2.1.1. Германский и австрийский вопросы
2.1.1. Германский и австрийский вопросы
Министр иностранных дел В.М. Молотов занимал довольно жесткую позицию при определении основных направлений советской внешней политики. И хотя Маленков и Хрущев выдвигали довольно существенные новации концептуального порядка, с которыми он не соглашался (например, долгое время избегая публичного упоминания о «мирном сосуществовании»), все же его авторитет при определении основных направлений внешней политики, особенно по отношению к Западу, был преобладающим.
30 августа 1954 г. Национальное собрание Франции отклонило договор об учреждении «европейского оборонительного сообщества» с участием ФРГ. Это вызвало настоящую эйфорию в Москве. Казалось, рушатся планы империалистов и реваншистов в отношении ремилитаризации Западной Германии. Однако уже 23 октября представители государств — членов НАТО согласились принять в свои ряды ФРГ, а ее правительство считать «единственным представителем немецкого народа в международных делах». Надежды, что французский парламент еще раз откажется дать свое согласие на включение немцев в военную структуру Запада, оказались напрасными.
А между тем, как некоторое время спустя признавался Хрущев, если бы он сам и его коллеги по коллективному руководству «с меньшим авторитетом, чем Молотов, в международных проблемах, занялись этим вопросом, то мы, возможно, совершенно по-другому повернули бы дело, и возможно не было бы и Парижских соглашений, возможно по-другому бы сложилась обстановка». Но «пустили это на самотек Молотова»{403}. Эту реплику первого секретаря ЦК КПСС можно понимать как своего рода признание того, что в период между 30 августа и 23 октября 1954 г. у советской дипломатии был какой-то шанс не допустить включения ФРГ в НАТО, проявив такую инициативу, которая могла бы заинтересовать наших бывших союзников. Вполне возможно, что такая инициатива и обсуждалась в Президиуме ЦК, но министр иностранных дел был против, и все закончилось ничем. Возобладала твердая линия угроз и ультиматумов.
Выступая на сессии Верховного Совета СССР 8 февраля 1955 г., Молотов предупреждал, что ратификация Парижских соглашений станет главным препятствием на пути решения германской проблемы:
— После того, как Западная Германия будет ремилитаризирована и превратится в милитаристское государство, станет невозможным объединение этой части Германии с восточной частью Германии — с миролюбивой Германской Демократической Республикой.
Это был своего рода «кнут». Но показал Молотов и «пряник»:
— Напротив, отказ от Парижских соглашений и достижение соответствующего соглашения между четырьмя державами — Францией, Англией, США и СССР — сделали бы возможным уже в этом году проведение общегерманских свободных выборов, имеющих целью восстановление единства Германии на миролюбивых и демократических началах. В этом заключается смысл сделанного 15 января заявления Советского правительства по германскому вопросу{404}.
Но, как говорится, дорого яичко к Христову дню. Если бы такое предложение было бы выдвинуто раньше, оно, может быть, имело бы больше шансов на успех. Теперь же поезд уже ушел, и мало кто на Западе соглашался его снова останавливать. Очевидно, в Москве прекрасно понимали это, и там ничего не оставалось делать, как потрясать вдогонку кулаком.
— Ввиду складывающейся новой обстановки в Европе, — говорил Молотов, — Советский Союз, равно как и другие миролюбивые государства, против которых направлены Парижские соглашения, не будут сидеть сложа руки. Они должны будут предпринять соответствующие меры для дальнейшего укрепления своей безопасности и для обеспечения мира в Европе{405}.
Упомянув о начавшихся консультациях по подготовке к заключению договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и семью его восточноевропейскими союзниками, Молотов сказал:
— К тем мероприятиям, которые нам придется провести в случае образования западноевропейских военных группировок с участием ремилитаризированной Западной Германии, следует также отнести создание объединенного военного командования указанных восьми стран{406}.
И следуя этой линии, в мае 1955 г. подписывается Варшавский договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи с Польшей, Чехословакией, Венгрией, Румынией, Болгарией и Албанией, а также с Восточной Германией. Он предусматривал механизм консультаций на случай вооруженного столкновения в Европе и создание объединенного командования вооруженными силами.
Но одновременно, несмотря на противодействие того же Молотова, советское руководство согласилось вывести свои войска из Австрии в обмен на ее постоянный нейтралитет и обязательство никогда не объединяться с Германией.
Австрийский вопрос обсуждался на нескольких заседаниях Президиума ЦК в течение полугода.
— Зачем ослаблять наши позиции в Австрии и выводить войска? Держать их надо, — не уставал говорить Молотов{407}.
Возражения ему сводились к следующему:
— Австрия не считается побежденной страной. Десять лет там стоим. Каждый год празднуем с ними День освобождения. А теперь они вместо Дня освобождения проводят демонстрации протеста, требуя, чтобы мы освободили их от себя. А если завтра австрийцы камнями будут бросать по нашим войскам, что же мы, будем стрелять? К тому же, если мы держим свои войска в Австрии, то этим даем право и американцам держать войска там, на Дунае. А вот если мы уйдем оттуда, в военном отношении наша позиция даже усилится. Противника мы отбрасываем назад, через горы, в Италию, в Западную Германию. Это же элементарно. К тому же речь о выводе войск из Австрии еще при Сталине шла. Но потом решили пока воздержаться, после решения вопроса о Триесте это сделать{408}.
Молотов же продолжал стоять на своем. Его попросили представить другой проект. Он должен был это сделать еще до январского пленума ЦК. И вот как-то, уже перед сессией Верховного Совета, на которой предстояло оформить отставку Маленкова, Микоян во время прогулки с Молотовым говорит:
— Вячеслав, не лучше ли в твоей речи, поскольку она программная и происходит смена председателя Совета министров, сказать по австрийскому вопросу, внести по Австрии новое предложение, предусматривающее гарантию от ее нового присоединения к Германии?
Он сказал:
— Я подумаю{409}.
Подумал и действительно сказал об этом в своей речи 8 февраля на сессии Верховного Совета СССР, намекнув на возможность заключения Государственного договора с Австрией еще до окончательного решения германского вопроса. И потом говорил другим:
— Хорошо, что Микоян подсказал мне в отношении отделения Австрии от Германии{410}.
Что касается Хрущева, то он, просмотрев проект выступления министра иностранных дел в Верховном Совете, целиком ее одобрил, что позже признавал своей ошибкой: «Мы еще не окрепли и очень много преклонялись, что, вот, более опытный по этим делам Вячеслав… Если бы мы сейчас смотрели эту речь, мы бы ее искромсали. А тогда она пошла, хотя и не была хорошей»{411}.
Дело в том, что коллективное руководство решило продемонстрировать на примере решения австрийского вопроса, насколько оно искренне стремится к уменьшению международной напряженности. И поэтому оно отрицательно прореагировало на то, что Молотов, внося свои предложения по поводу проекта государственного договора с Австрией, потребовал, чтобы, уходя оттуда, СССР оставил за собой право ввода туда войск, сохранив там какой-то символический контингент. Возражения ему заключались в следующем: во-первых, это непорядок; во-вторых, создается угроза не иметь хороших отношений с австрийцами; в-третьих, опасно и для нас, так как приведет к резким столкновениям с американцами. В результате эти предложения были единодушно отвергнуты{412}. Правда, только после большого спора на заседании Президиума ЦК. Выступали по два раза, и все осуждали сопротивление Молотова тому, чтобы быстрее решить австрийский вопрос{413}.
После этого в Москву пригласили австрийского канцлера Ю. Рааба. Встречать его и вести с ним переговоры поручили Молотову и Микояну. Советская сторона выразила принципиальную готовность прийти к соглашению. Договорились, что, как только иностранные оккупационные силы покинут Австрию, ее правительство предложит парламенту закон о постоянном нейтралитете, в соответствии с которым эта страна не будет в будущем вступать ни в какие военные союзы и не станет допускать создания на своей территории опорных военных пунктов иностранных государств.
— К этому шагу нас никто не принуждает, — подчеркивал Рааб, — не было постороннего влияния и нажима со стороны, это родилось внутри австрийского народа.
17 апреля австрийская делегация отбыла на родину. Перед этим на большом обеде в Екатерининском зале Кремля было произнесено более 30 тостов за предстоящее подписание Государственного договора, за будущий нейтралитет Австрии, за мир и обоюдную дружбу. Обе стороны были довольны{414}.
Был очень доволен и Молотов. Он потом стал даже говорить, что «никогда не был против»{415}. 15 мая 1955 г. он от имени СССР подписал в Вене государственный договор с Австрией.
13 и 25 мая 1955 г. Президиум ЦК обсуждал вопрос о нормализации отношений с Западной Германией. Было решено подготовить и направить ноту правительству ФРГ с предложением установить прямые дипломатические, торговые и культурные отношения{416}. Сделано это было опять же по инициативе Хрущева. Не только по предложению, но и по настоянию, потребовавшемуся для преодоления возражений Молотова. Вообще-то он был не против, соглашался с необходимостью установить отношения с ФРГ. Но был против посылки открытого послания. Когда его заместители А.А. Громыко и В.С. Семенов подготовили проект именно открытого послания, Молотов сказал им:
— Нет, внося такой проект, мы будем протягивать руку Аденауэру и упрашивать его.
Перечеркнул текст и внес свое предложение. Президиум ЦК изменил это все и подтвердил свое прежнее решение. «Речь шла о том, — говорил два года спустя Громыко, — чтобы, сделав прямое предложение о нормализации, поставить в трудное положение Аденауэра и не тянуть дело по-прежнему»{417}.