Княгиня Анна
Княгиня Анна
Ода, погостив у Всеволода две недели, вернулась домой, полная самых приятных впечатлений. Юная жена Всеволода, черноволосая дочь степей с таинственным взглядом глаз-миндалин, покорила ее своим умением достойно держаться в незнакомой обстановке, каким был дворец ее мужа. Как, наверно, непривычно было ей первые дни в этих залах после тесного войлочного шатра в степном становище.
Не зная ни слова по-русски, половчанка была вынуждена общаться через толмача и с мужем, и с русской прислугой, и с женами бояр, которые набежали поглазеть на дочь хана. После крещения она получила христианское имя Анна.
Вот почему Оду покоробила злая ирония Святослава, спросившего ее: «Ну, как там выглядит степное чудо?»
Ода без колебаний встала на защиту половчанки, выставив ее как можно в более приглядном свете: и умная, и красивая, и скромная. В конце добавила, что русские одежды ей к лицу.
- Дочки Всеволода ладят с мачехой? - спросил Святослав.
- Не ладят, - честно призналась Ода, - они вообще не видятся с ней.
На пасхальные торжества Святослав со всей семьей отправился в Переяславль.
В столицу Всеволода кавалькада черниговского князя въезжала в Вербное воскресенье[104]. На сторожевой башне ударил колокол, возвещавший о прибытии долгожданных гостей, ему откликнулся другой на дворцовой башне.
Тесный детинец Переяславля был плотно застроен деревянными церквями и хоромами бояр. Куда ни глянь, всюду над редкими купами деревьев, над частоколами и голубятнями возвышались угловатые двухярусные домины с маленькими оконцами, крыши теснились одна к другой.
Над всем этим, справа и слева, реяли православные кресты на тесовых, будто чешуйчатых, куполах церквей. В небесной синеве над колокольнями и кронами высоких тополей, хлопая крыльями, проносились стаи белых и сизых голубей.
Ощущение праздника царило на узких улицах, заполненных нарядно одетыми людьми. Женщины и дети махали пучками цветущей вербы, девушки протягивали пушистые веточки дружинникам Святослава либо засовывали их под уздечки коней. Мужчины степенно снимали шапки, приветствуя черниговского князя.
Ода ехала рядом со Святославом на белой лошади. На княгине был муаровый[105] широкий плащ, расшитый золотыми узорами, на голове легкая белая накидка с золотой диадемой. Переливающиеся на солнце височные колты и края трепещущей на ветру накидки придавали лицу молодой женщины необыкновенное очарование. Мужчины заглядывались на Оду, пробуждая в душе Олега, ехавшего следом за мачехой, невольную ревность.
Белокаменный княжеский дворец идущими по периметру колоннами, полуарками и нишами, в которых стояли гигантские мраморные вазы с цветами, напоминал византийскую базилику. Олег и Давыд, давно здесь не бывшие, с восхищением разглядывали величественное здание с длинным рядом окон во втором ярусе, восьмиугольную дворцовую башню, на которой развевался княжеский стяг.
Святослав и его свита с удивлением взирали на пестрые половецкие шатры, разбитые в тени дубовой рощи. За рощей на другом берегу струящегося в низинке ручья прямо у стены монастыря, сложенной из серых глыб известняка, паслись гурты овец. Половецкие кафтаны мелькали среди деревьев; пахло дымом, подымающимся над верхом шатров. На площади перед входом во дворец все коновязи были заняты степными лошадьми, тут же стояли верблюды, равнодушно поглядывая по сторонам и медленно двигая челюстями. Всюду сновали половецкие воины, звучала чужая гортанная речь.
- Послал Бог родственничков! - ворчал Святослав, слезая с коня.
- Гнал бы ты в шею, брат, всю эту орду, - напрямик заявил он вышедшему навстречу Всеволоду. - Гляди, загадят они тебе все кругом скотским пометом!
Всеволод только улыбнулся и обнял брата.
- Ну, давай, показывай свою степную красавицу, - молвил Святослав, ступив под дворцовые своды. - Ода все уши мне пропела о дивных очах твоей половчанки.
- Экий ты скорый, брат! - отшутился Всеволод. - Не оседлал, а поехал. Всему свое время.
- По лицу вижу, что приглянулась тебе басурманка, - погрозил пальцем Святослав. - Меня, брат, не проведешь!
- Не басурманка она более, - мягко возразил Всеволод, - сам митрополит Георгий крестил мою суженую.
- Митрополит окрестил тело язычницы, но проникла ли та святая вода ей в душу - неведомо, - со значением промолвил Святослав.
- И во всем-то ты скрытый смысл отыскать норовишь, брат, - покачал головой Всеволод.
- Дразнит он тебя, - вставила Ода, - а не смысл отыскивает.
Всеволод отвел покои брату и его супруге на восточной стороне дворца, зная, что Оде нравится по утрам глядеть сверху на просыпающийся город. Сыновей Святослава Всеволод разместил в одной большой комнате - принадлежавшей когда-то его сыну Владимиру, ныне княжившему в Ростове.
Княгиня Анна вышла к гостям перед обедом.
Видимо, выполняя наставления мужа, она с поклоном приблизилась сначала к Святославу, поздоровавшись, коверкая русские слова, и обменялась с ним поцелуем. Ода с ободряющей улыбкой смотрела на красавицу Анну и тоже расцеловалась с нею. Сыновья Святослава были немного смущены всей этой церемонностью и поклонами. Переяславской княгине было восемнадцать лет. Младший из Святославичей Ярослав был моложе ее всего на четыре года, а Давыд был взрослее Анны на три года.
Половчанка была высока и стройна, имела широкие бедра, красивую осанку и удивительно пышные волнистые волосы, черные как вороново крыло. Она не заплела их по русскому обычаю в косу, а оставила распущенными по плечам, отдавая дань обычаю своего народа. На голове у нее красовалась маленькая островерхая шапочка, украшенная по краю жемчугом. К шапочке была прикреплена прозрачная кисея, охватывающая голову сзади полукругом от виска до виска. Кисейная накидка была коротка, поэтому концы вьющихся, словно змеи, длинных пушистых локонов свешивались из-под нее на спину и ниже.
У княгини Анны были большие чуть продолговатые глаза, не то серые, не то светло-карие. Эти глаза как бы одухотворяли ее смуглое лицо с тонким носом и слегка заостренным подбородком. Длинные темные брови, надломленные как раз посередине, придавая девичьему лицу таинственную красоту.
Ресницы затеняли взор своей густой чернотой, они красиво трепетали, томно прикрывали глаза, гася в них то любопытный огонек, то внезапное смущение. Создавалось впечатление, что ресницы живут своей обособленной жизнью и выражение девичьего лица и глаз зависит только от них.
Плохо владея русским, Анна за обедом больше молчала, за нее говорил Всеволод, далеко продвинувшийся в изучении половецкого языка.
И Всеволод, и его молодая жена были крайне удивлены тем, как свободно разговаривает на половецком наречии Святослав. На вопрос брата, где он выучился так хорошо языку степняков, Святослав с ухмылкой ответил, покосившись на Оду:
- Сказал бы словечко да волк недалечко.
Вечером, укладываясь спать на роскошной кровати под розовым балдахином с длинными кистями, Святослав высказал Оде свое мнение о новой родственнице:
- Глядя на служанок-половчанок, невольно подумаешь, что брат мой отхватил себе сокровище, а не жену. Если б она еще русский знала…
Половецкие служанки княгини Анны и впрямь не блистали красотой: желтолицые и косоглазые.
- Она быстро язык освоит, у нее ум цепкий, - заметила Ода.
Переодеваясь ко сну, Ода осталась совершенно нагая. Пламя светильника освещало ее всю, и Святослав вдруг заметил на бедре супруги пониже левой ягодицы свежий синяк.
- Кто это тебя так приласкал? - внимательно глядя на жену, спросил князь. - Иль ушиблась где?
- Сыновья твои старшие - баловники, - набросив на себя ночную рубашку, спокойно ответила Ода. - Руки ко мне так и тянутся!
На лице Оды появилось выражение оскорбленного достоинства.
- Ромка небось? - проговорил Святослав. - Ну я ему!
- Не Роман это, - возразила Ода.
- Олег, что ли? - спросил Святослав.
- И не Олег, - сказала Ода, забираясь под одеяло.
- Неужто Давыд? - удивился Святослав. Ода кивнула.
- В отца пошел, - с какой-то небрежной брезгливостью промолвила она и закрыла глаза.
- Хоть бы этим в меня уродился, - мрачно усмехнулся Святослав и тихонько выругался.
На другой день Давыд, столкнувшись случайно с Одой, угрюмо взглянул на мачеху и, не поздоровавшись, прошел мимо.
«Ага! - догадалась она. - Святослав по своему обыкновению надавал подзатыльников сыночку. Поделом!»
Поведение Давыда все больше беспокоило Оду: эти взгляды, намеки, попытки, будто шутя, обнять… Юнцу явно что-то известно об ее связи с Олегом. Иначе он не обмолвился бы однажды, что презирает неверных жен. А совсем недавно Давыд, подавая Оде оброненный ею платок, тихо произнес, призывно глядя ей в глаза: «Ну, чем я хуже Олега, матушка? Будь же поласковее со мной!»
Ода терялась в догадках, кто мог видеть их с Олегом во время той прогулки на речке, когда они предавались столь упоительным ласкам? Ни до, ни после этого у Оды с Олегом ничего не было. Самое большее, что Ода и Олег позволяли друг другу - это откровенно любящие взгляды и трепетные пожатия рук, когда их никто не мог видеть.
* * *
Множество гостей заполняли просторный зал, где происходило пиршество, знаменующее собой окончание Великого поста. На столах, поставленных во всю длину зала, возвышались туши целиком зажаренных кабанов, лебеди изгибали белые шеи над серебряными братинами, солоницами, перечницами… На широких подносах горками лежали румяные куличи, пироги рыбные и с мясом. Из глиняных блюд с зернистой икрой торчали деревянные ложки, как бы говоря: «Накладывай, не стесняйся!»
Столы шли в два ряда, посреди зала между ними оставалось довольно места для снующих слуг. Один ряд столов занимали именитые русичи: бояре черниговские и переяславские. Напротив восседали знатные половцы, родичи княгини Анны и друзья ее отца.
В глубине зала за отдельным столом сидели Всеволод и Святослав с женами.
Позади князей на возвышении за резными перилами разместились музыканты и девичий хор.
Свет в огромный зал проникал через множество узких окон, идущих по стенам с двух сторон на высоте четырех человеческих ростов.
Лицо Всеволода излучало радушие. Он то и дело наклонялся к жене и с улыбкой что-то тихо ей говорил. Княгиня Анна, склонив голову набок, вслушивалась в слова мужа, говорившего на ее родном языке, кивала и загадочно улыбалась, прикрыв ресницами свои большие глаза.
Святослав за время пира ни разу не улыбнулся, с затаенной недоброжелательностью разглядывая половецких ханов и беков. Кроме хана Терютробы и его сыновей за столами находилось еще несколько ханов, среди которых Святослав сразу узнал своего давнего знакомого - Шарукана.
Святослав незаметно толкнул Всеволода в бок:
- А Шарукан что здесь делает? Он тоже родственник Терютробы?
- Отец Шарукана и Терютроба были побратимами, - ответил Всеволод, - поэтому Шарукан моему тестю вроде племянника.
- Что-то неласково поглядывает Шарукан на своего названного дядю, - заметил Святослав, поднося к губам чашу с греческим вином. - А кто это рядом с Шаруканом так свирепо смотрит по сторонам?
- Это Сугр, брат Шарукана, - негромко промолвил Всеволод. - Анна сказывала - страшный человек!
- Оно и видно, - усмехнулся Святослав. - Такое страшилище ночью приснится - не проснешься.
- Не в смысле лица страшный, - пояснил Всеволод, - жестокостью прославился Сугр неимоверной.
- Это по роже его видать, - хмыкнул Святослав. - Любуйся на родню свою, братец!
- Чш-ш! - прошипел Всеволод. - Потише, брат. Многие половцы речь наше разумеют.
- А мне наплевать на это, - раздраженно бросил Святослав. - Я шапку ломать перед погаными не собираюсь. И в родственники к ним не набиваюсь!
Всеволод недовольно умолк.
Ода с другого боку потянула мужа за рукав и, выразительно взглянув на него, прошептала:
- Оставь Всеволода в покое!
Святослав придвинул к себе тарелку с заливной осетриной и принялся сердито ковырять в ней вилкой.
Между тем веселье в зале распалось как бы на две части. В то время как за столами русичей пелась здравица переяславскому князю, среди половцев звучал неудержимый хохот. И наоборот, когда русичи дружно смеялись чьей-то шутке, половцы горланили свои тягучие песни. Греческое вино и русский хмельной мед ударили степнякам в голову, и среди них внезапно вспыхнула ссора. Зачинщиком был брат Шарукана Сугр.
Ода, видя неладное, попросила мужа переводить ей гневные выкрики степняков. Святослав охотно стал выполнять роль толмача, наслаждаясь тем отталкивающим впечатлением, какое производили пьяные выходки половцев на русских.
Терютроба, поднявшись с лавки, что-то выговаривал Шарукану, который не оставался в долгу.
- Что они говорят? - спросила Ода.
- Терютроба хвалился своими лошадьми перед Всеволодом, а Шарукан заявил, что у него кони лучше, - стал переводить Святослав. - Скакуны у Шарукана такие, что у них в хвостах ветер запутаться может, а степь ковром стелется под их копыта, когда они скачут. Вот какие у него кони!
- А что отвечает Терютроба? - допытывалась Ода.
- Терютроба говорит, что язык у Шарукана длиннее его сабли, а спеси хватит на десятерых, но Терютроба не обижается на него, ибо знает, что в Шарукане сидит зависть к нему. Такого великого хана, как Терютроба, знает вся Половецкая Степь.
Тут со своего места вскочил Сугр и что-то закричал, схватившись за кинжал на поясе.
- Ого! - насторожился Святослав. - Сугр кричит, что русские князья не спасут Терютробу. И коль он так гордится своими лошадьми, то Сугр с братом, пожалуй, отнимут их у него как возмещение за…
- За что? - тотчас спросила Ода.
- За оскорбление или обман какой-то, я не разобрал, - ответил Святослав. - Ежели б они не орали все разом, а то галдят как воронье! Вон, тот бритоголовый с серьгой в ухе возмущается наглостью Шарукана, а его сосед за столом требует, чтобы Шарукан и Сугр убирались отсюда подобру-поздорову. Вон и сыновья Терютробы поднялись… думаю, будет свалка.
- Надо остановить их! - забеспокоилась Ода.
- Я - гость, - пожал плечами Святослав. - Я могу только наблюдать.
Анна и Всеволод одновременно поднялись из-за стола. Девушка поспешно скрылась за колоннами в боковом приделе. Из другого придела на зов Всеволода выбежали княжеские гридни, собираясь разнимать половцев, если те схватятся врукопашную. Но хан Терютроба сумел сам навести порядок; его люди обезоружили Шарукана и Сугра, которые единственные явились на пир с кинжалами, и довольно бесцеремонно вытолкали братьев-забияк и шестерых с ними беков из зала.
Затем Терютроба через толмача извинился перед Всеволодом за своих несдержанных сородичей, добавив при этом, что в Степи все знают Шарукана и Сугра как известных задир. Хан попросил Всеволода послать за княгиней Анной. «Дабы гости могли лицезреть главное украшение этого пира!»
- Самонадеянный гусь! - презрительно проворчал Святослав. - У нас нынче Светлое Христово Воскресенье, а не смотрины ханской дочери.
- Прекрати брюзжать, Святослав, - возмутилась Ода. - Ты же сам говорил, что княгиня Анна очень мила.
- О! Гляди, гляди!.. Сам побежал за своей ненаглядной половчанкой! - усмехнулся Святослав и со вздохом добавил: - Ох, краса женская, что ты с мужами делаешь!
- Не все же вам брать верх над нами, - с лукавой улыбкой ввернула Ода.
Наклонившись к плечу супруги, Святослав ответил на это стихами из «Андромахи» Еврипида:
…От укуса
Змеиного лекарство знает ум
Божественный для смертных, и ехидны,
И пламени загладятся следы, -
Лишь женщина неисцелимо жалит.
Всеволод и сам не мог объяснить, что сотворила в его чувствительном сердце томноокая половчанка, узнавать все оттенки настроения которой доставляло ему непередаваемое наслаждение. Запах волос, упругость нежного тела, блеск глаз манили влюбленного Всеволода, как манит путешественника живописная горная долина или морской берег с пенным прибоем.
В этой степной девушке не было горделивого превосходства умной и воспитанной женщины, знающей цену не только себе, но и всякому мужчине, с каким ей приходится общаться, присущего покойной Анастасии, как не было и излишней утонченности в манерах. Живая натура Анны была скована обычаями ее народа, делавшими женщину замкнутой и скрытной даже в кругу семьи. Однако Всеволод сумел в короткий срок завоевать доверие своей юной супруги уже тем, что усердно взялся изучать половецкий язык. Общение с мужем на ее родном языке раскрепостило Анну. Преграда, которой она больше всего боялась, - исчезла. С самого первого дня совместной жизни между восемнадцатилетней ханской дочерью и тридцативосьмилетним русским князем установились доверительные отношения.
…Когда Всеволод пришел звать Анну выйти к гостям, он застал ее в глубокой печали.
- Хан Шарукан не зря был зол сегодня. Он тоже добивался моей руки, но отец отказал ему, поскольку у Шарукана уже есть три жены, а по нашим поверьям быть четвертой женой считается плохой приметой. Шарукан затаил обиду на моего отца, а он обид никому не прощает. - Анна говорила медленно, кое-где вставляя русские слова, чтобы Всеволоду было понятнее. - Несчастье я принесу тебе. Шарукан будет считать отныне тебя своим недругом. Я боюсь, что он даже попытается отнять меня у тебя.
- Не отдам я тебя Шарукану, даже если всю Степь исполчит на меня, - пылко произнес Всеволод, ласково коснувшись пальцами щеки Анны.
Подобное проявление чувств растрогало половчанку, в ее глазах заблестели слезы. Анна склонила голову к мужу на плечо, широкое и крепкое! В самых прекрасных мечтах она не могла и представить, что станет женой такого сильного и красивого витязя с такими добрыми голубыми глазами. Страх ее улетучился, а в душе разлилась тихая блаженная радость - ведь так приятно чувствовать себя любимой!
«Как хорошо, что у русичей в обычае иметь всего одну жену, - подумала Анна. - У меня не будет соперниц в этом прекрасном дворце!»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.