«Остальгия»

«Остальгия»

Это весьма популярное в сегодняшней Германии словечко, произошедшее от слияния понятий «ост» (восточный) и «ностальгия», четко передает чувства многих жителей восточногерманского государства, которые и по прошествии двадцати лет продолжают испытывать к нему теплые чувства, правда, теперь уже задним числом. Мои контакты с немцами – как восточными, так и западными – не прервались после того, как в 1992 году я подал в отставку (стало совсем невмочь терпеть козыревские художества) и переключился на научно-публицистическую деятельность. Я не только внимательно слежу за германскими СМИ и использую малейшую возможность выступать в них с разъяснениями российской политики. Во время каждого приезда в Берлин я встречаюсь с друзьями и знакомыми и из этого «первоисточника» отлично знаю, как немцы чувствуют себя в новых исторических реальностях. Сказать, что они не прыгают от восторга, значит ничего не сказать. Как правило, само объединение Германии не ставится под вопрос. Все претензии относятся к тому, как оно было осуществлено. И главный упрек заключается в том, что при объединении были выброшены за борт все положительные стороны ГДР, которых, как это видится из сегодняшнего дня, было немало.

Феномен «остальгии» подтверждают также результаты регулярно проводимых опросов общественного мнения, которые участились к 20-летию с момента падения Берлинской стены. В июне 2009 года Свободный университет Берлина опубликовал исследование политолога Клауса Шредера, обобщившего ответы школьников из Восточной и Западной Германии на вопросы специальной анкеты о ГДР, а также писем представителей более старших поколений по указанной тематике. В интервью журналу «Шпигель» Шредер подчеркнул, что его удивило не столько отсутствие фактических знаний о ГДР (например, многие школьники считали, что Берлинскую стену возвели ФРГ или ее западные союзники), сколько резкое неприятие критики в адрес ГДР. Шредер констатировал, что многие бывшие восточногерманские граждане воспринимают такую критику как «личный выпад» и отвергают характеристику ГДР как «неправового государства». Он привел несколько цитат из писем, в которых, в частности, говорилось: «Сегодня я убежден в том, что после падения стены мы были изгнаны из рая», а нынешняя ФРГ называлась «государством рабов» и «диктатурой капитала». Шредер закончил так: «Я опасаюсь, что большинство восточных немцев не отождествляют себя с сегодняшней общественной системой [Германии]»[180]. В рамках другого опроса, состоявшегося в том же месяце, 49% восточных немцев согласились с утверждением: «У ГДР было больше хороших сторон, чем плохих». Результаты развития после 1990 года восточные немцы оценивали гораздо более скептически, чем их западные соотечественники. Например, в «торжестве правового государства» и «равенстве всех перед законом» были убеждены 78% западных немцев и только 56% восточных[181]. Лишь 22% жителей «новых земель» чувствуют себя «настоящими бундесбюргерами» и только 42% ощущают свою связь с ФРГ; 70% считают, что связаны только с Восточной Германией[182].

Объективные причины недовольства восточных немцев кроются в социальном неравенстве между обеими частями Германии. В мае 2009 года в Берлине состоялась презентация «Атласа нищеты», отразившего уровень доходов населения по регионам ФРГ (за определитель бедности были взяты доходы ниже 60% среднего показателя по стране в целом). Данные атласа (по состоянию на конец 2007 года) продемонстрировали плотную концентрацию нищеты в восточных регионах с их непропорционально завышенным уровнем безработицы. В «новых землях» доля бедных значительно превысила средний процент по ФРГ (14,3%) и составила от 17,5% в Берлине до 24,3% в Мекленбурге-Передней Померании. Существенно меньше бедных насчитывалось в «старой» ФРГ: от 10% в Баден-Вюртемберге и 11% в Баварии до 14,5% в Северном Рейне-Вестфалии. Авторы атласа констатировали «глубокий раскол Германии по социальному и региональному признаку»[183]. Естественно, что такая ситуация ведет к тому, что жители бывшей ГДР чувствуют себя нежеланными «бедными родственниками» западных немцев и не питают надежды на скорые изменения в этой области. Комментарий газеты «Вельт» к цифрам, приведенным в «Атласе нищеты», был озаглавлен: «Восточные и западные немцы отдалились друг от друга»[184].

В ходе проведенного в июле 2009 года опроса общественного мнения на тему «Считаете ли вы происходящее в ФРГ в целом справедливым?» 75,1% опрошенных ответили «Нет» (что понятно в условиях нарастающего финансового и экономического кризиса); среди восточногерманских участников опроса такой ответ дали 83% [185]. Дело в том, что и 20 лет спустя после объединения восточные немцы чувствуют себя «людьми второго сорта». Еще один опрос в том же июле показал, что по сравнению со «старой» ФРГ жители новых земель считают неудовлетворительной для себя ситуацию в области личного дохода, здравоохранения, социального обеспечения, налогов и выравнивания условий жизни в обеих частях Германии[186]. 53% опрошенных видят еще наличие большой разницы в качестве жизни на Западе и Востоке страны; 10% хотели бы вернуть ГДР (среди безработных эта доля составляет 26%, среди лиц с низким доходом 24%); большинство считает себя неинтегрированными или недостаточно интегрированными в качестве граждан ФРГ; почти каждый четвертый (23%) убежден, что проиграл в результате объединения Германии[187]. Через 20 лет после падения стены только 46% опрошенных на Востоке Германии считали, что их положение улучшилось после объединения (в 1989 году 71% ожидали такого развития); на Западе Германии этот процент был еще ниже – 40% (в 1989 году – 52%) [188]. Восточные немцы до сих пор получают за равный труд меньшую зарплату по сравнению с немцами «старой» ФРГ, которые зачастую воспринимаются ими как «колонизаторы».

Поскольку недовольство распространено и среди жителей «старой» ФРГ (в основном в связи с повышением налогов в целях оказания солидарного содействия развитию экономики «новых земель» после того, как проведенная там приватизация привела к практически тотальной деиндустриализации[189]), напрашивается вывод, что модальности процесса расширения ФРГ на Восток соответствовали интересам не «всех немцев», а довольно узкой группы западногерманских политиков, возглавляемой Гельмутом Колем. С точки зрения этой группы, удалось самое главное: 3 октября 1990 года ГДР вступила в состав ФРГ без проведения общегерманского референдума по этому вопросу, а мирный договор с Германией так и не был заключен. Тактика бульдозерного напора, практиковавшаяся Колем, увенчалась – не без содействия Москвы – полным успехом. Однако стратегически линия на скорейшее «заталкивание» ГДР в западногерманское государство оказалась проигрышной – без переходного периода экономика ГДР рухнула, а восточные немцы не успели психологически перестроиться. Они не сумели подготовиться к существованию в обществе, в котором социальным проблемам населения уделяется гораздо меньше внимания. Обещанные Колем «цветущие ландшафты», которые будут-де определять будущее «новых земель», не состоялись, несмотря на астрономические цифры государственных капиталовложений в инфраструктуру бывшей ГДР (за период с 1990 по 2009 год федеральная финансовая помощь «новым землям» составила астрономическую сумму 1 600 миллиардов евро нетто, или 2 000 миллиардов евро брутто[190]).

Провал политики скоропалительного присоединения ГДР широко признается сегодня в Германии. По мнению экспертов, подготовивших в июне 2009 года по поручению тогдашнего министра транспорта ФРГ Вольфганга Тифензее, ответственного за экономическое восстановление восточных областей, специальный доклад на эту тему, не имеет смысла дальнейшее финансирование тех районов бывшей ГДР, где наблюдается сильная утечка населения. В то же время сокращение населения наблюдается практически по всей восточногерманской территории. По данным немецкой статистики, в период 1991-2003 годов более 2 миллионов человек переселились в «старую ФРГ» с территории бывшей ГДР. Половину из них составляли люди возрастной категории с 18 до 30 лет и только 9% были в возрасте 50 лет и старше. Эти цифры вполне соответствуют характеристикам тех периодов прошлого, когда Восточная и Западная Германия не разделялись непроницаемой границей[191]. Процветавшие до объединения города ГДР вдоль германо-польской границы все больше превращаются в города-призраки. Особенно ярким примером такого развития является Шведт, некогда центр большой химии и полиграфии, а сейчас город безработных. Однако дело не ограничивается одним Шведтом. Деиндустриализация «новых земель» привела к их депопуляции. Надежд на скорое изменение ситуации практически нет[192].

В июле 2009 года журнал «Шпигель» опубликовал большую статью о процессе «обезлюдения» города Хойерсверда, население которого насчитывало 20 лет назад почти 68 000 человек, а сейчас составляет менее 40 000, причем, по прогнозам, сократится вскоре до 30 000 человек. Уход населения, прежде всего неспособной найти работу молодежи, начался после ликвидации сразу после объединения градообразующего предприятия по производству газа из бурого угля «Шварце пумпе». Сейчас городские власти заняты тем, что сносят вполне еще пригодные, но опустевшие жилые дома и разбивают на их месте зеленые лужайки. С 1990 года ликвидировано 7150 квартир, в текущем году к ним прибавится 830, в 2010 году это число увеличится еще на 500 квартир. Город неудержимо «съеживается». Журнал отмечал: «Численность населения на Востоке Германии постоянно снижается – хотя многие молодые люди охотно остались бы на родине. Однако у них нет перспективы. Как в Хойерсверде. Здесь пакует чемоданы Сара Штетцнер. Она родилась в 1989 году, когда рухнула стена»[193].

Подобная ситуация ведет к подчас совершенно непредвиденным последствиям. Например, свирепствующая в Восточной Германии безработица побуждает многих становиться сверхсрочниками и контрактниками. Командование бундесвера констатирует, что некоторые гарнизоны в «старой» ФРГ стали «восточногерманскими» и что это приводит в ряде случаев к отчуждению между солдатами и местными жителями (ранее гарнизоны состояли из уроженцев близлежащих населенных пунктов). Это явление ведет также к тому, что войска ФРГ в Афганистане состоят в основном из восточных немцев (солдат срочной службы запрещено направлять в «горячие точки»). Так, три солдата, погибшие 23 июня 2009 года в перестрелке под Кундузом, происходили из Саксонии-Ангальт, Тюрингии и Бранденбурга[194]. Михаэль Вольфзон, профессор истории в университете бундесвера, считает, что поскольку бундесвер на 35% состоит из уроженцев «новых земель», население которых составляет лишь 20% граждан ФРГ, бундесвер становится армией низших слоев германского общества[195].

Напряженность в отношениях между западными и восточными немцами то и дело прорывается наружу. Например, комментируя ход первенства мира по легкой атлетике в Берлине в августе 2009 года, журналист второго канала телевидения ФРГ (ЦДФ) Вольф-Дитер Пошман позволил себе шутку в отношении немецкой участницы соревнований по метанию копья Бетти Хайдлер: «Если человек родился в Марцане [удаленный от центра города район Восточного Берлина] и без ущерба перенес это, то он способен на все». Эти слова прозвучали на всю страну и вызвали бурю возмущения у восточных немцев, почувствовавших, что их достоинство унижают. Поскольку в сентябре того же года предстояли выборы в бундестаг и голоса жителей «новых земель» были «в цене», скандал выплеснулся в СМИ, которые обычно игнорируют подобные случаи[196].

Тележурналист Вольфганг Герлес подчеркивал в октябре 2004 года, к 15-летию падения стены: «Хотя Германия и является единым государством, ее общество состоит из двух частей. […] Почти у половины восточных немцев, как подтверждают опросы, часы идут по-иному, чем у почти всех западных немцев. […] Представления об общей государственности настолько отличаются друг от друга, что не может быть и речи о едином народе». Причину Герлес видел как раз в поспешности присоединения ГДР. Он подчеркивал: «Немцы на Востоке и на Западе хотели объединения, но не любой ценой, во всяком случае не такой ценой, какая была уплачена на самом деле. Почему немцам не дали поспорить о том, чем они действительно готовы были пожертвовать ради единства? Разве не был бы этот несостоявшийся спор важной предпосылкой для того, чтобы минимизировать [отрицательные] последствия [единства] и принять их как должное?» Герлес отвергает аргумент о кратковременности «окна возможностей», согласно которому «только в единственный и неповторимый миг можно было выманить ГДР у скованного хаосом перестройки Советского Союза». Он констатирует: «И сегодня это окно было бы распахнуто настежь». Не согласен он и с доводом о том, что в случае промедления миллионы граждан ГДР заполонили бы ФРГ: «Истиной является то, что сегодня многие местности на Востоке Германии почти полностью обезлюдели, опустев под воздействием плана «восстановления Востока». Исход населения на Запад продолжается как раз в силу последствий объединения», – пишет Герлес[197].

Сформулированные Герлесом тезисы встречают широкую поддержку в бывшей ГДР. Известный восточногерманский психотерапевт и писатель Ганс-Йоахим Маац, один из диссидентов в ГДР, подчеркивал в августе 2009 года в интервью электронному изданию журнала «Шпигель»: «Нам, восточным немцам, надо было брать власть в свои руки, а не продавать или раздаривать ее. […] В то время мы не поняли как следует, что такое западный образ жизни с присущими ему рисками, мы его идеализировали. Мы наивно вошли в объединение, не подумав о самих себе. […] Через несколько лет последовало тяжкое пробуждение. Люди осознали, что были слишком наивны; они вновь почувствовали себя обманутыми; это усилило у них ощущение, что они проиграли. Этот процесс парализовал их и помешал тому, чтобы Восток [Германии] стал политической силой. Я повторяю: я хотел кое-что привести в порядок, но я не хотел, чтобы другие приводили в порядок меня». И далее: «Западная система также приносит несчастья. […] Большинство людей на Востоке [Германии] воспринимают сегодня угрозу потери рабочего места более болезненно, чем они воспринимали в ГДР угрозу со стороны Штази»[198].

«Сверхкатастрофой германского единства» назвал немецкий политолог Уве Мюллер экономические последствия объединения. Он пишет в своем исследовании на данную тему, что «этот счастливый случай германской истории обернулся экономическим бедствием. Половина страны сидит на игле [финансовой помощи из «старой» ФРГ], как наркоман. […] Ни в одной стране мира, за исключением Ватикана, нет такой относительно низкой рождаемости, как в восточногерманской части нашего общества. […] Несколько высокотехнологичных предприятий не меняют общей картины, тем более что их не хватает, чтобы прокормить территорию с 15 миллионами населения. К тому же инвестиции сокращаются.

В итоге Восточная Германия вновь отстала по доходам на душу населения от Португалии и Греции, которых она было обогнала в середине 90-х годов. […] На новые земли и Берлин приходится около 40% зарегистрированных безработных, хотя там живет лишь каждый пятый немец. К тому же статистика не охватывает еще почти 300 000 челночников, которые по существу работают на Западе [Германии]. […] Если ничего не изменится, будущее новых земель мрачно. Во всяком случае самое тяжелое испытание им еще предстоит. Демографическое развитие ведет к стремительному старению новых земель. Поэтому нет и речи о том, что они могут догнать кого бы то ни было. К 2020 году экономическая мощь Востока [Германии] уже в силу неблагоприятных демографических тенденций снова упадет до 60% западногерманского уровня, прогнозирует исследовательский центр «Дойче банк»». Мюллер приходит к следующему выводу: «Если [германскому] Западу предстоящие полвека придется, как до сих пор, тащить за собой [германский] Восток, это приведет к перенапряжению сил. Полагая, что такое сойдет с рук, мы делаем роковую ошибку. Нам предстоит в этом случае неприятный сюрприз: [германский] Запад рухнет в пропасть вслед за [германским] Востоком»[199].

Следует заметить, что указанные осложнения не компенсируются получением Германией равноправного статуса в международных делах, которое обещали творцы германского единства. Влиятельный немецкий публицист и политолог Петер Шолль-Латур отмечает в этой связи: «Восстановления полного германского суверенитета за период после падения стены не произошло; он продолжает ущемляться бесчисленными предписаниями Брюсселя, а также Атлантического альянса, которые носят для ФРГ более обязывающий характер, чем для других союзников. Чувство приличия и благодарности по отношению к американскому союзнику мешает включить в повестку дня бундестага требование о скорейшем закрытии военно-воздушных баз США. […] Однако разрешение использовать базы США для бесконтрольных и одиозных промежуточных посадок самолетов ЦРУ, транспортирующих политических заключенных, следовало бы оставить на долю поляков или румын. Надолго с национальной германской точкой зрения несовместимо также наличие на территории ФРГ мощного ядерного арсенала США, распоряжение которым, включая планирование применения, ни в малейшей степени не подлежит согласованию с германским министром обороны. Иными словами: германской внешней политики, которая заслуживала бы этого названия, нет так же, как нет концепции германской стратегии»[200].

Политические круги ФРГ не знают, что предпринять перед лицом столь тяжких для населения отдаленных последствий молниеносно проведенной ими в свое время операции «Воссоединение». В 2009 году та часть германского политического класса, которая ничего не забыла и ничему не научилась, не нашла ничего более подходящего, чем вернуться к «охоте на ведьм», которая помогла 20 лет назад добиться перелома в настроениях населения ГДР. Но «охота на ведьм» – палка о двух концах, поскольку ведет к еще большему расколу общества. Повод для кампании был использован самый ничтожный: случайно выяснилось, что один из рядовых служащих западноберлинской криминальной полиции, ныне давно находящийся на пенсии, являлся непродолжительное время «неформальным сотрудником» (что-то вроде осведомителя) МГБ ГДР, то есть Штази. Немедленно развернулась шумная кампания в печати с требованиями перепроверки прошлого всех государственных служащих любого уровня в «новых землях». Кричащий заголовок газеты «Вельт» за 10 июля 2009 года («Тысячи бывших шпиков штази на государственной службе») должен был задать тон очередному туру политического шабаша. Представители отделений ведомства по использованию архивов МГБ, организаций защитников прав человека, объединений «жертв сталинизма», выступили, как по команде, с призывами довести до конца искоренение агентов «исчадия ада», каким была Штази. В этом истерическом хоре потонули немногие разумные голоса, которые напоминали, что условия объединения Германии предусматривали прием на работу некоторого количества специалистов из ГДР, что каждый отдельный случай такого приема на работу тщательно проверялся, что сейчас вследствие достижения пенсионного возраста число сотрудников из бывшей ГДР составляет единицы и что никого не должно беспокоить, если привратник отделения полиции ФРГ был ранее привратником в Штази. Новоявленные инквизиторы выходят из себя, поскольку все большее число немцев склоняется к мнению, что Штази была обычной секретной службой, какие имеются во всех странах мира, а если открыть архивы любой секретной службы (например, БНД ФРГ), как это было сделано с архивами Штази, то общественность была бы шокирована не меньше, чем в случае с МГБ ГДР.

Надо признать, что попытки свести весь сложный социальный комплекс ГДР только к проклинаемой Штази становятся все менее результативными. Совершенно очевидно, что кроме Штази и идеологического скудомыслия правящей партии было в этом предаваемом сегодня яростной анафеме со всех амвонов восточногерманском государстве что-то, что пробуждает у его бывших граждан приступы тоски по нему, хотя двадцать лет назад они практически единогласно поддержали присоединение к ФРГ. Во все большей степени восточные немцы осознают себя как самостоятельную общность в рамках германской нации. При этом важно, что и западные немцы признают эту «отдельность». Согласно опросам общественного мнения, как образцовые оцениваются в «старой» ФРГ такие типично восточногерманские черты характера, как коллективизм, любовь к детям, готовность оказать помощь. Кроме того, западногерманская молодежь находит привлекательными скромность и умение приспосабливаться своих новых сограждан[201].

Своеобразие восточных немцев опирается на исторические традиции, сохранившиеся в период существования ГДР. В определенном отношении республика вполне заслуживала часто дававшегося ей западными немцами прозвищ «Малая Пруссия» или «осколок старой Германии». Американизированная и на этом основании считающая себя передовой интеллигенция Западной Германии всегда свысока смотрела на «культурно отсталую» ГДР. В то же время среди рядовых немцев ФРГ было широко распространено мнение, что надо познакомиться с ГДР, чтобы понять, что такое «настоящая Германия» (или, по крайней мере, какой «настоящая Германия» была совсем недавно). Кристоф Клессман, один из ведущих историков ФРГ, констатировал уже после объединения: «Какими бы радикальными ни были политические и экономические преобразования в СЗО/ГДР, они не означали совершенно нового начала. В некоторых отношениях ГДР до самого конца оставалась гораздо более традиционным и более «немецким» государством, чем Федеративная Республика, которая вместе с вновь приобретенной политической свободой импортировала «американский образ жизни» и тем самым в долгосрочном плане способствовала отчуждению друг от друга обеих частей [Германии]»[202].

Это наблюдение подтверждает и видный западноберлинский политик Вальтер Момпер. Он пишет: «Я охотно посещал ГДР, мне нравились страна и люди. Они вели свою жизнь в безрадостном окружении. Города и дома были серыми, отсутствовали современный характер и блеск Запада. С другой стороны, в ГДР не так сказывалось американское влияние, она не была столь подогнанной под западный стандарт, как ФРГ. Все производило гораздо более немецкое впечатление, было помельче масштабом и более преходящим, чем на Западе. Для меня поездки в ГДР всегда были также поездками в германскую историю. Центры городов и сел выглядели по большей части так, как это было до 1939 года; булыжные мостовые и аллеи не изменились. Деревни внешне не претерпели почти никаких изменений»[203].

Признавая в период разъединения страны бесспорное лидерство западных немцев в экономической области, восточные немцы внутренне склонялись к тому, чтобы перенести такое же самоуничижительное восприятие реальностей и на сферу культуры. Однако уже в ходе кризиса 1989-1990 годов, когда германо-германские контакты стали бурно развиваться, наметился конфликт между узаконенной бездуховностью Запада и преимущественной ориентацией на духовные ценности Востока Германии. Возвращение к капитализму, который в Восточной Германии был вполне «диким», вновь выдвинуло на первый план общественнокритическую ноту межвоенного периода, которая отличала культурную традицию ГДР.

После объединения восточногерманское население отказывается американизироваться, хотя влияние протестантской церкви, сохранившей свою самобытность и взявшей на себя роль предводителя общественного протеста 1989-1990 годов, стало стремительно падать, повторяя развитие в западной части страны. Сейчас отличия в понимании сущности культуры и восприятии германской истории между объединившимися в 1990 году частями Германии являются одним из наиболее значимых факторов, препятствующих созданию однородной культурно-цивилизационной среды на всей территории современной ФРГ. Периодически предпринимаемые попытки найти выход из сложившегося положения на путях провозглашения «отмирания» национальных культур и возникновения «единой европейской культуры» в рамках Европейского союза не дают положительных результатов, поскольку противоречат тенденциям развития. Мир является свидетелем не только повсеместного укрепления давно оформившихся крупных наций, упорно сопротивляющихся любым попыткам нивелировки, но и обособления мелких национальных образований, о существовании которых вчера никто не подозревал. Кстати, в этом кроются также причины безуспешности попыток оживить концепцию формирования «атлантической цивилизации».

Любопытен феномен верности бывших граждан ГДР привычным продуктам питания и предметам обихода, производившимся в восточногерманской республике и знакомым людям еще с тех времен, когда рынок не был монополизирован западными производителями. Это тем более примечательно, что в первый период после объединения люди тянулись именно ко всему западному. Проводящаяся в мае в Восточном Берлине ярмарка «Остпро» («Восточные продукты») пользуется огромной популярностью у населения. На ней можно приобрести продовольствие, одежду, кухонные принадлежности, изготовленные фирмами, существовавшими в ГДР и сохранившимися до сих пор. Одна из посетительниц объяснила свой «потребительский патриотизм» следующим образом: «На Западе все сорта колбасы одинаковы на вкус, а на Востоке у каждого сорта своя тайна, уникальное сочетание пряностей, особый аромат». В субботу и воскресенье собирается до 20 000 посетителей, почти все старше 50 лет. К прилавкам выстраиваются очереди. Многие фирмы, собравшиеся было закрываться, наращивают производство. На будущее организаторы намерены расширить масштабы ярмарки[204].

Конечно, тезис теоретиков СЕПГ о том, что в ГДР существует «социалистическая германская нация», отражал скорее пожелания, чем сложившиеся реальности. В любом случае он значительно опережал действительность – отдельные элементы отдельной восточногерманской общности были налицо, но до возникновения нации оставался еще далекий путь, тем более что противопоставление «социалистической» и «капиталистической» наций было вообще нонсенсом, поскольку нация является внеидеологической категорией. Данная установка официальной пропаганды сыграла исключительно отрицательную роль во время кризиса 1989-1990 годов, вызывая категорическое отторжение у демонстрантов на улицах городов ГДР. Однако последующее развитие доказало, что объективные основания для самостоятельного существования ГДР имелись, только были они не там, где их искала идеологизированная верхушка системы.

Разумеется, запущенный ныне процесс нивелировки различий между западными и восточными немцами в рамках единого национального государства необратим. Помнящие ГДР старики постепенно вымрут, а молодежь уже сегодня не видит веских причин сохранять свою «особость». Перемелется – мука будет, и вскоре действительно существующее несходство между Западом и Востоком Германии не будет выделяться на фоне обычных региональных отличительных черт, существующих сейчас как на Западе (например, между жителями Гамбурга и баварцами, вестфальцами и швабами), так и на Востоке (например, между берлинцами и саксонцами, мекленбуржцами и тюрингцами).

Руководство СССР лишь косвенно несет ответственность за обстоятельства, при которых ГДР пала под напором изнутри и извне, несмотря на несомненные социальные достижения, несравнимые ни с одной другой страной реального социализма. Эти обстоятельства являются в основном «заслугой» собственного руководства ГДР. Но на вождях СССР лежит вина за то, что они отказали в помощи союзнику, за то, что они не оградили от преследований своих сторонников в ГДР, за то, что в объединенной Германии начались судебные процессы над людьми, вся вина которых состояла в том, что они верно служили своему государству, созданному в соответствии с интересами СССР. За последовавший за объединением период в ФРГ было выдвинуто более 23 000 обвинений против бывших граждан ГДР, в 800 случаях производилось судебное расследование, 300 человек были осуждены на тюремное заключение[205]. Тот, кто не хочет или не может защитить друзей, рискует тем, что у него в будущем друзей не будет.