ГЛАВА VIII САЛОНИКИ И ДАРДАНЕЛЛЫ. ИЗМЕНЕНИЕ ПЛАНА ОПЕРАЦИЙ. ПЕРВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ ВОЙСК 9―16 ФЕВРАЛЯ. ПОЛОЖЕНИЕ В ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ВОДАХ. ВОЗРАЖЕНИЯ НЕЙТРАЛЬНЫХ ГОСУДАРСТВ ПРОТИВ «БЛОКАДЫ» И ГЕРМАНСКИЙ СПОСОБ ВОЗМЕЗДИЯ
ГЛАВА VIII
САЛОНИКИ И ДАРДАНЕЛЛЫ. ИЗМЕНЕНИЕ ПЛАНА ОПЕРАЦИЙ. ПЕРВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ ВОЙСК 9?16 ФЕВРАЛЯ. ПОЛОЖЕНИЕ В ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ВОДАХ. ВОЗРАЖЕНИЯ НЕЙТРАЛЬНЫХ ГОСУДАРСТВ ПРОТИВ «БЛОКАДЫ» И ГЕРМАНСКИЙ СПОСОБ ВОЗМЕЗДИЯ
Карта 2 и 3
Неудача нападения на Суэцкий канал несколько «очистила атмосферу», но турки не получили того урока, о котором мечтал Китченер. Решительный успех, который сильно отозвался бы на Ближнем Востоке, был необходим еще больше, чем прежде. Египет не мог быть признан освободившимся от всякой опасности, так как не верилось, чтобы после всей шумихи, поднятой этой авантюрой, не последовало бы новых попыток добиться разрыва главной артерии Британской империи.
По нашим сведениям, немцы всячески старались организовать к концу февраля новое наступление, но турки, озабоченные Кавказом и Месопотамией, не были склонны повторять авантюру и оказывали молчаливое сопротивление своим «хозяевам». Однако, на нашей границе в Катиа, Бир-эль-Абд и в Цекхле еще оставались значительные отряды турецких войск. Кроме того, небольшой разведочный отряд держался в глубине Суэцкого залива, вблизи порта Тор. Из этого пункта противнику было очень удобно делать минные постановки на линии нашей коммуникации, почему было решено эту угрозу ликвидировать. Для этой цели был назначен отряд в составе двух рот гурков 217-го индийского стрелкового полка под командой подполковника Халдана. 11 февраля отряд вышел на крейсере Minerva из Суэца с тем, чтобы присоединиться к индийскому военному пароходу Dufferin, стоявшему уже в продолжение двух недель у Тор. Вечером того же дня гурки в полной тишине быстро высадились на пристань и совместно с 150 человеками 2-го египетского батальона, составлявшими гарнизон местечка, направились в пустыню.
С рассветом турецкий лагерь был обнаружен и вскоре окружен. Неприятель, после недолгого сопротивления, сдался, потеряв 100 человек пленными и 60 ранеными. Наш отряд потерял 1 убитым и 1 раненым и уже в 5 ч. 30 м. д. вернулся на крейсер.
На побережье Сирии наблюдение за Александреттским заливом не ослабевало. 6 февраля легкий крейсер Philomel (кап. 1 р. Томсон) сменил Doris на 9 дней. Высаженная с крейсера с целью разузнать причину передвижения крупных партий вьючных животных, входивших и выходивших из города, десантная партия была атакована и принуждена возвратиться обратно, понеся потери. Случай этот показал, что турки держатся наготове гораздо больше, чем предполагалось. Кап 1 р. Томсон, держась как можно ближе к берегу и ведя наблюдение, открыл огонь по окопам, которые устраивались вблизи города. Произошел новый обмен нотами с местным губернатором, повторившим свои угрозы репрессий по отношению к британским подданным, о которых он которых он писал в декабре командиру Doris. На практике репрессии, однако, не имели места. Заложники действительно были взяты, но затем, как мы узнали, их отпустили в Алеппо, где они проживали сравнительно свободно.
16 февраля Philomel был сменен крейсером Bacchante, ко времени прихода которого активность на берегу усилилась. Турки явно ожидали нападения. Им, равно как и значительной части общественного мнения Англии, такое нападение казалось наиболее рациональным способом ослабить нажим на Египет и Месопотамию. В Египте подымался вопрос об отправке экспедиции в Александретту, и хотя этот проект был оставлен, турки тем не менее лихорадочно укрепляли подходы к Александретте. Пехота и полевая артиллерия прибывала из Алеппо, тяжелая артиллерия и значительные войсковые части сосредоточивались в глубине залива в пункте, где железная дорога подвергалась наибольшей угрозе с моря.
Все это как бы указывало на то, что противник больше думает об обороне, чем о наступлении. Правда, обстановка требовала бдительного наблюдения, но во всяком случае не давала данных беспокоится в ближайшее время за Египет. Однако, непредвиденное количество турецких сил, перешедших пустыню, вызвало в нашей главной квартире в Каире сомнения в правильности выбора в качестве оборонительной линии Суэцкого канала из опасений неизбежности приостановки судоходства при повторении нападения.
Но все эти сомнения гораздо меньше тревожили союзников, чем положение на русском фронте. В начале февраля на русском фронте дела зловеще ухудшились. Немцы, продолжая свое январское наступление против Варшавы, вели контрнаступления на флангах в Восточной Пруссии и в Буковине. Русский главнокомандующий успешно отстаивал Варшаву, но был прикован к этому участку фронта и не мог дать ничего на фланги, где русские отступили с большими потерями. Неожиданная перемена обстановки в значительной степени объяснялась преимуществом германской стратегии, но не последнюю роль сыграло и то, что Россия почти совершенно израсходовала свой боевой запас. Ее способность восстановить его была столь невелика, что до открытия Дарданелл было весьма мало надежды на возобновление ею какого бы то ни было наступления.
Ввиду растущего сознания важности Ближнего Востока, неудачи России исключительно плачевно повлияли на положение дел на Балканах. Фердинанд Болгарский получил от Германии заем, не трудно догадаться на каких условиях; Румыния, по мере отступления русских из Буковины, оказывалась висящей в воздухе. Хотя она и получила заем от британского правительства, но переговоры, которые Венизелос вел в Бухаресте о совместном выступлении в пользу Сербии, были окончательно прерваны. Наше дарданельское предприятие, сколь бы действительно оно ни оказалось для ослабления нажима на Россию на Кавказе, не представляло собой операции, могущей предупредить вторжение в Сербию с севера. Повлиять на изменение решений Греции и Румынии оно также не могло, в особенности при тех формах операции, при которых она намечалась. Лорд Китченер считал ее диверсией, могущей быть прекращенной в любой момент, и надо думать, что такого же взгляда держались и французы. К описываемому времени Франция окончательно согласилась с проектом операции. Она давала 4 линейных корабля и флотилию траулеров и выразила согласие на подчинение всего союзного отряда британскому адмиралу. Французский морской министр заявил, что он не видит никаких упущений в плане: по его мнению, план был разработан умело и осторожно, в особенности, как он подчеркнул, потому, что позволял в случае непреодолимых препятствий, не нарушая престижа, во всякое время прекратить операцию. Не подлежит сомнению, что последнее обстоятельство, более чем какое-либо другое, как тогда казалось, ограничивало риск предприятия. Это и сыграло главную роль при решении произвести диверсию.
Таким образом, критическое положение на Балканах требовало предпринять какие-нибудь другие шаги. Хотя военно-сухопутные авторитеты продолжали считать французский театр решающим, правительство начинало инстинктивно чувствовать, что в данный период войны решительных результатов надо искать на Балканах.
Говоря другими словами, для союзников были необходимы предварительные решительные успехи на этом театре до того времени, когда они будут иметь перевес в силах, достаточный для достижения окончательных решительных результатов на западном или каком-нибудь другом фронте. Для правительства не было ясным, что решающим театром операций обязательно должен быть тот театр, на котором неприятель сильнее всего, и что при всяких обстоятельствах решение надо искать непременно тем, где сопротивляемость врага наибольшая. Само собою разумеется, что с разгромом неприятельских армий на западе вопрос разрешался полностью, но при создавшемся тогда положении на западном фронте кабинет весьма сомневался, смогут ли союзники, не истощив окончательно своих сил, заставить немцев отступить хотя бы до границы.
Даже во Франции взгляд нашего правительства имел настолько много сторонников, что противоположное мнение, которого придерживались военные авторитеты, не было принято безоговорочно. 6 февраля министр иностранных дел Делькассе прибыл в Лондон для обсуждения вопроса о выборе нового операционного направления с целью спасти положение на Балканах. Румыния, находившаяся между Болгарией и победоносными австро-германскими армиями, не могла двинуться. Сербия не видела возможности дать Болгарии те территориальные компенсации, которая последняя требовала в уплату за поддержку. Поэтому единственным способом предотвратить катастрофу, которая грозила увеличить военную мощь центральных держав и надолго отодвинуть надежду на решительные результаты на западном фронте, являлся непосредственный удар союзников на Балканах. Во всяком случае в первую очередь требовалось предпринять какие-то шаги для спасения Сербии. Только одна Греция могла начать действовать немедленно, но без определенной гарантии в поддержке союзников она не выступила бы. Таким образом, идея салоникской операции означала дополнительную отправку войск. Предложения в этом направлении сводились к тому, чтобы Россия, Англия и Франция дали по дивизии каждая. Если же Россия не в состоянии этого сделать, то предполагалось ограничиться посылкой франко-британского отряда для демонстрации. Большего такой отряд сделать не мог, но считалось, что его появление создаст в Греции достаточную уверенность, что западные державы готовы оградить Грецию от нападения с фланга Болгарии, если она предпримет действия, предусмотренные оборонительным соглашением с Сербией.
Появление на территории Греции войск воюющих государств ставило ее в неловкое положение, которого она могла и не желать, но Венизелоса это не могло остановить.
При разработке адм. Карденом планов дарданельской операции выяснилась необходимость удобной передовой базы. Лучшим пунктом для этого являлся Мудрос на о. Лемносе. Остров принадлежал Греции, и с нашей стороны уже были сделаны попытки получить разрешение его использовать. Однако, сделать это без нарушения нейтралитета Греции было трудно. Тем не менее Венизелос нашел выход. Хотя со времени последней Балканской войны Лемнос находился в оккупации Греции, Турция не переставала считать его своим. Таким образом, с уходом греческого гарнизона остров становился неприятельской территорией. В этом смысле Венизелос и начал действовать, сделав определенный намек, что батареи на острове останутся под охраной Англии.
9 февраля, когда было приступлено к обсуждению салоникского проекта, появились серьезные опасения, сможет ли Россия принять в нем участие. Однако, важно было срочно предпринять какие-либо шаги; это заставило согласиться с необходимостью немедленно двинуть одну из дивизий, если Франция последует нашему примеру.
Посылка первоочередных войск была признана невозможной, и лорд Китченер предложил отправить 29-ю дивизию, только что сформированную из людей, прошедших курс обучения в отдаленных гарнизонах империи, вместо же нее послать в распоряжение Френча территориальную дивизию, которая могла быть с успехом там использована, раз намеченное им прибрежное наступление не получило утверждения. Главнокомандующий не возражал, почему было окончательно решено снова сделать нажим на Грецию с целью поторопить ее выполнить обязательства в отношении Сербии. При этом Греции было обещано, в случае если она пропустит 2?3 дивизии союзных войск, охранять ее пути сообщения от покушений Болгарии. Однако, вследствие того положения, которое Греция сочла себя вынужденной занять, указанное выше решение не привело к предполагаемому результату, и это глубоко повлияло на дарданельское предприятие, так как при обсуждении вопроса о Салониках открылись возможности найти войска для Средиземного моря. В сознание большинства все более и более проникала мысль о неразумности производства дарданельской операции без содействия сухопутных войск хотя бы в минимальных силах, необходимых для закрепления территории по мере захвата ее флотом.
Причина неудачи адм. Дукворта при попытке захвата Константинополя в 1807 г. заключалась не в невозможности пройти проливы, а в невозможности удержать их за собой после прорыва. Желание избегнуть ошибки 1807 г. ощущалось очень остро, и новый проект приобретал большой вес, так как давал возможность иметь войска на месте и использовать их в случае, если флот окажется не в силах, как это следовало ожидать, обойтись без их помощи. Необходимый успех обеспечивался даже и при невозможности действовать непосредственно из Салоник, если Греция и Румыния будут продолжать упорствовать в нежелании помочь Сербии.
В этот же день (9 февраля) правительство получило сведения об обещанной Вензелосом эвакуации Лемноса, и адмиралтейство немедленно распорядилось об отправке на Лемнос двух батальонов морской пехоты. Батальоны отправлялись с вполне определенной целью — высадиться после разрушения внешних фортов для уничтожения торпедных аппаратов, установленных при входе в пролив. По имевшимся сведениям, такие аппараты входили в оборонительные сооружения внешней обороны. На слабый отряд морской пехоты можно было смотреть не иначе, как на «подрывную партию», но лорд Китченер заверил, что в случае нужды в войсках таковые будут даны впоследствии.
Итак, были сделаны первые шаги к проведению в жизнь достигнутого ранее решения, по которому, в случае, если положение на французском театре окажется на мертвой точке, все свободные войска будут использованы на каком-либо другом, более обещающем операционном направлении. Идея посылки войск в восточную часть Средиземного моря преследовала 2 цели; во-первых, спасти Сербию и, во-вторых, снабдить флот у Дарданелл десантными силами.
Транспорты с батальонами морской пехоты вышли в море 6 февраля. Получив обещание Китченера, адмиралтейство считало промедление в отправке дальнейших войск потерей времени, и записка, поданная адм. Джаксоном, лучше всего иллюстрирует мнение адмиралтейства относительно сухопутного содействия флоту. Записка заканчивается словами:
«Бомбардировка флотом может рекомендоваться в качестве разумной операции исключительно при условии наличия на месте крупной сухопутной силы, готовой оказать или непосредственное содействие бомбардировке, или для того, чтобы вслед за бомбардировкой занять форты, как только они будут приведены к молчанию».
Эта записка была препровождена адм. Кардену «для руководства». Однако, инструкции, полученные за 2 дня перед тем, имели своим заданием выполнение чисто морской операции. Батальоны морской пехоты посылались «для гарнизонной службы в базе и для небольших десантных действий временного характера».
Приближалась середина февраля, времени оставалось мало. 15 февраля предполагали сделать первый выстрел, и к этому дню л. к. Queen Elizabeth должен был присоединиться к эскадре Кардена. Однако, беспрерывные штормы в течение всего января опрокинули расчеты. Карден возражал против настойчивых указаний начать 15-го, так как для успешных действий и расчетливого расходования снарядов, вопрос о которых повсюду вызывал серьезные опасения, надо было вести операцию без перерывов. Приступать же к операции, не имея тральщиков и гидросамолетов, было бесцельно, а их нельзя было иметь раньше 19 февраля. Последняя дата получила утверждение, но день 15 февраля был отмечен событием, гораздо более важным для всего дела в целом, чем день начала атаки.
15 февраля Франция изъявила согласие отправить в Салоники дивизию, а Греции было сделано соответствующее предложение. В этот же день пришел ее ответ. Без выступления Румынии Венизелос категорически отказывался от допущения на территорию Греции союзных войск. Обращаться же в этот момент к Румынии было совершенно бесполезно. В Восточной Пруссии русские, после разгрома 10-й армии в Мазурских озерах, были отброшены за линию границы, в Галиции они также отступали, быстро очищая небольшой район Буковины, не находившийся еще в руках Австрии. Поэтому Румыния не смела пошевелить пальцем, а мы снова оказались перед лицом единственного приемлемого объекта операций — Дарданеллами. Только этим путем мы могли побудить балканские государства двинуться на спасение Сербии.
Не теряя ни минуты, приступили к действиям, и 16 февраля весь вопрос подвергся новому обсуждению в свете поступивших последних данных. Из русских источников стало известным, что маршал фон-дер-Гольц, осмотрев в середине января Дарданеллы, пришел к тому же заключению, что и адм. Карден, и заявил, что при существующем состоянии фортов проливы могут быть форсированы флотом. Но к этому времени Болгария была куплена, и турки, следовательно, имели возможность усилить укрепления, взяв орудия из Адрианополя и с Чаталджи. Кроме того, имелись доказательства, что противник уже ожидает нападения, так как у Галлипольского перешейка, где берег от Булаира спускается в Ксеросский залив, все водное пространство было минировано. Таким образом, тактические соображения не менее политических не позволяли терять ни минуты. Тем не менее, однако, не могло быть и речи, чтобы сколько-нибудь ускорить начало атаки. 12 февраля, во время пробных стрельб в Гибралтаре, на Queen Elizabeth произошло повреждение одной из турбин, она не могла давать полного хода и раньше недели не в состоянии была прибыть на место.
На западном фронте обстановка к этому времени улучшилась. Немцы оставили попытки пробиться на побережье Канала и все наступательные усилия сосредоточивали на восточном фронте. Египет, повидимому, был также вне опасности. По нашим сведениям, турки перебрасывали главные силы или на Кавказ для генерального выступления против России, или же в Багдад, чтобы остановить дальнейшее наступление из Персидского залива. В Константинопольском округе и в Дарданеллах осталось лишь 3 дивизии, но и они заменялись спешно формировавшимися второочередными частями. Создавалось впечатление, что сравнительно слабые сухопутные силы смогут оказать флоту то содействие, которое потребуется после бомбардировки. С прекращением же угрозы Египту необходимые войска могли быть оттуда взяты.
Помимо этих соображений, нашлось еще одно, затрагивающее корни всего нашего плана кампании. За время, истекшее с начала военных действий, более определенно выяснилась главная причина, побудившая немцев вызвать войну. Первоначально мы видели в этом только стремление осуществить пангерманские мечты захватить Бельгию и овладеть французскими портами Ламанша для свободного выхода к океану. Когда оказалось, что выполнение такого плана полностью им не по силам, немцы, видимо, поставили себе другую цель. Правда, государственные деятели Англии никогда не принимали всерьез идею Великой европейской федерации под гегемонией Пруссии и образование пангерманской империи, простирающейся от Гамбурга до Персидского залива, но теперь над этим можно было призадуматься. Пруссия совершенно поработила Австрию и столь же явно стремилась проложить для себя путь через Сербию к Дарданеллам, что то, что считалось не более как фантазией досужих политических журналистов, начинало принимать форму реальной политики экспансии. Германия уже давно лелеяла мысль о том, как в один прекрасный день Турция обратится для нее во вторую Индию; это было известно, но преграды, стоявшие на пути такого плана, считались непреодолимыми. В тот же момент, когда Австрия и Турция оказались привязанными к ее хвосту, а балканские государства безнадежно разделенными и беспомощными, эта возможность как будто становилась реальной. Все непонятное, начиная с ухода Гебена в Босфор и кончая недавним отказом от попытки достичь побережья Канала, становилось ясным. Все занимало определенное место в широко задуманном плане кампании, и многие явления, казавшиеся проявлением слабости, стали принимать определенную форму замыслов почти непостижимого честолюбия. Наше правительство начинало сознавать, что все усилия Германии сводятся к одному только стремлению — сделать Турцию своим вассалом и воспользоваться вытекающими отсюда неизмеримыми последствиями. Военные действия немцев на западе принимали не тот характер, который они имели при начале войны.
Потерпев неудачу в осуществлении своего излюбленного способа — сокрушения вооруженной силы противника, они решили действовать иначе: удерживая то, что уже захвачено, и захватывая то, что еще можно получить, взять противника измором. Применяя такой метод, воюющий рассчитывает, что неприятель истощит свои силы в попытках сломить сопротивление. Но неприятель, естественно, должен искать выход из положения, т. е. другое оперативное направление, на котором его противник является менее подготовленным к отпору и где он может надеяться предупредить его дальнейшие намерения. При подобных обстоятельствах Дарданеллы становились наиболее подходящим объектом для использования всех наличных войск, не нужных во Фландрии, и военный совет предпринял дальнейшие шаги по этому пути.
Однако, надо считать, что новая военная ориентация не была воспринята настолько твердо, чтобы повлечь за собой решительные меры. Было установлено, что 29-я дивизия при первой возможности, т. е. через 10 дней, отправится на Лемнос; последовали подготовительные распоряжения об отправке войск из Египта и снаряжении небольшой флотилии пловучих средств, необходимых для высадки. Адмиралтейство получило полномочия строить лихтеры и готовить отряд транспортов для перевозки 50 000 человек[63]. Хотя последние распоряжения и указывали на укрепление решения создания нового театра, тем не менее окончательного решения о начале сухопутных операций в Леванте не состоялось. Войска в Египте держались только наготове к отправке «в случае надобности» и не были прикомандированы к флоту. Проект морской атаки Дарданелл не вылился в форму соединенной операции армии и флота.
Попрежнему роль сухопутных войск на новом операционном направлении расценивалась лишь как вспомогательная, необходимая только для использования плодов победы в случае успеха флота. Считалось, что для большего время еще не назрело. Правда, в некоторых кругах Англии и за границей господствовало мнение о возможности найти свободные войска, но ни наш главный штаб во Франции, ни французское высшее командование не хотели и слушать об этом. Поражение русских внушало опасения, что немцы перекинут наступление на запад. Центральное положение Германии открывало ей возможности быстро менять направление наступления, и мы не могли рисковать своим стратегическим резервом. Кроме того, наши обязательства к Франции не позволяли взять 29-ю дивизию без согласия ее главной квартиры. Мнение же генерала Жоффра сводилось к тому, что немцы в любую минуту могут оставить разбитые русские армии и начать наступление в районе Вердена. Если это случится, то ему понадобится каждый боец из числа тех, которые были ему обещаны. Мнение Жоффра, переданное через французского посла, нельзя было игнорировать. С точки зрения моряков, русские неудачи требовали немедленных энергичных действий в Дарданеллах, но их взгляд не мог победить единодушного мнения сухопутного командования.
До известной степени взгляд сухопутных авторитетов объяснялся их понятным несочувствием к отвлечению сил от театра операций, который они продолжали считать за главный, т. е. тот, на котором можно ожидать решающих результатов. Но даже если было и так, дело все равно сводилось к вопросу чести, нарушить который ни один из членов английского правительства не был в силах. Учитывая положение Франции, никто не считал возможным пойти на такой риск отвлечения сил, как это, в аналогичном случае на море, смог сделать лорд Фишер, когда для выполнения конечной стратегической задачи им было выделено из Гранд-Флита 3 линейных крейсера.
Решение атаковать Дарданеллы флотом до сформирования сопутствующего операции сухопутного отряда фактически являлось компромиссом между двумя идеями. Одна идея заключалась в диверсии исключительно морского характера, другая же — в использовании нашего господства на море и нанесении удара там, где центральные державы еще не были к этому готовы. Последняя в глазах английского правительства, конечно, являлась наилучшим способом использовать нашу вооруженную силу (флот) для скорейшего завершения войны. Наше правительство не разделяло взгляда английского и французского высшего командования относительно возможного положения на западном фронте в будущем, как оно не разделяло его прежних пылких надежд. Имея постоянно перед глазами более ясную картину общего хода, оно было убеждено, что решительные результаты могут быть достигнуты только широким концентрированным наступлением против центральных держав. Для приведения в исполнение этого замысла было, более чем когда-либо, существенно важно питать неограниченные силы России и как можно скорее замкнуть кольцо на Балканах. Сюда, по мнению французов, мы должны были бросить все свободные силы, после того как будет обеспечено непоколебимое оборонительное положение во Франции.
Читатель, однако, должен помнить, что идея, привлекавшая правительство, не разделялась ни морским, ни сухопутным высшим командованием. Как то, так и другое продолжали заниматься задачами первых дней войны в том виде, как они тогда понимались; как то, так и другое продолжали считать, что и новые задачи они в состоянии разрешить непосредственным ударом на море и суше, разгромив главные силы противника.
По этой причине широкие приготовления, начатые адм. Фишером при вступлении его в должность первого морского лорда с целью перенести наступательные операции флота в германские воды, продолжались. Одновременно продолжались и приготовления для Средиземного моря. Действительно, с морской точки зрения, причины для скорейшего разгрома германского флота, даже непосредственным ударом, как только будут готовы необходимые к тому средства, оставались столь же основательными, как и раньше.
Для истинного понимания обстановки необходимо учитывать, что при разработке адмиралтейством любого плана приходилось считаться с необходимостью охраны коммуникаций армии и конечных портов океанских торговых путей Англии. Каким мертвым грузом была эта необходимость! Она не только не ослабевала, но, напротив, с каждым днем усиливалась. Дислокация флота в отечественных водах гарантировала охрану против надводных кораблей неприятеля настолько, насколько позволяло расположение баз Гранд-Флита. До известной степени затруднения эти были устранены развертыванием сил в конце 1914 г., но все же обстановка оставляла желать лучшего. Поэтому разрабатывался план доведения этого развертывания до его логического конца, т. е. перенесения базы Гранд-Флита из Скапа и Росайт в Хембер и Ферт-оф-Форт. Решить вопрос было нелегко: главнокомандующий флотом не сочувствовал столь радикальной перемене. Теоретически южные порты представляли больше выгод в смысле скорейшего достижения неприятеля при появлении его в Северном море, но практически по сравнению со Скапа имели те неудобства, что были подвержены постоянным туманам, вход и выход из них был ограничен временем приливных течений; кроме того, они находились в тесном соседстве с неприятельскими минными заграждениями.
При несчастных стечениях обстоятельств все эти недостатки грозили свести на-нет их преимущества. Доводы адм. Джеллико за сохранение существующего базирования были настолько вески, что в начале марта состоялось решение оставить Скапа в качестве главной базы и приступить к соответствующему ее оборудованию, дабы обеспечить флоту возможную безопасность и наилучшие условия стоянки.
Сохранив основу первоначального плана развертывания, в него тем не менее внесли некоторое изменение, придающее всей системе большую гибкость и сводящее до минимума недостатки северной базы. Со времени очищения от неприятеля океанских путей для службы в отечественных водах освободился ряд крейсеров, в том числе Australia, и, кроме того, начали быстро входить в строй крейсеры типа «Arethusa» и «Calliope». Поэтому было найдено возможным реорганизовать Гранд-Флит, сформировав из его состава сильный ударный отряд, быстроходный и способный к самостоятельным действиям в любой части Северного моря, причем главные силы держались бы в Скапа. Мысль эта начала выливаться в определенную форму после того, как бой на Доггер-банке и 2 предыдущих выхода германского флота привели к заключению, что всякое наступление со стороны неприятеля, кроме второстепенных атак, ограничится операциями линейных крейсеров[64]. В ближайшем будущем Гранд-Флиту предстояло ожидать операции именно такого рода, и силы адм. Джеллико были разделены на 2 отряда. Под его непосредственным командованием остались 4 эскадры линейных кораблей, из которых 3 эскадры дредноутов базировались в Скапа, а эскадра «King Edward» — на Росайт. Крейсерские силы этого отряда состояли из 1-й, 2-й, 3-й и 7-й крейсерских эскадр, нормальная служба которых заключалась в поддержке и прикрытии 10-й «блокирующей» крейсерской эскадры. Адм. Битти, державшему флаг на Lion, вверялись все линейные крейсеры. С приходом Australia и возвращением трех крейсеров, отправленных против эскадры Шпее, численность отряда Битти должна была достигнуть 10 кораблей, но лишь после исправлений повреждений, полученных Lion в бою на Доггер-банке, окончания ремонта Invincible и Indefatigable, освобождения Inflexible от наблюдения за Гебеном в Дарданеллах. Линейные крейсеры делились на 3 эскадры с одной легкой крейсерской эскадрой при каждой. Наконец, с переходом Fearless с 1-й минной флотилией из Гарвича в Росайт, при Гранд-Флите образовался быстроходный однородный отряд, способный, подобно прежним «летучим эскадрам», к самостоятельным операциям. Базируясь на Ферт-оф-Форт, он находился в положении, дававшем ему возможность принудить к бою Флот Открытого моря в случае, если последний рискнет выйти, и быстро нанести удар меньшим неприятельским силам, пытающимся оспаривать наше господство в Северном море.
Новая организация, хотя и в не вполне законченном виде, вступила в силу 21 февраля и давала уверенность, что нет особых причин опасаться повторения последних набегов, тем более, что работа радиопеленгаторных станций с каждым днем приносила новые плоды. Но оставалась подводная угроза, меры против которой были далеко не действительны. С уничтожением эскадры адм. Шпее, когда, по старым понятиям, окончательно устанавливалось наше господство на море, деятельность подводных лодок стала проявляться как новая неизмеримая опасность. Наиболее видные морские авторитеты до начала войны предсказывали, что немцы не посовестятся применять новое оружие против коммерческих судов как неприятельских, так и нейтральных, но более распространенное мнение было, что они — слишком осторожные стратеги для того, чтобы подобным нарушением освященных веками морских обычаев создавать себе новых врагов. Вначале этот здоровый взгляд господствовал и в Германии, но теперь, под влиянием нашей блокады, он начинал, повидимому, уступать место более безрассудной политике. Сразу к крайним мерам немцы, однако, не приступили. Правда, в течение октября и ноября были случаи отступления от принятых правил при встрече с торговыми судами противника. Невооруженные суда не захватывались, а топились, невзирая на гибель людей, не состоявших на военной службе, но эти случаи носили спорадический характер и не имели признаков установленной системы. В последующие 2 месяца ни одного подобного случая не произошло, и казалось, что мнение разумных государственных людей Германии, считавших, что деятельность подводных лодок должна ограничиться нападением на наш военный флот и на коммуникационные пути нашей армии, восторжествовало. В то же время имелись признаки, что это мнение встречает сильный отпор других, более агрессивно настроенных кругов. Возможно также, что это воздержание от нападений на торговые суда с самого начала было только временным: немцы дожидались, пока будут готовы подводные лодки нового типа, более подходящие для предстоящих операций в открытом море. Последнего взгляда, надо думать, придерживался германский морской министр адм. Тирпиц, который с целью позондировать общественное мнение в США дал в ноябре интервью американскому журналисту. В разговоре с журналистом он наметил предстоящую подводную кампанию против торговли союзников, долженствующую начаться в ближайшем будущем. Германская пресса горячо ухватилась за эту мысль, и все влиятельные газеты открыто проповедывали войну «возмездия» против британской торговли. Необходимость возмездия объяснялась нашими мерами против проникновения продовольствия и другой контрабанды через германские и соседние с ними нейтральные порты. Для достижения поставленной цели мы, несомненно, использовали ограничительные правила до их крайних пределов, включив под запрет продовольствие и другие виды условной контрабанды. Однако, ни в Америке, ни в Англии не верили, чтобы Германия отважилась прибегнуть к столь опасному средству, попирающему основные законы торговли, которые с незапамятных времен всеми морскими нациями считались священными.
Мы были настолько глубоко убеждены в неразумности бесконечного расширения прав воюющего и необходимости избегать причин недовольства нейтральных государств, что продолжали парализовать возможности нашего флота в смысле развертывания в полной мере его мощи для усиления его давления на неприятеля. Последнее объявление правительства, расширявшее список контрабанды до его опубликования, послужило предметом предварительных обсуждений с правительством США. Идя навстречу его пожеланиям, мы даже хлопок исключили из числа товаров, подлежащих задержанию, в результате чего, невзирая на резкие статьи в прессе обоих государств, отношения правительств Англии и США оставались вполне дружественными.
При таких условиях представлялось невероятным, чтобы Германия не поняла обстановки. Поэтому не было принято никаких мер для противодействия угрозе, которую рассматривали лишь как пустой звук. То, что было сделано раньше, казалось вполне достаточным. Большое количество миноносцев и различных противолодочных судов, предназначавшихся для так называемого балтийского проекта, строилось с лихорадочной поспешностью. Новая организация службы патрулей быстро вступила в силу, и все наиболее важные районы заполнялись противолодочными средствами по мере готовности яхт, траулеров и дрифтеров. После баз Гранд-Флита наиболее важным районом считался район Портсмута (№ XII), во главе охраны которого стоял адм. Мё. Он был ответственен за главную коммуникационную линию армии Саутгемптон — Гавр, и к концу января в его распоряжении находились значительные охранные силы. В состав их входили 6 эск. миноносцев устаревшего типа, 17 миноносцев и 20 дрифтеров (сетевых), помимо 17 вооруженных траулеров с усовершенствованными тралами и 63 дрифтеров, работавших из Пуля. Кроме того, он имел 11 штатных тральщиков и 8 эск. миноносцев типа Beagle для конвойной службы.
Не менее важным был район Дуврский (№ XI), назначением которого было ограждение коммуникаций армий, проходивших поперек Канала, от покушений неприятельских подводных лодок, оперировавших из их новых баз — Зеебрюгге и Остенде; он также располагал значительным количеством средств[65]. Меры, принятые для охраны путей через Канал, были очень своевременны, так как 15 февраля во Францию отправлялась 28-я дивизия. Эта перевозка, первая с начала проявления активности лодок в Канале, вызывала немалое беспокойство. Сама по себе перевозка не представляла ничего необычайного, и доставка дивизии почти не увеличивала числа транспортов с грузами и небольшими воинскими эшелонами, ежедневно пересекавших Канал, но, узнав о ней, неприятель мог усилить свои старания произвести нападение. Отправление транспортов началось в назначенный день, причем эскорт был усилен четырьмя эск. миноносцами из Гарвича.
Сразу же после выхода первой группы получились донесения о появлении лодок, рыскающих в районе следования транспортов, почему дальнейшая отправка была на день приостановлена, но 17 февраля продолжалась и 18-го благополучно закончилась.
Вряд ли можно сомневаться в том, что неприятель сделал все, от него зависящее, чтобы помешать перевозке; поэтому смело можно сказать, что система охраны вполне себя оправдала. Помимо отправки 28-й дивизии, за неделю было перевезено еще 8 000 человек, не считая лошадей и грузов. Всего к 31 января, за 4 последние недели, через Канал было переправлено свыше 50 000 человек и 5 000 лошадей. За это время транспорты сделали 234 рейса. Указанные цифры касаются лишь Саутгемптона и не относятся к Ньюхэвэну и Эвонмуту. Из этих портов, также не переставая, шли транспорты, и ни на минуту не прекращалась служба по эскортированию следовавших в Англию эшелонов и линейных кораблей, входивших в Канал для ввода в док или уходивших после ремонта.
Казалось, что в отношении Канала мы вполне владеем положением. Однако, уже к концу месяца адмиралтейству пришлось столкнуться с новым проявлением подводной опасности. 28 января дрифтер, стоявший в дозоре между Wicklow Head и о. Bardsey, донес о двух немецких подводных лодках, замеченных им вместе с нефтеналивным пароходом. Атаковать лодки он не мог из-за повреждения машины. На следующий день поступили сведения о лодках, замеченных у Ливерпуля. Ни одно из этих донесений не подтвердилось, но днем 29 февраля большая лодка, несомненно, появилась у о. Walney, на котором находилась батарея, установленная для защиты завода Виккерса в Барроу. Полчаса лодка держалась в надводном состоянии, очевидно, для разведки, и только тогда, когда она открыла огонь, командир батареи, несмотря на предупреждение о возможности нападения, понял, с кем он имеет дело, и, в свою очередь, открыл огонь. Но было поздно, и лодка благополучно скрылась[66].
Кроме того, имелись сведения о появлении лодок у Milford Haven. Хотя они были и не вполне достоверного характера, но все же не приходилось сомневаться в том, что подводные операции противника расширяются и дошли до нашего западного побережья.
Немедленно коммодор Тэрвит получил приказание отправить в Пемброк дивизион миноносцев из Гарвича, а 2 дивизиона миноносцев из Скапа были посланы произвести поиски до Holyhead. Кроме того, был снят пловучий маяк в заливе Morecamble, а адм. Джеллико отправлено предупреждение впредь до распоряжения не посылать кораблей в Ливерпуль. Помимо торгового значения этого порта, он был важен как база 10-й крейсерской эскадры северного патруля, на обязанности которого лежала непосредственная блокада Германии. 10-я эскадра только что была доведена до полного состава, и в нее входило 20 вспомогательных крейсеров, не считая Viknor, погибшего со всем экипажем в середине месяца. Гибель произошла у островов Tory, вероятно от мины.
Пока принимались меры по обеспечению безопасности плавания в Ирландском море, в Английском канале произошли новые случаи пиратства. 30 ноября были атакованы 2 парохода у Гавра; один — из Буэнос-Айреса, другой — из Новой Зеландии. Пароход Oriole, совершавший рейсы между Лондоном и Гавром, был взорван и погиб со всей командой; 1 февраля произошло еще более возмутительное нападение: в госпитальное судно Asturias без предупреждения была выпущена торпеда. К счастью, она не попала, но факт нападения вызвал бурю негодования и показал, что в Германии побеждают сторонники беспощадных мер. Кроме того, в день гибели двух пароходов у Гавра были уничтожены близ Ливерпульского бара угольщик, зафрахтованный адмиралтейством, и 2 каботажника. Это сделала U-21, т. е. та же лодка, которая была у Барроу. На запрос адмиралтейства начальнику местного дозорного района последний ответил, что имеющиеся в его распоряжении суда слишком тихоходны, чтобы бороться с такими лодками, и Тэрвиту было приказано послать сюда еще 8 эск. миноносцев с легким крейсером. Дивизион 2-й минной флотилии Гранд-Флита получил такое же приказание и уже находился в пути. Крейсеры из состава северного патруля получили инструкции не выходить из Ливерпуля до прибытия миноносцев. 2 почтово-пассажирских парохода компании Кюнард, возвращавшиеся в Англию, были направлены в Куинстаун. Создавшееся положение угрожало не только торговле, но и всему развертыванию флота в отечественных водах. Главнокомандующий счел необходимым послать еще один дивизион миноносцев, и теперь целая масса их охотилась за лодками. Решительные меры, столь быстро принятые адмиралтейством, несомненно, влекли за собой известного рода риск. Отныне приходилось считаться, пожалуй, с одним из наиболее важных стратегических следствий борьбы с подводной активностью противника. Главные силы наших флотилий миноносцев, вместо того чтобы принимать участие в наступательных операциях совместно с Гранд-Флитом и содействовать господству в Северном море, вынуждены были постепенно выделять отряды для поисков подводных лодок. Роль этих флотилий грозила свестись исключительно к противолодочной обороне отечественных вод. Результат этого не замедлил сказаться.
Назначенная на 31 января наступательная операция из Гарвича была отменена. 8 миноносцев из 20 оставленных Тэрвитом пришлось отправить в Ирландское море, так что некого было послать с заградителями для постановки у Дувра минного заграждения против подлодок. Обстановка не обещала ничего хорошего в смысле удержания в наших руках инициативы в Северном море, но последующие дни бросили на нее еще большую тень. То, что отчасти ожидалось, но чему не верилось, стало реальным фактом. До этого времени почти все нападения неприятельских подводных лодок имели место на путях сообщений армии, и это до известной степени объяснялось германским правительственным сообщением от 2 февраля, в котором мореплаватели нейтральных государств предупреждались об опасности от подводных лодок, оперирующих в Канале и в Северном море против транспортов с войсками и военными грузами. Путь следования канадской дивизии, уходившей во Францию, был изменен, и она погрузилась не в Саутгемптоне, а в Эвонмуте, и направилась вместо Гавра в С.-Назэр. Но в остальном порядок судоходства не нарушался, и размер страховых премий остался тот же. Такое положение вещей, однако, продолжалось недолго.
Не успело еще улечься общественное негодование после случая с Asturias, как 4 февраля появилось новое сообщение германского морского министерства, объявившего «военной зоной» воды, омывающие Британские острова, включая и весь Английский канал. Для нейтральных судов, направлявшихся в северные порты Европы, предоставлялся свободный проход вокруг Шетландских островов и далее к Нидерландскому побережью, причем Германия слагала с себя ответственность за всякие последствия, могущие произойти при следовании другим путем. Сообщение преследовало вполне определенную цель — пользоваться минными заграждениями и подводными лодками, и это, как и ожидалось, вызвало немедленный протест Америки. В своих объяснениях германское правительство указывало, во-первых, на то, что британское адмиралтейство рекомендовало коммерческим судам защищаться, а во-вторых, на то, что суда прикрываются нейтральным флагом.
Первая мера с нашей стороны была вызвана пиратским способом действий противника, вторая же оправдывалась старинным, всеми признанным методом самообороны, который, кстати сказать, вскоре встретил большое сочувствие в Америке, когда Lusitania вошла в Ливерпуль под американским флагом. В дальнейшем в своих возражениях немцы подымали нерешенный вопрос о военной контрабанде вообще.
Узнав в первые дни войны, что германское правительство взяло в свои руки контроль над продовольствием, мы объявили продовольствие абсолютной контрабандой, не подлежавшей доставке в конечные места назначений. Продовольственные грузы, следующие в излишне больших количествах в голландские и датские порты, должны были задерживаться. Хотя до 25 января контроль на практике не осуществлялся, мы продолжали осмотр пароходов, так как получили сведения, что, согласно новому правительственному распоряжению, зерно и мука включены в число продуктов, подлежащих контролю, и считали, что последнее обстоятельство подтверждает наше право считать их контрабандой. Германия не разделяла такой точки зрения и заявила, что вынуждена принять крайние меры против наших действий. С последним правительство США не могло согласиться, но на время ограничилось лишь извещением германского правительства, что будет ставить его в известность о точном числе погибших американских судов и американских граждан.
Объявление «военной зоны» вступило в силу 18 февраля, и, таким образом, в тот момент, когда адмиралтейству предстояло предпринять серьезнейшую операцию на отдаленном театре, размеры которой не поддавались учету, ему пришлось более чем когда-либо почувствовать тяжесть задачи защиты отечественных вод.
Под влиянием последних обстоятельств, обсуждение проекта дарданельской операции происходило в чрезвычайно нервной и беспокойной атмосфере, и кабинету трудно было принять то или иное решение ввиду противоречивых взглядов военных специалистов. Для того чтобы правильно судить о позиции, занятой в этом вопросе лордом Фишером и теми, кто соглашался с его возражениями, всегда следует помнить, насколько события, развернувшиеся в отечественных водах, ударяли по его плану наступательных операций на побережье Германии. Он предвидел, что этому плану никогда не будет суждено увидеть свет, если мы втянемся в Средиземном море в операцию, основы которой считались им неверными. Нежелательность участия в операции сухопутных войск, что высказывалось представителями армии, объяснялась в значительной степени наступательными их тенденциями, а отнюдь не соображениями оборонительного характера.