы… Занимая ответственный пост в Советском комитете ветеранов войны, Лукин не всегда мог видеть результаты своих непримиримых «баталий» в «верхах» за нужды инвалидов войны. За большими масштабами не всегда можно было разглядеть, в чем председатель секции инвалидов конкретно помог конкретному человеку.

И вот письмо. Знакомый почерк. Пишет бывший адъютант командира прославленной 152-й стрелковой дивизии лейтенант Иван Иванович Титенко:

«Дорогой Михаил Федорович!

Третью неделю я обучаюсь правилам уличного движения и практическому вождению при областном госпитале инвалидов Отечественной войны. 7 июля заканчиваю обучение и еду домой. Большое вам спасибо, что своей заботой вы намного облегчили мою участь. Теперь на „Запорожце“ я смогу видеть, как живут люди, и постараюсь сам принять активное участие в этой жизни, а не быть лишь наблюдателем… Теперь я смогу видеть лес, реки, озера. Примите от меня большое русское спасибо!»

Вот оно то, к чему стремился генерал Лукин, — вернуть к активной жизни инвалидов войны. И, конечно, всеми силами облегчать их участь, использовать для этого любую возможность. В суматохе забот (о собственном здоровье старался забывать) находил генерал Лукин время встретиться с ветеранами войны, навестить в госпиталях прикованных к постелям инвалидов.

В Московском ортопедическом челюстно-лицевом госпитале генерала Лукина встретила главный врач Елена Васильевна Александрова. С этим госпиталем Лукин поддерживал постоянную связь.

Коллектив челюстно-лицевого госпиталя подобрался дружный и работоспособный. Сюда поступали инвалиды войны, получившие ранения в лицо. Требовалась большая творческая работа врачей, чтобы для каждого человека подобрать индивидуальный протез, смоделировать утраченную часть лица, провести десятки операций для этой цели.

В одной из палат Елена Васильевна остановилась у койки.

— Самойлов Иван Павлович, — сказала она. — Крайне тяжелый больной. Перенес несколько пластических операций на лице. Нет ноги, нет руки.

С тяжелым сердцем Лукин покидал госпиталь. Ему, пережившему все эти муки, не надо было объяснять состояние людей, лежавших здесь. Он лишь сказал угрюмо:

— Проклятая война!..

— Да, Михаил Федорович, годы идут, а война все не отпускает из своих костлявых объятий. Жутко становится, когда видишь мучения бывших солдат.

— Какие же они бывшие, Елена Васильевна? Для них война не кончилась и вряд ли кончится до их последнего часа…

— Конечно, мы стараемся как-то облегчить их мучения. Врачи видят и понимают, каково инвалидам войны… Вот если бы и местные власти понимали это. Порой диву даешься при виде бездушия, черствости чиновников, облеченных властью. Вы видели Ивана Павловича Самойлова? А знаете, в каких условиях он живет? Комнатка в полуподвале. Все удобства во дворе. Каково ему — без ноги, без руки?

— А он писал куда-нибудь?

— И он писал, и мы не раз писали, просили, требовали в райисполкоме улучшить ему жилищные условия.

— И что же?

— Непробиваемая стена.

— Поехали! — решительно сказал Лукин.

— Куда? — не поняла Александрова.

— В райисполком.

Елена Васильевна невольно подчинилась решительному тону генерала. А в приемной путь к двери председателя перед Лукиным отважно преградила воинственная секретарша.

— К Петру Петровичу нельзя. Заседает комиссия по квартирному вопросу.

— Очень кстати, — проговорил Лукин и толкнул дверь.

— Разрешите присутствовать? — обратился он к председателю. — Генерал-лейтенант Лукин, председатель секции инвалидов в Советском комитете ветеранов войны.

— Пожалуйста, товарищ генерал.

Заседание продолжалось. Лукин сидел и слушал внимательно, вникая в суть очередного заявления, пытаясь постичь, по какой мотивировке следовал, как правило, отказ. С жильем плохо — это очевидно, но для людей, отдавших для Родины все, кроме жизни, надо изыскивать возможности. В разговоре возникла пауза, и Лукин воспользовался ею.

— Петр Петрович, — сказал он, — вы можете представить себе, как в зимнюю стужу инвалид без руки и ноги пользуется туалетом во дворе, ветхим деревянным сооружением, изо всех щелей которого метет и дует. — И, не давая опомниться председателю райисполкома, продолжал: — Я говорю об инвалиде Отечественной войны Самойлове Иване Павловиче, который безуспешно пытался улучшить свои жилищные условия. Я не буду перечислять его боевые подвиги. Я прошу вас, уважаемые члены комиссии, по-человечески отнестись к нему.

— Где заявление Самойлова? — нервно, не спросил, а скорее выкрикнул председатель исполкома. — Мы предоставим ему квартиру. Не сомневайтесь, товарищ Лукин.

Лукин спускался по лестнице и чертыхался про себя. Неужели для того, чтобы решить очевидный вопрос, надо было непременно его личное участие?

После XX съезда партии, осудившего культ личности Сталина, партия взялась за решительную ликвидацию последствий этого культа, в том числе и против нарушений законности, допущенных в отношении бывших военнопленных и членов их семей.

В тот период на генерала Лукина навалились новые заботы. От него — командарма на фронте — зависели судьбы тысяч людей. Он один из немногих был живым свидетелем того, что было за колючей проволокой, в плену. Иногда Лукин оказывался единственным, кто мог дать объективную характеристику человеку. И от этого подчас зависела судьба этого человека.

Однажды Лукина пригласил к себе прокурор Московского военного округа.

— Вам говорят что-нибудь фамилии Скворцов и Бекетов?

— Если это бывшие военнопленные кавалеристы лейтенанты Скворцов и Бекетов, то да. Они находились со мной в лагере Вустрау.

— Да, именно они. Что вы можете сказать о Бекетове?

— То же, что и о Скворцове.

— Скворцова нет, он умер. Бекетов просит, чтобы вы дали характеристику его поведения в лагере. Что скажете?

— Я неоднократно встречался с Бекетовым в лагере. Его пытался завербовать в «Казачий комитет» некий Василий Васильевич.

— Минаев, — вставил прокурор.

— Да? Я фамилии его не знал.

— Минаев — бывший агент немецкой разведки. Он пойман и понес заслуженную кару.

— После моих бесед Бекетов отказался вступать в «комитет», никакой антисоветской пропаганды в лагере не вел. Больше того, помогал нашей работе. Он лично мне сообщал, кого из пленных агитирует Василий Васильевич, сам переубеждал колеблющихся.

— Прошу вас изложить все это письменно.

Спустя месяц Лукин получил письмо из Ростовской области от Бекетова, и там были слова: «… все мы плакали, когда писали вам это письмо. Вы, дорогой Михаил Федорович, вернули меня семье. Семья опять приобрела мужа и отца».

Но не всегда удавалось отстоять справедливость. И эти неудачи, как ожоги сердца, не давали покоя.

Все годы после войны перед Лукиным стоял образ Васи Уварова. Двадцатилетний техник-интендант 2 ранга, он был при штабе 33-й армии. В апреле 1942 года возле деревни Шнырево под Вязьмой тяжелораненый попал в плен. Лукин познакомился с ним в госпитале — их койки стояли рядом. Василий много рассказывал о себе, об отце, дипломате. В детстве ему довелось жить во Франции, Италии. Этот юноша хорошо знал немецкий, французский, итальянский языки.

— Жалею лишь об одном, — признавался он Лукину, — что не пустил себе пулю в лоб тогда, в окружении. Ведь командарм Ефремов застрелился, а я не успел — сознание потерял.

Злую шутку судьба сыграла с Васей Уваровым. После освобождения из плена он раздобыл где-то машину и поехал в Париж, посмотреть дом бывшего советского посольства, где мальчишкой жил с отцом. Потом махнул в Италию, взглянуть на знакомые места.

Чем можно было объяснить этот мальчишеский безрассудный поступок? Позади ад плена, где смерть на волоске. Победа! А Франция, Италия — вот они. Будет что рассказать отцу в Москве…

Но не успел Василий ничего рассказать отцу. Объявили Василия немецким, французским, итальянским шпионом, и получил он десять лет заключения.

Лукин узнал об этом трагическом финале от отца Василия. Уваров-старший пришел на квартиру к Лукину и показал письмо сына.

— Василий подал кассацию с просьбой о пересмотре приговора. Вот просит в письме обратиться к вам. Вы сможете дать ему характеристику, Михаил Федорович?

— Конечно, я знал Василия в трудные дни. Это честный, преданный своей Родине офицер. Какой же он шпион?

Именно так и написал генерал Лукин в характеристике на бывшего техника-интенданта 2 ранга Уварова.

А через несколько дней Лукина вызвал начальник особого отдела Московского военного округа.

— Вы знали техника-интенданта Уварова?

— Знал.

— Вы дали ему характеристику?

— Да.

— А вы знаете, что он шпион?

— Нет, я этого не знаю.

— Почему же вы написали такую характеристику?

— Такую характеристику написал потому, что знал Уварова по плену. Я знаю этого парня, у него чистое нутро.

— Он шпион, — стоял на своем начальник особого отдела. — И вы должны забрать эту свою характеристику. — Он протянул Лукину знакомый листок: — Порвите это и напишите другую характеристику, соответствующую…

— Никакой другой характеристики я писать не буду.

— Вы обязаны это сделать. Вы должны помочь правосудию.

— Ни слова я менять не буду. Я дал характеристику Уварову за тот период, когда был рядом с ним и хорошо знал его. Что он делал во Франции и Италии, я не знаю.

— Я хорошо вас понимаю, генерал, — неожиданно изменил тактику собеседник. — Понимаю ваши чувства. Но вы этим не помогаете правосудию, а тормозите дело. Учтите, бумага с вашей подписью будет лежать в деле шпиона.

— Не пугайте, — перебил Лукин. — Повторяю, ни слова в характеристике менять не буду.

— Ну, это мы еще посмотрим, — сдерживая гнев, проговорил начальник особого отдела и все же не выдержал, закричал: — Много на себя берете! Вы пожалеете о своем упорстве!

— Не кричите на меня, — спокойно проговорил Лукин. — Я вас не боюсь. Если ко мне нет больше вопросов, отметьте пропуск.

А вскоре генерала Лукина вызвали в суд в качестве свидетеля по делу Уварова. Михаил Федорович повторил там то, что написал в характеристике. Каково же было его удивление, когда на вопрос судьи: «Признаете ли вы себя виновным?» — Уваров ответил:

— Да, признаю.

Генерал не поверил своим ушам. Признает себя виновным! В чем? В шпионаже? Но взгляд Василия при этом устремлен на Лукина. И Лукин понял, что тут что-то неладное, что признание это неискреннее, вынужденное.

Приговор был суровым — Василию Уварову прибавили еще пять лет. Вместо оправдания, ужесточили наказание. И характеристика генерала Лукина не помогла.

С тяжелым чувством покидал Лукин зал суда. Он не мог поверить в признание Василия. Знал, что в те черные времена в следственных камерах ретивые и послушные служители «правосудия» добивались нужного им признания и не от таких людей…

Как тяжело было сознавать свою беспомощность. Порой подкрадывалось чувство разочарования, бесполезности усилий. Но Лукин гнал прочь эти чувства. Он понимал, что не партия виновата в разгуле несправедливости, в уродливом искажении ленинской социальной политики, и верил, что так продолжаться долго не может.

Приходилось Лукину драться и не только ради самого человека, невинно пострадавшего, но и ради его близких, ради детей. «Сын за отца не отвечает» — эти слова, вроде бы сказанные когда-то Сталиным, оставались словами. В жизни часто все происходило иначе.

Однажды осенним вечером 1954 года в квартире Лукина на Гончарной набережной раздался звонок. Дверь открыла Надежда Мефодиевна. На пороге стоял мужчина лет сорока. Несмотря на штатский костюм, в нем угадывалась военная выправка. Представился:

— Сиваев Олег Максимович.

Лукин с минуту смотрел на вошедшего, спросил:

— Не генерала ли Сиваева сын?

— Да, я сын генерала Сиваева.

— Похож, очень похож на Максима Наумовича. Очень рад сыну боевого товарища. Что привело вас ко мне?

— Горе привело, товарищ генерал…

В тот вечер Надежда Мефодиевна не один раз заваривала чай. Мужчины беседовали до глубокой ночи. Олег Сиваев поведал генералу свою горестную историю.

— В сороковом году я окончил артиллерийское училище, служил в зенитных частях. В бой вступил 22 июня, командуя батареей. За годы войны моя батарея уничтожила не один десяток фашистских самолетов. После войны продолжал служить в основном на штабных должностях, стал подполковником. О судьбе отца в те годы ничего не знал. Никаких официальных сообщений о нем ни у меня, ни у матери не было. Я считал, что отец пропал без вести где-то под Вязьмой в сорок первом году.

Служба моя проходила нормально, и я не ожидал над своей головой никакой грозы. Но вот в пятьдесят втором году я почувствовал, что мной почему-то заинтересовались в особом отделе. Мое личное дело почему-то требовали то к одному, то к другому старшему начальнику. А потом случилось необычное. Мою последнюю характеристику, написанную командиром части, вернули назад и предложили «пересоставить». Указание было выполнено. Из характеристики убрали все положительное в моей службе и сделали акцент на том, что я сын «врага народа» и скрываю тот факт, что отец расстрелян. А ведь я, Михаил Федорович, об отце ничего не знал.

Лукин слушал молча, лишь курил одну папиросу за другой.

— Финал оказался прост и коварен, как удар ножом в спину из-за угла, — продолжал Олег. — В июле пятьдесят третьего без объявления каких-либо причин я был уволен из армии «по сокращению штатов». Ни один мой прямой начальник не смог мне объяснить, как я попал под сокращение. Командование части никаких представлений не делало. Я был поставлен перед свершившимся фактом.

Но мир не без добрых людей, и один мой сослуживец, Герой Советского Союза, под большим секретом рассказал, что отец «за измену Родине» в пятьдесят первом году был расстрелян. Я стал «политически неблагонадежным».

Все это обрушилось так неожиданно, что я растерялся. Рушилась вся жизнь — отлучен от любимого дела, не имею никакой гражданской специальности, на руках беременная жена и малолетний сын. Куда ехать? Что делать? Где жить? А ведь я прошел всю войну… Где же справедливость, Михаил Федорович?

— Как вы узнали мой адрес? — спросил Лукин.

— Мне довелось одно время служить вместе с генералом Потаповым. Он узнал меня по фамилии, но ничего об отце не сказал, хотя находился вместе с отцом в плену и после плена. Лишь однажды, как бы ненароком, он назвал вашу фамилию и посоветовал в случае необходимости обратиться к вам за помощью.

— Ну что ж, Олег, будем бороться, — проговорил Лукин. — Я думаю, что в твоем деле надо начинать с отца.

И Лукин начал борьбу за восстановление честного имени генерала Сиваева. Он связался с теми, кто был с ним и Сиваевым в суровые годы испытаний в фашистских застенках. Вместе с Олегом Сиваевым они разыскивали адреса по всей стране. Не все шло гладко. Много раз бывал Олег Сиваев в военной прокуратуре. Не раз приходил оттуда разочарованный, морально разбитый, порой опускал руки, готов был отступить.

Генерал всячески поддерживал его, укреплял дух, вселял надежду.

— Пойми, Олег, — по-отцовски говорил он. — Дело, которым я занимаюсь, нужно не только тебе. Я сам кровно заинтересован в том, чтобы имя моего боевого товарища было реабилитировано. В этом я вижу свой человеческий ДОЛГ.

В начале 1957 года Лукин позвонил Сиваеву.

— Есть хорошие новости, — услышал Олег бодрый голос генерала. — Срочно приезжай ко мне.

Встреча, как всегда, была радушной. Михаил Федорович, довольный, прихрамывая, ходил по комнате и приговаривал свою любимую присказку:

— Хорошо-то девки пляшут, по четыре кряду в ряд!

— Не томите, товарищ генерал.

— Так вот, Олег, сегодня мне позвонили из Военной коллегии. Дело твоего отца рассмотрено. Генерал-майор Сиваев Максим Наумович полностью реабилитирован… На днях получишь соответствующий документ. Поздравляю…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.