§ 2. Уголовное и гражданское законодательство как основа деятельности правоохранительных органов в обеспечении безопасности фронта и тыла

§ 2. Уголовное и гражданское законодательство как основа деятельности правоохранительных органов в обеспечении безопасности фронта и тыла

В военное время на основе Конституции СССР в дополнение к действующему законодательству принимаются законы и другие правовые акты, обеспечивающие необходимую перестройку народного хозяйства и всего уклада жизни на военный лад. Большое внимание уделялось обеспечению общественного порядка и государственной безопасности, вопросам укрепления дисциплины и правопорядка во всех звеньях государственного управления, повышению организованности и дисциплинированности всех людей.

В период Великой Отечественной войны в основном применялось уголовное законодательство, принятое в довоенное время, так как оно предусматривало повышенную ответственность и за общественно опасные деяния в военное время. Например, самовольная отлучка, совершенная в военное время, влекла за собой лишение свободы на срок от трех до семи лет, дезертирство в военное время каралось высшей мерой социальной защиты с конфискацией имущества.

Вместе с тем, уголовное законодательство было дополнено некоторыми нормами, направленными на усиление борьбы с преступлениями, подрывающими обороноспособность страны и мощь Вооруженных Сил.

Учитывая особую опасность распространения в военное время ложных слухов, Президиум Верховного Совета СССР Указом от 6 июля 1941 года предусматривает специальный состав преступления — распространение в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения, устанавливая за него строгое наказание. Указом устанавливалось, что виновные в распространении в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения, караются по приговору военного трибунала заключением на срок от 2 до 5 лет, если это действие по своему характеру не влекло за собой по закону более тяжкого наказания[668].

Действительно, панические слухи возбуждали население, особенно его неустойчивую часть, дезорганизовывали работу фронтовых и тыловых структур, вызывали сомнения в правильности отданных приказов и распоряжений, побуждали к пассивности в борьбе с врагом.

Они касались как высшего военного и политического руководства, так и местного. В них сквозила мысль о сомнениях в победе над сильной германской армией. Так, 17 июля 1941 года житель Медвежьегорского района КФ ССР некто К. в разговоре заявил: «СССР ни за что не выдержит удара Германии, и те сведения, которые передают по радио, можно понимать наоборот, советскую технику никак нельзя сравнить с германской. Германия показала свою мощь во всех странах, что могут подтвердить те лица, которые останутся в живых и увидят другую жизнь»[669], а учитель средней школы А. 8 июля 1941 года говорил: «Политику в Советском Союзе пихают куда угодно, что за стол обедать без политики не садятся»[670].

Заслуживает внимания оценка самих контрразведывательных органов по фактам провокационных и панических слухов. Так, начальник контрразведывательного отдела (КРО) НКГБ КФ ССР ст. лейтенант госбезопасности Дубинин в своей справке от 30 июля 1941 года указывал: «Истекший период свидетельствует о том, что антисоветский элемент пытается среди отсталой части населения распространять панические и провокационные слухи, чем деморализует население… Однако они не имеют никакого влияния среди населения в силу своей очевидной нелепости»[671].

24 июня 1942 года нарком внутренних дел КФ ССР М. Баскаков сообщал в НКВД СССР о том, что «Политическое настроение Карело-Финской республики в основном вполне здоровое, устойчивое. Отмеченные нашей негласной сетью отдельные факты антисоветских проявлений исходят со стороны некоторых одиночек — рабочих, колхозников, а также интеллигенции. Содержание враждебных высказываний этих одиночек главным образом сводится к выражению недовольства продснабжением в связи с временными затруднениями, частично проявляются пораженческие настроения, клеветнические высказывания по адресу советской печати и неверие в силу англо-советского сотрудничества…»[672].

Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1941 года «Об ответственности рабочих и служащих предприятий военной промышленности за самовольный уход с предприятий»[673] установил, что рабочие и служащие предприятий военной промышленности являются на период войны мобилизованными и закрепленными для постоянной работы за теми предприятиями, на которых они работают. Самовольный уход рабочих и служащих с этих предприятий квалифицировался как дезертирство.

В целях обеспечения рабочей силой важнейших предприятий и строек военной промышленности и других отраслей народного хозяйства, работающих на нужды обороны, Президиум Верховного Совета СССР Указом от 13 февраля 1942 года «О мобилизации на период военного времени трудоспособного населения для работы на производстве и строительстве» признал необходимой на период военного времени мобилизацию трудоспособного городского населения для работы на производстве и в строительстве, в первую очередь, в авиационной и в танковой промышленности, в промышленности вооружения и боеприпасов, в металлургической, химической и топливной промышленности. Уклонение от мобилизации для работы на производстве и в строительстве влекло уголовную ответственность, установленную данным указом[674].

Отмечая особую важность организованной мобилизации и призывов на военную службу в условиях военного времени, Государственный Комитет Обороны в январе 1942 года ввел новые правила воинского учета и установил, что в военное время военнообязанные и призывники, уклоняющиеся от военного учета, подлежат ответственности, как за совершение воинского преступления — пост. 193 п. 10а УК РСФСР и по соответствующим статьям УК других союзных республик[675], т. е., как за уклонение от призыва по мобилизации в ряды Красной Армии. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 апреля 1943 года «О введении военного положения на всех железных дорогах»[676] на железнодорожном транспорте была введена воинская дисциплина и установлена ответственность работников железнодорожного транспорта за преступления по службе наравне с военнослужащими Красной Армии. Действие данного указа 9 мая 1943 года было распространено и на Народные комиссариаты морского и речного флотов и Главное управление Северного морского пути при Совнаркоме СССР[677].

27 января 1944 года был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об ответственности начальствующего и рядового состава военизированной охраны предприятий и военизированной пожарной охраны НКВД СССР за преступления по службе»[678], который установил, что в период военного времени лица начальствующего и рядового составов военизированной охраны за преступления по службе несут уголовную ответственность по Положению о воинских преступлениях наравне с военнослужащими.

Специфической особенностью уголовных законов, принятых в период войны, является то, что эти законы были направлены на укрепление дисциплины и приравняли широкий круг лиц (рабочих и служащих) к военнослужащим в отношении уголовной ответственности. Так, самовольный уход рабочих и служащих с транспорта, объявленного на военном положении, с предприятий военной промышленности квалифицировался как дезертирство[679]. Уголовные дела по этим преступлениям были подсудны военным трибуналам.

Применяя суровые меры наказания к изменникам Родины, шпионам, диверсантам и дезертирам, военные трибуналы в то же время в соответствии с примечанием 2 к ст. 28 УК РСФСР 1926 года широко применяли к лицам, совершившим преступления, не представляющим особой опасности, отсрочку приведения приговора в исполнение до окончания военных действий с направлением осужденных в штрафные части, где им предоставлялась возможность искупить свою вину перед советским народом[680].

Более строгая ответственность за нарушение правопорядка в эти годы обусловливалась обстановкой военного времени и важностью задач, решаемых трудовым народом и армией, что могло отрицательно сказаться на обороноспособности страны.

Начавшаяся война обострила у политического руководства страны понимание возможного раскола в обществе и активизации контрреволюционных элементов в подрывной деятельности. Поэтому в первые дни войны и в последующем постоянно анализировалось морально-политическое настроение в различных слоях населения, ужесточалась борьба с антисоветскими проявлениями. Наркомат госбезопасности СССР требовал ежедневных двухразовых сведений (в 9 утра и в 21 час) о состоянии органов НКГБ на местах по форме: 1. Эвакуации дел; 2. Положение арестованных, эвакуация их, отправка. В случае угрожаемого положения — эвакуация органов; 3. Повстанческие, антисоветские проявления, происшествия, десанты, борьба с ними; 4. Количество арестованных: а) с начала военных действий ежедневно; б) за отчетные сутки[681].

Представляет интерес донесение наркома госбезопасности КФ ССР М. Баскакова о настроениях населения. 24 июня 1941 года он доносил: «Повстанческих выступлений, антисоветских проявлений и происшествий на территории КФ не было»; 25 июня — то же самое; 26 июня — то же самое; 27 июня — то же самое[682].

В структуре УНКВД городов северо-запада и в частности Ленинграда и области наряду с отделами уголовного розыска, борьбы с хищениями социалистической собственности, борьбы с бандитизмом и другими имелся и секретный политический отдел (СПО). Его штат состоял из 120 человек. На 19 ноября 1941 года здесь находилось 8 отделений, каждое из которых имело определенное направление. Так, 1-е отделение вело работу по раскрытию преступлений, связанных с контрреволюционной деятельностью правых, троцкистов, зиновьевцев, а также исключенных из ВКП(б) по политическим мотивам; 2-е — вело наблюдение за меньшевиками, эсерами, сионистами, бундовцами; 3-е — занималось делами, касающимися церковников и сектантов; 4-е предупреждало создание нелегальных антисоветских формирований среди молодежи; 5-е — расследовало все дела, связанные с контрреволюционной деятельностью лиц из числа академических работников, медицинской, педагогической и юридической интеллигенции; 6-е — занималось борьбой с контрреволюционными формированиями; на 7-е отделение возлагалось выявление авторов контрреволюционных листовок и анонимок; 8-е — проводило оперативно-чекистское обслуживание территориальных военкоматов и призывного контингента в Красную Армию, Военно-Морской Флот, войска НКВД, в милицию и пожарную охрану[683]. В последующие годы этот отдел был расширен. В феврале 1942 года здесь было организовано новое отделение по обслуживанию госпиталей системы Наркомздрава.

Каждое отделение имело довольно четкие инструкции по разработке своего совершенно секретного направления и руководствовалось указаниями НКВД СССР и УНКВД ЛО. 27 ноября 1941 года в своем приказе за № 00393 начальник Управления П. Н. Кубаткин указывал на то, что органы НКВД располагают сведениями об активизации германской разведки в отношении получения сведений, касающихся дислокации, состояния и научной проблематики бактериологических учреждений в СССР и в Ленинграде и ее стремлении привлечь к этому научно-медицинский персонал указанных учреждений. Он потребовал, чтобы к 15 декабря все начальники РО НКВД представили планы агентурно-оперативных мероприятий по пресечению бактериологических диверсий и раскрытию контрреволюционных формирований. В планах должно предусматриваться: а) изучение личного состава учреждений, связанных с бактериологией, и лиц, проявляющих интерес к вопросам производства бактериологических препаратов и хранения живых культур; б) вербовка агентуры и осведомителей в наиболее уязвимых в диверсионном отношении учреждениях и разработка подучетного элемента; в) тщательное расследование каждого случая отравления и эпидемического заболевания; г) проверка хранения бактериологических препаратов, ядов, соблюдение установленного режима охраны этих учреждений[684].

В соответствии с данным приказом была усилена работа по обеспечению режима надежной охраны указанных объектов, а также и проработка агентурных данных.

Особая обстановка военного периода требовала усиленной политической бдительности. Именно поэтому начальник УНКВД Ленинграда в своем циркулярном письме 4сс от 22 января 1942 года, адресованном всем начальникам районных отделов внутренних дел, отмечал, что в связи с войной активизировалась антисоветская работа со стороны исключенных из ВКП(б) и ВЛКСМ, родственников репрессированных, а также лиц, подвергавшихся репрессиям и считающих себя ущемленными советской властью[685]. Он подчеркивал, что названные категории лиц ведут пораженческую агитацию, распространяют контрреволюционную клевету, встают на путь организованной борьбы с советской властью, ориентируются на сотрудничество с фашистскими оккупантами.

Немецкая разведка на временно оккупированных территориях вербует из этих лиц свою агентуру для засылки в наш тыл. В директиве предлагалось не только выявлять этих лиц, но и устанавливать связи их с контрреволюционными формированиями и немецкой разведкой, а также с уголовными элементами[686].

Германская разведка всячески стремилась использовать антисоветски настроенные элементы в своих целях и через них собирать необходимые сведения о военной промышленности, о состоянии боевой техники и вооружении Красной Армии. В декабре 1941 года советскими войсками были захвачены документы, в числе которых оказался вопросник германской разведки. В нем предлагалось несколько разделов.

В первом — «Мобилизационные возможности СССР к весне 1942 года» — указывалось на необходимость выяснения следующих вопросов: а) для какого числа вновь сформированных частей еще остающаяся военная промышленность (исключая Донецкий бассейн, Москву и Ленинград) в состоянии произвести оружие и военное имущество, в том числе: пехотное оружие, танки всех типов, автомашины, самолеты, различные боеприпасы; б) где располагаются главнейшие заводы по строительству танков, орудий и самолетов.

Во втором разделе «Производительность оставшейся военной промышленности» ставилась задача выявить, в состоянии ли оставшаяся военная промышленность и промышленность, находящаяся в строительстве с обеих сторон Урала, снабдить вооружением Красную Армию и в каком размере.

Особый интерес для германской разведки представляли также ответы на вопросы, связанные с состоянием наличия продуктов питания в районах, находившихся еще у русских, с производительностью военной промышленности, с масштабами добычи угля, нефти, железа на Урале и в Кузнецком бассейне, с размерами запасов этого сырья и нефти в районе между Волгой и Восточной Сибирью, с состоянием оптической промышленности и промышленности точного машиностроения и др.[687].

Следует иметь в виду то обстоятельство, что группе армий «Север» была придана Айнзатцгруппа А (командир бригаденфюрер СС Штелекер). Ее зондеркоманды распределялись по армиям. Зондеркоманда Ia действовала в Эстонии (Пярну, Таллин, Дерпт и Нарва). Зондеркоманда Ib — в районе южнее Ленинграда (Псков, Остров и Опочка). Планировалось, что команды тайной полиции безопасности в составе танковой дивизии СС «Мертвая голова» ворвутся в Ленинград и будут проводить изъятие «враждебных рейху элементов»[688]. В директивных указаниях предписывалось уничтожать евреев. По мнению идеологов фашистской Германии, они являлись теми, кто накапливал богатства, стремился всячески проникнуть во власть и влиять на политику. Поэтому, неслучайным являлось то положение, что в числе коммунистов была значительная часть евреев, которые для себя создавали и в условиях блокады льготные условия. Немецкое командование рассчитывало, что население блокированного города выступит с организованным сопротивлением еврейству и коммунизму, и этим будет способствовать вступлению войск вермахта в Ленинград.

Наличие определенной части носителей старой буржуазной, монархической идеологии, безусловно, проявляло себя в разных ситуациях. Война обострила идейные взгляды и духовную сущность этих людей и, в отличие от абсолютной массы сражающегося народа, вынашивала не только изменнические, но и в целом пораженческие взгляды и настроения. Айнзатцгруппа А и ее команды в своих сводках о положении в Ленинграде неоднократно указывали на то, что какая-то часть населения надеется на скорое вступление немецких войск в город, и этим они спасутся от вымирания. Действительно, спецслужбы НКВД Ленинграда выявляли тех, кто не только высказывал пораженческие мысли, но и способствовал приходу немцев в город. В донесении УНКВД от 6 ноября 1941 года указывалось на то, что: «Контрреволюционная группа из бывших людей, возглавляемая бывшим бароном Штакельбергом, готовится к приходу немцев и в этом направлении проводит антисоветскую работу». В декабре 1941 года были выявлены контрреволюционные группы «Народная партия», «Осторожная», националистическая группа эстонцев и другие. Все они ориентировались на приход немцев, вынашивали террористические намерения в отношении руководства обороной города, готовили кадры для создания повстанческих ячеек. В спецдонесениях УНКВД в числе организаторов антисоветской и контрреволюционной борьбы указывались представители научной, вузовской, технической и творческой интеллигенции[689].

В августе 1942 года комиссар Госбезопасности П. Н. Кубаткин обратил внимание своих подчиненных на то, что участники ликвидированной в 30-е годы контрреволюционной организации «Промпартия» возобновили свою враждебную работу, стремятся установить контакт с фашистской разведкой и пытаются создать партию фашистского толка с тем, чтобы реставрировать в СССР капитализм под протекторатом Германии. Он потребовал «установить всех бывших участников „Промпартии“, освобожденных из тюрем и ИТЛК, как отбывших сроки наказания, так и освобожденных досрочно ввиду использования их на разных работах, и проводить разработку тех из них, кто продолжает работать в оборонной промышленности, на железнодорожном и водном транспорте в контакте с соответствующими оперативными отделами…»[690].

Представляет интерес совершенно секретное указание заместителя начальника УНКВД С. И. Огольцова от 29 октября 1942 года, в котором он требует от начальников районных отделений взять на учет всех проживающих в Ленинграде бывших офицеров царской и белой армии. В справке за 1942 год секретно-политического отдела УНКВД об активизации контрреволюционной деятельности бывшего царского и белого офицерства указывается, что «наиболее непримиримые элементы из числа бывших офицеров царской и белой армии значительно активизировали свою антисоветскую деятельность, причем некоторые из них ее проводят по заданиям немецких разведывательных органов или стремятся установить с ними контакт. В начале 1942 года по агентурным данным была вскрыта и ликвидирована контрреволюционная военная организация „гатчинцы“, в которую входили бывшие офицеры — воспитанники Гатчинского военного училища. Всего в организации насчитывалось 11 человек. Через бывшего штабс-капитана царской армии Черницкого организация была связана якобы с резидентом германской разведки Игнатовским. Последний на допросе показал: „…Я, как руководитель фашистской организации, хотел использовать „гатчинцев“ для нашей общей борьбы. Я хорошо понимал, что „гатчинцы“ представляют из себя надежные, обученные военные кадры. Черницкий был согласен со мной и говорил, что он поддерживает немцев и желает их прихода, поскольку они свергнут советскую власть“»[691]. В справке указывается, что Игнатовский вербовал в свою организацию бывших офицеров, расширяя сеть своего влияния.

В это же время также была раскрыта контрреволюционная группа бывшего штабс-капитана царской армии, профессора Института метеорологии Красной Армии Г. К. Устюгова. В его показаниях говорится: «Все участники антисоветской группы принимали деятельное участие в попытке установления связей между немецким командованием и антисоветской группой. Для этой цели группа готовила переброску через линию фронта своего участника — Чугрова, давшего на это согласие. Он должен был установить связь через белоэмигрантов-бывших генералов царской армии Балдина, Шварца, Кривошеина и других, которых знал Устюгов»[692].

В том же году была ликвидирована еще одна так называемая контрреволюционная группа из числа профессорско-преподавательской интеллигенции. Возглавлял ее профессор Политехнического института Н. К. Виноградов. Цель группы была та же — с помощью немцев свергнуть советскую власть. Участник этой организации — доцент института, бывший офицер Бочинский показал: «Получив установку Виноградова на создание участниками нашей организации контрреволюционных групп, я организовал такую группу в количестве 6 человек на факультете внутризаводского транспорта, совместно с ними проводил пораженческую пропаганду, обсуждал вопрос о совместной встрече немецких войск в Ленинграде с целью предложить им свои услуги для установления нового порядка в городе»[693]. По материалам дела явствовало, что бывшие царские и белые офицеры стремились создать свою «Русскую национал-социальную партию», которая бы сотрудничала с немцами после захвата ими Ленинграда[694].

Подозрения в отношении бывших царских и белогвардейских офицеров касались и тех из них, кто уже находился в местах лишения свободы или на поселении. Так, оперативно-следственным составом Сорокского ИТЛ (Сороклаг), находившимся в Беломорске, были вскрыты два подпольных формирования «Враги» и «Перебежчики». Во главе первой стоял бывший белогвардеец-колчаковец, который за связи с троцкистами был осужден на 10 лет. В эту группу входили также бывшие белогвардейцы, бывшие кулаки и неоднократно судимые. Всего в группе насчитывалось 18 человек. Вторая группа была меньшей численности. Возглавлял ее латыш, трижды судимый за расхищение государственной собственности, побеги бандитизм. Целью этой группы являлись организация вооруженного побега и переход на сторону противника[695].

Центр, в лице НКВД СССР и УНКВД ЛО, постоянно требовал усиливать борьбу с деятельностью различных контрреволюционных сил. 15 февраля 1943 года в своем циркуляре начальникам РО и ГО НКВД комиссар Госбезопасности П. Н. Кубаткин вновь указывает: «С возникновения войны между СССР и Германией антисоветские элементы в различных кругах советской интеллигенции активизировали свою враждебную работу… Отмечены отдельные факты прямой измены Родине со стороны лиц из числа интеллигенции и перехода ее на сторону немцев, установления связей и тесного сотрудничества с германскими оккупационными властями. Были вскрыты и ликвидированы контрреволюционные формирования в Ленинграде…»[696].

Насколько правдивы, честны и, главное, добровольны ли признания обвиняемых в антисоветской деятельности Игнатовского, Устюгова, Бочинского и других сказать сегодня трудно. Однако известно, что в годы войны репрессии коснулись значительной части советской интеллигенции и в большинстве случаев они были необоснованны. Наиболее вопиющим актом беззакония за всю историю блокады является арест и осуждение по статьям 58-3 и 58–11 УК РСФСР ученых И. В. Розе и А. С. Кошлякова, Б. И. Избекова, А. М. Журавского, В. А. Тимофеева, Г. Т. Третьяка и других (всего 13 человек). Все они работали по военной тематике.

Следствие по этому делу вел старший следователь УНКВД Н. Ф. Кружков. Он предъявил арестованным им людям (это было в декабре 1941 года, в самое тяжелое время блокады) обвинение в том, что они все, якобы, входят в так называемый «Комитет общественного спасения». Избиениями, угрозами, шантажом, жалким кусочком хлеба Кружков добивался от обезумевших от голода и страданий людей «признаний» в «существовании» выдуманных им групп этой «контрреволюционной организации». В целом же он умышленно обвинил в мнимой «антисоветской деятельности» около 140 ученых[697].

В фальсификациях Кружкова нельзя усматривать только его личные карьеристские, преступные наклонности — его «деятельность» явно поощряло и руководство. В хранящейся в бывшем Ленинградском партийном архиве характеристике на него (датирована 31 января 1942 года) написано: «Тов. Кружков на ряде проведенных им групповых дел (Игнатовский — 8 чел.; Корн — 8 чел. и др.) показал себя как способный, энергичный и знающий следственное дело чекист… Работает быстро и четко, брака в деле не имеет… Достоин выдвижения»[698]. Он получал денежные премии, был удостоен ордена Красной Звезды, продвинулся по службе. Больше того, тогдашний руководитель ленинградских органов госбезопасности П. Н. Кубаткин в Ленинградской правде отметил операцию по «разоблачению» группы ученых как заметное достижение в работе территориальных органов НКВД. Следует сказать, что именно он, как и другой комиссар госбезопасности И. С. Шикторов, настаивали на усилении агентурно-чекистской и оперативной работы. Многочисленные указания (приказы, приказания и циркуляры: от 31 декабря 1941 г.; 12, 22, 28 февраля, 21 августа, 29 октября 1942 г.; 5, 26 марта, 4 июля, 2, 9, 18, 30 августа, 16 сентября, 2 октября, 20 ноября 1943 г. и др.) требовали от начальников отделов и отделений шире привлекать агентурную сеть к выявлению антисоветски настроенных лиц среди интеллигенции Ленинграда. Заслуживает внимания, например, приказ УНКВД № 0094 от 5 июня 1943 г. «О недочетах в агентурно-оперативной работе в райотделах и отделениях НКВД ЛО». В приказе говорилось: «Проведенная проверка в 22-х районных отделениях и городских отделах милиции показала, что агентурно-оперативная работа в этих подразделениях находится в неудовлетворительном состоянии и не отвечает требованиям военного времени. А именно залогом успешной работы по борьбе с преступностью является широко разветвленная, высококачественная агентурно-осведомительная сеть». В приказной части подчеркивалось: «…Действующую агентурно-осведомительную сеть направить на активный розыск врага, на предупреждение его замыслов, добиваясь своевременного вскрытия и пресечения преступной деятельности групп и отдельных лиц…».

В многочисленных приказах и указаниях строго предупреждались начальники тех отделов и отделений, где длительное время не раскрывались дела по агентурным разработкам: им выносились взыскания и ставилось на вид за слабую работу по созданию сети осведомителей и т. п.

Видимо, это и приводило к дутым делам, фальсифицированным отдельными следственными работниками, которые поощрялись своими начальниками. В действительности было немало обвинений, которые фабриковались на ложных доносах. Так, например, в приказе УНКВД № 0082 от 28 февраля 1942 года «О недочетах в работе с агентурой» указывалось: «…агент „Ньютон“ сотрудничал с органами НКВД в течение 14-ти лет. В секретно-политическом отделе УНКВД он считался ценным агентом, располагающим большими связями. В декабре 1941 года он дал материал по группе театральных работников, указывая на их антисоветскую деятельность. По этим сведениям один из артистов был арестован. Но выяснилось, что „Ньютон“ в личных, корыстных целях давал клеветнические материалы на него и других лиц. Как провокатор он был осужден военным трибуналом». И таких фактов немало. Например, секретный сотрудник «Невельская» допускала в своей работе провокации, инициировала антисоветские сборища, и по ее доносам арестовывались граждане, которых впоследствии вынуждены были освободить[699].

В этом отношении представляет интерес приказ начальника УНКВД № 00109 от 4 июля 1943 года «О недочетах в агентурно-оперативной работе Отдела контрразведки НКВД „СМЕРШ“ ОВТ ЛФ». В нем указывалось: «В результате ознакомления с состоянием агентурно-оперативной работы следует констатировать крайне низкий ее уровень, примитивность и шаблон…, нежелание оперативного состава решительно порвать с установившимися традициями ограничивать себя наблюдением за объектами и боязнь переходить к творческой разведывательной и контрразведывательной работе по розыску вражеской агентуры и своевременному пресечению ее преступной, подрывной деятельности… 15 % дел из общего числа имеющихся формуляров и учетных дел подлежат немедленному прекращению и сдаче в архив, как заведенные без достаточных оснований и бесперспективные. Остальные дела квалифицированной агентурой не обеспечены. Осведомители, разрабатывающие подучетников, фактически являются лишь сторонними и случайными фиксаторами отдельных антисоветских высказываний».

В приказной части начальник УНКВД требовал:

«1. В месячный срок пересмотреть всю агентурно-осведомительную сеть, очистить ее от неработоспособных элементов — балласта и двурушников…»[700].

В другом приказе УНКВД № 00126 от 9 августа 1943 года «О недостатках в следственной работе в органах милиции г. Ленинграда» говорилось о том, что Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 года требовало от работников органов НКВД: «перестроить всю следственную работу, прекратить практику упрощенного ведения следствия, не допускать необоснованных арестов и обеспечить высококачественное расследование по делам».

Проверка состояния следственной работы в органах милиции города установила факты грубого нарушения норм УПК, как при реализации агентурных материалов следственным путем, так и в процессе самого следствия по возбужденным делам. Продолжали иметь место аресты граждан без достаточных к тому оснований, незаконное задержание подозреваемых и нарушение сроков содержания в КПЗ.

Имелись случаи, когда агентурные материалы в процессе следствия не подтверждались и возбужденные уголовные дела следственные органы вынуждены были прекращать. Только за семь месяцев 1943 года было освобождено из-под стражи 125 человек, в том числе с прекращением уголовного преследования — 54[701].

Для современных исследователей представляют интерес те положения, которые касались объективности расследования. В этом же приказе подчеркивалось: «…д) Категорически отказаться от построения обвинения только на признании самого обвиняемого. Всякое признание должно быть подтверждено свидетельскими показаниями, подкреплено документами или другими бесспорными уликовыми данными; е) Отказаться от ограничения следствия только пределами первоначальных фактов, имеющихся в распоряжении следователя»[702].

О том, что агентурно-осведомительная сеть не обладала достаточной подготовкой и не могла объективно дать показания, говорит тот факт, что только в отделе милиции Октябрьской железной дороги имелось 1574 человек агентов-осведомителей, но в составе этого значительного секретного аппарата всего лишь 70 человек являлись опытными агентами, т. е. всего 5 % к общему числу секретных сотрудников. В результате наблюдался очень большой процент явок без необходимых материалов. Например, из 16 952 явок, состоявшихся в течение первого полугодия 1943 года, материалы отсутствовали на 8841, или в 40 %. Большая часть явок (1419) была сорвана по вине оперативных работников и агентуры[703].

Все эти факты свидетельствуют о том, что значительное число лиц, привлеченных к уголовной ответственности, были репрессированы необоснованно. Именно это явилось предметом пересмотра в последующем многих дел. С июня 1954 года по март 1956 года в Ленинграде работала областная комиссия по пересмотру уголовных дел на лиц, осужденных в первые послевоенные годы за контрреволюционные преступления времен войны. В справке председателя этой комиссии указывалось, что комиссия рассмотрела 4005 дел на 5087 человек и 37,2 % обвинительных вердиктов были признаны необоснованными, а приговоры по ним опротестованы. Только уже упоминавшимся следователем Кружковым, как выяснилось, было сфабриковано около 20 дел, по которым необоснованно осудили свыше 60 ученых и специалистов. Но сколько вообще было сфальсифицировано ложных обвинений, подсчитать трудно: ведь в блокадную пору существовали и реальные шпионы, диверсанты и другие преступники. Безусловно, было бы наивно представлять жесточайшую войну без острого тайного противоборства[704].

Представляет интерес инструкция Главного управления государственной безопасности НКВД СССР «О порядке производства операции (обысков и арестов)», повторно направленная в октябре 1943 года местным органам НКВД для руководства к действию. Здесь имелись следующие разделы: 1. Общие положения. 2. Подготовка операции. 3. Действия наряда на месте операции. 4. Арест. 5. Обыск. 6. Действия наряда при проведении операции. 7. Документальное оформление операции. 8. Опись имущества и опечатывание квартиры (комнат). 9. Засада 10. Групповые операции. 11. Наложение ареста на имущество. 12. Учет работы по операции в 3-м спецотделе НКВД СССР.

В этой же инструкции указывалось:

«1. Арест и обыск производятся на основании ордера, подписанного народным комиссаром внутренних дел СССР или его заместителями на периферии, народными комиссарами внутренних дел союзных или автономных республик и их заместителями, начальниками (заместителями начальников) соответствующих органов НКВД.

2. Арест преступников, пойманных на месте преступления, мог быть произведен сотрудниками НКВД без ордера, в порядке задержания, с последующим оформлением.

3. Арест, как правило, сопровождается личным и домашним обыском, а также обыском по месту службы арестованного. Обыск может производиться и без ареста, если это оговорено в ордере»[705].

В п. 19 указывалось: «Немедленно после проникновения в квартиру, оставив внутри у входной двери красноармейца или сотрудника, руководитель операции предлагает всем оставаться на местах и не двигаться, обнаруживает подлежащего аресту, предъявляет ему ордер и тут же подвергает тщательному личному обыску, предлагая в первую очередь сдать возможно имеющееся оружие…»[706].

В п. 25 говорилось, что: «В процессе обыска должны быть осмотрены и проверены в целях обнаружения спрятанных в них (особенно в скрытых тайниках) вещественных доказательств:

а) пол, потолок, двери, окна, стены с прикрепленными к ним предметами (портреты, картины, зеркала, люстры…);

б) мебель, ее содержание, возможные тайники: скрытые ящики в письменных столах и шкафах..;

в) книги, одежда, белье, посуда, все предметы личного обихода…».

Безусловному изъятию при обыске подлежали: нарезное огнестрельное оружие, контрреволюционная литература всех видов, вся подозрительная, с точки зрения контрреволюции и шпионажа, переписка, особенно с признаками шифра, тайники, коды, совершенно секретные и не подлежащие оглашению материалы организации ВКП(б), Коминтерна, ВЛКСМ, НКО, других наркоматов и государственных учреждений, секретные чертежи, карты и схемы, всякие записи адресов, фамилий, номеров телефонов и т. д.[707].

Как видно, в инструкции давался подробный перечень действий тех должностных лиц, которые осуществляли арест и обыск. Но права задержанного здесь даже не упоминались, а о понятых указывалось лишь в одном месте.

В числе задач, стоящих перед органами НКВД, и прежде всего в предупреждении раскола советского народа, в пресечении попыток использовать националистические настроения, основной задачей было решение вопроса об усилении борьбы с украинскими националистами. В приказе УНКВД ЛО № 00400 от 3 декабря 1941 года говорилось: «Вооруженное нападение фашистской Германии на Советский Союз вызвало активизацию контрреволюционной деятельности украинских националистических элементов в СССР. Украинских националистов и в первую очередь „ОУН“ (организация украинских националистов) немецкая разведка использует для организации шпионских, диверсионных, террористических групп на нашей территории. Агентурными и следственными материалами установлено, что ОУН, как и ряд других контрреволюционных националистических организаций: УНДО (Украинская национально-демократическая организация), УВО (Украинская военная организация), УНО (Украинское националистическое объединение) — являются филиалами немецко-фашистской партии и немецких разведывательных органов. Их деятельность сугубо законспирирована. Каждый вступающий в ОУН дает присягу о хранении в строжайшей тайне существования организации и ее деятельности. Перед принятием присяги вступающий в организацию обязан выучить наизусть 10 заповедей члена ОУН:

1. Добьешься украинского государства или погибнешь в борьбе за него;

2. Не позволишь очернить ни чести, ни славы;

3. Помни великие дни борьбы за наше освобождение;

4. Будь горд и помни, что ты являешься продолжателем борьбы за славу Владимира Трезуба;

5. Мсти за смерть великих рыцарей;

6. Про дела не говори с кем можно, а говори с кем нужно;

7. Ни просьбы, ни угрозы, ни муки, ни смерть не заставят тебя выдать тайну;

8. Ненавистью и хитростью ты встречаешь врага своей нации;

9. Будь героем украинской нации;

10. Стремись к расширению богатства, простора и славы украинского государства»[708].

Перед отделами и отделениями УНКВД комиссар П. Н. Кубаткин поставил задачу: «Немедленно пересмотреть все агентурные разработки, дела-формуляры и учетные дела для выявления проходящих по ним лиц, подозреваемых в проведении контрреволюционной украинско-националистической деятельности. Все лица, прибывшие в Ленинград из Западной Украины, должны быть взяты на учет…»[709].

Опасность приверженцев ОУН для советских войск, сражавшихся с врагом, была очевидна. В годы войны и послевоенное десятилетие они с особой жестокостью уничтожали людей, и прежде всего военнослужащих, местных активистов, жгли и разрушали школы, сельсоветы и т. д. Внутренним и пограничным войскам пришлось вести настоящую борьбу с националистическими бандами на территории западных областей Украины, Белоруссии и в Прибалтике.

В обстановке непрекращавшихся попыток врага заслать в наш тыл свою агентуру с целью не только разведки и шпионажа, но и совершения диверсионных актов, перед органами НКВД встали сложные задачи проведения фильтрации населения, освободившегося от вражеской оккупации. Главное здесь заключалось в том, чтобы выявить лиц, сознательно сотрудничавших с гитлеровскими властями, а также оставленных врагом агентов, специально подготовленных в разведшколах для сбора информации о советских войсках и других структурах. В специальном указании начальника УНКВД П. Н. Кубаткина от 28 февраля 1942 года говорилось: «…2. Работу в освобожденных городах и районах начинать с арестов всех ранее выявленных ставленников и активных пособников немцев, с установлением связи с агентурой, оставленной и оставшейся на временно оккупированной территории. Установленных следствием сотрудников немецкой администрации брать на учет, в том числе:

а) разведчиков и контрразведчиков, бывших служащих германских административных органов;

б) владельцев и жильцов домов, в которых размещались немецкие спецслужбы;

в) агентов германской военной разведки, гестапо и тайной полевой полиции, резидентов, агентов-разведчиков, диверсантов;

г) членов магистратов, местных самоуправлений, старост, служащих полиции;

д) изменников Родины, предателей, провокаторов и немецких пособников, оказывавших содействие оккупантам в проведении различного рода карательных мероприятий (выявление коммунистов, партизан, военнослужащих Красной Армии, изъятие у населения продовольствия, скота…);

е) бывших участников контрреволюционных, белогвардейских и националистических организаций, созданных немцами;

ж) членов и кандидатов ВКП(б) и ВЛКСМ, прошедших регистрацию у врага;

з) женщин, вышедших замуж за офицеров, солдат и чиновников германской армии;

и) содержателей притонов и домов терпимости;

к) всех без исключения лиц, служивших в созданных немцами учреждениях и предприятиях вне зависимости от рода обязанностей;

л) лиц, добровольно ушедших с немцами, членов их семей, оставшихся на нашей территории»[710].

Несколько иная карта оперативного учета ставленников, пособников и прислужников врага осуществлялась в НКГБ КФ ССР. В январе 1945 года здесь было выявлено всего 256 человек, в том числе по видам разработок:

а) шпионаж финский — 13;

б) шпионаж выясняемый — 3;

в) предательство и пособничество — 18;

г) разные антисоветские высказывания — 8;

д) буржуазные националисты — 2;

е) прочие — 2.

Были взяты на учет по собранным компрометирующим материалам последующей окраске:

1) бывшие члены антисоветских партий — 5;

2) участники контрреволюционных восстаний — 2;

3) бывшие кулаки, помещики — 2;

4) судимые за контрреволюционные преступления — 1;

5) перебежчики, политэмигранты — 4;

6) лица, въехавшие в СССР в массовом порядке — 11;

7) исключенные из ВКП(б) по политическим мотивам — 5;

8) низшие чины полиции — 1;

9) члены городских управ, старосты — 16;

10) переводчики — 5;

11) лица, работавшие в лесничестве — 2;

12) лица, оказывавшие услуги оккупантам — 9;

13) члены ВКП(б), прошедшие регистрацию — 4;

14) лица, бывшие в плену — 13;

15) лица, добровольно выезжавшие в Финляндию и возвратившиеся обратно — 53;

16) женщины, сожительствовавшие с оккупантами — 45;

17) члены буржуазно-националистической организации «Керхо» — 25[711].

По всем этим лицам осуществлялась оперативно-чекистская проработка, и при установлении состава преступления, как сотрудничавшие с врагом, они осуждались военным трибуналом и затем свои сроки наказания отбывали в специальных лагерях с особым режимом содержания. Безусловно, в числе обвиненных в сотрудничестве с фашистами были и необоснованно осужденные к большим срокам лишения свободы и, как впоследствии выяснилось, в большинстве своем — это были лица, действовавшие по заданию НКВД или партизан; кроме того, немало выявлялось случаев, связанных и с наветом. Лишь повторное разбирательство сняло обвинение с этих граждан.

Следует подчеркнуть, что и в обстановке войны, когда у органов внутренних дел существовали возможности пренебречь законом, ссылаясь на особые и даже чрезвычайные условия и оперируя целесообразностью в борьбе с антисоветскими, контрреволюционными и иными преступлениями, вопрос о соблюдении законности в их работе ставился довольно остро. В многочисленных документах того времени встречается немало приказов, приказаний и циркуляров, связанных с принятием мер по отношению к тем работникам правоохранительных органов, которые допускают нарушение законов.

В декабре 1941 года приказом начальника УНКВД ЛО были привлечены к строгой дисциплинарной ответственности сотрудники Приморского РО НКВД Рубеж и Посогов за безответственное и преступное отношение к работе по оформлению следственных материалов на арест и обыск[712]. В мае 1942 года был издан приказ «О нарушениях революционной законности в следственной работе сотрудниками Управления милиции г. Ленинграда», в котором подчеркивалось, что «…отдельные работники милиции в практике своей следственной работы допустили нарушение революционной законности и норм УПК РСФСР». Так, в течение января — апреля 1942 года многие арестованные были освобождены и оправданы за недостатком улик и отсутствия состава преступления[713]. 10 февраля 1943 года начальник УНКВД ЛО П. Н. Кубаткин наложил взыскание наряд сотрудников милиции за необоснованный, без достаточных оснований арест нескольких человек. 20–25 дней эти граждане находились в тюрьме, но их вынуждены были освободить[714]. 25 сентября 1943 года начальником УНКВД И. С. Шикторовым было наложено строгое взыскание на оперуполномоченного 3-го отделения ОБХСС Управления милиции Шутова М. И.[715]. Уже эти приказы показывают, что и в военные годы предпринимались попытки ведения строгого контроля за правильным исполнением следственными работниками законодательных актов и привлечения их нарушителей к строгой ответственности.

Твердое знание сотрудниками органов внутренних дел нормативно-правовой базы имело в условиях войны большое значение. Следует иметь в виду то, что в этот период, наряду с законодательством мирного времени, вступили в действие правовые акты, которые отражали особенности военного времени, а также распоряжения военных властей по вопросам режима и охраны общественного порядка. В помощь работе своим сотрудникам УНКВД ЛО периодически объявлял «Краткий перечень действующих решений Ленгорисполкома и приказов военных властей», наблюдение за исполнением которых возлагалось на органы милиции. Так, например, 2 сентября 1942 года, приказанием № 231 начальника Управления милиции города был объявлен перечень действующих актов по состоянию на 1 сентября 1942 года[716]. В апреле 1943 года был объявлен новый перечень документов в количестве 36 наименований[717]. В их числе имевшие силу Постановление СНК СССР№ 1667 от 10 сентября 1940 года. Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 31 мая 1935 года, решения Ленгорисполкома от 30 июля и от 17 сентября 1941 года, от 18 апреля 1942 года и другие. Они касались таких основных направлений, как паспортный режим и учет военнообязанных, санитарный надзор, противопожарные правила, разрешительная система и др.

Наряду с этим принимались меры к повышению профессиональной ответственности участковых уполномоченных. 15 июня 1943 года специальным циркуляром в ленинградской милиции на каждого из них вводился лицевой счет работы по форме:

возникло уголовных преступлений на участке, в том числе было задержано; преступников, дезертиров из Красной Армии; дезертиров с предприятий военной промышленности; уклонистов от военной службы; беспризорных.

В ходе службы участковым уполномоченным проверено:

постовых милиционеров; домов по паспортному режиму; отделов кадров учреждений и предприятий по паспортному режиму; весовое хозяйство в торговых точках; сохранность имущества военнослужащих и эвакуированных.

В лицевом счете имелся раздел, касающийся составления административных протоколов: за невыход на дежурство у домов; за нарушение правил уличного движения и общественного порядка; за нарушение правил санитарии и благоустройства; за нарушение правил светомаскировки;

за детскую безнадзорность; за хождение по улице без пропусков после 23 часов, во время «ВТ» и артобстрела;

за нарушение правил содержания убежищ и противопожарных мероприятий.