Глава третья. Роль секундантов

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава третья.

Роль секундантов

Убежден, что найдется одно дело на пятьдесят, когда здравомыслящие секунданты не сумеют добиться примирения сторон прежде, чем те выйдут на бой{70}.

ПЕРЕД НАМИ МНЕНИЕ одного из многих авторов, из-под пера которых выходили наставления и рекомендации тем, кто участвовал в дуэлях в качестве секундантов. Среди дуэлянтов — как тех, кто вызывал оппонента, так и тех, кто принимал вызов, — многие и многие погибли только по причине безответственности или неопытности выбранных секундантов, независимо от того, бились ли противники на шпагах или пистолетах. Любой дуэлянт нуждался прежде всего в разумном, опытном и надежном секунданте — в человеке, на которого можно было бы действительно положиться. Когда Родон Кроули, муж беспринципной и тщащейся быть всегда в центре внимания общества Бекки из «Ярмарки тщеславия», застиг ее in flagrante delicto («на месте преступления») с лордом Стейном, вышел скандал, в ходе которого Кроули оскорбил Стейна прежде, чем ударить и швырнуть в него бриллиантовую брошь Бекки, оцарапавшую лоб ловеласа{71}. После этого вызов стал неминуем, а потому Родон, который не был новичком в подобного рода вещах, тут же поспешил в Найбридж-Бэррэкс повидать капитана Макмердо, «своего старого друга и товарища». Макмердо являлся как раз тем человеком, которого неплохо было бы привлечь к помощи в трудную минуту, — превосходным секундантом.

Макмердо доказал собственную полезность, и через короткое время они с Родоном встретились с мистером Уэнемом, секундантом лорда Стейна. Когда Уэнем напустил тумана невинности вокруг «дружеской встречи» Стейна и Бекки, Макмердо заставил Родона забыть о вызове. После всего Макмердо заметил: «Если его светлость [Стейн], получив выволочку, сочтет за благо сидеть тихо, так, черт возьми, пусть и сидит». И хотя Макмердо всего лишь литературный герой, однако он обладал качествами, которых порой так недоставало многим секундантам в реальной жизни. Если оставить за бортом романы, в действительности — в такой, как она есть, действительности, — в кульминационный момент на месте встречи дуэлянтов недостатки секундантов нередко оборачивались фатальными последствиями. Один писатель, стремясь дать совет возможным секундантам, выражал уверенность в том, что «большинство кошмарных происшествий, о которых приходится читать, есть зачастую следствие невежества или халатности секундантов»{72}.

Итак, повторимся, обязанности секундантов имели огромное значение. Иной раз от них буквально зависели жизнь и смерть. Когда Джеймс Полл дрался с сэром Фрэнсисом Бердеттом на Патни-Хид в 1807 г., его секундант, некий мистер Купер, послужил блестящим примером того, как не надо вести себя секунданту. Перед первым выстрелом, когда знак действовать подавал секундант Бердетта, Джон Кер, Купер «в поспешности ретировался за дерево на некотором расстоянии». Когда наступил черед второго выстрела и соответственно пришла очередь Купера давать отмашку дуэлянтам, он стоял так далеко от линии огня, что основные участники не видели его. Кер, когда делал знак, находился всего в четырех ярдах (то есть в метре с небольшим) в стороне от середины линии между дуэлянтами. Купер не захотел также и подписать бюллетень о происшедшем, не сказал, где живет, и вообще не предоставил о себе никакой информации. Подобным наплевательским отношением к обязанностям Купер, конечно же, наносил вред положению доверителя. Прячась за деревом, он не имел возможности наблюдать за подробностями встречи и предотвратить попытки противной стороны словчить, если бы такие предпринимались{73}.

Происхождение института секундантов довольно темное. Вероятно, он развился из практики средневековых рыцарей, окружавших себя оруженосцами. Оруженосец сопровождал господина на турнир, помогал облачаться в доспехи, садиться в седло и так далее. Когда же стала возникать современная дуэль — явление, как мы установили, тайное и незаконное, искавшее для себя укромных полянок в лесу или песчаных пустошей, — у дуэлянта, что вполне естественно, возникала нужда в надежном спутнике, который бы следил, чтобы все делалось честно. Вначале секундант обычно и сам принимал участие в дуэли, сражаясь с секундантом оппонента. Если с той и с другой стороны оказывалось больше одного секунданта, дрались и они. В последнем случае получалась всеобщая битва. В шестнадцатом и в начале семнадцатого века во французских дуэлях секунданты принимали участие как бойцы. Нередко они погибали. Так, в поединок де Бутвиля включились все четыре секунданта. Так же и во время дуэли между лордом Шрусбери и герцогом Бакингемом (см. ранее) в 1668 г. У каждого из видных господ было по два секунданта, все они сражались, а одного даже убили. В дуэлях, разыгрывавшихся на страницах романов Александра Дюма, секунданты никогда не оставались пассивными наблюдателями[18].

Ко времени, когда современная дуэль достигла периода зрелости, позиция и роль секундантов претерпели определенные мутации, а потому сами они из участников драки превратились скорее в арбитров и посредников. Когда разгоралась ссора, считалось нормальным в случае неизбежности дуэли, если один из противников предлагал второму назначить секунданта, которому можно было бы прислать письмо, а также выбирал секунданта себе. Начиная с этого момента, ответственность за проведение дуэли целиком лежала на секундантах. Если дело велось грамотно, основные участники находились как бы на вторых ролях до встречи на дуэльной площадке. Американский дуэльный кодекс 1838 г. довольно строг в данном пункте. Он однозначно непреклонен в отношении необходимости для секунданта управлять течением всего процесса. В случае ссоры между графом Карлетти и Уильямом Уиндемом, о которой здесь уже заходила речь ранее, Уиндем назначает четырех секундантов как распорядителей его воли в конфликте с графом. В письме брату он говорит, что «согласился полностью положиться на них и должен считать себя более ничем, кроме как инструментом в их руках».

Авторы пособий и наставлений для секундантов сходились во мнениях, что наиважнейшей задачей их являлся поиск путей примирения между сторонами. В 1818 г. Авраам Боскетт писал в «Дуэльном трактате», не без некоторого хвастовства приводя для начала как пример себя: «Сам лично был дуэлянтом четырежды и еще двадцать пять раз — секундантом»{74}. Располагая таким опытом, Боскетт не сомневался, что «обязанность секунданта посредничать и утишать страсти»{75}. Точно так же и аноним — армейский офицер, написавший в 1793 г. «Общие правила и рекомендации для всех секундантов на дуэлях», — считал основным делом секунданта искать примирения: «Должен непременно постараться и использовать все способности повернуть всё так, чтобы подать вопрос в новом и приемлемом свете, дабы сгладить обиду оскорбленной стороны»{76}.

Джон Уилсон Лайд, автор американского кодекса, согласился бы с процитированными выше словами, но сам он выразил ту же мысль иначе:

Используйте все силы и способности, чтобы успокоить волнение и погасить возмущение вашего доверителя, не гнушайтесь труда проникнуть в суть конфликта, поскольку джентльмены редко наносят оскорбления друг другу, если только не возникает какого-то недоразумения или ошибки. Когда же выявите истинную подоплеку раздора, проследуйте по всей цепочке, приведшей к моменту отправления вызова, и сумеете восстановить гармонию{77}.

Обязанность секунданта по разрешению конфликта начиналась с момента назначения на эту роль и длилась до того, как дуэль заканчивалась. В 1891 г. Феррё опубликовал «Дуэльный справочник 1880–1889 гг.» — «Уизден» дуэлянта[19]. Несмотря на то что вся статистика по дуэлям должна встречать очень осторожное и сдержанное доверие, сама по себе редкость издания вынуждает брать в зачет обнародованную в нем информацию. Среди сухих данных «Справочника» есть цифры, которые способны пролить немного света на успехи — или неуспехи — секундантов в деле предотвращения дуэлей. Феррё проанализировал все сообщения о дуэлях, появившиеся в парижских газетах за десятилетие, и классифицировал их по используемому виду оружия, отмечая также те случаи, когда кто-то из основных участников погибал. Из данных мы видим и то, насколько удавалось секундантам решить дело миром. Например, в 1880 г. Феррё отметил 40 случаев, в которых после ссоры назначались секунданты. Из всех сорока секунданты сумели предотвратить дуэль только девять раз. В 1885 г. парижские секунданты показали себя в деле примирения сторон еще хуже: из 61 ссоры, зафиксированной в справочнике Феррё, 50 завершились дуэлями. В 1889 г. 62 вызова в итоге увенчались только 42 дуэлями. В этом году, как мы видим, секундантам явно сопутствовала большая удача в примирении своих доверителей{78}.

Хотя и непонятно, насколько можно доверять приведенным выкладкам, они указывают на то, что секундантам удавалось погасить огонь раздора и избежать дуэлей максимум в каждом третьем, минимум — шестом случае. Обзор Феррё, конечно же, ограничен Парижем и 80-ми гг. девятнадцатого столетия, когда дуэли являлись общепринятым явлением, но редко заканчивались смертью. Например, в 1885 г. на 50 данных в этом году сатисфакциях погиб всего один дуэлянт. Снижение опасности быть убитым для дуэлянта во Франции в те времена повлекло за собой увеличение случаев нежелания отказываться от применения оружия, что делало обязанности секунданта еще более сложными.

И еще, у нас куда меньше примеров в отношении ссор, которые не закончились дуэлями, чем о собственно дуэлях. Отчасти происходит это потому, что когда двое улаживают разногласия до поединка, в этом факте меньше или вовсе нет привлекательности с точки зрения новости, чем когда дело доходит до грохота пистолетов или звона стали. В 1924 г. Раймон Пуанкаре, тогдашний премьер-министр Франции, выступал с обращением к Национальному собранию. Пока Пуанкаре делал свое дело, другой политик, месье Ле Прово де Лоне, принялся вышучивать оратора, отпуская нелестные ремарки в его адрес. Пуанкаре воспринял все серьезно и сразу же после того, как покинул парламент, отправил к де Лоне секундантов с просьбой объясниться. Де Лоне объяснился, и дело было благополучно замято. Такт секундантов позволил предотвратить вздорную и никому не нужную дуэль. Между прочим, одним из секундантов Пуанкаре в описываемом случае выступал военный министр, Андре Мажино, усилия которого по защите репутации Пуанкаре оказались куда более действенными, чем эффект от названной в его честь линии военных фортификаций для Франции в 1940 г.{79}.

В марте 1923 г. «Таймс» сообщила о состоявшейся накануне в Риме встрече «композиторов, импресарио, агентов и актеров, которые обсуждали средства продвижения итальянской музыки и музыкальных предприятий, особенно за рубежом». Заметка заканчивалась преисполненным скромности замечанием в отношении того, что-де обсуждение получилось «очень бурным». В действительности же два делегата — синьоры Масканьи и Мокки — сцепились друг с другом сначала в словесной перепалке, а потом и в рукопашной. Синьор Масканьи немедленно вызвал противника на дуэль и назначил секундантов. Как видно, у секундантов в жилах текла более прохладная кровь, чем у их доверителей, поскольку на следующий день стороны сошлись на том, что оснований для дуэли у обоих господ не имеется{80}.

Что еще более небезынтересно, если сами по себе наказания за драки на дуэлях настигали их участников довольно редко, то несостоявшихся дуэлянтов почти и вовсе не карали, несмотря на тот факт, что даже отправка самого по себе вызова считалась в некоторых странах противозаконной. В 1831 г. жителя Лондона, Эмброуза Пойнтера, обвинили в «злокозненных и противоправных письмах и в опубликовании одного письма, адресованного Дж. Ковердейлу, эсквайру, в «Грэйс-Инн», в Лондоне, с намерением подначить упомянутого Джона Ковердейла и спровоцировать его на дуэль с упомянутым Эмброузом Пойнтером»{81}.

Пойнтера арестовали, и он предстал перед судом, хотя подобные случаи бывали крайне редки. Джеймс Келли в его истории дуэлей в Ирландии приводит довольно неубедительные статистические данные в отношении количества дуэлей, сорванных секундантами. Если судить по выкладкам Келли, получается, что секунданты вообще редко вмешивались, хотя, по-видимому, статистика отражает только те случаи, когда стороны мирились прямо на дуэльной площадке, а не на более ранней стадии всего дела{82}.

Иной раз секунданты применяли более официальные инструменты для урегулирования разногласий между сторонами — суды чести. Суды чести существовали специально для разбора такого рода обстоятельств, как следует уже из названия, чтобы попытаться не доводить поссорившихся до выяснения отношений с оружием в руках. Подобные органы существовали в разных видах во многих странах на протяжении большей части истории дуэлей. Французские короли из династии Бурбонов основали их в семнадцатом столетии с целью сдержать кровавый вал дуэлей, как позднее сделали и Гогенцоллерны в Пруссии. Они регулярно учреждались в республиканской Франции в девятнадцатом столетии для решения — или для попытки решения — множества споров, возникавших особенно между политиками и журналистами. Идея суда чести пережила рубеж веков и не исчезла даже в двадцатом столетии.

В Португалии правительство объявило дуэли вне закона в 1911 г., создав суд чести для рассмотрения дел, которые прежде могли закончиться на дуэльной площадке. Орган обладал полномочиями штрафовать, заключать под стражу и даже отправлять в ссылку представших перед ним людей. Те же господа, которые осмеливались игнорировать суд чести и предпочитали драться на дуэли, подлежали наказанию в соответствии с Уголовным кодексом{83}. Несколькими годами позже в Уругвае палата депутатов одобрила законопроект, освобождавший от наказаний за дуэли в том случае, если секунданты предоставляли в суд чести доказательства в отношении того, что имело место нанесение оскорбления, оправдывавшего дуэль как способ смыть его{84}.

Как пример серьезной работы суда чести можно привести размолвку между французским журналистом, месье Тери, и драматургом, месье Бернстейном, в 1911 г. Тери счел себя оскорбленным письмом Бернстейна и вызвал того на дуэль. Секунданты обоих господ передали дело в специально созданный суд чести, уполномоченный решать, являлся ли Бернстейн особой, могущей быть классифицированной как способная дать сатисфакцию в вопросе чести. Иными словами, возникли некоторые сомнения в отношении того, следует ли ему позволить драться на дуэли, или — посмотрев с другой стороны — правильно ли поступит Тери, если будет сражаться с оппонентом. Сомнения возникли не на пустом месте, они стали отголоском поведения Бернстейна в 1898 г., когда он, будучи вызван на дуэль, поступил таким образом, что дал право окружающим заподозрить себя в проявлении трусости. К тому же имелись основания подозревать его в дезертирстве из армии. Суд рассмотрел все обстоятельства и пришел к выводу, что Бернстейну будет невозбранительно дать сатисфакцию, поскольку с 1898 г. он пять раз дрался на дуэлях безо всяких возражений со стороны оппонентов. Кроме того, удалось установить, что он урегулировал отношения с военным начальством. Суд, качаясь на штормовых волнах взбудораженной чести, не уронив достоинства, выплыл из ситуации и постановил, что ни одна из сторон не уронит лица, сойдясь с другой на дуэли.

В итоге ни один из отважных участников последовавшего затем поединка не получил ни царапины{85}.

Обязанность напрягать силы ума и души и жечь нервные клетки, ломая голову над тем, как бы уладить все миром, не покидала секундантов даже тогда, когда дуэлянты прибывали на место схватки. Немало дуэлей удалось предотвратить вмешательством секундантов в самую последнюю минуту. В 1842 г. Авраам Линкольн оказался втянутым в спор с аудитором штата, мистером Шилдсом, по поводу крушения государственного банка Иллинойса. Шилдс был ершистой особой и требовал от Линкольна извинений за то, что тот высмеял его в прессе, однако будущий президент извиняться не пожелал, и стороны договорились о дуэли. Линкольн выбрал палаши, и после консультаций все пришли к выводу встретиться на острове на реке Миссисипи между Иллинойсом и Миссури, поскольку в Иллинойсе дуэли находились под запретом. Утром 22 сентября Линкольн и его секундант переправились через реку к месту поединка и приготовились к схватке. Дуэль вот-вот уже должна была начаться, когда секунданты и просто друзья общими усилиями остановили бой. Шилдса и Линкольна удалось убедить решить дело миром, что они в итоге и сделали, после чего пожали друг другу руки и поехали через реку обратно в Иллинойс{86}.

Если секундантам не удавалось предотвратить начало дуэли, они в любом случае были обязаны сделать хоть что-то для как можно более раннего и достойного ее завершения, предпочтительнее до того, как кто-нибудь из участников серьезно пострадал. Немало сообщений о дуэлях заканчивается формулой: «После обмена первыми выстрелами вмешались секунданты и смогли остановить дуэль». В августе 1778 г. «Драчливый Патер», преподобный Генри Бэйт Дадли, бился на дуэли с мистером де Морандом в Хайд-Парке. Секунданты попытались вмешаться без видимого успеха после того, как стороны сделали по два выстрела. После четвертого «раунда» секунданты вновь осмелились сказать свое слово, но с прежним результатом. Только угроза со стороны секундантов сложить с себя полномочия заставила оппонентов сдаться и отказаться от пятого выстрела. Остановив пальбу, секунданты сумели привести драчунов к консенсусу и добиться примирения{87}. В то время, как многие другие дуэлянты проявляли меньше непоколебимости укокошить друг друга, чем Бэйт Дадли и де Моранд, все же справедливым будет отметить, что секунданты во многих случаях с полным на то правом могли сказать, что прекратили кровопролитие (или не допустили большего) своевременным и решительным вмешательством.

Компетентные секунданты прилагали любые усилия, чтобы избежать дуэли вроде той, на которой в Баттерси-Филдс в 1783 г. бились между собой мистер Манро из 16-го легкого драгунского полка и мистер Грин. Вооружившись пистолетами, они сошлись на намерении драться с шести ярдов и обменялись шестью выстрелами. Последний из них ранил Грина, у которого затем поинтересовались, дана ли ему сатисфакция. Тот ответил, что сочтет дело улаженным только, если мистер Манро немедленно извинится перед ним. Манро ответил: «Нет уж, не буду». На что вставил свое слово Грин: «Тогда пусть один из нас падет». Оба заняли позиции и сделали каждый по два выстрела. Манро пуля попала в колено, а Грину — в пах, став роковой. Из имеющихся сведений нельзя сделать однозначного вывода, присутствовали ли на поединке секунданты. Если они все-таки были, странно, что никто не попытался выполнить своих обязанностей. Если же секунданты отсутствовали, тогда мы вправе считать дуэль наглядным примером того, чего представлялось возможным избежать, находись рядом с противниками грамотные секунданты{88}.

В сходной ситуации оказались секунданты в дуэли между мистерами Бэрроу и Хоганом в Гренвилле (шт. Джерси) в 80-е гг. восемнадцатого столетия. Согласно уговору, сторонам предстояло обменяться каждой шестью выстрелами. После того, как оппоненты сделали по три, секундант Бэрроу попытался примирить обоих, но, не сумев ничего добиться, удалился со сцены событий, оставив «командовать» коллегу — секунданта Хогана. Дуэль продолжалась, и шестая пуля, угодив в сердце Хогану, стала фатальной для него. Человек, оставленный рядом с дерущимися, совершенно очевидно, не годился для своей роли, поскольку к тому моменту, когда раздался роковой выстрел, оба дуэлянта перестали соблюдать дистанцию и стояли в четырех шагах один от другого. Нельзя утверждать, что Хоган имел все шансы уцелеть, если бы секундант его оппонента остался на месте, однако его присутствие, возможно, не позволило бы дуэлянтам сократить расстояние. Ясно, однако, что секундант Бэрроу, не сумев вопреки всем попыткам если уж не закончить дуэль примирением, то хотя бы добиться от основных участников полюбовного ее завершения, чувствовал себя совершенно вправе отказаться от исполнения взятых на себя обязанностей{89}.

Секундантам полагалось использовать все силы и возможности, чтобы служить посредниками между сторонами ради предотвращения поединка или хотя бы смягчения его возможных последствий. Однако нередко случалось им делать нечто как раз противоположное. И вот один пример.

Жизнь офицеров австро-венгерской армии в годы перед Первой мировой войной регулировал очень придирчиво соблюдаемый кодекс чести. В первые месяцы 1914 г. произошла ссора между лейтенантом Хаддью, приписанным к Военному Летному корпусу, и его зятем, неким штатским по фамилии Бабочаи. Причина заключалась в неосторожных высказываниях относительно Хаддью, допущенных Бабочаи в разговоре с женой (она приходилась Хаддью сестрой). Высказывания дошли до Хаддью, но тот не захотел вызывать Бабочаи и предпочел их не замечать. Однако обеспокоенный традиционно прямолинейным и бескомпромиссным отношением военного начальства к вопросам, затрагивающим офицерскую честь, Хаддью решился посоветоваться с командиром. Тот не испытывал сомнений в том, что дуэль — единственное средство, доступное Хаддью в сложившихся обстоятельствах. Двух офицеров назначили его секундантами. Прослышав о принятом решении, Бабочаи предложил принести полное извинение, мотивируя ситуацию тем, что все случившееся являлось чисто семейным делом, однако секунданты Хаддью не пожелали ничего слушать, настаивая на дуэли.

Все те же секунданты добились и очень жестких условий: пистолеты, стрелять с 50 шагов, а затем продолжать дуэль на кавалерийских саблях. Бабочаи предпринял дальнейшие шаги в стремлении предотвратить дуэль, но секунданты Хаддью лишь ответили ему, что он обязан драться или же рискует навлечь на себя обвинение в трусости. В итоге поединок состоялся на территории военной школы верховой езды в Будапеште. При втором обмене выстрелами (в первый раз оба промахнулись) явно нервничавший Бабочаи влепил Хаддью пулю в грудь. Пораженный в легкое, Хаддью умер на пути в больницу{90}. Семейная трагедия разыгралась единственно по причине непоколебимости секундантов Хаддью, заботившихся единственно о поддержании чести мундира и целиком повинных в драме. Военные власти, однако, несмотря на рассказ Бабочаи, не пожелали признать факт оказания давления на Хаддью с целью вынудить его драться на дуэли{91}.

Хотя наиважнейшая задача секунданта заключалась в том, чтобы добиться примирения сторон и предотвратить дуэль — или прекратить ее вскоре после начала и до того, как чья-то честь будет удовлетворена, — у него имелись и другие обязанности, которые тоже могли оказать глубочайшее влияние на результат столкновения как до непосредственного столкновения в схватке, так и уже по прибытии на место предстоящего поединка. В общем и целом обязанность эту можно определить в двух словах: обеспечение ведения честного и достойного боя. Идеалом служила абсолютная скрупулезность в управлении дуэлью. Джон Кер, о котором мы уже упоминали ранее, есть прекрасный пример достойного беспристрастия, иными словами, он полный антипод фиглярствующего Купера — секунданта Джеймса Полла. В заявлении, которое он сделал для прессы по результатам встречи, Кер написал:

Должен отметить, что пока они ожидали сигнала, я видел, что сэр Фрэнсис держал руку поднятой с пистолетом, указывавшим в сторону мистера Полла. Зная, что делал он это не с целью заполучить некое нечестное преимущество, а просто так держал руку, я сказал ему: «Бердетт, не цельтесь. Я уверен, что вы и не думали, опустите руку, поскольку вы же видите, что пистолет мистера Полла смотрит вниз». Затем мистер Полл осведомился, почему я попросил сэра Фрэнсиса не целиться. Я ответил, что каждому ясно, что я имел в виду не целиться и заранее — до знака — не готовиться прицелиться, поскольку хотел только, чтобы все находились в равных условиях{92}.

В действительности же в этом изложении можно прочитать куда больше, чем видно с первого взгляда: Кер действовал не только исключительно из желания гарантировать честную игру. Он имел в виду и нечто другое: случись так, что на дуэли погиб бы Полл, тот факт, что Бердетт, возможно, прицеливался еще до сигнала, мог бы быть интерпретирован как жульничество. Кер отлично представлял себе, что любое подозрение в нечестности с целью добиться преимущества сильно осложнило бы, случись Бердетту оказаться в суде, его защиту и — в данном конкретном случае — стало бы очком не в пользу Кера. Ну и наконец, обнародовав эпизод после дуэли, в которой никто не пострадал, рассказчик только лишний раз подкрепил репутацию свою и Бердетта как людей чести.

Если секундантам не удавалось достигнуть примирения сторон на предварительном этапе, следующим шагом предстояло стать обсуждению условий поединка: надлежало обговорить время и место встречи, сойтись на выборе оружия и продолжительности боя. Если речь заходила о пистолетах, всё те же секунданты должны были уточнить очень важный пункт — дистанцию. Часто всё те же секунданты отвечали за обеспечение подходящего оружия и за наличие поблизости квалифицированного медика. Предания гласят, что дуэли происходили на заре на лесных полянках и песчаных пустошах. И это не просто взгляд через романтические розовые очки — дуэли проводились в укромных местечках просто потому, что в кровных интересах всех их участников было сохранить тайну встречи. На протяжении большей части своей истории дуэли находились под запретом, где бы и когда бы они ни протекали, а пробраться в «тихую заводь» на рассвете, пока все спят, означало наверняка избежать объяснений с властями.

В большинстве столичных городов существовали облюбованные дуэлянтами места: в Дублине долгое время пользовался популярностью Финикс-Парк; в Берлине честолюбивых драчунов привлекали Грюневальд и Тегелер-Вальд; в Вашингтоне оскорбленные конгрессмены несли честь на защиту подальше в Мэриленд, чтобы поквитаться с обидчиком в Бладенсберге; в Париже грохоту пистолетов и звону шпаг привычно внимали деревья Буа-де-Булонь. Все эти дуэльные площадки объединяют два фактора — укромность и доступность: никому из дуэлянтов не улыбалось долгое путешествие перед испытанием; в равной Степени по большей части никто из дуэлянтов не желал, чтобы власти успели вмешаться до окончания поединка. В этом смысле де Бутвиль и его спутники стали исключением, подтверждавшим правило: они дрались на Пляс-Руаяль (сейчас площадь Вогезов. — Пер.) средь бела дня, чтобы показать, как невысоко ценят волю короля. Вообще же еще одним фактором при выборе места поединка служила необходимость избегнуть законных преследований в отношении участников дуэли. Иногда приходилось даже покидать пределы родной юрисдикции — менять, если можно так выразиться, зону подсудности. Англичане отправлялись в путешествие через Ла-Манш к песчаным отмелям Кале, французы ехали в Бельгию, ирландцы отплывали в Англию, а американцы перемещались из одного штата в другой.

Общепринятым дуэльным временем служило раннее утро. И вновь причина отчасти заключалась в том, чтобы обеспечить дуэлянтам должную долю приватности и не дать нежелательным силам раскрыть их замыслы до срока, хотя в отношении времени, возможно, традиция несколько преувеличивает — не стоит ставить этот фактор в ряд с местом, которое в любом случае старались выбрать подальше от чужих глаз. Фактически дуэли проходили в самое разное время суток. Поэт Александр Пушкин вышел на роковую встречу с Жоржем д’Антесом в приближающихся сумерках короткого январского северного дня, незадолго до того, как стало смеркаться. Два англичанина, Оливер Клэйтон и Ричард Ламбрект, дрались в Баттерси-Филдсе еще в темноте — в 06.30 в январе 1830 г. Видимость была настолько никудышной, что противники вообще лишь угадывали местоположение друг друга — даже и снайпер не мог бы рассчитывать на верный успех в такой обстановке. Мастерство мало что значило — во всяком случае, меньше, чем удача. Клэйтону как раз и не повезло: пуля попала ему в грудь, и его не стало. Адольф Тавернье, автор французского учебника для дуэлянтов, опубликованного в 80-е гг. девятнадцатого столетия, настоятельно рекомендовал оппонентам не вести боя ранним утром, поскольку обычно большинство их проводило предшествующую ночь без сна{93}.

В какое бы время ни происходила дуэль, забота секундантов заключалась в недопущении выхода доверителей на бой подогретыми парами веселья. Если ссора вспыхивала в ходе ночной пирушки с обильными возлияниями — а именно так очень часто и случалось, — надлежало употребить все силы и способности, чтобы отложить поединок хотя бы до утра. Один автор находил особенно дурным тоном, если секунданты позволяли дуэлянтам драться пьяным. Считалось совершенно непристойным и потенциально смертельно опасным допускать оппонентов «в крайне неподобающем и буйном состоянии нетвердой походкой следовать от пиршественного стола к дуэльной площадке»{94}. Если уж представлялось важным избежать отправки вызова в подпитии, вдвойне более разумным было бы удерживать горячие головы от дуэлей в нетрезвом виде.

История пестрит рассказами о катастрофах на дуэлях между перевозбужденными алкоголем участниками. Возьмем Ирландию в 1784 г. — случай вполне типичный. Некий мистер Батлер из Килкенни и капитан Банберри не сошлись во взглядах на какой-то предмет и решили облегчить взаимопонимание с помощью пистолетов. Двое господ в сопровождении секундантов отправились в трактир, где, «заказав ужин и бутылочку рейнвейна (чтобы усыпить бдительность местного люда), они приступили к поединку». Банберри пуля рикошетом попала в губы; Батлер, которому повезло меньше, был ранен в бок и скончался. Коронер — рассмотрев дело, как и подобает следователю и не упуская из вида того факта, что оба господина пребывали в состоянии опьянения, — склонился к вердикту: убийство{95}. История показывает нам также, что представители закона демонстрировали тенденцию с меньшим пониманием относиться к пьяным дуэлянтам и к секундантам, которые позволили драться в поединке нетрезвым оппонентам.

Вопрос выбора оружия для применения на дуэли более труден. Повсеместно принято считать, что право выбора его принадлежало тому, кого вызвали. Как станет ясно из дальнейшего, подобная практика вовсе не считалась повсеместно принятой. И в самом-то деле, коль скоро вызванная сторона, нанесшая оскорбление, считалась вроде бы неправой, диктат понятий о справедливости подразумевал как будто бы нечто как раз совершенно обратное.

Касательно же самого оружия, тут все в большей степени зависело от местных традиций и результатов переговоров между секундантами. На раннем этапе истории дуэлянты обычно предпочитали рапиру (часто при этом во второй руке держали кинжал). В середине семнадцатого столетия на смену ей пришла более удобная шпага. В Англии с середины восемнадцатого века наиболее распространенным явлением стала дуэль на пистолетах. На заре девятнадцатого развивалась довольно высокая техника такого боя, а также и его собственная эстетика. В период господства во Франции стиля belle ?poque дуэлянты питали слабость к рапирам, в то же самое время, однако, в Италии в большинстве случаев для поединков выбирали сравнительно короткую саблю (sciabola). Со своей стороны, в наиболее необжитых районах Америки, по границам распространения поселений белого человека, в широком ходу были ножи и охотничьи ружья. В Виргинии, которая в 20-е гг. девятнадцатого века уже трудно поддавалась классификации как пограничье, применялись даже заряженные картечью мушкеты.

Ничто при этом не мешало секундантам сойтись на выборе и более эксцентрического оружия, одним из примеров чего могут служить французы, дравшиеся в 1843 г. на бильярдных шарах. Ланфан и Мельфон, оба жители городка Мезонфор, поссорились из-за игры в бильярд. Они тянули жребий, чтобы определить, кому первым бросать в голову оппоненту красный шар. Мельфон выиграл: демонстрируя беспримерную ловкость, силу и точность удара, он угодил Ланфану в лоб, уложив его наповал{96}.

Франция девятнадцатого века обогатила копилку знаний человечества примером куда более живописной и эксцентрической дуэли, в которой явственно слышны отголоски поединков эпохи средневекового рыцарства. Под заголовком «Исключительная дуэль» «Ежегодная хроника» рассказывает вот такую историю опасного безрассудства. Время действия — 1826 г., когда, как мы видим, прошло уже свыше 10 лет со дня битвы при Ватерлоо, а после падения ancien r?gime — старого режима — сменилось поколение.

Дуэль между маркизом Ливроном и месье дю Троном происходила в двенадцать часов в лесу Сенар, совсем недалеко от замка мадам де Кайла. Все предприятие напоминало действия безумцев, походя больше на рыцарский турнир, чем на современную дуэль. Дю Трон, молодой адвокат, облачился в костюм греческого полководца. Оба вооруженных саблями противника действовали верхами и имели по три секунданта. В ходе поединка, когда кони столкнулись, Ливрон вылетел из седла, оба участника получили небольшие ранения, и тут сочли за благо вмешаться секунданты. Что еще делает эту дуэль исключительной, так это тот факт, что проходила она в присутствии 150 зрителей{97}.

В другом сообщении о той же дуэли автор приходил ко вполне закономерному выводу: «Эпизод этот станет пищей для слухов, которые будут гулять по Парижу на протяжении недель».

Если вышеупомянутая дуэль, проходившая на полянке во французском лесу, напоминала времена героических средневековых рыцарей, то от поединка между двумя французскими военнопленными на борту плавучей тюрьмы «Самсон» в устье Темзы явственно отдавало душком худшего варварства «Темных веков». Не располагая шпагами или тому подобным оружием, повздорившие военнопленные импровизировали, привязывая к палкам ножницы. Вооруженные таким образом, они принялись колоть друг друга до тех пор, пока один из них не оказался серьезно ранен и уже не мог продолжать боя. Оппонент распорол ему живот, да так, что кишки вывалились наружу{98}.

Важной составляющей обязанностей секунданта при переговорах о выборе оружия являлась необходимость добиться того, чтобы доверитель не оказался в невыгодном положении. Трудно было бы ожидать, что каждый дуэлянт окажется умелым фехтовальщиком или метким стрелком. Тем не менее опытным секундантам надлежало принять все необходимые предосторожности. В 1843 г. досточтимого Уильяма Уэллсли вызвал на дуэль граф Хюммель, бельгиец, который как оскорбленный обладал правом выбора оружия. Он предпочел клинки, в каковом случае Уэллсли оказывался в очень невыгодной позиции. Тут-то и вмешался его секундант:

Что касается мистера Уэллсли, то необходимо принимать в расчет факт его незнакомства с этим оружием. К тому же повреждение на локте его правой руки затрудняет ему возможность применять шпагу, по поводу чего имеется заключение именитого врача месье Клоке{99}.

Соответственно поединок проходил на пистолетах.

Как мы уже не раз повторяли, наиболее важная задача секунданта — употребить все силы и возможности (в рамках кодекса чести, разумеется) для того, чтобы предотвратить дуэль. Если все же достигнуть желаемого не удавалось и бой становился неотвратимым, на дуэльной площадке секунданта ждали другие, но не менее серьезные обязанности. Время и место были уже оговорены, как и все прочие условия, оружие выбрано, завершены даже последние приготовления — письма к близким написаны, завещания составлены. Секундант обычно следовал в условленное место вместе с доверителем, точно как друг жениха на брачной процессии с той только зловещей разницей, что «жениха» в конце пути ждала не красавица невеста, а бой и, возможно, старуха смерть с косой.

Оказавшись в условленном месте — в Хайд-Парке ли, в Буа-де-Булонь или в каком-нибудь более экзотическом уголке, — секундант не имел времени для скуки. Он находился там для того, чтобы обеспечить соблюдение всех условий честной игры, а также защитить интересы того, кто выбрал его для этой почетной, но нелегкой работы (обязанности, как мы увидим, потенциально трудносовместимые). Один писатель, специализировавшийся на наставлениях для дуэлянтов, рекомендовал секундантам всегда стремиться «не просто предоставить друзьям всякий достойный шанс избегнуть худшего, но и помогать им демонстрировать всю широту благородной натуры, высокого духа и величия джентльменов».

Самая большая забота секунданта накануне дуэли — в случае поединка на пистолетах — заключалась в измерении расстояния между основными участниками и в заряжании оружия. Если же дуэлянты предпочитали шпаги, важно было убедиться в том, что клинки противников равной длины и одного и того же типа. В обоих вариантах секундантам надлежало проверить, не имел ли кто-то из оппонентов преимуществ в смысле занимаемой позиции или, наоборот, не испытывал ли он явных неудобств — не смотрело ли ему в лицо низко сидящее солнце, не был ли грунт под ногами слишком рыхлым.

В стремлении почувствовать атмосферу дуэли, ощутить страх и напор, высокий официоз и животную беспощадность поединка давайте же дадим слово секунданту — очевидцу и участнику происходившего. К тому же так мы сможем пролить некоторый свет на роль секунданта в момент, когда обе стороны уже прибыли к месту боя. Речь пойдет о господине по имени Молони, офицере 5-го гвардейского драгунского полка, который согласился стать секундантом лейтенанта Кроутера из 1-го пешего полка. Кроутер долгое время не ладил с капитаном Хелшемом, каковые разногласия привели наконец двух джентльменов к выяснению отношений с оружием в руках. Господа сошлись на том, что встретятся в 11 часов утра 1 апреля 1829 г. поблизости от памятника наполеоновской «Grande Arm?e» («Великой армии». — Пер.) среди дюн за пределами Булони. Несмотря на выбранный день, о розыгрышах никто и не думал.

Незадолго до 11 часов Молони и Кроутер — пока только вдвоем — прибыли к месту рядом с высокой колонной. Об остальных пока не было ни слуху ни духу. Пятнадцать минут спустя показались Хелшем и его секундант, мистер О’Грэйди. Они ехали не одни, а в сопровождении дюжины или того больше верховых и пеших. Молони тут же высказал возражение по поводу присутствия зрителей, а Хелшем, который давно уже назойливо проявлял острое желание влезть в драку, сказал секунданту оппонента о том, что желал бы присутствия этих людей, а те, в свою очередь, тоже выражали намерение наблюдать за боем. Затем секунданты занялись приготовлениями к дуэли. С этого момента историю рассказывает Молони.

Пока мы договаривались, вмешался Хелшем. Он сказал, что будет находиться тут же и слушать все, что происходит между мистером О’Грэйди и мной. Я несколько раз высказал возражения. Капитан Хелшем присутствовал в овражке с нами, пока мы заряжали пистолеты, и я заметил ему, что довольно непривычно для главного участника находиться рядом с секундантами, когда те готовят пистолеты, и сказал, что такое дело противоречит дуэльным правилам. Он ответил, что его это ни ч…та не волнует, зато он хочет лично наблюдать за тем, как заряжаются пистолеты… Мистер Грэйди занялся подготовкой площадки, на которой сторонам предстояло стреляться. Расстояние, на котором мы сошлись, составляло двенадцать шагов… Противники должны были встать с пистолетами ровно по краям, затем мистер Грэйди произносил слова: «Пора, джентльмены», каковые служили сигналом оппонентам поднять оружие и стрелять по возможности одновременно, не прицеливаясь. Площадку предварительно измерил, как я полагаю, мистер Грэйди. Он шагал так широко, как только возможно. Когда капитан Хелшем говорил о дуэльных правилах, исходя из грубости его манеры, я спросил его, не ищет ли он ссоры со мной. Лейтенант Кроутер ни в коем случае ни во что не вмешивался, стоя на расстоянии. Потом я попросил его подойти и поставил его в курс дела относительно достигнутых договоренностей…

До этого момента рассказ Молони довольно четко обрисовывает обязанности секунданта. Он возражал против аудитории, поскольку дуэль считалась делом личным, и все по той же, хорошо знакомой нам причине нелегальности поединков — чем меньше свидетелей присутствовало при схватке, тем лучше. Он убедился, что оружие должным образом заряжено — иногда нечистые на руку секунданты заряжали только один пистолет. Молони проследил за обмером площадки, с удовлетворением отметив, что его коллега не страдал от отсутствия широты жестов и ширины шагов. Капитан Хелшем бесцеремонно врывался в беседу секундантов, тогда как противник его, Кроутер, с достоинством держался в стороне от подготовки. Молони отметил, что был близок к ссоре с Хелшемом. Нападки со стороны оппонента его доверителя являлись обычным довеском к работе секунданта. Иной раз дело кончалось еще одной дуэлью. Но в описываемом случае все, в общем-то, шло как по писаному. Приближался момент истины. Послушаем же дальше рассказ Молони.

И вот стороны заняли места. Мистер Грэйди подал сигнал достаточно громко, для того чтобы оба оппонента могли его слышать. Лейтенант Кроутер тотчас же поднял руку довольно быстрым движением, выстрелил и опустил оружие. Капитан Хелшем помедлил и выстрелил несколько позднее. Не услышав голоса его пистолета сразу же после выстрела лейтенанта Кроутера, я присмотрелся и увидел, что капитан Хелшем держит пистолет, направленный на оппонента так, что если бы выстрел был, пуля упала бы с недолетом, поскольку дуло смотрело немного вниз. Он наклонил голову вправо, чтобы получше рассмотреть мистера Кроутера, медленно поднял руку и держал ее так несколько секунд до тех пор, пока не наставил его на противника. Пистолет указывал прямо на мистера Кроутера, и Хелшем аккуратно целился. Не возникало сомнения, что он делает именно это. Он выстрелил, и мистер Кроутер упал… Полагаю, произошло это секунд через пять после выстрела лейтенанта Кроутера.

Несчастный Кроутер скончался вскоре после дуэли. Хелшема судили в Олд-Бэйли за убийство, а свидетельство Молони стало одним из основных пунктов доказательной базы следствия. В острый момент суда — как можно предполагать, в ходе перекрестного допроса — адвокат Хелшема спросил Молони, почему же тот не вмешался, когда видел, как Хелшем намеренно целится в его доверителя. Он ответил: «Я не хотел озвучивать возражений, которые могли быть извращены и поняты неверно [речь идет об обвинении в трусости]».

В заключительном обращении к присяжным судья сказал: «Если стороны встречаются на дуэли, результатом которой становится смерть, уцелевшие в равной степени повинны в совершении убийства». Несмотря на недвусмысленность буквы закона, жюри признало Хелшема невиновным{100}. Вердикт, вынесенный присяжными, более чем типичен: невзирая ни на какие самые что ни на есть очевидные доказательства мошенничества, как в описываемом случае, и на однозначное напоминание им председательствующего, заседатели не захотели вынести обвинительного заключения по делу.

Но давайте же теперь обратимся к ответу Молони на вопрос, заданный ему адвокатом Хелшема, поскольку в нем заключается указание на сложности, с которыми столкнулся секундант. Задача его состояла в осуществлении контроля над действиями оппонентов и недопущении мошенничества, другими словами, ему полагалось выступать в роли арбитра: проверять зарядку пистолетов и следить за тем, чтобы дуэлянты находились в равно выгодных условиях. Вместе с тем у него имелись и особые обязанности по отношению к своему доверителю, так как он являлся его секундантом — его опорой в кризисный момент. Изначально, как видели мы в том числе и в случае с поединком де Бутвиля, секунданты даже участвовали в драке бок о бок с главными противниками. Разрешение этого конфликта обязательств — по отношению к соблюдению протокола, к институту дуэли в противовес обязательствам к доверителю — могло и фактически стало делом жизни и смерти. У Молони, по его собственным показаниям, оставалось две или три секунды на принятие решения. Не попытавшись предотвратить исполнение очевидного намерения Хелшема прицелиться, секундант выбрал путь чести и репутации, и за выбор его Кроутер заплатил жизнью.

Как явственно показывает рассказ самого Молони, когда стороны прибывали на место предстоящего поединка, секунданты выполняли четко очерченный круг обязанностей. Оставшийся неназванным офицер, написавший «Общие правила и рекомендации для всех секундантов на дуэлях», посвятил специальный раздел обязанностям секунданта «в поле». В перечень входили: правильный выбор площадки, зарядка оружия (в присутствии секундантов обеих сторон) и промер расстояния. Он выражал полнейшую убежденность в том, что 10 ярдов — кратчайшая допустимая дистанция, которую надлежит помечать так, чтобы предотвратить сближение дуэлянтов{101}. Другой английский автор дуэльных регламентов говорит нам, что расстояние на месте поединка должно измеряться только и не иначе как в ярдах, при этом не забывая особо напомнить, что именно под ними «привычно, но неверно подразумеваются шаги»{102}.