Попытки ассимиляции: Вербовка богатой шляхты на государственную службу

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Попытки ассимиляции: Вербовка богатой шляхты

на государственную службу

Последняя существенная проблема, которую необходимо рассмотреть в этой части, связана с фундаментальным различием между русским и польским дворянством. Речь пойдет о том, во-первых, насколько глубоко эти отличия ощущались, и, во-вторых, о мерах царского правительства по их нивелированию. Это даст возможность более глубоко охарактеризовать социальный статус высшего слоя данной группы.

Как уже отмечалось в предыдушей главе, менее 3 тыс. польских дворян принимало или могло принимать участие в работе польских традиционных дворянских институтов власти. Царские власти пришли, наконец, к выводу, что это была небольшая часть всего польского дворянства, в то время как остальные польские помещики вели жизнь, не связанную с какой-либо общественной и политической деятельностью. Иллюзия неизменной Аркадии упрочилась в умах самых богатых польских помещиков, которые, так же как и менее зажиточные, не испытывали малейшего желания принимать участие в жизни Российской империи, преследовавшей их и олицетворявшей зло во всех его формах.

Отход польского дворянства на второй план общественной жизни вызывал у властей дополнительное раздражение: со времен Екатерины II статус польской шляхты признавался документально, но при условии, что она будет держаться правил сословной организации российского дворянства. Польская шляхта была крайне от этого далека.

В основе идеи существования российского дворянства лежало понятие службы, гражданской или военной. В манифесте Петра III от 18 февраля 1762 г. уточнялось, что принадлежность к дворянскому сословию связана с определенными общественными обязанностями:

Мы надеемся, что все благородное российское дворянство, чувствуя толикие Наши к ним и потомкам их щедроты, по своей к Нам верноподданнической верности и усердию, побуждены будут не удаляться, ни же укрываться от службы, но с ревностью и желанием в оную вступить и честным и не зазорным образом оную по крайней возможности продолжать, не меньше и детей своих, с прилежностью и рачением обучить благопристойным наукам, ибо все те, кои никакой нигде службы не имели, но только как сами в лености и праздности все время препровождать будут, так и детей своих в пользу отечества своего ни в какие полезные науки не употреблять, – тех Мы, яко сущее нерадивых о добре общем, презирать и уничтожать всем Нашим верноподданным и истинным сынам Отечества повелеваем или же ко двору Нашему, или же в публичных собраниях и торжествах терпимы не будут839.

Процитированные требования содержат два основополагающих принципа эпохи Просвещения, а именно необходимость быть как полезным обществу, так и образованным человеком. Начатый Петром I просветительский крестовый поход ограничился лишь кругом дворянства. Несмотря на то что в Жалованной грамоте дворянству 1785 г. говорилось об исключительном положении этого сословия, Екатерина II всегда подчеркивала, что дворянство является служилой элитой. Первоочередная обязанность дворянина заключалась в служении государству. В манифестах, адресованных польской шляхте на присоединенных территориях, изданных генералом М.Н. Кречетниковым 27 марта 1793 г. (второй раздел Польши), а затем генералом Т.И. Тутолминым 1 мая 1795 г. (третий раздел), вновь были представлены эти идеи и высказывалась надежда, что признание польских привилегий пробудит в побежденных желание достойно войти в круг российского дворянства.

Однако польская шляхта воспользовалась этим лишь для того, чтобы, как было показано, утвердить свою внутреннюю автономию, вовсе не претендуя (за исключением редких случаев) на высокие чиновничьи должности в Российском государстве. Уже во времена Виленского университета (1803 – 1831), несмотря на большое количество учащейся бедной шляхты, которая благодаря полученному образованию могла вступить в ряды российского чиновничества, таких случаев известно крайне мало – в этой среде, напротив, преобладало отвращение к царской службе840.

Власти обеспокоились этим параллельным существованием в империи польского дворянства лишь в 1835 г., несмело и спорадически пытаясь привлечь богатую шляхту на государственную службу. Указ от 12 августа 1835 г. должен был, по замыслу, склонить большую часть польского дворянства к государственной службе. Власти полагали, что запрет на участие во внутренней жизни дворянских учреждений тем, кто не имел за плечами десяти лет государственной службы, ускорит приток шляхтичей на службу841. Однако через два года стала заметна угроза притока в бюрократические инстанции Петербурга не таких уж желанных, не до конца обрусевших поляков. Тогда указом от 23 января 1837 г. было решено открыть доступ в министерства и высшие административные учреждения лишь тем из поляков, кто в течение пяти лет служил во внутренних губерниях Российской империи.

Все эти меры носили двойственный и сомнительный характер. Как уже говорилось, в это время полным ходом шла крупномасштабная ревизия прав на дворянство, и хотя в значительной степени она уже была проведена, однако было еще рано говорить о ее завершении, поэтому, казалось бы, следовало разрешить еще не прошедшей проверку шляхте занимать официальные должности. В феврале 1839 г. на заседании Комитета западных губерний Бибиков заявил, что порядок службы, определенный указами 1835 и 1837 гг., себя не оправдал. «Сколь ни полезны расположения сии, рассматривая их как средство уничтожения враждебного духа, столь удобно питаемого праздностью… польская шляхта видит в них элемент недоверия, она против разделения семей и отъезда сыновей». По мнению генерал-губернатора, задача русификации шляхты была важнее цели ее деклассирования. Возможно, он был готов спасти от включения в категорию однодворцев тех, кто согласился бы пойти на государственную службу. Он даже выразил надежду, что ускоренная ревизия вызовет страх у польского дворянства перед деклассированием и подтолкнет его к государственной службе. Он даже предлагал Комитету отдавать преимущество при приеме на службу не помещикам, а безземельной шляхте, ожидая, что она окажется более уступчивой. Бибиков также просил Комитет отменить обязательную службу во внутренних российских губерниях, поскольку у обедневшей шляхты не было средств на покрытие соответствующих расходов, да и «меры сего рода не столь нужны уже и даже могут препятствовать достижению цели правительства, которая состоит в том, чтобы сближать уроженцев Западного Края с коренными Русскими»842.

Впервые и, по-видимому, единственный раз за всю свою службу в Киеве Бибиков столкнулся с более жесткой позицией: Николай I вернул этот проект в Комитет, гневно приписав на полях: «Не отступлю от сей меры по весьма известным причинам. Военная служба впрочем всем и везде открыта»843.

Как следствие проявленной царем твердости, два названных закона остались в силе. Более того, Комитет уточнил, что на получение должностей в административных органах и офицерских званий в армии могут претендовать только те польские дворяне, чье происхождение подтверждено Герольдией, т.е. заведомое меньшинство. Бибиков получил поддержку лишь по вопросу о сохранении должностей за мелкими польскими чиновниками, которых невозможно было заменить русскими, а потому нельзя было уволить. Он подчеркивал, что «большая часть чиновников и канцелярских служителей всех почти присутственных мест суть тамошние уроженцы».

Генерал-губернатору стало ясно, каким должен быть следующий шаг после маргинализации всей деклассированной безземельной шляхты: следовало всеми правдами и неправдами вынудить польское поместное дворянство пойти служить. Однако это требовало времени: пока Киевская ревизионная комиссия не завершила своей работы, пока не отделила зерна от плевел, установить точное количество польских дворян-землевладельцев на Украине было невозможно. Как известно, комиссия завершила проверку шляхты лишь 1 января 1845 г., кроме того, рассмотрение отдельных случаев было отложено на более поздний срок.

Вскоре Бибикову стало ясно, что не стоило надеяться на проверку Герольдией прав на дворянство – в это учреждение и без того поступало из Киевской комиссии на рассмотрение множество спорных случаев. Понятно было и то, что не могли принести успеха первые попытки установить количество помещиков по требованию Министерства внутренних дел от 24 ноября 1843 г. К примеру, ответ подольского гражданского и военного губернатора генерал-майора А.А. Радищева от 30 марта 1844 г. был путаным и переполненным извинений. Он одновременно потребовал от дворянских собраний своей губернии и от полиции представить списки потомственных дворян, однако полученные данные не совпадали! Впрочем, дворянским собраниям было нелегко представить точные сведения, поскольку их книги были переданы в Киевскую комиссию. Они привели сведения по каждому уезду, и в них еще могли содержаться данные и о сомнительной шляхте (не внесенной в родословные книги). В связи с этим в январе 1845 г. министр повторно потребовал представления точных данных844.

В 1842 – 1852 гг. интерес к положению подтвердившей свое дворянское достоинство шляхте и поиск способов ее максимальной ассимиляции усилились. В начале 1848 г. Николай I решил лично заняться этой группой и проверить отношение молодежи к государственной службе. Он приказал Бибикову подать списки поляков в возрасте от 18 до 30 лет из числа прошедших проверку дворянского достоинства, которые нигде не служили. 31 мая 1848 г. царь получил список, составленный на основе данных предводителей дворянства, и он показался ему не очень убедительным. В связи с этим он попросил, чтобы «Комитет Министров [Комитет Западных губерний незадолго до этого был расформирован. – Д.Б.] сообразил, какие меры представятся возможными к отклонению сего преступного направления дворянства в том крае». Следствие было поручено министру внутренних дел вместе с Бибиковым, который разработал анкету, представляющую для историков особую ценность, – в ответах на нее сообщались сведения о размере имения, образовании, занятиях молодых польских дворян845.

14 сентября 1848 г. гражданские губернаторы получили распоряжение собрать эти сведения через предводителей дворянства. Последние, естественно, поняли, что теперь уже шла речь не только о деклассированной шляхте и что эти меры были направлены против их социальной группы. На протяжении двух лет они оставались глухи к этому распоряжению или давали уклончивые ответы. В свою очередь, министру внутренних дел не терпелось получить ответ, и он несколько раз напоминал Бибикову об этом (4 февраля, 12 июня и 21 октября 1849 г.).

11 февраля 1849 г. подольский полицмейстер генерал-майор Сотников подлил масла в огонь, сообщив царю, что большинство молодых польских дворян после получения высшего образования согласны служить лишь в канцеляриях предводителей дворянства, намереваясь, как разрешал закон, заменить университетскую степень на классный чин, чтобы после двух-трех лет службы иметь право избираться на дворянские должности. Он добавлял, что подобная служба не дает им никаких практических навыков, поскольку они редко исполняют ее лично, высылая вместо себя писарей и оставаясь тем временем дома. Сотников считал необходимым запретить какую бы то ни было службу в польских дворянских собраниях тем, у кого нет по крайней мере трехлетнего стажа службы в царской администрации под пристальным надзором вышестоящего начальства, причем службы, подтвержденной ежеквартальными отчетами. 28 июня 1850 г. киевский гражданский губернатор выслал список из 576 молодых польских дворян, служивших лишь в органах дворянского самоуправления846.

Отсутствие точных сведений крайне раздражало как правительство, так и Бибикова, который 26 августа 1849 г. приказал гражданским губернаторам отправить каждому предводителю дворянства эстафету с требованием представить ответы и заполненные анкеты. Это распоряжение поставило губернаторов в затруднительное положение, поскольку они не знали, как заставить предводителей представить необходимые сведения, и решили послать для успокоения своего начальника докладные записки с личными размышлениями о состоянии дворянства своей губернии847.

Киевский гражданский губернатор И.И. Фундуклей объяснял, что нежелание польского дворянства служить на государственной службе имеет исторические причины. Богатые люди любили армию времен независимой Речи Посполитой, потому что от них не требовалось служить; армия лишь тешила их самолюбие, а в российской армии их отталкивали требуемые дисциплина и верность престолу. Если кое-кто и пошел случайно в российскую армию, то лишь для того, чтобы получить как можно быстрее чин и вернуться затем домой. Гражданская же служба еще во времена Речи Посполитой предназначалась для самых бедных, и ее следовало нести только в частных имениях. Это отношение продолжало сохраняться, многие шляхтичи предпочитали быть интендантами, экономами, управляющими, но не идти на государственную службу. Киевский гражданский губернатор отмечал, что «для уничтожения такого вредного направления дворянства Западного Края… необходимо установить меру, которая бы понуждала этих дворян к службе. По моему мнению, надо постановить, что если отец и сын не служили, то внук, не выступивший по достижению двадцатипятилетнего возраста в службу, как неблагонадежный своего звания, теряет право владеть беспосредственно крестьянами, и над имением его устанавливается опека, которая может быть устранена только исправлением его, а именно известным числом лет службы правительству и усердием в оной». Опека могла быть снята лишь после согласия наследников пойти на государственную службу, а если в течение двух поколений никто не будет желать служить, имение должно было быть конфисковано. Бедным, у которых нечего было забрать, следовало запретить поступать на частную службу без обязательной службы в административных органах.

Волынский гражданский губернатор И.И. Васильчиков, который в будущем сменил Бибикова, подчеркивал другое необходимое условие государственной службы – интеллектуальную подготовку. Он возмущался, что после устранения «фальшивых дворян» те, за кем признано право на дворянство, не проявили желания продолжать учебу, на которую только они имели право в империи. Он с грустью констатировал, что многие польские дворяне не умели даже читать и не знали своих прав.

В этом донесении подчеркивалось несовершенство образовательной системы в Волынской губернии: три гимназии и четыре уездные школы не могли обеспечить подготовку поляков по русскому образцу, а 29 приходских школ предназначены были скорее для крестьянских детей. По мнению губернатора, для исправления ситуации достаточно было сделать учебу платной и обязательной для дворян, установив дополнительный подушный налог и налог на землю, чтобы иметь средства на стипендии для бедных. Также не были бы лишними приходские школы и для значительной группы околичной шляхты из-под Овруча. В такой ситуации можно было бы предоставлять польскому дворянству должности в судах, создать корпус землемеров и требовать поступления на военную службу определенного количества дворян в звании унтер-офицеров с возможностью продвижения по службе.

Подольский гражданский губернатор лишь повторил аргументы двух своих коллег о противоречии между сознанием польского дворянства и государственной службой (среди российских дворян, подчеркивал он, даже калеки рвались служить). Его единственное предложение также носило принудительный характер: чтобы пристыдить всех, кому не исполнилось тридцати лет и кто нигде не служил, писать после их фамилии в документах позорное определение «недоросль», что в XVIII в. означало лицо малолетнее, еще непригодное к службе. Им следовало запретить любое участие в органах дворянского самоуправления, в свою очередь, бедным надлежало запретить арендовать земли до получения чиновничьего звания.

Как показывают последовательные действия властей, еще даже до получения необходимых статистических данных было достигнуто единодушие относительно принудительного включения подтвердившей дворянство шляхты в существовавшую российскую сферу влияния.

Когда в 1850 г. предводители дворянства наконец были вынуждены заполнить анкеты, то сведения, которых администрация Бибикова ожидала с августа 1848 г., оказались более чем достаточными, чтобы приступить к заключительной фазе дисциплинирования поляков, начатого еще в 1831 г.

Подробнейшая информация о молодых шляхтичах, которым в 1850 г. было от 16 до 30 лет, дает нам возможность представить социологический образ этой группы в форме пяти приводимых ниже таблиц848. В первой представлено правовое положение землевладельческой шляхты в возрасте 16 – 30 лет в 1850 г.

Сопоставление этих цифр сразу же наводит на мысль о том, что главным критерием подлинности дворянских прав являлось для властей владение землей, будь то небольшие участки овруцких шляхтичей или латифундии магнатов. Следует отметить, что не делалось особого различия между полученными подтверждениями родословной, не обращалось даже внимания на отсутствие таковых. Использовался принцип различия между истинными и фальшивыми шляхтичами, примененный в 1831 г., – наличие собственности в глазах властей ставилось выше родословной. Следует отметить, что Ревизионная комиссия в редких случаях признавала дворянство, в то же время было достаточно большое количество тех, кто не захотел представить свои бумаги в Герольдию, или тех, чьи дела еще не были ею рассмотрены.

Теперь обратим внимание на различие в имущественном положении:

Вновь приходится констатировать, что, несмотря на притеснения околичной шляхты из-под Овруча, о которой говорилось ранее, факт отсутствия крепостных во владении не стал поводом для лишения дворянского достоинства. Сохранились, в частности, ценные сведения о соотношении между шляхтой, которая владела крепостными, и шляхтой, которая обрабатывала землю собственными силами. Первой было почти в восемь раз меньше в Подольской губернии и в 12 раз – в Волынской, т.е. в среднем можно говорить о том, что 90 % из получивших подтверждение дворянства шляхтичей не имели крепостных.

Полученные в 1850 г. данные дают возможность судить и о вероисповедании землевладельческой шляхты в возрасте от 16 до 30 лет.

Как видим, количество православных было значительным. Однако речь шла почти исключительно об околичной шляхте из-под Овруча и Житомира, среди которой было 2516 православных. В действительности все они были когда-то униатами, это дает представление об уровне распространения их украинизации. В Острожском уезде насчитывалось 26 татар-магометан.

Наиболее интересной представляется составленная нами таблица об уровне образования молодых шляхтичей в возрасте от 16 до 30 лет.

Даже если допустить, что такое значительное количество не получивших образования связано с включением в анкету околичной шляхты Волыни, следует признать, что в двух других губерниях даже среди шляхтичей, чье дворянство было подтверждено Герольдией, т.е. тех, чье происхождение не вызывает сомнения, немногие могли похвастаться хорошим образованием. Больше половины этого действительного ядра польского дворянства (1489 лиц, признанных Герольдией) никогда не учились в школе (782 по сравнению с 707, посещавшими школу, а 283 вообще были неграмотны)!

Открывшаяся необразованность тех дворян, которые должны были стать элитой империи, дала властям идеальный повод взяться за самое богатое польское дворянство. К этому подталкивали и данные о видах деятельности польского дворянства.

Как видно из таблицы, среди шляхты редко можно было встретить людей, занимавшихся профессиональной деятельностью в современном понимании, – врачей, купцов, ремесленников (возможно, за этим названием скрывалось и несколько фабрикантов). Наиболее многочисленными были группы шляхтичей, занимавшихся сельским хозяйством или управлявших имениями третьих лиц, а также лиц без определенных занятий. На государственной службе польских дворян было не так много.

Все эти удручающие данные не были вымышлены враждебно настроенными чиновниками. Их представили, хотя и вопреки своему желанию, предводители дворянства. Разве они не подтверждают описанное нами ранее удовлетворение польской шляхты царящим в «Аркадии» застоем или плачевную ситуацию в школьном образовании?

Стоит вновь обратиться к сообщениям проницательных свидетелей эпохи, чтобы убедиться, что эти данные отражают специфическое и в то же время безнадежное положение дел. Х. Жевуский прекрасно описал саморазложение лишенной перспектив шляхты: «В себе самом не чувствуя какого-либо позитивного начала, как же он (шляхтич. – Д.Б.) сможет уважать в другом человеке просвещенность, знания, заслуги на монаршей службе, набожность, товарищескую приязнь и другие интеллектуальные и моральные ценности, которые только и достойны и способны должным образом управлять общественным мнением. Подобное повсеместное отсутствие позитивных элементов, подобное отсутствие работы над сердцем и умом всегда придает существующему обществу какой-то грубый и неприятный оттенок и отталкивает от него людей чувствительных, с развитым умом. А общество, отбросив то единственное, что может его исправить, разлагается, предоставленное самому себе, бесконечно вращаясь в порочном кругу…»849

Не менее критичным был и А. Пшездзецкий, поставивший подобный диагноз больному бездельем обществу: «Мужчины для вида заняты хозяйством, тогда как на самом деле заботятся о нем управляющие. Сами они вроде бы заняты производством или продажей своих продуктов. Развлечение их – охота, визиты к соседям, ярмарки, а, прежде всего, карты да трубка. Эти увеселения отцов – единственное занятие для сыновей, которые еще не думают о хозяйстве, а занятия наукой они оставили своим преемникам в школах. Любой службы, даже выборной, они сторонятся, боясь поселиться в городе… все это гибнет понапрасну, без пользы для края и до того уже дошло, что (за несколькими исключениями) у нас пальму первенства в интеллектуальном развитии следует отдать прекрасному полу»850.

Российские бюрократы еще на протяжении двух лет колебались в своей политике относительно столь пассивного сопротивления ассимиляции. Кроме вышеуказанных предложений гражданских губернаторов, Бибиков также разработал грандиозный проект, который в конечном счете был отвергнут, однако предусмотренные в нем нацеленность на отдаленную перспективу и категоричность в очередной раз свидетельствуют о неутомимом упорстве властей в осуществлении одновременного наступления по всем направлениям.

17 сентября 1849 г. генерал-губернатор обратился к царю с новой тайной докладной запиской851, содержавшей предложение о принудительной интеграции самого богатого слоя шляхты – двухсот семей, имевших свыше тысячи крепостных. К записке прилагался составленный им список лиц, который, хотя и не полностью, приводится ниже.

Список землевладельцев трех губерний, имевших свыше тысячи крепостных (мужчин, женщин, детей)

Примечание 1852

Из приведенных данных следует, что в собственности примерно 200 семей находилась 1/8 часть населения Украины. Большинство владело от 1000 до 2000 крепостных (113 случаев). Количество помещиков, владевших от 2000 до 5000 крепостных, было значительным (64 случая), однако всего у 10 семей было в собственности от 5000 до 10 000 крестьян, и у шести – свыше 10 000 душ.

Бибиков писал: «Почему священным долгом поставляю Вашему Императорскому Величеству всеподданнейше представить, что, по моему мнению, часть сословия, которое по своему богатству, по всем почетным правам, коими оно пользуется, владея крестьянами и доходами – не должно оставаться в положении совершенно бесполезном, как для службы Вашему Величеству, так и собственно для себя, не разделять никаких обязанностей, ни трудов и предаваться только тунеядству, разврату, а может быть употреблять свои средства и доходы лишь на козни против спокойствия Государства». По мнению киевского русификатора, следовало наложить значительный налог на крупных землевладельцев, у которых за плечами не было хотя бы пятнадцати лет службы. Налог должен был быть натуральным и идти на содержание войск, расквартированных в трех губерниях. Бибиков хотел получать по три четверти муки за одну крепостную душу для содержания солдат и столько же фуражного овса. Налог должен был взиматься с собственных доходов помещиков, а не с крестьян. Бибиков полагал, что налог будет составлять 7,5 % того, что помещики получали от крестьян, и не считал этот сбор обременительным. Военный министр проконсультировался об этом деле с варшавским наместником Паскевичем, который счел полностью возможным обложить налогом семьи, два поколения которых не служили царю. В связи с этим 1 ноября 1849 г. Бибиков обратился с запросом о том, как следовало считать поколения. Прежде всего он не совсем представлял, что надлежало понимать под словом «семья», поскольку везде ситуация была разной, – например, среди Браницких и Илинских были одновременно и русские сенаторы, и заговорщики, и бездельники. Немало вопросов вызывало обедневшее польское дворянство, с которого вообще было трудно что-либо получить.

Как видим, невзирая на все попытки, способ изменить отношение шляхты к государственной службе так и не был найден. Военный министр, кроме того, обнаружил некоторую неточность в проекте Бибикова. 30 октября 1849 г. он сообщал, что в списке Бибикова среди 200 крупных семей, членов которых надо было принуждать к службе, названы 42 помещицы! Соответственно количество крепостных уменьшилось на 144 195 душ; а поскольку в десяти имениях шли процессы по разделу собственности, то общее количество сокращалось еще на 27 744 души; в одиннадцати имениях братья вели общее хозяйство, часть каждого из которых составляла менее тысячи крепостных. Кроме того, Бибиков хотел обложить налогом лояльного престолу Болеслава (Михаила) Потоцкого, что было бы, по мнению министра, неуместным. Из-за этих неточностей проект был отправлен на доработку, и после проведения новых подсчетов, подготовки новых анкет в итоге оказалось, что его не так просто осуществить. 24 февраля 1851 г. военный министр сообщил об аннулировании всех предыдущих планов853.

Однако 10 июня 1850 г. Бибиков подал новую записку на 32 страницах, подняв в ней ряд важных вопросов854. Он писал, что было бы вообще возможно обойтись без поляков на службе, поскольку в конечном итоге в этих губерниях наиболее желанной является российская администрация. Однако в данном случае важна была, по его мнению, совсем иная цель. Речь шла о ликвидации польского духа, принудительном использовании русского языка поляками, внедрении русских традиций и права. Необходимо было, чтобы польское дворянство «не имело более времени и случаев заниматься мечтаниями и утопиями, ибо только в этом отношении должна быть желательна их служба». В том же, что касалось бедного дворянства, не знавшего грамоты или плохо образованного, то его «полезно оставить как оно есть, среди здешнего простого народа русского [sic!], с которым они сродняются и образом мыслей и образом жизни и теряются в его массе».

Основная опасность, как подчеркивал генерал-губернатор, который через несколько месяцев станет министром внутренних дел, шла от богачей, которые сами даже не управляли своими имениями, не имели образования, а лишь путешествовали, привозя из-за границы «сумасбродства Запада». Уменьшение их авторитета и влияния на народ ранило их самолюбие и вызывало, по его мнению, лишь пороки, а также враждебность к России.

Наконец Николай I избрал решение, которое не ограничивалось вербовкой самых богатых, а предполагало более широкие меры. Указ от 21 апреля (3 мая) 1852 г. стал погребальным звоном по splendid isolation855 польского дворянства. Указ касался всех, у кого было свыше ста душ, т.е. охватывал и магнатов, и среднюю шляхту. Указ предписывал, чтобы дворяне польского происхождения западных губерний могли конкурировать с дворянами великороссийских губерний на государственной службе, как на военной, так и на гражданской. А поскольку за исключением редких случаев большинство молодых дворян этих губерний предается праздности, то «столь противные чувства прямому долгу благородного дворянина более терпимы быть не могут». В связи с этим повелевалось:

1) Сыновья неправославных дворян в восьми западных губерниях, которые владели сами или от имени жен более чем сотней крепостных (даже если те были разбросаны по разным уездам), в возрасте 18 лет после сдачи экзамена должны были теперь вступать на службу в звании подпоручика или юнкера. Если они проваливали экзамен, то тогда должны были идти служить в армию простыми солдатами, сохраняя за собой дворянское звание.

2) Это решение не распространялось на желавших начать службу в возрасте от 16 до 18 лет. Они могли выбирать полк и род войск после обязательной сдачи экзамена.

3) Те, кто выбирал гражданскую службу, должны были назвать место, куда они хотели поехать, но непременно в одной из великорусских губерний.

4) По решению гражданских губернаторов могло даваться освобождение от службы по состоянию здоровья.

5) Это также касалось единственных сыновей.

6) Было предусмотрено в год два набора юношей.

7) Исполнение приказа возлагалось на генерал-губернаторов, гражданских губернаторов и предводителей дворянства.

8) Военное министерство должно было разработать экзаменационные правила856.

Впервые почти за 60 лет после окончания разделов польскую шляхту вынуждали с помощью авторитарных методов стать частью российской служилой системы. Таков был конец мифа об Аркадии, счастливом изолированном острове.

Указ, конечно, породил немалое беспокойство, тем более что 2 мая Сенат сообщил местным властям, что первый набор должен был состояться уже 1 июля. Кроме того, чтобы произвести нужное впечатление, власти выслали на имя каждого предводителя дворянства эстафету с просьбой подготовить списки молодых шляхтичей к 15 июня. Гражданские губернаторы в ожидании волны беспорядков слали Бибикову конфиденциальные рапорты: «Я предписал исправникам совершенно секретно, усилить надзор за взаимными отношениями дворян и собраниями их и обо всем доносить Вашему Превосходительству и мне немедленно, в нужных же случаях по эстафете. Сверх того я счел нужным предписать полицмейстерам и городничим также иметь самое секретное наблюдение за собраниями и толками между дворянами в городах и доносить мне обо всем замеченном».

Подольский гражданский губернатор сообщал о «сильном впечатлении», которое произвел указ, о гневе дворян, считавших оскорбительным «выдавать» своих сыновей и называвших эти меры «рекрутским набором». По его словам, они не скрывали страха перед возможным обрусением сыновей в далеких губерниях, куда их отправят. Две дамы заявили, что будут сопровождать своих сыновей в Москву или куда угодно. Кое-кто говорил, что служба помешает учебе в университете. В конечном счете многие понимали, что без солидных знаний легко провалиться на экзамене и что в таком случае их будет ждать тяжелая солдатская служба.

Судя по официальным документам, большинство предводителей пытались не отвечать на эти неотвратимые по своему характеру требования. Например, несмотря на получение трех эстафет с приказом явиться лично в уездный город, не покинули своих имений балтский и брацлавский предводители. В конечном итоге подольский гражданский губернатор вынужден был воспользоваться услугами полиции для обеспечения явки уклоняющихся предводителей. При этом он жаловался и на неполноту данных, представленных другими предводителями.

На 27 июня 1852 г. лишь Киевская губерния проявила полную покорность, представив список из 384 молодых дворян, которых можно было взять на службу. Списки из двух других губерний все еще ожидались857. Отсутствие усердия в составлении списков обуславливалось также тем, что согласно распоряжению Комитета министров, высланному Бибикову, молодые люди должны были на свои средства добираться до военного штаба южных губерний в городе Кременце для сдачи экзаменов. Следующий «набор» 1 января 1853 г. также не прошел гладко: предводители дворянства умышленно присылали беспорядочно составленные списки, из которых нельзя было понять, кто должен служить858.

Многие родители, подобно другим подданным Российской империи в похожей ситуации, пытаясь уберечь сыновей от слишком тяжелой судьбы, искали обходных путей. Процветавшая вокруг Бибикова (в то время уже министра) коррупция позволяет судить, что взятки были крайне распространенным явлением.

А. Иванский ярко изобразил отношение польских помещиков к этому решению, изменившему их мирное тихое существование за бортом имперской действительности: «Это распоряжение вызывало среди поляков, живших на Руси [Украине. – Прим. пер.], сильное волнение. Мой отец, у которого на земле было несколько сот душ, а при этом шесть сыновей, предпринял мучительную поездку в столицу с двумя сыновьями, чтобы устроить их в военно-инженерное заведение; однако он нашел там такого некомпетентного репетитора, что после годовой учебы один из сыновей, Эдвард, вовсе не мог сдать экзамен, а второй, Хенрик, вместо того чтобы поступить в военно-инженерное заведение, был принят в Кадетский корпус, к тому же на правительственный счет, т.е. с обязательством отслужить после завершения учебы, о чем отец вообще не просил»859. Однако благодаря протекции и подаркам отцу удалось освободить сына от армии, и тот вернулся в свое имение. Это типичный пример молодого шляхтича, который оказался в двойной тупиковой ситуации: неразвитость школьной сети и недостаток подготовки, а с другой стороны, отказ от нее как от зараженной непоправимым грехом превратиться в русского.

Эта реформа, ставшая венцом антипольской деятельности Бибикова, затронула снизу доверху все слои польского дворянства. 15 января 1852 г. он вдобавок просил губернские собрания проверить титулы князей, графов и баронов. Очевидно, речь шла о привлечении на царскую службу самых почтенных поляков. Несмотря на то, что в первом списке из Киевской губернии были, например, Браницкие, Вонсовичи, Илинские, Ходкевичи, Мощенские, Потоцкие, Бибикова удивило отсутствие Дзеконских, Раммов, Жевуских и Чарторыйских, от которых он потребовал представления генеалогий!860

Никому не удалось остаться в стороне. После двадцатилетних усилий властей к моменту смерти Николая I исчезли последние следы «золотых вольностей», и если не в душе, то по крайней мере на бумаге шляхтичи окончательно превратились в российских подданных с одинаковыми, а иногда с еще большими, чем российское дворянство, обязанностями.

Поскольку количество гражданских чиновников было ограничено, то новых «слуг» поглотила армия. Это привело к сильному развитию Владимирского киевского кадетского корпуса, содержание которого согласно указу от 2 декабря 1854 г. осуществлялось благодаря обязательным «дарам» дворянства всех трех губерний, размер которых достигал 45 033 рублей серебром. Как видим, Бибикову удалось достичь поставленной еще в 1849 г. цели: заставить, пусть и окольным путем, богатое польское дворянство способствовать развитию российской армии.

Однако польские помещики не только финансировали самое крупное на Украине военное училище, что в конечном итоге обходилось им по 5 копеек с души. На них был также возложен в 1851 – 1853 гг. ряд налогов. Кроме налога по 95 копеек с души помещики должны были отдавать по 3 копейки с души в продовольственный фонд для простого люда на случай голода861. Согласно указу от 22 августа 1851 г., они должны были давать средства на содержание 25 солдат-инвалидов в каждом уезде, а начиная с 25 декабря 1853 г. вносить по 50 копеек с души на центральную администрацию (24,5 – на губернскую и 5 копеек – на уездную администрацию). Налоги, поступавшие в казенные палаты862, вовсе не наносили ущерба хозяйству, однако они свидетельствовали о закате существовавшей испокон веков традиции, согласно которой шляхта была освобождена от уплаты налогов. Во время Крымской войны участились призывы со стороны властей делать «добровольные взносы». Польские помещики, оказавшиеся ближе к линии фронта, не могли отказать в «дарении» волов, коней, телег и даже крепостных, тем более что, согласно военному положению (объявление о котором каждый помещик должен был подписать), вся полнота власти передавалась военным, чтобы проучить тех, кто отказался бы помогать.

Все это, конечно же, не исчерпывает всей политики, направленной на объединение империи. Последние работы некоторых российских исследователей прекрасно дополняют этот образ. Саратовский историк С.В. Удалов приводит в своем исследовании крайне интересные тексты, такие как записка С.П. Шипова, полковника Семеновского полка из Винницы, «Взгляд на Подольскую губернию» 1830 г., где он подробным образом сообщал царю, каким образом «паны и шляхта польская беспрепятственно угнетают и терзают» население, и советовал усилить роль православных священников. Удалов подчеркивает действия в этом направлении Платона, Киевского митрополита, и влияние уже умножившихся к тому времени сторонников сильной руки. Он приводит цитату из записки А.И. Артемьева «Действия правительства в Киевской, Подольской и Волынской губерниях», в которой тот в 40-х годах советовал возвысить православие, ввести «элементы русские» и привести край «в безразличное единение с великорусскими губерниями». Удалов обращает также внимание на важный факт – ликвидацию отделения Польского банка в Бердичеве, о котором уже шла речь, через который помещики переводили крупные суммы на Запад, эмигрантам. С 1840 г. только Киевский частный банк, контролируемый властями, принимал депозиты от помещиков этих губерний. Удалов подчеркивает созвучие знаменитой уваровской формулы с историческим видением единой России А.Н. Пыпина, а также с идеями, представленными в невероятном учебнике польской истории для средних учебных заведений Н. Павлищева (1842 г.)863.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.