Волнение в стране

Волнение в стране

Находившийся в Москве с 1601 г. Исаак Масса отмечал, что непосредственно перед вторжением Лжедмитрия в городе происходили странные события: «В это время происходило в Москве много ужасных чудес и знамений, и большей частью ночью, близ царского дворца, так что солдаты, стоявшие на карауле, часто пугались до смерти и прятались. Они клялись, что однажды ночью видели, как проехала по воздуху колесница, запряженная шестеркой лошадей, в ней сидел поляк, который хлопал кнутом над Кремлем и кричал так ужасно, что многие караульщики убежали со страху в горницы».

(Масса И. Краткое известие о Московии. С. 56.)

С 1603 г. очень неспокойно было и на дорогах. Всюду появлялись шайки разбойников, которые нападали на путников и грабили их. Особенно тревожное создалось положение в окрестностях Москвы и в направлении Речи Посполитой. Царь был вынужден предпринимать меры по борьбе с грабителями. В Разрядных книгах было записано, что 17 сентября царь послал на Рязань против разбойников князей М. М. Шаховского и Б. А. Борянского. В Пронск были отправлены Я. Я. Вельяминов и И. И. Волынский. Правда, все воеводы стали местничать друг с другом, поэтому неизвестно, чем закончились их походы против разбойников. (Разрядная книга 1475–1605. Том IV. Ч. 2. М., 2003. С. 65.)

Затем стало известно, что во главе разбойников встал некий бывший холоп Хлопко. Он отличался особой дерзостью и жестокостью. Обеспокоенный царь Борис собрал Боярскую думу и стал советоваться с боярами о том, как наказать грабителей. В итоге было решено отправить против них большой отряд под руководством окольничего И. Ф. Басманова. В Новом летописце об этом сообщалось следующее: «Царь же Борис посла на них околничего своего Ивана Федоровича Басманова, а с ним многую рать. Они же поидоша и сойдоша их близ Москвы. Разбойницы же с ними биющеся, не щадя голов своих, и воеводу Ивана Федоровича убиша до смерти. Ратные же, видя такую от них над собою погибель… и начаша с ними битися, не жалеючи живота своего, и едва возмогоша их окаянных осилить, многих их побиша: живи бо в руки не давахуся». (ПСРЛ. Т. 14. С. 58.)

Все это создавало очень напряженную ситуацию в стране. Многие ожидали еще больших несчастий. И они не заставили себя ждать.

В источниках нет точных данных о том, когда Б. Ф. Годунов узнал о появлении в Речи Посполитой Лжедмитрия. Вероятно, это произошло в конце 1603 г. — начале 1604 г. Тогда же было проведено расследование для установления его личности. Царь потребовал, чтобы Сигизмунд III выдал самозванца, но тот отказался это сделать под предлогом того, что люди в его стране свободны и могут делать все, что им вздумается. При этом король заверил Бориса, что помогать «царевичу» он не будет, поскольку чтит международные договоренности, в частности мирный договор между Россией и Польшей.

Успокоившись, Годунов решил не обращать внимания на лжецаревича. Однако прибывший в июле 1604 г. австрийский посол Андрей Лох заявил ему, что в Литве и Речи Посполитой всегда найдется много охотников присоединиться к авантюристу, чтобы вместе с ним заняться грабежами и смутами в соседнем государстве. Тогда по царскому указу была написана грамота, в которой с подробностями рассказывалось о смерти истинного царевича Дмитрия и сообщалось настоящее имя «польского царевича» — Гришка Отрепьев. Один экземпляр этой грамоты был дан австрийскому послу чтобы он передал ее императору другие экземпляры были разосланы по всей стране для публичного прочтения.

Желая разобраться в истоках авантюры, царь Борис повелел привезти из отдаленного северного монастыря мать настоящего царевича Марфу Нагую. На время ее поселили в Новодевичьем монастыре. Тут ее и навестили царь с женой. На их вопросы о том, кто такой «польский царевич Дмитрий», хитрая Марфа ответила очень уклончиво: «Точно не знаю. Но в раннем детстве моего сына вполне могли подменить какие-нибудь доброхоты, чтобы уберечь от возможных бед. Сейчас их, конечно, уже нет в живых».

Эти слова монахини так рассердили царицу Марию Григорьевну, что она набросилась на нее и даже хотела свечой выжечь ей глаза. Но Борис остановил супругу. Расправа над вдовой Ивана Грозного окончательно бы испортила его репутацию. Он лишь приказал отправить М. Нагую в другой монастырь под надзор приставов. Теперь самозванец уже не казался ему наглым одиночкой. За его спиной виделись его собственные противники, князья и бояре, желавшие свергнуть его с престола.

Вскоре Б. Ф. Годунова очень обеспокоили известия из приграничных с Речью Посполитой городов. Воеводы сообщали, что посадские жители волнуются, поскольку к ним пришли «прелестные грамоты царевича Дмитрия». Некоторые из них начинали верить в его истинность.

Одна из первых грамот Лжедмитрия I

«От царя и великого князя Дмитрея Ивановича всеа Руси в койждо град воеводам имянно. Божиим произволением и его крепкою десницею покровеннаго нас от нашего изменника Бориса Годунова, хотящаго нас злой смерти предати, и Бог милосердый злокозненаго его помысла не восхоте исполнити и меня, государя вашего прироженнаго, Бог невидимою силою укрыл и много лет в судьбах своих хранил. И я царь и великий князь Дмитрией Иванович ныне приспел в мужество, аз Божиею помощию иду на престол прародителей наших на Московское государство и на все государства Россиискаго царствия. И вы бы наше прирожение помнили, православную християнскую истинную веру, крестное целование, на чем естя крест целовали отцу нашему, блаженныя памяти государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Руси, и нам, чедом его, что хотети добра нам во всем и опричь нашего царского роду на Московское государство иного государя не хотети и не искати. И как судом Божиим отца нашего и брата на государстве не стало, и учинился тот Борис на государстве царем лукавством и насильством, а вы про нас, государя своего прироженного, не знали и крест ему целовали неведомостью. И вы ныне нас узнайте, своего государя государевича, и от нашего изменника Бориса Годунова отложитеся к нам и впредь уже нам, государю прироженному, служите и прямите и добра хотите, как и отцу нашему, блаженныя памяти государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Руси. А яз вас начну жаловати по своему царскому милосердому обычаю, и наипаче свыше, и в чести держати, и все православное християнство в тишине и в покои и во благоденственном житии учинити хотим». (РИБ. Т. 13. Стб. 27–28.)

В «Ином сказании» об этих грамотах писалось так: «Людие же в тех градех: в Муроме, и в Чернигове, и в Курецке, и в Комарицкие волости, и в Путивле, и в Рылеске, и в Стародубе, и в Ромех, слыщавше сия, быша тогда в размышлении… и мневше то вправду бытии и рекуще, егда Господь Бог по неизреченным судбам своим и прещедрою своею десницею изъят того от Борисова погубления, и чаяху его бытии сущаго прироженнаго своея християнския веры царевича. А про Бориса добре ведают, яко неправдою восхити царство и потаенно подсече древо благоплодия, еже есть правовернаго государя царя и великаго князя Федора Ивановича всеа Руси, и много бесчисленно пролил неповинныя християнския крови, доступаючи великого государства». (РИБ. Т. 13. Стб. 28.)

Легковерность русских людей объяснялась тем, что они никогда не сталкивались с таким явлением, как самозванчество. В течение многих столетий московский престол занимали представители одного рода, в котором у правящего отца всегда был либо сын, либо младший брат. Поэтому самозваным претендентам просто неоткуда было взяться. Совсем другая ситуация была в Европе, где правящие династии часто пресекались, а родственные связи внутри них были очень запутанными. Там самозванцы появлялись очень часто. Об этом, несомненно, сразу же стало известно Григорию Отрепьеву, мечтавшему о небывалых приключениях.

Таким образом, «прелестные грамоты Лжедмитрия» не только заставили многих жителей юго-западных городов поверить в его истинность, но создали крайне отрицательный образ царя Бориса. В одной из таких грамот, адресованной лично Годунову, писалось: «Сестра твоя, жена брата нашего, доставила тебе управление всем государством, и ты, пользуясь тем, что брат наш по большей части занимался службой Божиею (эта версия была взята из «Повести о честном житии Федора». — Л. М.), лишил жизни некоторых могущественнейших князей под разными предлогами, как то: князей Шуйских, Ивана и Андрея, потом лучших горожан столицы нашей и людей, приверженных к Шуйским (все они были наказаны царем Федором за выступление против его жены. — Л. М.), царя Симеона лишил зрения, сына его Ивана отравил (официальных данных об этом нет). Ты не пощадил и духовенства: митрополита Дионисия сослал в монастырь, сказавши брату нашему Федору, что он внезапно умер (Дионисий был сослан по царскому указу за вмешательство в его семейные дела. — Л. М.)… Мы были тебе препятствием к достижению престола, и вот, изгубивши вельмож, начал ты острить нож на нас, подготовил дьяка нашего Михайлу Битяговского и 12 спальников с Никитой Качаловым и Осипом Волоховым, чтобы нас убили; ты думал, что заодно с ними был и доктор наш Симеон, но по его старанию мы были спасены от смерти, тобою нам приготовленной».

Можно заметить, что в заключительной части грамоты Лжедмитрия идет смесь реальных фактов и выдумки. Действительно, мать царевича Дмитрия обвинила в его гибели Михаила Битяговского, Никиту Качалова и Осипа Волохова. Но она еще называла сына Михаила Даниила, а про спальников речи вообще не было. Думается, что при углическом дворе вообще не было такого количества спальников. Не было там и врача Симеона. В противном случае его имя непременно было бы в Углическом следственном деле. Все эти персонажи были выдуманы самозванцем. Первые, чтобы представить его двор достаточно пышным (для этого Михаил назван дьяком царевича, хотя на самом деле он был государевым дьяком), второй — для придания версии спасения от убийц достоверности.

Далее в грамоте самозванца царь Борис обвинялся в том, что организовал поджог столицы, чтобы все поскорее забыли об убийстве царевича Дмитрия. Потом он ускорил смерть царя Федора, потом подкупил убогих, хромых и слепых, чтобы они агитировали всех за его избрание, став царем, расправился с Романовыми, Черкасскими и Шуйскими.

Совершенно очевидно, что и в этой части грамоты реальные факты смешаны с выдумкой. Пожар в столице летом 1591 г. действительно был, но в поджогах обвинялись сторонники Нагих. Агитация нищих и инвалидов вряд ли помогла бы Борису стать царем. Шуйские не подвергались репрессиям при правлении Годунова.

Таким образом, в «прелестных грамотах» царю Борису приписывалось много различных преступлений. На самом деле его главная вина была в том, что с помощью патриарха Иова он дезинформировал участников Земского собора 1598 г. относительно своей роли в управлении Русским государством при царе Федоре Ивановиче. Потом по ложному обвинению наказал Романовых и их родственников. В итоге в официальных документах была зафиксирована явная ложь. Об этом знали многие люди. Поэтому позднее ложь стала оружием уже против самого Б. Ф. Годунова. Первым ее использовал Лжедмитрий I. К концу Смуты и после нее число всевозможных сочинений, буквально напичканных всевозможными измышлениями, уже достигло огромного числа. Но их авторов, как и читателей, историческая правда, видимо, уже не интересовала. Так в русской литературе возник особый жанр — публицистика Смутного времени.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.