Посылка с фронта — счастье для тыла
Посылка с фронта — счастье для тыла
Для большинства советских граждан, оставшихся в тылу, посылки от воюющих родных были началом выхода из той вынужденной нищеты, в которой жила страна. Зинаида Алексеевна Пронякина, работавшая в войну в Москве на авиационном заводе, вспоминает: «Нечего было носить. Платьев не было. В телогрейках ходили. Из тряпок были сшиты простроченные сапоги. У меня были парусиновые туфли на небольшом каблучке, я их намазала черным гуталином, они стали как кожаные. Но я в них ходила, когда был снег, он таял, и в этих туфлях была вода. Ужасно. Холодно. Вот как мы ходили. Как мы жили, говоришь молодежи, они говорят, тогда было время другое Давали даже ордера. Байку давали. Белая байка, что можно из нее сшить? Мы покрасили эту байку, сшили мне платье. Потом остались чьи-то брюки, я всю ночь сидела, шила из них себе платье. У Нади в конце войны сестра была на фронте, она была в Германии, когда она приехала, так много хороших вещей привезла — туфельки, пальто. Она мне тоже что-то дала — это было счастье».[107] Надо ли осуждать сестру Нади за то счастье, которое ее посылка принесла двум девушкам в тылу.'.
Связист Виктор Абрамович Залгаллер в своих мемуарах написал о том, что ему пришлось услышать на немецкой территории, с которой отошли американцы и туда вступили советские войска: «Немецкие телефонистки рассказывают. Сначала пришли американцы. Боев не было. Но они отнимали обручальные кольца, вывозили хорошую мебель…»[108]
Интересно, сколько же немецких обручальных колец уехало в США и почему по этому поводу у американцев припадков «покаяния» не наблюдается? Если бы западные союзники на своей шкуре попробовали немецкую оккупацию части своей страны, зондеркоманды, рвы с трупами мирных жителей и тотальный грабеж в пользу рейха, они бы, придя в Германию, «операцией Грабеж», снятием часов и кражей картин не ограничились. Просто страшно представить себе, что было бы в таком случае с побежденной Германией.
Надо ли осуждать Виктора Абрамовича за следующий эпизод: «Взяли Дойч-Эйлау. Город со знаменитым именем оказался небольшим. Есть неразбитые кварталы. Людей нет. Вхожу в универмаг, наверху квартира владельца. Взял со спинки кровати висевший костюм, послал домой (тогда разрешили посылки). В этом костюме я кончал потом университет. Под окном остановилась машина с девушками-регулировщицами. Открыл шкаф, сгреб платья и бросил им в машину. Одно платье послал домой Майе (жене. — авт.), а белую шубку отдал Алевтине (сослуживица телефонистка. — авт.). Она в ней приезжала в Ленинград, лет через 25».[109]
Или надо признать, что он совершенно правильно сделал, и порадоваться за советских женщин, получивших платья и шубку?
Артиллерист Исаак Григорьевич Кобылянский описал, как он обзавелся часами, когда немцы сдавались в Кенигсберге: «Заметил, что на левом от меня фланге шеренги активно действуют несколько невесть откуда появившихся солдат из нашего отряда. Нетрудно было догадаться — ребята собирают «трофейные» часы. Подумал о своем интересе и сказал: «А теперь прошу дать на память советскому офицеру хорошие часы». Произошла заминка, немцы о чем-то шушукались с «парламентером», а часы никто не давал. Пришлось спросить о причине. Оказалось, их смутило требование давать хорошие часы, а не часы вообще. Сказал, чтобы давали любые, и в одну минуту нагрудные карманы моей гимнастерки заполнились часами разных фасонов (потом оказалось, что в основном это были дешевые «штамповки»)».[110]
К тому же и в тот период к собиранию вещей для посылок домой относились очень избирательно. В основном брали только вещи, принадлежавшие немцам. Например, служившая фронтовым санинструктором Надежда Павловна Тимофте (Осуховская), оказавшаяся под конец войны в Чехословакии, вспоминала: «Одна женщина, чешка, пригласила меня в свой дом, распахнула шкаф и просила, прямо умоляла, чтобы я выбрала себе все, что захочу Но мне ничего не нужно было, и у нее я ничего не взяла.
Вот в брошенных немецких квартирах можно было брать какие-то вещи. Я, например, искала себе запасную юбку, чтобы в одной ходить, а вторую иметь про запас. Подобрала сестрам какие-то платьица и послала пару посылок домой».[111]
Манеру чехов обращаться с немцами Надежда Павловна описала так: «Например, они местным немцам на голове выстригли дорожки, чтобы их все сразу отличали. В магазинах их обслуживали в промежуток всего в час. Выводили их на разные работы. И однажды я лично видела, как в телегу вместо лошадей впрягли немцев, а чех ими погонял…»[112]
Очень любопытное свидетельство о том, как с побежденными немцами обращались чехи, оставил Григорий Климов, советский офицер, служивший после войны в Германии и убежавший впоследствии к американцам. Идет совещание руководителей советских военных комендатур Саксонии: «Из зала поднимается фигура и обращается к президиуму: «Разрешите вопрос, товарищ генерал? Это несколько не относится к теме, но я хотел бы посоветоваться».
«Ну, давайте что у Вас на сердце», — дружелюбно поощряет генерал Богданов. Наверное, очередное покаяние, а покаяния генерал слушает охотно.
«Моя комендатура расположена у самой чешской границы, — начинает комендант. — Каждый день мне гонят через границу толпы голых людей. Я их пока сажу в подвал. Нельзя же, чтобы они в таком виде по улицам бегали, а одеть мне их не во что».
В зале слышится смех. Генерал Богданов спрашивает: «Как это так — голых?» «Очень просто, — отвечает незадачливый комендант. — Абсолютно голых. В чем мать родила. Даже смотреть стыдно».
«Ничего не пойму; — переглядывается генерал с другими членами президиума. — Объясните подробней. Откуда эти голые люди?»
Комендант объясняет: «Немцы из Чехословакии. Их чехи раздевают на границе догола, а потом гонят в таком виде ко мне через границу. Говорят: «Вы сюда голые пришли, голые и возвращайтесь». Судетские немцы. Их по Потсдамскому договору переселяют в Германию. Для чехов это шутка, а для меня — проблема. Во что я должен одевать этих людей?»[113]
Это не советская пропаганда В СССР такое о чешских братьях по социалистическому лагерю писать нельзя было ни в коем случае. Это писал советский перебежчик, оказавшийся на Западе.
Милая такая чешская шутка — депортировать абсолютно голых немцев, предоставив советским офицерам в Германии решать вопрос о том, во что же их одеть. Любопытно, что чехи, ныне любители обличения Советского Союза, ужасно не любят вспоминать, что они проделали с миллионами немцев. И припадков покаяния за это у них не наблюдается.
Как известно, все познается в сравнении. На чешском фоне советские войска выглядят сборищем невероятных гуманистов. Кататься на немцах вместо лошадей или проводить голые депортации красноармейцам как-то в голову не приходило.
Но вернемся к трофейной теме.
Надо отметить, что далеко не всегда в посылках отправлялось именно трофейное имущество. Александр Захарович Лебединцев весной 1945 года прибыл после обучения на курсах «Выстрел» к новому месту службы в штабе 4б-й армии. Расположен штаб был в одном из предместий австрийской столицы Вены. Здесь Лебединцеву одна из штабных машинисток, Мария Михайловна, быстро объяснила, как надо решать проблему с посылками домой: «Прежде всего она спросила меня, сколько посылок я выслал своим родным. Я ей ответил, что еще не имею ни своих рублей, ни австрийских шиллингов, ни чешских крон, ни мадьярских пен го. После обеда она принесла мне один талон на отправку посылки, причитающийся мне, и один свой, и оккупационных денег на покупку материала и его пересылку, и даже две сумки из ткани в качестве упаковочного материала. Окончив работу, мы пошли в штабной ма — газин «Военторга» и закупили много всяких тканей, в основном ситца и сатина. Быстро упаковали их, зашили, я надписал адреса, заполнил бланки переводов и в тот же день их отправили. Я был поражен активностью и умением Марии. Это мы успели отправить за апрель, а предстояло еще использовать и майскую отправку, а это уже кое-что значило для моих сестер на «выданье» в такое тяжелое время».[114]
Для девушек, которым предстояло найти себе женихов в эпоху, когда миллионы молодых мужчин полегли на войне, посылка с тканями, надо полагать, была самым драгоценным подарком.
Согласно воспоминаниям Александра Захаровича Лебединцева, у него и его сослуживцев была возможность официально закупить в «Военторге» вещи для посылок. Правда, можно предположить, что офицеру, служащему при штабе армии, сделать это было проще, чем, скажем, командиру взвода противотанковых ружей. Штаб армии есть штаб армии.
Но и на уровне подразделений при желании «посылочный» вопрос был вполне решаемым, при наличии инициативы у начальства. Предусмотрительные командиры, понимающие, насколько сильно решение посылочной проблемы может отвлекать подчиненных от несения службы, старались ввести процесс в организованные рамки.
Например, старшина роты зенитных пулеметов Давид Зиновьевич Таксер так описывал поставленную ему командиром роты задачу и способ ее решения:«Прежде всего, хочу сказать, что в Германии мне довелось увидеть куда больше, чем многим другим, привязанным к пути своих частей Мои разъезды начались, когда на подходе к Германии военнослужащим были разрешены посылки на родину Насколько помню, солдатам — 5 кг в месяц, офицерам — 8 кг. Наш заботливый капитан, комроты, поручил мне, старшине, обеспечивать эти посылки содержимым, чтобы рота для того не разбежалась, и докладывать о солдатах, которые посылки не отправляют, их он расспрашивал о причинах того. Для поездок мне был дан капитанский «Виллис» с шофером, солдата в помощь я сам выбрал. Как правило, «шмотки» мы набирали в брошенных домах, которых до Одера было сколько угодно, многие немцы от нас бежали на запад. В одной из поездок в лесу я наткнулся на склад новеньких автомобилей, «Опель-Капитанов» и «Опель-Олимпий», оставил солдата охранять склад, одну машину сам перегнал в роту. Тут же с капитаном мы на ней поехали в штаб, где нам с таким трофеем были необычайно рады, потому что вышел приказ, позволяющий старшему офицерскому составу оформлять трофейные машины в собственность».[115]
Что можно сказать по этому поводу — у старшины Таксера был мудрый ротный, заботящийся о боеспособности своего подразделения и о том, чтобы родные далее самого нерасторопного и непрактичного из его солдат не остались бы без посылки из Германии.
В некоторых случаях военнослужащий мог получить «трофеи» вполне официальным образом — на специально созданных для этой цели военных складах. Константин Григорьевич Плацинда, агитатор в отделении агитации и пропаганды политотдела 70-й армии, вспоминает: «Когда я поехал в отпуск, то привез домой большой радиоприемник, кажется, «Телефункен», аккордеон, фотоаппарат и охотничье ружье. Но это не я сам собирал и добывал, а все это мне выдали на складе. Видно, собирали имущество по брошенным домам, или как, точно даже не знаю. И тем, кто уезжал в отпуск, разрешали на этом складе что-то получить».[116]
Пожалуй, наиболее четко сформулировал свое отношение к трофейной теме артиллерист Олег Дмитриевич Казачковский: «Конечно, поведение наше было совсем не ангельским. Но не в такой же степени, как преподносилось. В отличие от немцев на нашей земле, мы не считали себя представителями «высшей расы», которым многое дозволено. В чем, пожалуй, особо были грешны, так это в увлечении «барахлом». Не оправдывая, скажу только, что понять можно, если учесть, какие материальные потери понесла практически каждая наша семья. Положение в этом плане объективно усугублялось тем, что были разрешены трофейные вещевые посылки домой. Не очень много, но один-два обычных посылочных ящика почти каждый из нас отправил».[117]
Материальные потери, действительно, понесла практически каждая советская семья. И их хотя бы частичная компенсация солдатскими и офицерскими посылками была самым настоящим актом справедливости и гуманности.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.