Давление в котле растет

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Давление в котле растет

После начала советской перестройки основным вопросом внутрипартийных, а также околопартийных дискуссий в ГДР стало – следовать примеру СССР или нет? Наиболее дальновидные представители политического класса ГДР отвечали на этот вопрос с оговорками, но в принципе положительно: недовольство широких слоев населения республики существующим положением было очевидным. Насколько мы могли судить, сторонники перестройки в ГДР не собирались слепо копировать действия советских инициаторов, которые слишком часто приводили к провалам, чреватым опасностью для дальнейшего существования даже Советского Союза. Поскольку существование ГДР было во много раз менее прочным, чем у СССР, ей требовалась особая осторожность при проведении социальных и внутриполитических экспериментов. Однако большинству ответственных политических деятелей ГДР было ясно, что оставлять все, как есть, было еще опаснее, поскольку дело явственно шло к катастрофе.

«Внутренняя оппозиция», как иногда называли людей в руководстве СЕПГ, которые призывали учитывать опыт СССР, оказалась не в состоянии преодолеть инерцию политического мышления верхнего партийного эшелона, прежде всего Эриха Хонеккера, который упорно повторял, что республика уже провела свою перестройку после ухода Вальтера Ульбрихта с поста генерального секретаря СЕПГ и не нуждается ни в каких новых реформах. Главный идеолог СЕПГ, член политбюро Курт Хагер заявил в 1987 году в интервью для западногерманского журнала «Штерн»: «Вы ведь не будете переклеивать у себя обои только потому, что ваш сосед делает то же самое». Говорили, что данную фразу собственноручно вписал в текст интервью сам Хонеккер.

Бессилие «внутренней оппозиции» объяснялось не только ее неорганизованностью, но и нежеланием Горбачева недвусмысленно сформулировать свое отношение к линии каждой из соперничавших в руководстве ГДР группировок. Он неоднократно и публично, и в закрытом порядке заявлял, что правящие в социалистических странах партии должны самостоятельно решать возникающие у них проблемы и нести ответственность за принимаемые решения. Это была единственно верная позиция в смысле отказа от силового вмешательства во внутренние дела других по типу ввода войск ОВД в Чехословакию в 1968 году. Однако явным перебором было отказываться от того, чтобы отчетливо дать понять, какое у нас складывается мнение относительно платформы той или иной группы политиков в союзных странах[49]. В результате у наших союзников возникало стойкое ощущение, что Москве все равно, что будет происходить в социалистическом содружестве – «пусть каждый умирает в одиночку». Такая ситуация парализовала волю к действию даже у наиболее энергичных представителей «внутренней оппозиции», поскольку она состояла из людей, однозначно связавших свою судьбу с СССР как главной силой преобразования общественных отношений и больше всего опасавшихся навредить старшему союзнику несанкционированными им шагами.

Кроме того, «внутренняя оппозиция» никак не могла представить себе, что Советский Союз может просто так оставить ГДР на произвол судьбы: помимо первостепенного военно-стратегического значения опорного пункта в центре Европы, маленькая ГДР выполняла роль важнейшего экономического партнера СССР; на нее приходилось 10-15% советских внешнеэкономических обменов, причем из ГДР Москва зачастую получала замену той продукции высоких технологий, которую отказывался поставлять нам Запад. Когда же эти люди почувствовали, что дальше медлить нельзя, было слишком поздно. Увольнение в отставку Хонеккера 18 октября 1989 года не смогло переломить негативного характера развития. Четкой программы реформ не было к этому моменту подготовлено, а времени на ее разработку уже не оставалось.

Ситуация дополнительно обострялась экономическими трудностями, с которыми в 80-х годах столкнулась ГДР. Программа, с которой пришел к власти Эрих Хонеккер, предусматривала повышенное внимание к обеспечению социальных нужд населения (в свете уроков 17 июня 1953 года). И, действительно, ГДР времен Хонеккера представляла собой почти идеальный образец социальной организации государства. Отличная система дошкольного воспитания детей, которая позволяла почти всем женщинам участвовать в трудовой деятельности; высококачественное школьное и высшее образование с гарантированным предоставлением рабочего места по окончании учебы; полное отсутствие безработицы; высокие темпы жилищного строительства; получение квартир молодыми семьями практически без стояния в очередях; приличные пенсии по старости. Остальные соц-страны могли только позавидовать таким достижениям. В то же время на практике оказалось, что подобные расходы на социальные нужды превышают реальные возможности экономики ГДР. В начале 1989 года в посольстве подсчитали, что за истекший год у республики сложился платежный дисбаланс как минимум в 4 миллиарда марок ГДР.

Руководство ГДР осознавало опасности, крывшиеся в перенапряжении экономики республики. Однако оно не решалось отказаться от реализации беспримерной для всего социалистического содружества программы социального развития страны: в принципе эта программа должна была позволить более слабой Восточной Германии устоять в соревновании с ФРГ в условиях все большей экономической открытости социалистического содружества. Берлин попытался решить проблему с помощью «старшего брата». В мае 1987 года Хонеккер обратился к Горбачеву с просьбой об экономической поддержке ГДР. Он ходатайствовал о следующем: «Нельзя ли за счет экономии нефти в Советском Союзе увеличить ее поставки в ГДР на 2 млн тонн в год и довести тем самым до того уровня, который у нас был согласован, прежде чем вы сократили свои поставки. Мы построили большие мощности специально под вашу нефть. К тому же на нашей территории находятся ваши войска, которые мы снабжаем нефтепродуктами»[50]. Действительно, близ Шведта на границе ГДР и Польши был построен огромный нефтеперегонный завод, смысл существования которого заключался в том, чтобы продукты переработки нефти, поступавшей из СССР по более низким ценам СЭВ (корректировка внутренних цен с ориентацией на мировые всегда запаздывала), поставлялись в ФРГ по ценам мирового рынка, а разница поступала в основном в бюджет ГДР.

Эта простая схема значительно облегчила бы положение в восточногерманской экономике, но Горбачев отказался выполнить просьбу Хонеккера. Правда, его ответ не был прямо отрицательным (он сказал: «Нам понятны ваши заботы. Если будет какая-то возможность увеличить вам поставки нефти, то мы это непременно сделаем»), но предпринято ничего не было. Более того, советское руководство стало подталкивать ГДР к сближению с ФРГ, у которой были деньги, возможности и, главное, желание привязать восточных немцев к себе. Выступая на заседании политбюро ЦК КПСС 11 июня, Горбачев сообщил: «Хонеккеру я сказал: находите общий язык с ФРГ. Она в этом нуждается»[51]. Объясняя нам причины отказа поддержать ГДР, В.И. Кочемасов ссылался на то, что «если давать нефть немцам, то надо давать ее и всем остальным соцстранам», – просили ведь все без исключения. Подобная «уравниловка», однако, была грубейшим стратегическим просчетом. Непрерывно воевавший прусский король Фридрих II (немецкая историография величает его обычно Великим) говорил своим генералам: «У того, кто хочет защитить все, не останется ничего, что можно было бы защищать». Впрочем, чем дальше, тем больше складывалось впечатление, что перестроечный СССР вообще никого не собирается защищать. ГДР была стержнем советской оборонительной системы на западном направлении, и запрошенная Хонеккером плата за предотвращение экономического коллапса главного союзника в Европе представлялась отнюдь не чрезмерной. В связи с тем, что СССР не согласился помочь в заполнении прорех бюджета республики, ей пришлось обращаться за займами к ФРГ, хотя нетрудно было догадаться, что Бонн преследует какие угодно цели, только не укрепление ГДР.

В отличие от пассивного поведения «внутренней оппозиции» в ГДР чрезвычайно активно действовала внесистемная оппозиция, которая стремилась к изменению государственной системы республики, а то и просто к ее ликвидации. Напористости этой части оппозиции отнюдь не мешало то, что она не отличалась массовостью, была разобщенной и лишенной единой долговременной цели. Ее разношерстный характер определялся тем, что в нее входили и представители пользовавшейся особым влиянием в Восточной Германии евангелической церкви, и мечтавшие о «чистом социализме» деятели культуры, и выступавшие против непроницаемой перегородки между ГДР и ФРГ интеллигенты, и люди, которым просто надоела назойливая и часто безграмотная «опека» со стороны аппарата СЕПТ и Штази, и прямая агентура западных спецслужб. Объединяло же все эти центробежные силы, подкармливавшиеся по различным каналам из Западной Германии, практически лишь одно – стремление как можно скорее разрушить сложившуюся в ГДР систему управления, что означало прежде всего оттеснение от власти СЕПТ параллельно с упразднением министерства госбезопасности.

Однако участники протестного движения избегали требования отказаться от ГДР как таковой. Их лозунгом было усовершенствование государственной системы республики. Восточногерманский диссидент Штефан Волле вспоминал позже: «В 80-е годы оппозиционные группировки никогда не выдвигали требования о ликвидации ГДР. До поздней осени 1989 года они рассматривали национальный вопрос в чисто исторической перспективе. По их мнению, было бы безответственным ставить под вопрос глобальную стабильность, опирающуюся на дуализм сверхдержав. Господствующее настроение во внутренних дискуссиях сводилось тогда к следующему: сначала нужно добиться свободы и демократии в ГДР, а затем уж можно будет в один прекрасный день обсудить отношения с Федеративной Республикой»[52].

Сближение обоих германских государств, происходившее во второй половине 80-х годов, облегчило для внесистемной оппозиции проведение пропагандистских акций, направленных на расшатывание основ ГДР. Главной сенсацией визита Хонеккера в ФРГ, состоявшегося в сентябре 1987 года и подробнейшим образом отраженного в передачах телевидения обеих стран, было то, что он прошел в обстановке «всенародного ликования» – лидера ГДР повсюду в Западной Германии встречали как лучшего друга. В результате сложилось впечатление полной нормализации отношений между германскими государствами[53]. После этой поездки Хонеккер поверил, что его положение как внутри ГДР, так и в отношениях с СССР стало незыблемым. В то же время как раз со ссылкой на боннский вояж Хонеккера внесистемная оппозиция ГДР, чья деятельность отныне не встречала прежних препятствий, всячески разжигала ожидания населения в отношении грядущей демократизации республики, а также либерализации условий посещения родственников в другом германском государстве. Действительно, после объятий федерального канцлера и генерального секретаря ЦК СЕПГ население ГДР никак не могло взять в толк, почему ограничения для поездок в Западную Германию остаются все такими же суровыми. В итоге хонеккеровское посещение ФРГ послужило дополнительным толчком к дестабилизации внутриполитической обстановки в ГДР.

На протяжении всего 1988 года восточные немцы терпеливо ждали, когда же условия контактов с ФРГ для «человека с улицы» станут соответствовать сердечности германо-германских контактов на высшем уровне. Однако уже с первых дней 1989 года стало ясно, что запас терпения у людей кончается. Накануне традиционной демонстрации в память Карла Либкнехта и Розы Люксембург (исполнилось 70 лет со дня их убийства) кружок диссидентов, пользовавшийся прикрытием церкви Св. Марка в Лейпциге, напечатал 10 000 листовок с призывом провести акцию протеста в воскресенье 15 января. За четыре дня до назначенной даты началась расклейка листовок и распределение их по почтовым ящикам жителей города. Почти сразу же полицией были произведены первые задержания; всего приводу подверглись 11 человек – практически все организаторы. О произошедшем были по каналам протестантской церкви немедленно извещены околоцерковные круги по всей стране. В Берлине, Эрфурте, Цвикау и Бауцене стали раздаваться протесты против действий полиции. Подключились диссиденты из Польши и Чехословакии. Тему подхватили западногерманские СМИ. 15 января «Вельт» вышла с аршинным заголовком: «Полиция ГДР производит аресты правозащитников». В этот день в Лейпциге у Старой Ратуши собрался митинг протеста. По явно завышенным оценкам организаторов, в нем приняли участие около 800 человек; 53 человека были задержаны. Одновременно в Вене заканчивалась сессия Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, которая подтвердила обязательства всех членов организации по соблюдению прав человека и гражданских прав. Выступившие на церемонии закрытия сессии госсекретарь США Джордж Шульц и министр иностранных дел ФРГ Ганс-Дитрих Геншер осудили принятые полицией ГДР меры по охране порядка. 24 января все участники акции в Лейпциге были освобождены[54].

Постепенно диссидентское движение ЩР набиралось опыта в проведении кампаний, направленных против существующего режима. Сентябрьские «демонстрации по понедельникам» 1989 года возникли не на пустом месте. Параллельно Запад тренировался в акциях поддержки оппозиции в ГДР Лишь руководство республики, похоже, не училось ничему. (Впрочем, и действия Москвы не становились более мудрыми.)

В конце января 1989 года центральный орган СЕПТ «Нойес Дойчланд» опубликовала заявление Хонеккера, в кагором он, отвечая на вопрос о том, сколько времени еще простоит Берлинская стена, подчеркнул, что она простоит и 50, и 100 лет – до тех пор, пока не изменятся условия, вызвавшие необходимость ее возведения» (то есть пока существуют два германских государства). Это заявление было повсеместно воспринято как крушение надежд на скорое облегчение поездок в ФРГ в условиях, когда на улицах восточногерманских городов то и дело встречались автомашины с белой ленточкой на антенне, означавшей, что ее владелец подал официальное заявление на выезд в ФРГ на постоянное жительство. Возникла и окрепла психологическая основа той волны бегства людей из ЩР, которая захлестнула республику осенью 1989 года. Не обошлось, разумеется, без целенаправленного воздействия СМИ ФРГ, особенно западногерманского телевидения, передачи которого принимались практически на всей территории ГДР[55]. Однако главным были все же зазнайство и промахи власти, считавшей свое положение непоколебимым.