Анна Лопольдовна Блондинка на троне

Анна Лопольдовна

Блондинка на троне

Анна Иоанновна умерла, Бирона свергли. Официально власть принадлежала младенцу-императору и его матери-регентше. А на самом деле? А на самом деле – никому.

Анна Леопольдовна Мекленбург-Шверинская приходилась внучкой царю Ивану V. Трудно даже вообразить человека, более неспособного к управлению! Ее с полным правом можно назвать Маниловым на троне. Мало кто из современников сказал о ней доброе слово. Скучная, ленивая, глупая, «со странностями» – такой предстает она в письмах леди Рондо. «В ней нет ни красоты, ни грации, ни ум ее не высказал ни одного блестящего качества», – добавляла обычно добрая и снисходительная англичанка.

Анна Леопольдовна. Луи Каравак. 1740 г.

«По всему, что я сказал о принцессе Анне, будет нетрудно определить ее характер. Она была чрезвычайно капризна, вспыльчива, не любила труда, была нерешительна в мелочах и походила на своего отца, герцога Карла Леопольда Мекленбургского с тою только разницею, что она не была расположена к жестокости. В год своего регентства она правила с большою кротостью. Она любила делать добро, не умея делать его кстати, – писал о ней Манштейн. – Министров своих и умных людей она вовсе не слушала, наконец, она не имела ни одного качества, необходимого для управления столь большой империей в Смутное время».

Лишь молодой Миних (сын фельдмаршала), неравнодушный к Анне, находил ее умной, тонко чувствующей, романтической особой. Она обожала романы. Эрнст Миних писал, что Анна призналась ему, что ее любимый персонаж в книгах – плененная принцесса, «говорящая с благородной гордостию». Ну что же: после переворота Елисавет она смогла вполне насладиться этой ролью.

Анну выдали замуж, совершенно не сообразуясь с ее желаниями, за принца Антона-Ульриха Брауншвейг-Беверн-Люненбургского – человека порядочного, но робкого и неуверенного в себе. Увы, эта робость и неспособность к интригам часто вредили ему в глазах окружающих. Но при выборе жениха для Анны именно эти качества и привлекли русских министров, не желавших иметь в лице принца еще одного соперника.

Сама Анна ничуть не ценила супруга, отзывалась о нем презрительно. Напрасно министры пытались убедить правительницу, что муж с покладистым характером намного лучше, нежели грубый и самовластный тиран, – она ничего не хотела слушать. Заслуживал ли такого отношения Антон-Ульрих? Вряд ли. Да, принц был застенчив и занудлив – но совсем не безнадежен. Он прилежно посещал «школу графа Остермана» и старался вникать в дела. Полковник Манштейн считал, что принц, несмотря на робость и необщительность, обладал «наилучшим сердцем и прекраснейшим характером в мире, соединенными с редким мужеством и неустрашимостью в военном деле».

Антон Ульрих. Гравюра XVIII в.

Из достоинств за этой женщиной можно признать только то, что она была миловидна, стройна и неплохо говорила на нескольких языках.

Однако, несмотря на свою «кротость» и высокий ранг, Анна не умела внушить к себе уважения. Наоборот – давала массу поводов для сплетен. И главным из них была ее фаворитка – баронесса Юлианна Менгден. Об их страстной дружбе писали многие.

«Я дам Вашему превосходительству только слабое понятие об этой привязанности, если скажу, что страсть любовника к новой любовнице сравнительно шутка», – докладывал лорду Гаррингтону посол Э. Финч, но «можно надеяться, что в ней не окажется ни склонности, ни силы делать зло».

«Фаворитка ее пользовалась ее полным доверием и распоряжалась ее образом жизни по своему усмотрению», – замечал Манштейн. Многие сплетники откровенно намекали на лесбийскую связь, существовавшую между двумя женщинами. Анна могла целыми днями не выходить из спальни, проводя время в обществе Юлианны Менгден. Служанки часто заставали их вместе в постели. Ну а патологическая ненависть, которую Анна испытывала к мужу, только подкрепляла эту версию.

Трогательную дамскую дружбу дополняла еще одна фигура – граф Линар, польский полномочный министр. По Санкт-Петербургу ходили упорные слухи, будто бы граф Линар является третьи в любовном гнездышке. Анна Леопольдовна часто принимала его в дворцовом саду, всегда в присутствии девицы Юлианны. Вокруг сада был выставлен караул так, чтобы никто больше не мог туда проникнуть. Причем страже был дан приказ не пускать в сад и самого принца Антона-Ульриха.

Иоанн Антонович с Юлианой фон Мегден. Неизвестный художник. XVIII в.

Маркиз де ла Шетарди и вовсе рассказывал, что летними жаркими ночами Анна принимала Линара на балконе. От нескромных взглядов кровать заслоняли ширмы, но с верхних этажей прилегающих домов любовные утехи правительницы Российской империи отлично просматривались.

А как же девица Менгден? А вот так: Линар попросил руки Юлианны Менгден – и получил согласие и ее, и Анны. Так что читатель вправе сам решать, какие отношения были у этой троицы.

«Вся беда в том, что в правительстве нет единства: Анна с фаворитками уничтожает то, что делает Остерман с принцем Брауншвейгским, а вице-канцлер и Антон Ульрих, в свою очередь, мешают ей», – передает Шетарди мнения петербургского общества. Елизавета же мила и очаровательна и очень популярна. Таким образом, заключает он, «положение идеально для переворота».

Интриги французского посла

Коли правительство слабо, всегда найдется кто-то, кто захочет его сместить. На сей раз перемена правительства в России стала выгодна Франции, Швеции и Турции. Все эти страны были не прочь сократить территориальные завоевания Петра Великого. Мешал им это сделать всего лишь один человек – Андрей Иванович Остерман, один из творцов знаменитого Ништадтского мира. Он свято стоял на страже интересов России и готовился подписать весьма выгодный для России, но неудобный для Франции англо-русский торговый трактат.

До нас дошла записка неизвестного лица, составленная во Французском министерстве иностранных дел, содержащая план смещения российского правительства. Существовала целая антирусская коалиция: Турция регулярно устраивала провокации на границе, Швеция объявила России войну (впрочем, окончившуюся для шведов неудачно), ну а французский посол в Санкт-Петербурге Жак-Иоахим Тротти, маркиз де ла Шетарди энергично занялся подготовкой государственного переворота.

В качестве претендентки на престол была выбрана Елизавета Петровна: она «ненавидит англичан, любит французов», а кроме того, крайне неприязненно относится к Остерману. Упреки цесаревны в черной неблагодарности справедливы: ее родной папаша этого немца, можно сказать, из грязи вытащил, а он, вместо того чтобы возвести на престол ее – Елизавету, – якшается с конкурирующей династической ветвью. А все потому, что они ему соотечественники!

В задачи Шетарди входило не только склонить цесаревну к решительному шагу, но и заставить ее подписать условия, на которых ей выделят деньги для подкупа нужных лиц и организации переворота.

Жак-Иоахим Тротти, маркиз де ла Шетарди – французский дипломат и генерал. В 1727 году он был послан в Лондон, затем в Голландию и Пруссию, дважды в Россию и в 1742-м в Турин.

Самоуверенный и неглупый, он готов был пожертвовать всем, чтобы блистать в обществе. Он мог давать уроки высшего этикета и утонченного изящества, но его политика часто имела вид салонной интриги. Современники отмечали, что он всегда был необычайно галантен с дамами, но часто резок и даже груб с мужчинами.

Прежний сослуживец Кульковского, поручик Гладков, сидя на ассамблее с маркизом де ла Шетарди, хвастался ему о своих успехах в обращении с женщинами. Последний, наскучив его самохвальством и не говоря ни слова, ушел.

Обиженный поручик Гладков, обращаясь к Кульковскому, сказал:

– Я думал, что господин маркиз не глуп, а выходит, что он рта разинуть не умеет.

– Ну и врешь! – сказал Кульковский. – Я сам видел, как он во время твоих рассказов раз двадцать зевнул.

Юность Елизаветы

Считается, что до шестнадцати лет ее жизнь была безоблачна. Девушку учили танцам, светскому обращению, иностранным языкам. Более серьезные предметы ни ей, ни ее старшей сестре Анне не преподавали: уже взрослой Елизавета высказала незнание того, что Великобритания расположена на острове.

Принято думать, что Петр I души не чаял в дочках, и они отвечали ему любовью. Однако много лет спустя Елизавета искренне удивилась, что великая княжна Екатерина (будущая императрица Екатерина II) оплакивает своего отца больше недели. Зачем – «ведь он не был королем»? Этот маленький эпизод говорит о многом.

Хотя Елизавету никак нельзя было назвать деловой женщиной, после смерти отца ей пришлось помогать неграмотной матери, подписывая вместо нее бумаги. Впрочем, юная девушка больше витала в облаках, чем вникала в политику: сохранился документ, подписанный ею словами «Пламен огнь…».

По общему мнению, Елизавета была веселой, добродушной, несколько капризной и вспыльчивой – зато отходчивой. За показным легкомыслием скрывался здравый рассудок. Больше всего на свете Лиза любила светские развлечения: балы, танцы, охоту, маскарады. Она слыла первой красавицей своего времени, любила наряжаться, делала это со вкусом и изяществом, лучше всех танцевала.

В юности Елизавета переболела оспой. Светское общество судачило о том, какой потерей станет для молодой красавицы изуродованное лицо, однако самые придирчивые критики смогли отыскать на ее лице и плечах всего лишь две оспины. Рассказывали, что, чтобы избежать уродства, Елизавета проводила все дни болезни в ванне с теплыми сливками, а на лицо ставила компрессы.

Елизавета Петровна в юности. Луи Каравак. 1720 г.

«Принцесса Елизавета… красавица. Кожа у нее очень белая, светло-каштановые волосы, большие живые голубые глаза, прекрасные зубы и хорошенький рот. Она склонна к полноте, но очень изящна и танцует лучше всех, кого мне доводилось видеть. Она говорит по-немецки, по-французски и по-итальянски, чрезвычайно весела, беседует со всеми, как и следует благовоспитанному человеку, – в кружке, но не любит церемонности двора», – так отзывалась о ней супруга английского посла леди Рондо.

Эта же дама описала очаровательную сценку прибытия к Российскому императорскому двору китайских послов. Китайцы с любопытством взирали вокруг, а русские с таким же интересом смотрели на китайцев. Анна Иоанновна предложила послам сказать, которую из придворных дам они находят самой красивой. Поначалу те ответили церемонной фразой: мол, это сделать так же трудно, как выбрать на звездном небе самую яркую звезду. Анна настаивала, и поняв, что от них ждут определенного ответа, китайцы указали на Елизавету, с одной лишь оговоркой: по их мнению, у той были слишком большие глаза. Это очень удивило присутствующих, так как все находили, что у Елизаветы прекрасные глаза.

Несмотря на очевидные женские достоинства, личная жизнь Елизаветы никак не складывалась: Петр дважды пытался выдать ее замуж, но с первым женихом (французским принцем) не договорились, а второй скоропостижно умер до свадьбы. Не успела устроить брак дочери и Екатерина I. Ну а с воцарением Анны отношение к принцессе переменилось: теперь уже русский двор был совсем не заинтересован в ее замужестве. В крайнем случае, ее прочили за какого-нибудь совсем уж захудалого жениха, который точно не станет претендовать на русский престол.

В 1730-е годы Елизавета проводила много времени в Александровской слободе, по сути, она была негласно сослана туда Анной Иоанновной. Возвращаясь в Москву, она жила в обветшавшем деревянном дворце в селе Рубцово на реке Яузе (рядом с современной станцией Электрозаводская). Там же стояла (и ныне стоит) церковь Покрова, от которой село получило свое второе название – Покровское.

По слухам, живя здесь, цесаревна часто одевалась на русский манер – в сарафан и кокошник, участвовала в деревенских праздниках, водила хороводы. До наших дней дошла песенка, будто бы сочиненная веселой Елисавет, начинается она так:

Во селе, селе Покровском,

Середь улицы большой

Расплясались, расскакались

Красны девки меж собой…

Вообще можно сказать, что Елизавета Петровна была если не первой (стихи писала и царевна Софья), то одной из первых русских поэтесс. Известно, что она хорошо пела и сама сочиняла романсы. До нас дошло маленькое стихотворение, не совсем правильное по ритму и размеру, но зато искреннее, посвященное цесаревной красавцу-офицеру Алексею Шубину, с которым у нее был страстный и трагический роман:

Я не в своей мочи – огнь утушить,

Сердцем болею, да чем пособить?

Что всегда разлучно и без тебя скучно —

Легче б тя не знати, нежель так страдати

Всегда по тебе.

Вспомните «хронистическую эпиграмму» Антиоха Кантемира – что вам больше нравится?

По одним сведениям, Алексей Яковлевич Шубин был прапорщиком лейб-гвардии Семеновского полка, по другим – унтер-офицером Преображенского. Оба эти полка относились к числу «потешных» и были сформированы еще Петром I, поэтому их и путали.

По воспоминаниям современников, Алексей Шубин был очень красив, и поначалу именно этим понравился молодой цесаревне. Историки XIX века писали, что Елизавета предалась своему чувству со всем пылом молодости, со всем упоением страсти и даже предполагала сочетаться с Шубиным браком.

Однако императрица Анна Иоанновна не доверяла ни Елизавете, ни ее жениху. Она не могла не замечать, что Елизавета слишком сблизилась с гвардейцами: крестила у них детей, бывала на их свадьбах; солдат-именинник приходил к ней, по старому обычаю, с именинным пирогом и получал от нее подарки и чарку анисовки, которую как хозяйка Елизавета и сама выпивала за здоровье именинника. Гвардейские солдаты полюбили цесаревну, стали называть ее «матушкой» и говорили друг другу, не без внушения Шубина, что ей, дочери Петра Великого, «не сиротой плакаться», а следовало бы на престоле сидеть.

Все это дошло до Анны, и по ее приказу Шубин был арестован, долго томился в тюремной камере, а потом был отправлен на Камчатку и обвенчан там, против воли, с камчадалкой. Под страхом смерти ему было запрещено называть кому-либо свое имя.

За 10 лет разлуки Елизавета не забыла своего возлюбленного, и вступив на престол, тут же отправила людей на его поиски.

«Елисавета, тотчас же по вступлении на престол, вспомнила о своем прежнем любимце и осведомилась о нем. В Сибирь был послан за ним нарочный курьер и с трудом могли там отыскать его. Если кто-нибудь отправляется в ссылку без особого манифеста, в котором упомянуто место его заточения, то он переменяет фамилии точно так, как в испанской инквизиции; иногда самый двор отдает приказание об этой перемене, не предупредив тайную канцелярию, вследствие чего потом бывает трудно отыскать ссыльных», – писал Манштейн.

На розыски ушло более года. Посланный объездил всю Камчатку, спрашивал везде, нет ли где Шубина, но не мог ничего разузнать. Однажды, разговорясь с арестантами, посланный упомянул имя императрицы Елизаветы Петровны, но те не поверили, что она царствует. В доказательство ему пришлось предъявить документы с ее именем и печатью. И только тогда один из ссыльных признался, что он и есть Шубин.

«Когда Шубин возвратился ко двору, императрица пожаловала ему большие поместья, произвела его в генерал-майоры и майоры гвардии. Заключение до того лишило его сил, что он не мог долго исполнять те немногие обязанности, которые возлагала на него служба. Он попросил отставки и благоразумно удалился в свои поместья», – рассказывал Манштейн.

Это действительно было благоразумным поступком: ведь сама Елисавет давно утешилась в объятиях Разумовского.

«За невинное претерпение» в марте 1743 года Шубин был произведен в генерал-майоры и получил Александровскую ленту. Императрица пожаловала ему богатые вотчины, в том числе село Работки на Волге, что в нынешнем Макарьевском уезде Нижегородской губернии.

Камчатская ссылка расстроила его здоровье, он предался набожности, дошедшей до аскетизма, занялся науками, в частности историей Камчатского края, и в 1744 году он попросил увольнения от службы.

Получив отставку, Шубин поселился в пожалованных ему Работках, где и умер в 1765 году, на три года пережив Елизавету. На прощание императрица подарила ему драгоценный образ Спасителя и часть ризы Господней, которые долго хранились в сельской церкви. Увы, в 2005 году усадьба Шубиных окончательно рухнула, но предание об отношениях императрицы Елизаветы Петровны с первым помещиком из рода Шубиных местные жители помнят до сих пор.

«Как я на престол взошла»

Итак, 1741 год. Елизавете – 31 год. Она уже не юна, но все еще молода и очень красива. О ней иногда отзываются как о толстухе – но этому противоречит сохранившееся ее коронационное платье не более 48-го размера.

«Принцесса Елизавета, дочь Петра I и царицы Екатерины, такая красавица, каких я никогда не видывал. Цвет лица ее удивителен, глаза пламенные, рот совершенный, шея белейшая и удивительный стан. Она высокого роста и чрезвычайно жива. Танцует хорошо и ездит верхом без малейшего страха».

Рассказал герцог де Лирия

Ее считают записной кокеткой, озабоченной только своей красотой, легкомысленной веселушкой, открытой и бесхитростной. Была ли она такой на самом деле? Судите сами: эта женщина пережила смерть всех своих младших братьев и сестер, в 16 лет – смерть отца, в 18 – смерть матери, в 19 – смерть старшей сестры. Затем – безвременную кончину двоюродных брата и сестры, которых она любила. После ее обозвали незаконнорожденной, отправили в ссылку в Александровскую слободу. Она полюбила – ее возлюбленного арестовали. Самой ей постоянно грозил насильственный постриг… Императрица видела в ней политическую соперницу. Многие писали о том, что только заступничеству Бирона она обязана тем, что Анна не вынудила ее постричься в монахини. Хорошенькая, обаятельная цесаревна нравилась герцогу, но, вместе с тем, ухитрялась не вызывать ревность Анны Иоанновны.

Возможно ли, чтобы женщина с такой биографией оставалась легкомысленной дурочкой? Вряд ли.

Мнению о ее легкомыслии противоречат и следующие факты: за всю жизнь у Елизаветы не было ни одной близкой подруги. Она могла смеяться, любезничать, заводить романы – но никому не открывала душу. Даже ее любовник Алексей Разумовский не был посвящен в заговор по захвату престола. «Она слишком ожирела для заговоров» – презрительно отозвался о ней английский посол Финч. И ошибся!

Шетарди начал с комплиментов. Он часто танцевал с Елизаветой и расточал комплименты ее красоте и уму. Как-то раз он осторожно посетовал на слабость нынешнего правительства. Потом заметил, что потомство Петра несправедливо лишили престола. А в заключении прямо сказал: «Его Величество король Франции желает видеть вас на троне ваших предков».

Елизавета испугалась. Очень испугалась! Еще бы: Тайная канцелярия действует активно. Свежа память о расправе над Волынским, которого из-за одного только слова обвинили в намерении свергнуть императрицу. Всюду шпионы. Друзей у нее мало, а влиятельных – вовсе нет. Поэтому она резко оборвала разговор и удалилась.

Но Шетарди не сдался! Он подкупил Лестока – личного врача Елизаветы, и держал связь с цесаревной через него. Постепенно Елизавета убедилась: ее не обманывают, ей действительно предлагают трон.

Но на переворот нужны деньги, и немалые. Шетарди готов их предоставить, но при одном условии: Елизавета подпишет бумаги с обязательствами перед королем Франции. А вот этого делать нельзя ни в коем случае! Это смертельно опасно – раз, и два – это превратит русскую императрицу во французскую марионетку.

Цесаревна начала серьезную игру. Она была очень красивой женщиной и знала, как пользоваться своей красотой. Она сумела понравиться маркизу и провести его: каждый раз, как разговор касался ее подписи под документом, Елизавета демонстративно пугалась, даже плакала. Она красочно описывала маркизу, в какой опасности находится, как может пострадать, если вдруг бумаги попадут в чужие руки. Она всячески убеждала его, что ее благодарность Франции настолько велика, что она и так выполнит все их условия. И маркиз ей поверил. Мало того, что поверил, – он убедил в этом свое правительство.

«Ошибки, сделанные партией царевны Елизаветы, были… велики. Лесток говорил во многих местах и в присутствии многих лиц о долженствовавшей случиться в скором времени перемене. Прочие участники заговора были не умнее: все люди простые, мало способные сохранить столь важную тайну. Сама царевна делала некоторые вещи, за которые она была бы арестована в царствование императрицы Анны. Она прогуливалась часто по казармам гвардейцев; простые солдаты становились на запятки ее открытых саней и таким образом разъезжали, разговаривая с нею, по улицам Петербурга. Их приходило каждый день по нескольку в ее дворец, и она старалась казаться популярной во всех случаях. Но Провидение решило, что это дело удастся, поэтому другие по необходимости были ослеплены», – так с сожалением описывал события полковник Манштейн, который лишился в результате этого переворота и полка и своих поместий.

Граф Остерман предчувствовал надвигающуюся опасность и настоятельно советовал Анне Леопольдовне удалить Елизавету как можно дальше от Петербурга. Регентша соглашалась, но каждый раз пытаясь поговорить с Елизаветой, поддавалась ее обаянию и меняла решение.

Остерман слишком долго не настаивал на решительных действиях: Елизавету не привыкли воспринимать всерьез. Примечательно, что его верная супруга, Марфа Ивановна, ничуть не была обманута внешностью «легкомысленной дурочки». Она понимала, что конец близок. Как-то она даже призналась, что была бы рада, если б ее муж был, как Миних, всего лишь отправлен в отставку.

Тучи сгущались. То, что при российском дворе вот-вот произойдут перемены, видели все. В дело вмешалась даже английская разведка: английский посол Финч лично передал Остерману документы, полностью изобличающие Елизавету. Казалось бы: все открылось, какие теперь могут быть сомнения?

Больной подагрой граф приказал снести себя к регентше и доложил ей о заговоре. Что же предприняла блондинка? «Вместо того чтобы отвечать ему на то, что он говорил, она велела показать ему новое платье, заказанное ею для императора», – описал конец этого разговора Манштейн.

Замечательная сценка, не правда ли? Регентше докладывают о готовящемся перевороте, а она в ответ: «Ах, посмотрите, какое чудное платьице сшили для моего сынишки!»

Остерман был обескуражени решил действовать самостоятельно. Арестовать цесаревну он не мог – слишком знатная особа. А вот Лестока арестовать было можно. Кроме того, вместе с Антоном-Ульрихом он решил расставить по столице караулы, чтобы не дать возможность гвардейцам самовольно покинуть казармы. Возможно, это могло бы если не предотвратить, то хотя бы оттянуть переворот.

Вечером того же дня австриец маркиз Ботта обратился к правительнице со следующею речью: «Ваше императорское высочество упустили случай помочь государыне моей, королеве, несмотря на союз обоих дворов, но так как этому уже нельзя пособить, то я надеюсь, что с помощью Божией и других наших союзников мы устроим наши дела. По крайней мере, государыня, позаботьтесь теперь о самой себе. Вы находитесь на краю бездны; ради Бога, спасите себя, императора и вашего супруга».

И тут Анна вроде бы опомнилась. Она наконец-то осознала, что ей на самом деле грозит опасность, и решилась. Но на что? Она не нашла ничего лучшего, чем снова поговорить с Елизаветой, на этот раз – «начистоту». Отозвав цесаревну к окну, она предъявила ей доказательства ее измены.

Казалось бы: все погибло! Елизавета полностью изобличена. Теперь ей остается только упасть в ноги правительнице и молить о пощаде. Но – дочь своего отца – она повела себя по-другому: Елизавета ни в чем не созналась. Напротив, она постаралась убедить Анну в своей невиновности. Для этого ей пришлось призвать на помощь весь свой незаурядный поэтический талант, все артистическое дарование. Елизавета напоминала Анне, что присягала ей и как христианка не посмеет нарушить клятвы, говорила о сестринской любви и о своем долге перед престолом… Елизавета была поэтессой – она умела найти нужные слова! Она даже расплакалась, убеждая правительницу. И Анна, несмотря на все доказательства, несмотря на предъявленные ей документы, поверила. Молодые женщины обнялись и поцеловались. Анна объявила мужу и Остерману, что слышать не желает больше о мнимых интригах Елизаветы. Она категорически запретила им арестовывать Лестока и отменила приказ мужа о расставлении на улицах Петербурга караулов.

Можно только представить, что испытал при этих ее словах канцлер.

А цесаревна после этого разговора немедленно встретилась с Лестоком и объявила, что наконец решилась на переворот. Медлить больше нельзя! По слухам, после этого она долго молилась, обещая никогда не подписывать смертных приговоров, и даже дала обет безбрачия.

Затем она надела кирасу поверх платья, вместо шпаги взяла в руки крест и отправилась в гвардейские казармы.

– Помните ли вы, чья я дочь? – спросила она.

– Помним, матушка, помним! – отвечали гвардейцы.

– Готовы ли вы умереть за меня?

– Умрем, матушка! И всех немчин за тебя убьем!

– Если вы будете так поступать, то я не пойду с вами… – возразила Елизавета.

Ей даже пришлось взять с гвардейцев слово не применять оружие. Впрочем, в нем не было надобности: арест брауншвейгского семейства произошел легко и быстро: охрана дворца приняла известие о перевороте с радостью. Лишь четыре офицера запротестовали, но их быстро заперли в одной из комнат.

Елизавета прошла в спальню правительницы, обнаружив ту в постели, но не с мужем, а с девицей Менгден. Проснувшаяся Анна с испугом спросила:

– Что это значит, сестра?

– Это значит, сестрица, что вы арестованы, – спокойно объявила цесаревна. Рассказывают, что затем Елизавета взяла на руки малютку принца и произнесла, осыпая его поцелуями: «Бедное дитя, ты вовсе невинно, твои родители виноваты!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.