ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО О ЖИЗНИ М.К.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО О ЖИЗНИ М.К.

О жизни Морского Корпуса в Африке можно было бы написать отдельную большую интересную книгу со многими психологическими этюдами, романическими сценами, веселыми и печальными эпизодами, с глубокими философскими мыслями и весьма остроумными шутками и остротами старых и молодых участников этой оригинальной жизни; но, к сожалению, количество печатных знаков моего произведения ограничено и я принужден закончить его на этих последних страницах.

Благодарною памятью коснулся я многих офицеров Императорского производства – воспитателей Корпуса.

Велика благодарность и добрая память Морского Корпуса и тем совсем молодым офицерам: Мичманам Парфенову, Васильеву, Аксакову, Макухину, Макшееву, Майдановичу, Дунаеву и следующим за ними Корабельным Гардемаринам из «Владивостокского» Морского Училища, которым выпала на долю с первых дней своей службы начать столь тяжелую, столь сложную учебно-воспитательскую службу, которая в былое время в Петербургском Корпусе допускалась только с солидного Лейтенантского чина. Эти молодые мичмана и корабельные гардемарины вложили всю свою молодую энергию и горячее сердце юноши в дело воспитания молодых моряков и, отдавая честно и широко свои свежие силы и знания, много и хорошо способствовали образцовой жизни, службе и работе Морского Корпуса в Бизерте. И, конечно, ни Корпус, ни благодарные их воспитанники их большого и ценного труда не забудут!

Чтоб закончить, кратко пробегу незаписанные «события».

Во Франции у кадет, хлопотами Лейтенанта Цингер образовались «Крестные матери», – от них кадеты получали письма, сладости, мелкие вещицы обихода и карманные деньги.

Был приглашен учитель месье Лафон – обучать Кебир и Сфаят французскому языку.

Прискакали однажды на горячих арабских конях арабы всадники и привезли на седлах своих «подарки» Корпусу. Это была сладкая каша с фруктами по-арабски «Кус-Кус». Всадники въехали к крепость, сошли с коней и понесли медные, ярко вычищенные тазы с «Кус-Кусом» гардемаринам и кадетам, – большим любителям всего сладкого.

В день равноденствия старшие гардемарины ночью, украдкой, навешивали плакаты с более или менее остроумными надписями по адресу воспитателей и преподавателей на двери их кабинок, вызывая этим на утро веселый смех, лукавую улыбку, иногда ругань и слезы обиды.

Перед экзаменом по Астрономии у выпускных гардемарин, тяжко заболевал «Нотикаль – Альманах». На деревьях, на бараках появлялись бюллетени о ходе его болезни. А в ночь, по окончании экзамена, «Альманах» скончавшийся хоронили, согласно ритуалу, заповеданному предками через «Золотую книгу» Корпуса.

Первый выпуск в Бизерте на похоронах «Альманаха» выставил очень хорошо переодетых и загримированных – гардемарин. Вице – Адмирала Герасимова – Директора правящего и Контр-Адмирала Ворожейкина – бывшего Директора. Кап. 1-го ранга Китицына, Генерал-Лейт. Оглоблинского, меня, Старш. Лейтенантов Брискорн, Круглик-Ощевского, Кап. 2-го ранга Остолопова, Кап. Насонова и Адъютанта Лейт. Лемлейн. Четырех полуголых носильщиков гроба. Вдову «Альманаха», четырех полуголых русалок и самого Царя Морского – «Нептуна». «Похороны» прошли по всем правилам с песнями, пляскою, анафемой и возлиянием. Затем «Золотая книга» перешла следующей роте, становившейся старшей.

Вновь испеченных корабельных гардемарин чествовали дамы «Сфаята».

Дамский Комитет устроил им «прощальный чай». Жены офицеров и преподавателей угощали их сладкими пирогами, милой речью и светлой улыбкой и, простившись с Корпусом, корабельные гардемарины ушли в большую и новую жизнь.

В лагере «Сфаяте» почти каждый гардемарин и кадет имел свою хорошо-знакомую семью, в которой он был принять, как родной и близкий дому, где проводил свои свободные часы и праздники. Такие гости носили название «сыновей». У кого было два, три, а у других 8 и 10 «сыновей». Такое отношение «Сфаята» к «Кебиру» несколько смягчало остроту полного сиротства воспитанников Корпуса; а мягкое влияние женщин – матери и сестры смягчало и облагораживало грубого, по природе, мужчину – воина.

Были спектакли на Кебире, тогда обратно: дамы и барышни Сфаята становились гостями гардемарин и кадет. Кроме моей «Руфи», ставил Ст. Лейт. Круглик-Ощевский со своей ротой пьесу. Ставила супруга Инспектора г-жа Александрова пьесы А. Чехова; все спектакли проходили очень успешно и приносили большое и долгое удовольствие и участникам и зрителям.

Каждый год на Рождестве сооружали «Елку». В год правления «Кебиром» Генерала Завалишина «Елку» сооружал я со своими ротами.

С любезного разрешения французов, вырубили мы большую елку – до самого потолка. Все украшения, бонбоньерки, бусы, ленты, фонарики, зверюшки создавались у меня руками кадет из купленных в Бизерте материалов. В первый день Рождества громадная елка, сверкая огнями и звездами, горела в столовой Корпуса на великую радость детей и взрослых, своих и гостей с эскадры.

Под гром рукоплесканий и радостный крики из под елки на тройке детей выехал в санях сам «елочный дед» и привез детям полные сани подарков. Русская «баба-Яга», «русалки» и «леший», помогали детям раздавать сласти и подарки. Шум, смех, возня, крики и полный рот пряников совсем, как в России. Елку увлекали в угол. Грянула музыка. Начались веселые танцы.

На другой год «елку» ставил Ст. Лейт. Круглик-Ощевский со своей ротой. Елка эта была на Кебире. Много на нее ушло и труда и фантазии. Была даже «Избушка на курьих ножках». Веселились, резвились, много смеялись, много танцевали. Гуляй Рассеюшка! Гуляй Матушка.

Вот уж, воистину, «гулять» «хорошо и с душою» умеют одни только русские!

На Пасху приносили мне высокий «Артос» и я, еще в Севастополе, всегда расписывал его верхнюю главу «Воскресением Христовым» акварелью или масляной краской. Так украшал я их и в Бизерте. Овеянные тихой печалью, трогательные дни последней недели Великого поста, когда говел я со своими кадетами. Радостный день святого причащения. И наконец незабываемый светлый, торжественный, великий и ликующий праздник Св. Пасхи и Крестный ход в горах с пением «Христос Воскресе!» Богатые разговены и роднящее христосование с дорогими ротными сыновьями.

Из печальных событий, посетивших Морской Корпус, были смерти: умер Хаджи-Мед – джигит – Кавказский воин – верный вестовой Директора Корпуса. Не странно ли «Джигит» у Адмирала? Но там нас ничего не удивляло. Хаджи-Меда хоронили с воинскими почестями, как солдата русской армии с музыкой на Магометанском кладбище. Узнали об этом арабы-единоверцы и радовались, проникаясь уважением к русскому народу, который так уважает каждого своего солдата, хотя бы и не русской веры.

Умерла здоровая, полная, румяная, красивая и веселая женщина Квитченко, прислуживавшая Адмиральше во время ее болезни и стиравшая ее белье. Горько оплакивал ее муж и маленькая тоже в мать «кровь с молоком» ее дочка.

Умерла после долгой, исступленно-мучительной болезни Глафира Яковлевна Герасимова – супруга Директора Корпуса. У дверей ее кабинки шла панихида. У окна на коленях рыдал Адмирал. Аромат цветов и запах ладана наполняли маленькую комнатку. За стеной на столе стоял гроб розоватого дерева. Генерал Завалишин обивал его собственноручно глазетом и кружевами; приготовляя Адмиральше ее последнюю постель, мудрый царедворец оказал правящей семье третью и последнюю услугу. Гроб готов, внесен в горницу. Адмирал подошел к дорогой покойнице.

– Господа, помогите мне уложить ее, – сказал он голосом отчаянной скорби.

Я подошел к ее постели, и мы вдвоем уложили тело в приготовленный гроб. Адмирал собрал цветов и обложил ими покойницу и, с невыразимой нежностью, погладил ее скрещенные, совсем прозрачные восковые руки.

Гроб подняли офицеры и понесли на руках на высокий «Кебир» в ту церковь, в которой она так любила молиться.

Впереди гроба на всем пути маленькие кадеты несли живые цветы и усыпали ими шоссейную дорогу, по которой двигался гроб с той бесконечно-доброй женщиной, которая отдавала им истинно-материнскую любовь и заботу.

Гардемарины стояли шпалерами по всей горе до самой церкви.

В церкви гроб стоял, утопая в цветах и в венках.

Военные Морские и Сухопутные офицеры французы и их дамы, представители русской эскадры, все жители Кебира и Сфаята запрудили церковь, коридоры и дворы крепости, где шла последняя заупокойная литургия.

Корпусный хор в последний раз пел дорогой покойница свои дивные и трогательные напевы и вот уже «вечная память» и «последнее целование»… И гроб закрыть навсегда… Медленно и торжественно двинулось длинное погребальное шествие на далекое Бизертское кладбище.

Там у каменной ограды французского кладбища ждала ее открытая могила. В нее опустили гроб. Отец Теорий Спасский благословил отходящую в недра Матери-земли и бросил первый ком, Адмирал – второй, и посыпалась земля из рук всех проводивших к месту последнего упокоения. И закрылась могила и выросла насыпь. Цветами и венками покрылась сырая земля и черный крест с дорогим ее именем, среди роз и белых лилий легли голубые и белые ленты.

На шелку золотыми буквами стояло: «Незабвенной Глафире Яковлевне Герасимовой – Морской Корпус».

О жизнь, жизнь! Ты прекрасна, как нежный ласковый рассказ и я любила тебя страстно в последний день, в предсмертный час. Богатой жизни след мятежный исчез, как сон. Теперь ничем не отуманен путь безбрежный… – Как умирать? Сейчас?.. Зачем?..

Медленно, но верно таял Морской Корпус в своем личном составе.

Кончающее воспитанники уезжали во Францию на заработки, за ними уезжали и воспитавшие их офицеры и преподаватели. Редел штат служащих.

Драгоценная чаша с дорогим напитком медленно испаряла живительную влагу и уже виднелось, просвечивая, ее золотое дно. Наконец последняя капля была испита И жизни Морского Корпуса в Африке приходил конец, «сказка, где был Русский дух и Русью пахло» кончалась, наступало пробуждение после пятилетнего сна, в котором грезилась еще Россия. Умирало маленькое русское княжество «Джебель-Кебир-Сфаятское» и 5-го мая 1925 года, по требованию французских властей, была объявлена ликвидация Морского Корпуса. И с этого дня с лица высокой Кебирской горы сползал он медленной поступью, пока не сошел весь; и на месте живой и плодотворной жизни остался снова пустой ненаселенный «лагерь Сфаят» с белыми бараками и красной черепичной крышей.

Крепко заперлись железные ворота Джебель-Кебирской крепости и бронзовый воин араб в голубых шароварах и белой накидке тихо и мерно шагал перед каменным умершим фортом. На солнце ярко горела его красная феска. Синее море билось под горою и омывало белый город Бизерту ко всему равнодушною волною.

Окончен труд завещанный от флота мне – флотскому. Не даром 20 лет воспитывал кадет я, Морскому делу всех их обучал.

В сердца их сеял я любовь к родному флоту.

Их души к морю направлял. Да ведают младые поколенья всю красоту великого служенья родному морю, кораблям, великой Родине России венчанным ее Вождям.

Российского Императорского Флота

Капитан 1-го ранга Владимир Берг.

1931 года Кламар.