Глава I

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава I

Причины войны России с Англией, Францией и Турцией. – Деятельность черноморского флота. – Адмиралы Нахимов и Корнилов. – Синопское сражение

Часть Палестины, в которой находятся Вифлеем и Иерусалим с их окрестностями, известна под именем Святых Мест.

Находясь в середине турецких владений, Святые Места всегда были и останутся священными для каждого христианина. Там родился Господь наш Иисус Христос, там проповедовал Он свое учение, там Он страдал и умер за грехи рода человеческого, и, наконец, там впервые появились последователи Христа, Его ученики-апостолы, распространившие христианство во всех концах вселенной. Понятно, что каждый истинный христианин высоко чтит те места, где протекла земная жизнь нашего Искупителя.

Православный русский народ издавна отличался более других своей набожностью и благоговением к Святым Местам. Отцы и деды наши считали за великое счастье побывать в Иерусалиме и поклониться Гробу Господню. Многие из них, ввиду такого высокого блаженства, предпринимали трудные и продолжительные путешествия: шли пешком несколько тысяч верст, плыли по морю, претерпевали голод и холод на чужой стороне, подвергались насмешкам, но все-таки достигали этого высокого счастья. Таких верующих русских всегда было много в Иерусалиме. Отовсюду стекались они: с севера и юга, с востока и запада, чтобы хоть раз в жизни взглянуть на колыбель христианства, чтобы у подножия Гроба Христова принести теплую молитву и посильное пожертвование от трудов своих на украшение святого места. Пожертвования эти шли на содержание основанного здесь монастыря и устроенного возле него странноприимного дома, где богомольцы находили приют и отдохновение.

Почитание Святых Мест сохранилось и у католиков, которые также приходили поклониться Гробу Господню и имели там свои монастыри и заведения для богомольцев.

Исповедуя христианскую религию греческого закона, которую исповедует большая часть христианских подданных Турции (греки, сербы, молдаване и пр.), Россия всегда пользовалась большими преимуществами относительно Святых Мест, чем все прочие государства Европы.

Ей издавна принадлежало право покровительствовать и защищать от притеснений турок более 14 миллионов христианского населения Турции.

Россия не искала этого права – оно пришло само собой.

Подчинив своей власти христианское население, турки, исповедуя магометанскую религию, стали преследовать христиан до такой степени, что им было запрещено строить свои церкви, а в тех, которые были построены, разрешалось отправлять богослужение с большими ограничениями: не звонить в колокола, не совершать крестных ходов и пр. С течением времени притеснения эти еще более увеличились. Христианам не дозволялось собираться большими толпами для молитвы; во время службы в церквах присутствовали турки, которые смотрели на церковь с пренебрежением: входя во храм, не снимали шапок, усаживались где хотели, смеялись над образами и пр.

Христиане не смели противиться таким поступкам, потому что турки считали себя господами, а христиан рабами. Каждый христианин при встрече с турком обязан был первый поклониться, дать ему дорогу; если христианин ехал, то должен был сойти с телеги или лошади для того, чтобы сделать обычный поклон. Турок имел право отнять у каждого христианина понравившуюся ему жену или дочь и отправить их в свой гарем, или помещение, где живут многочисленные его жены. Словом сказать, каждый турок, не считая христианина человеком таким же, каков сам он, смотрел на него с презрением и называл словом гяур – «собака».

Испытывая такие притеснения, христиане неоднократно обращались к единоверной им России с просьбой о защите.

Внимая просьбе несчастных, Россия принимала горячее участие в облегчении их страданий. После каждой войны и победы над турками русское правительство всегда выговаривало в пользу христиан такие условия, которые служили к облегчению христиан в Турции.

Такое преобладание России не нравилось другим государствам Европы, и в особенности Франции как главной католической державе. Франция завидовала, что православное население Турции, а вместе с ним и Россия господствовали в Святых Местах перед всеми другими державами, завидовали тому, что в распоряжении одних только православных были такие места, куда не допускались католики.

В начале пятидесятых годов по подговорам Франции произошла ссора между православными и католиками за обладание и пользование Святыми Местами. Причиной тому было искательство о допущении католиков в Гефсиманскую пещеру и требование выдачи им ключа от главных дверей Вифлеемского храма. В распоряжении католиков был ключ от малых дверей этого храма, но они не довольствовались этим и требовали от больших. Турецкое правительство уступило этим требованиям и, приказав передать ключ католикам, лишило тем Россию и все православное население Турции тех прав, которыми они издавна пользовались. Иерусалимский патриарх немедленно написал письмо к Всероссийскому Правительствующему Синоду с просьбой о защите церкви и прав православных. Император Николай I как покровитель христианского населения Турции не мог отказать в этой просьбе. По требованию его султан издал объявление, по которому все права и преимущества православных оставались на прежнем основании, но, опасаясь неудовольствия со стороны Франции, приказал своему губернатору в Иерусалиме не приводить этого объявления в исполнение.

В силу такого приказания ключ от больших дверей храма Вифлеемского оставался по-прежнему в руках католиков, завладевших храмом и удаливших из него православного священника, более ста лет стоявшего стражем у дверей этой святыни. Узнав о таком двуличии турецкого правительства, император Николай для разрешения вопроса о Святых Местах отправил князя Меншикова чрезвычайным послом в Константинополь.

Христианское население Турции с нетерпением ожидало приезда русского посла, в котором оно видело защитника их веры от притеснений иноязычников. Толпы любопытных ежедневно собирались перед домом русского посольства в ожидании прибытия князя Меншикова.

Утром 16 февраля 1853 года, в день желанного приезда, толпа еще более увеличилась. Все пространство от пристани до дома русского посольства было занято любопытными. Толкам и пересудам о цели приезда князя Меншикова не было конца.

Но вот вдали показался пароход, за ним другой, и гром почетных выстрелов послу смешался с восклицаниями собравшихся зрителей. Всегда сонные, ленивые и равнодушные жители Востока теперь встрепенулись и приветствовали князя Меншикова громким криком радости. Сойдя на берег, князь сел в коляску и поехал в дом посольства в сопровождении толпы, бежавшей за поездом и окружавшей его со всех сторон. По мере того как он подвигался вдоль улицы, его всюду встречали те же радостные крики. Большинство зрителей снимало шапки и осеняло себя крестным знамением, как бы прося у Бога успеха в исполнении его поручения.

Князь Меншиков въехал во двор дома. Толпа окружила дом со всех сторон, и долго стояла она в таком положении, будто прикованная, как будто угадывая будущее…

Встревоженное приездом русского посла, турецкое правительство с нетерпением ожидало, какого рода требования будут заявлены князем Меншиковым.

Русский посланник, указав на двуличие турецкого правительства и на неисполнение обещаний султана, требовал обеспечения прав православного населения Турции под покровительством России. Он требовал, чтобы турецкое правительство разрешало строить православные церкви везде в Турции, где бы ни пожелали наши единоверцы; чтобы в окрестностях Иерусалима было отведено приличное место для построения русской церкви и под устройство госпиталя для бедных больных и богомольцев.

Турецкое правительство долго затруднялось, как отвечать на это требование. Боясь отказом оскорбить Россию, а согласием Францию и другие католические державы, оно не знало, на что решиться. Затруднительное положение Турции прекратилось только тогда, когда Франция и Англия, желая унизить Россию, обещали защищать Турцию своими войсками. Получив такое обещание, правительство Порты приняло более решительное поведение. Князю Меншикову объявлено, что султан издаст такое постановление, которым бы обеспечивались за христианами в Турции все их привилегии, духовные и светские. Этим постановлением утверждались такие преимущества католиков, которых они прежде не имели, и уменьшались вековые права православных – словом сказать, ублажалась Франция и оскорблялась Россия.

Очевидно, светлейший князь Меншиков не мог согласиться на это и настаивал на своем. Турецкое правительство отказалось исполнить его требование, и русский посол уехал из Константинополя, не получив удовлетворения. Султан, опасаясь разрыва с Россией, искал помощи у Франции и Англии, которые и двинули свои флоты к пределам Турции для ее защиты.

В свою очередь, император Николай I, получив отказ в своих требованиях и узнав о движении англо-французского флота, приказал русским войскам занять Придунайские княжества, прилегавшие к русским границам и находившиеся во власти Турции.

«Известно любезным нашим верноподданным, – писал император в изданном манифесте, – что защита православия была искони обетом блаженных предков наших.

С того самого времени, когда Всевышнему Промыслу угодно было вручить нам наследственный престол, охранение сих святых обязанностей, с ним неразлучных, было постоянно предметом заботливости и попечений наших; и они, имея основанием Кючук-Кайнарджийский договор, подтвержденный последующими торжественными трактатами с Оттоманской Портой, всегда направлены были к обеспечению прав церкви православной.

Но, к крайнему прискорбию, в последнее время, вопреки всех усилий наших защищать неприкосновенность прав и преимуществ нашей православной церкви, многие самопроизвольные действия Порты нарушили те права и грозили, наконец, совершенным ниспровержением всего увековеченного порядка, столь православию драгоценного.

Старания наши удержать Порту от подобных действий остались тщетными, и даже торжественно данное нам самим султаном слово было вскоре вероломно нарушено.

Истощив все убеждения и с ними все меры миролюбивого удовлетворения справедливых наших требований, признали мы необходимым двинуть войска наши в Придунайские княжества, дабы доказать Порте, к чему может вести ее упорство. Но и теперь не намерены мы начинать войны; занятием княжеств мы хотим иметь в руках наших такой залог, который бы во всяком случае ручался нам в восстановлении наших прав.

Не завоеваний ищем мы: в них Россия не нуждается. Мы ищем удовлетворения справедливого права, столь явно нарушенного. Мы и теперь готовы остановить движение наших войск, если Оттоманская Порта обяжется свято наблюдать неприкосновенность православной церкви. Но если упорство и ослепление хотят противного, тогда, призвав Бога на помощь, Ему предоставим решить спор наш, и, с полной надеждой на Всемогущую Десницу, пойдем вперед за веру православную».

Как только русские войска вступили в княжества, Турция тотчас же первая объявила войну России и открыла неприязненные действия на Дунае. Россия отвечала ей тем же.

И так, говоря словами Высочайшего манифеста (20 октября 1853 года), Россия вызвана была на брань: ей оставалось, возложив «упование на Бога, прибегнуть к силе оружия, дабы понудить Порту к соблюдению трактатов и к удовлетворению за те оскорбления, коими отвечала она на самые умеренные наши требования и на законную заботливость нашу о защите на Востоке православной веры, исповедуемой и народом русским».

Война с Турцией была объявлена – и заколыхалась Русь на призыв царский.

От Перми и до Тавриды,

От хладных Финских скал

До пламенной Колхиды,

От потрясенного Кремля

До стен недвижного Китая,

Стальной щетиною сверкая,

Восстала русская земля!

Вскоре после объявления войны турки, переправившись через реку Дунай, заняли Калафат и флот их появился в Черном море. Для наблюдения за его движением выслано было из Севастополя несколько наших военных судов – и рассыпались черноморцы по своему родимому морю. Повсюду шныряли они, отыскивая неприятеля, с которым сражались неоднократно, и всегда выходили победителями.

Да и как было не быть им победителями, когда во главе их стояли такие адмиралы как Михаил Петрович Лазарев, Нахимов и Корнилов.

Вице-адмирал Владимир Алексеевич Корнилов был начальником штаба черноморского флота, и потому в руках его находилось почти все высшее управление этим флотом. Отличаясь сам неутомимой деятельностью, В. А. Корнилов умел внушить своим подчиненным любовь к делу, усердие к службе и доверие друг к другу. Проникнутый чувством высокой любви к отечеству, он вселял то же чувство и в своих подчиненных. Человек храбрый, самоуверенный и решительный, Корнилов в минуты опасности становился еще деятельнее и казался спокойнее обыкновенного. В его присутствии унынию не было места: он всегда умел ободрить подчиненных и внушить им уверенность в самих себя, в свою силу и могущество. Хорошо зная все, что касалось до морской части и до управления флотом, Корнилов приобрел в моряках такую к себе доверенность, что, как увидим ниже, в минуту опасности они, руководимые своим адмиралом, заслужили бессмертную славу в истории русского народа.

Другим предводителем Черноморского флота и представителем его славы был вице-адмирал Нахимов.

Павел Степанович Нахимов был вполне лихой моряк. Это был человек на удивление храбрый, необыкновенно деятельный, неограниченно преданный своему делу, любивший своих подчиненных как родных братьев и детей и, в свою очередь, обожаемый ими.

Совершив в молодости кругосветное путешествие под начальством М. П. Лазарева, Павел Степанович приобрел опыт в морском деле и, едва только возвратившись в Россию, принял участие в Наваринском сражении, за которое получил чин и орден Св. Георгия. Скоро опытность в управлении кораблем, храбрость в сражении и преданность морской службе обратили на себя внимание, и Павел Степанович, имея от роду только 24 года, был уже штаб-офицером. Человек высоких душевных качеств, прямой, откровенный и любящий, он с первых же дней командования отдельными судами приобрел себе любовь и уважение своих подчиненных.

Одной из самых достойных черт Павла Степановича была простота, доступность и терпение, с которым он выслушивал нужды своих подчиненных. Каждый матрос шел к нему смело, говорил откровенно, случалось, просил и помощи. Павел Степанович никогда не отказывал. Получая довольно значительное содержание, но не имея семейства и живя очень скромно, Нахимов почти никогда не имел денег, потому что раздавал их бедным, и в особенности на пособие матросам и их семействам. Эта заботливость о матросе не укрылась от внимания тех, о которых всю свою жизнь хлопотал Нахимов.

– Ребята! Вот отец матросов идет, – говорили солдаты, завидя издали Нахимова.

Высокое уважение к личности каждого и строгое исполнение служебных обязанностей ставили Павла Степановича образцом для всех его подчиненных.

Сам служа примером неутомимой деятельности, он, как знаток дела, требовал того же и от вверенной ему команды. Подчиненные, видя, что Павел Степанович трудится более их, исполняли тяжелую работу без ропота, вполне уверенные, что, если можно в чем сделать облегчение, командиром не будет забыто. Эта любовь к делу и умение внушить его своей команде сделали Нахимова одним из лучших командиров Черноморского флота.

Суда, которыми командовал Нахимов, считались образцовыми; многие офицеры приезжали посмотреть на них и поучиться чистоте, порядку и вооружению. Как примерный командир и знаток дела, Нахимов приобрел такое уважение со стороны своих сослуживцев, что каждый старался заслужить его похвалу или одобрение – так велико было нравственное влияние этого человека.

Плавая по всем морям двадцать два года, Павел Степанович изучил морское дело в совершенстве; он перенес на море все роды службы от простого плавания до громадных битв, решавших судьбу народов. Понятно, что при подобной деятельности Нахимов был опытным наставником и отличным вожатым Черноморского флота. Каждый моряк, будь то офицер или матрос, плавая под флагом Нахимова, знал, что начальник сам зорко следит за всем, что он взвешивает каждое обстоятельство и если решится на что-либо, то с несомненной надеждой на успех. Вот причины, почему подчиненные Павла Степановича готовы были идти с ним в огонь и воду. Нахимов сознавал свое сильное влияние и слепую преданность к нему сослуживцев от капитана до матроса, и, когда встретилась нужда, он, как сейчас увидим, воспользовался ею самым блестящим образом.

В октябре 1853 года вице-адмирал Нахимов получил приказание со своей эскадрой выйти в море для наблюдения за неприятелем на всем пространстве между Крымом и Анатолией. Перед выступлением в поход Нахимов отдал приказ, в котором писал, что при встрече с турецкими судами первый неприязненный выстрел должен быть сделан неприятелем, но зато если турки на это решатся, то должны быть уничтожены.

Чуть свет 11 октября эскадра наша тихо и торжественно снялась с севастопольского рейда. Как рано ни было, но жители Севастополя толпились на возвышениях, напутствуя уходящих желанием славы и победы.

Стояла бурная осень, когда Нахимов оставил Севастополь и вышел в море. Непрестанные порывистые ветры, туманы, штормы и шквалы составляют особенность Черного моря в это время года. Нахимов, несмотря на бури, постоянно держался в море, испытывал со своей эскадрой все невзгоды от сильной качки, дождя и холода и неутомимо сторожил турецкий флот, который, по сведениям, должен был выйти с десантом[2] из Босфора, для того чтобы овладеть нашим городком Сухумом, высадить там свои войска, привезти боевые припасы на кавказский берег к непокорным горцам и возмутить их против России.

Не получая манифеста с объявлением войны, Нахимов находился в лихорадочном состоянии, не зная что делать в случае встречи с неприятельским флотом. Наконец 1 ноября он поднял эскадре радостный и короткий сигнал: «Война объявлена! Турецкий флот вышел в море; отслужить молебствие и поздравить команду!» На следующий день, 2 ноября вечером, Нахимов отдал замечательный приказ.

«Не имея возможности, – писал он, – за крепким ветром и большим волнением два дня передать на суда вверенного мне отряда копию с манифеста объявления войны с Турцией, я передаю их теперь и предлагаю гг. командирам приказать священникам прочесть их при собрании всей команды. Имею известие, что турецкий флот вышел в море с намерением занять принадлежащий нам порт Сухум-Кале и что для отыскания неприятельского флота отправлен из Севастополя с шестью кораблями генерал-адъютант Корнилов. Неприятель не иначе может исполнить свое намерение, как пройти мимо нас или дав нам сражение. В первом случае я надеюсь на бдительный надзор гг. командиров и офицеров; во втором, с Божией помощью и уверенностью в своих офицерах и командах, я надеюсь с честью принять сражение. Уведомляю, что в случае встречи с неприятелем, превышающим нас в силах, я атакую его, будучи совершенно уверен, что каждый из нас сделает свое дело».

Прошло три дня. Часов в 11 утра 5 ноября издали были слышны выстрелы с некоторыми промежутками. Предполагая, что адмирал Корнилов, встретив турецкий флот, имеет с ним дело, Нахимов со своей эскадрой двинулся по направлению слышанных выстрелов. В десятом часу вечера вдали показались сначала огни, а за ними ясно обозначилась эскадра вице-адмирала Корнилова, который, обойдя весь турецкий берег и не встретив неприятеля, пересел на пароход «Владимир», чтобы навестить эскадру Нахимова. На пути «Владимир» встретил турецко-египетский пароход «Перваз-Бахри» и пустился его преследовать. После трехчасового упорного боя противник, потеряв начальника, спустил свой флаг и сдался военнопленным.

Взяв свой победный трофей, Корнилов отправился с ним в Севастополь, а Нахимов по-прежнему оставался в море для наблюдения за неприятелем.

Выдержав сильнейший шторм 8 ноября, Нахимов принужден был отправить два корабля в Севастополь для исправления повреждений. В его распоряжении осталось только три корабля, когда получено было сведение, что на синопском рейде под защитой шести береговых батарей стоит отряд турецких судов из семи фрегатов, двух корветов, одного шлюпа и двух транспортов.

В ожидании подкреплений Нахимов подошел весьма близко к берегу с той целью, чтобы, постоянно наблюдая за неприятелем, не пропустить его выйти из порта и бежать обратно в Константинополь. Несмотря на весьма дурную погоду, на беспрестанный дождь с сильным ветром, эскадра держалась в море до тех пор, пока не присоединились к Нахимову еще три корабля и два фрегата под начальством контр-адмирала Новосильского. Сознавая, что с такими силами можно с успехом атаковать неприятеля, Павел Степанович 16 ноября пригласил к себе всех командиров судов, сообщил им план действий и отдал по эскадре приказ, в котором заранее было все предусмотрено и соображено. В десяти небольших пунктах адмирал сказал все, что следовало делать при различных обстоятельствах боя. Он предписал не стрелять даром по судам, которые признают себя побежденными, и не вредить консульским домам, на которых будут подняты национальные флаги. Не желая, однако же, стеснять своими правилами командиров судов, особенно при перемене обстоятельств боя, которые предвидеть заранее нет возможности, Павел Степанович предоставил каждому действовать по своему усмотрению, но непременно исполнить долг свой. «Государь Император и Россия, – прибавил он в заключение своего приказа, – ожидают славных подвигов от Черноморского флота; от вас зависит оправдать ожидания».

Утром 18 ноября дул сильный ветер, и едва он стал стихать, как в 9.30 русская эскадра приготовлялась к бою так же спокойно, как бы приготовлялась к обыкновенному ученью. В одиннадцать часов на всех судах был отслужен молебен, и около полудня эскадра построилась в две колонны, спустила гребные суда, чтобы сберечь их от выстрелов, и, по щегольскому обычаю, принятому во флоте, помчалась на синопский рейд под национальными флагами на брам-стеньгах. Впереди всех шли адмиралы: Нахимов на корабле «Императрица Мария» и Новосильский – на корабле «Париж».

Эскадра шла двумя колоннами для того, чтобы развернуться веером против турок, стоявших лунообразно под прикрытием своих береговых батарей. Бывшие при эскадре два фрегата, «Кагул» и «Кулевчи», получили приказание остаться под парусами для наблюдения за неприятельскими пароходами в случае, если бы, пользуясь парами, они вздумали вредить кораблям или бы предприняли бежать из бухты. Увидав сигнал на корабле «Императрица Мария», команды ожидали приказания своих командиров приготовиться к бою, но вместо того на адмиральском корабле, как в обыкновенное мирное время, показан был полдень.

Несмотря на дождь и пасмурную погоду, неприятель заметил приближение русской эскадры; над его пароходами клубился дым, остальные суда готовились к бою.

В половине первого, по первому выстрелу с турецкого фрегата, Нахимов бросился на синопский рейд, и тогда закипел тот ожесточенный бой, который кончился совершенным истреблением турок, взятием в плен раненого начальника турецкой эскадры и двух командиров судов. Шедшие впереди всех корабли «Императрица Мария» и «Париж» были засыпаны неприятельскими снарядами, но, несмотря на свои повреждения, храбро продвигались вперед, действуя батальным огнем по неприятельским судам, мимо которых проходили. Приблизившись к неприятелю не далее ружейного выстрела, эскадра действовала как на ученье; срыла батареи, сожгла, взорвала на воздух суда – одним словом, истребила своего врага.

Во время боя особенно отличились корабли: «Императрица Мария» под начальством капитана 2 ранга Барановского и под флагом Нахимова, «Константин» под командою капитана 2 ранга Ерюмышева и «Париж» под командой капитана 1 ранга Истомина и под флагом контр-адмирала Новосильского. Нахимов хотел изъявить этому последнему кораблю свою благодарность во время самого боя, но не на чем было поднять сигнал – все фалы были перебиты.

Почти в самом начале боя 20-пушечный неприятельский пароход «Танф» вышел из-за линии сражавшихся и помчался в Константинополь. Наши фрегаты «Кагул» и «Кулевчи» бросились за ним в погоню, но быстрый пароход скоро вышел из-под выстрелов наших фрегатов. В это время из-за мыса показался пароход «Одесса», на котором был вице-адмирал Корнилов; за «Одессой» следовали еще два парохода, «Херсонес» и «Крым», где находился начальник пароходного отряда контр-адмирал Панфилов. Корнилов тотчас же поднял сигнал: пароходам атаковать неприятеля, поставить его в два огня. «Крым» бросился в погоню и открыл огонь по убегавшему пароходу. Его примеру последовали «Одесса» и «Херсонес», но «Таиф» имел гораздо больший ход, так что выстрелы наши не достигали до него. Заметив это, В. А. Корнилов остановил преследование и поворотил со своими пароходами к Синопу.

В половине третьего часа пополудни на синопском рейде все было кончено и уничтожено 30 неприятельских судов со всем их экипажем. Командовавший эскадрой Осман-паша и два командира фрегатов были взяты в плен и привезены в Севастополь. Поразительно было зрелище гибели турецких судов: прибитые волнением к берегу, суда горели, и по мере того, как раскалялись бывшие на них орудия, они стреляли ядрами по рейду, не нанося, впрочем, никакого вреда нашим судам. Наконец, когда огонь достигал до места хранения пороха, суда взлетали на воздух и горящими обломками своими осыпали город. Синоп горел; никто не приходил тушить пожара, и ветер, свободно перенося искры с одного места на другое, усиливал пожар города, все жители которого искали спасения в окрестных горах.

С самого начала боя синопский губернатор, начальник береговых батарей и все начальство города бежало в горы. Солдаты гарнизона и все те, которые могли спастись с кораблей, бежали туда же. Около полуночи все пространство, обнесенное каменной стеной, было охвачено пламенем пожара; часть же города, населенная греками и христианами, осталась невредимой. Город был совершенно пуст, и долго после боя в прибрежных волнах и на берегу валялись трупы убитых и видны были уничтоженные батареи. В уцелевших домах, по свидетельству австрийского консула, найдены только раненые и умирающие. Вместе с кораблями и пушками неприятель потерял почти весь десант, и высадка турецких войск на кавказский берег сделалась невозможной. По собранным сведениям, в синопском сражении погибло до 4 тыс. человек турок; наша же потеря состояла в 37 человек убитых и 229 – раненых.

Всю последовавшую за тем ночь пароходы отводили наши корабли от берега из опасения, чтобы с переменой ветра горящие турецкие суда не снесло на нашу эскадру.

Победители-черноморцы тотчас же после сражения начали исправлять повреждения в корпусах кораблей, потерпевших немало. Более всех пострадал от выстрелов корабль «Императрица Мария», у которого почти все мачты были перебиты. Только неутомимая деятельность, ревность к службе и знание морского дела офицеров и нижних чинов дали возможность в продолжение 36 часов поставить эскадру в такое состояние, что она могла предпринять обратное плавание в глубокую осень и среди осенних бурь через все Черное море. Утром 19 ноября был отслужен на эскадре благодарственный молебен, после которого весь день работали над исправлением. В 8 часов утра 20 ноября эскадра снялась с якоря, за исключением корабля «Императрица Мария», повреждения которого по своей значительности не могли быть так скоро исправлены.

Пересев на корабль «Великий князь Константин», Нахимов поручил контр-адмиралу Панфилову остаться с пароходом «Крым» и фрегатами «Кагул» и «Кулевчи», исправить повреждения в корабле «Императрица Мария» и привести его в Севастополь. Снявшись с якоря только в три часа пополудни, контр-адмирал Панфилов явился в Севастополь ранее эскадры, за что и получил благодарность адмирала. Сам Павел Степанович Нахимов с потерпевшей от боя эскадрой совершил свой путь без всякого затруднения и, на удивление всей Европы, 22 ноября был уже в Севастополе.

«Часть русского флота, – писали в английских газетах, – держалась в море несколько дней в такую ужасную непогоду, в которую ни турки, ни австрийские пароходы на противоположном берегу не смели показываться в море. Неужели эти русские матросы те самые трусливые новобранцы, о которых нам натолковали? Боевой их порядок в деле удивительный. Расстояние, в котором они дрались, конечно, было очень близкое, потому что один спасшийся турок рассказывает, что он, взглянув наверх, увидел целую стену пушек, и тотчас же после того весь бок корабля был исстрелен, как решето. Такого совершенного истребления и в такое короткое время никогда еще не бывало. Русские показали, что им известны все улучшения новейшего артиллерийского искусства, осыпая неприятеля беспрестанным дождем бомб. Турецкий вице-адмирал Осман-паша взят был в плен с кораблем его, но последний был так избит, что принуждены были пустить его ко дну[3], как равно и прочие суда турецкой эскадры».

Среди всеобщего ужаса, распространенного в Турции, русская эскадра пришла в Севастополь, где была встречена радостными приветствиями всего остального флота и всех жителей города.

«Ура!», самое громкое, какое только гремело когда-либо на крымских берегах, грянуло навстречу победителям громче синопских пушек. Севастополь ликовал несколько дней неподдельным восторгом и приветствовал победителей горячей любовью.

За синопский бой, один из блистательнейших в новейшее время, Павел Степанович Нахимов получил орден Св. Георгия 2-й степени, при следующей Высочайшей грамоте от 28 ноября 1853 года: «Истреблением турецкой эскадры при Синопе вы украсили летопись русского флота новой победой, которая навсегда останется памятной в морской истории.

Статут военного ордена Св. Великомученика и Победоносца Георгия указывает награду за ваш подвиг.

Исполняя с истинной радостью постановление статута, жалуем вас кавалером Св. Георгия 2-й степени большого креста, пребывая к вам Императорской милостью Нашей благосклонны».

Россия ликовала. Все, кому только дорога слава отечества, заявляли свой восторг и удивление подвигу П. С. Нахимова и его сподвижников, моряков Черноморского флота. Истинно русские люди, скрывая свое имя, посылали Павлу Степановичу лики святых, и в числе их образ Николая Чудотворца, как бы благословляя тем доблестного адмирала на будущие подвиги. Отовсюду, со всех концов России, посыпались к Нахимову поздравительные письма и стихи, которых, по своей врожденной скромности, Павел Степанович не хотел обнародовать. Признательность царя, восторг и уважение соотечественников, слава и известность осенили доблестного адмирала, горячо любимого всеми сослуживцами.

Синопская победа, доказавшая отличное состояние Черноморского флота, возбудила у всех живейшую радость, и имя Павла Степановича Нахимова стало известно каждому – оно сделалось народным.

Тысячами разошлась между русскими людьми изданная в Москве картина, изображающая синопское сражение и подвиги Черноморского флота. Как радость, как подарок детям, покупал эту картинку мужичок, вез домой и, повесив ее на видном месте избы, рассказывал семье про подвиг Павла Степановича так: «Как в Азии было, не в Европе, при городе было при Синопе, что стоит на Черном море, отведали турки лютого горя, и доселе не образумятся мусульмане, все ходят словно в тумане. Дело было этак далеко за ночь; как наш родной Павел Степаныч вздумал по морю поплавать, паруса у корабликов поправить, и посмотреть хозяину не мешает: все ли на море в порядке пребывает, не мутят ли его воды вражьи корабли и пароходы. Вот видит он вдали в тумане, что по морю гуляют мусульмане, в облаках играют их ветрила, а их несметная сила! Иной бы от чужого флагу дал поскорее тягу или навострил бы лыжи, а он кричит: подходи ближе! Добро пожаловать, непрошеные гости, быть вам сегодня на погосте. Вперед вы у меня без спросу не покажете в море носу. Вас сила велика, а у нас вера крепка. У вас кораблей супротив нашего втрое, а мы согнем вас вчетверо; мы силе вашей дивуемся, а все на вас вблизи полюбуемся, уж назад не отступим и вас на обе корки отлупим. Стой-равняйся, на якоре укрепляйся! Турецкие канониры палят в пушки и мортиры: только из-за дыма все палили мимо; море волнуется, турки беснуются. Наши все крепились, да молчали, да вдруг разом отвечали, как грохнули с корабля «Константина»: погибла турок половина, а как начали палить остальные, стали турки словно шальные; со страху взмолились Аллаху, звали Магомета с того света, а Магомет их самих зовет на тот свет. Важно гостей угощали, много кораблей у них взорвали! Одни полетели на воздух за птицами, другие на дно морское за рыбами, а люди разбежались в дремучий лес зверье ловить; и от всего турецкого флота остались сита да решета; а сам их адмирал Осман-паша сидит едва дыша: наши же его приютили да с собой захватили. Турок отщелкали, отхлопали и пошли домой к Севастополю. Кораблики потешились, начальники орденами обвешались, матросам милости-подарки, вина пенного по чарке, да еще денежное царское жалованье! Чарка нам не диво, пивали вино и пиво, а любо царское угощение, и рубль недорог, добудем их целый ворох, – нам дорого царское пожалованье».

Победа Нахимова при Синопе наделала много шуму в европейских государствах. Подвиг Павла Степановича разнесся с необыкновенной быстротой во все концы вселенной, и через семь дней он достиг завистливой Англии; еще раньше услышали о нем во Франции. Выстрелы Синопа очень неприятно отозвались в сердцах французов и англичан. Им стыдно было за себя, стыдно потому, что, обещаясь защищать Турцию от нападений России, они дозволили Нахимову под носом своим уничтожить турецкий флот и несколько тысяч турецких солдат. Сначала они не верили в возможность такого погрома и отправили в Синоп несколько пароходов, чтобы убедиться собственными глазами в справедливости столь печального происшествия. Один за другим бежали англо-французские пароходы в Синоп и обратно; один за другим приносили они печальные известия, что в водах Синопа плавают только щепки от кораблей и что гладко то место, где были укрепления, пытавшиеся остановить русскую эскадру. Известия эти все более и более раздражали англичан и французов. Чтобы заглушить стыд, они двинули свой флот в Черное море и, потребовавши, чтобы русские заперлись в своих портах и не показывались в море, объявили, что станут препятствовать русским военным судам в свободном плавании для обороны своих берегов.

Итак, Англия и Франция стали рядом с врагами христианства против России, сражающейся за православие. Сбросив с себя всякую личину, наши противники объявили теперь, что несогласие между Россией и Турцией есть дело в глазах их второстепенное, что главная цель их «обессилить Россию, отнять от нее часть областей и низвести Отечество наше с той степени могущества, на которую оно возведено Всевышней десницей».

Православной ли России было опасаться сих угроз? Готовая сокрушить дерзость врагов, «она не уклонилась от священной цели, промыслом всемогущим ей предназначенной. Нет! Россия не забыла Бога! Она ополчилась не за мирские выгоды, она сражается за веру христианскую и защиту единоверных своих братий, терзаемых неистовыми врагами.

Да познает же все христианство, что как мыслит Царь Русский, так мыслит, так дышит с Ним вся Русская семья – верный Богу и Единородному Сыну Его, искупителю нашему Иисусу Христу, православный русский народ.

За веру и христианство подвизаемся! С нами Бог, никто же на нас!»

Верная святому своему призванию, всегда готовая встретить врага с твердостью, завещанной нам отцами и дедами, Россия приняла вызов, и 11 апреля 1854 года была объявлена война трем державам: Франции, Англии и Турции.

– Трое так трое – все одно, – говорил русский народ, идя на защиту православия и своей родины.

Ура! на трех ударим разом,

Недаром же трехгранен штык!

Ура! отгрянет над Кавказом,

В Европу грянет тот же клик!

И двадцать шло на нас народов,

Но Русь управилась с гостьми:

Их кровь замыла след походов,

Поля белелись их костьми.

Тогда спасали мы родную

Страну, и честь, и царский трон;

Тогда о нашу грудь стальную

Расшибся сам Наполеон.

Теперь же – вздрогни вся природа!

Во сне не снилось никому:

Два христианские народа

На нас грозятся за чалму!!!

Не удивила эта троица русского человека.

«Бывали мы, – говорил он, – во всех землях при всех королях, видали туретчину-неметчину, мы же пировали и в Париже. Во время оно били Наполеона, а теперь приходится бить другого, его племянника родного. Сам вооружается, на беду называется, да еще с англичанином съединяется. Пришли времена тяжки, француз с англичанином на пристяжке, а турку в корень впрягли, – только их тройка не пойдет бойко. Француз летит по-птичьему, англичанин плывет по-рыбьему, а турка идет по-куриному.

А вот турецкий султан Абдул-Меджид на боку лежит, трубку покуривает, думу крепкую подумывает. Как ономнясь в ночь ему мало спалось, много грезилось: ему слышалось, будто на матушке каменной Москве гудел колокол, ему виделось море Черное, словно кровью очервленное… Он зовет к себе хитрецов-мудрецов и велит себе сон рассказывать, правды праведной не утаивать. Ты, султан, силен, а твой сон мудрен – не добро тебе предвещает он. Как ты слышал, звон в Москве звонит, православный люд он во храм манит, там поют в храмах песни хвалебные, служат обедни с молебнами, Бога прославляют, что победы посылает».

«Нет на свете сильней, нет народу дружней Царства Русского, сильна крепка вера православная, а и дружен народ за Царя умрет». Стоит белому Царю клич кликнуть, восстанет Русь, как един человек, от старого до малого, от убогого до богатого, и скажет она врагам:

…Знайте ж, ваши все мытарства,

Расчет и вычет – все мечта!

Вам Русского не сдвинуть Царства —

Оно с Христом и за Христа!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.