ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Несмотря на все скандалы со «спецами» и Троцким, Ленин по достоинству оценил все сделанное Сталиным под Царицыном (хлеб он дал и город отстоял), и 30 ноября 1918 года он стал его заместителем в Совете рабочей и крестьянской обороны. Помимо них в него вошли председатель Реввоенсовета Л. Троцкий, нарком путей сообщения Невский, замнаркома продовольствия Брюханов и председатель Чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии Красин.

Еще раньше, в конце октября, Сталин стал членом Заграничного бюро украинского ЦК, и ему пришлось вплотную заниматься «украинскими делами». И эти самые дела заслуживают, чтобы о них рассказать более подробно. 7 ноября 1917 года Центральная рада провозгласила образование Украинской Народной Республики. И поначалу имелось намерение «не отделяться от Российской Республики и, дабы сохранить единство ее», помочь ей «стать федерацией равных, свободных народов».

Однако после того как появившиеся на Украине Советы при явной поддержке из Петрограда попытались подорвать власть Рады, отношения обострились. Переломный момент наступил после того, как генералы Корнилов и Каледин создали на Дону контрреволюционную армию. Советское правительство предъявляло свои претензии к Раде, которые в основном касались проблем военных. Ведь именно Рада пыталась разъединить армии, и отзывала на Украину все украинские части, и таким образом вносила сумятицу в процесс демобилизации. Более того, она разоружала советские и красногвардейские части и не пропускала через свою территорию советские войска, тогда как казачьим формированиям, направлявшимся на Дон к Каледину, путь был открыт.

17 декабря 1917 года Раде было сообщено из Петрограда, что Украинская Народная Республика большевиками «признана», но в том же послании порицалось проведение «двусмысленной буржуазной политики». И если Рада, говорилось в том же документе, откажется «оказывать содействие революционным войскам в деле их борьбы с контрреволюционным кадетско-каледин-ским восстанием», то Совнарком будет считать Центральную раду «в состоянии открытой войны против советской власти в России и на Украине». Что, конечно же, могло пагубно отразиться на снабжении Петрограда и Москвы украинским продовольствием. Потому и призывал К. Радек со страниц «Правды»: «Если вам нужно продовольствие, кричите: «Смерть Раде!».

Рада сделала то, что Киев всегда делал перед угрозой российской силы: обратилась к Западу. И уже очень скоро уполномоченный Французской республики при украинском правительстве генерал Табуи заявил, что «Франция окажет Украине поддержку всеми имеющимися в ее распоряжении моральными и материальными силами».

Понятно, что Ленину такой поворот не понравился, и украинские большевики 26 декабря 1917 года объявили в Харькове о том, что Центральный исполнительный комитет советов Украины «принял на себя всю полноту власти на Украине». Ленин был доволен, а Совнарком с этого дня начал проводить откровенно двойную политику. В результате всевозможных интриг уже 8 февраля 1918 года Центральная рада была свергнута и власть захватило новое Украинское Советское правительство. Но оно продержалось всего две недели. Свергнутая Рада обратилась за помощью к Германии, и немецкие войска с превеликой радостью растеклись по Украине. 2 марта большевики сдали Киев силам Центральной рады во главе с ее бывшим военным министром Симоном Петлюрой. Но и на этот раз она продержалась всего до конца апреля, после чего ее сменил откровенно пронемецкий режим во главе с гетманом Скоропадским.

Однако и Скоропадский оказался не вечным. Он просидел в гетманском кресле только до военного крушения Германии в ноябре 1918 года. В Киеве сразу же возродились элементы прежней Центральной рады в виде Украинской директории во главе с воистину непотопляемым Винниченко и все тем же Петлюрой в качестве главнокомандующего с претензиями на диктаторство.

Чтобы еще больше обезопасить себя, Винниченко снова обратился к французам, однако Париж не спешил связывать себя обещаниями. Единственное, с чем помогли Украине французы, так это с включением в нее Западной Украины (создав тем самым напряжение в отношениях с Польшей), бывшей австрийской провинции, известной как Восточная Галиция.

Украинские большевики были настолько слабы, что не сумели взять власть даже в том хаосе, который царил на Украине после крушения Германии и бегства Скоропадского. Другое дело, что теперь они осмелели настолько, что создали Временное рабоче-крестьянское правительство Украины во главе с Г.Л. Пятаковым в... Курске.

После всеобщей забастовки, состоявшейся в Харькове в начале декабря, советы взяли там власть, и большевистские армии начали наступление на юг. Понятно, что в Москве решили этим воспользоваться, и, после того как немцы начали покидать Украину, на коллегии Наркомнаца было решено «в связи с обострением революционного кризиса в оккупированных областях центр тяжести советской работы должен быть передвинут из Москвы в эти районы». Иными словами, Ленин пожелал сделать все возможное, чтобы не выпустить Украину из своих цепких большевистских рук. Несмотря на все заверения о праве наций на самоопределение, и Сталин в своих намерениях был категоричен.

«Пока вся власть, — заявил он, — Реввоенсовету, правительство — потом, когда продвинемся на Украину!» Ну а пока он решил «продвинуться» в Курск. «Как в Москве тов. Сталин не снизошел до того, чтобы рассказать мне, в чем дело, — вспоминал потом В.П. Затонский, — так и здесь он закрылся в купе, сказав, что деловой разговор будет после обеда в Курске. Когда же этот самый обед начался, Сталин перешел к делу без всякого предисловия. «ЦК РКП, — заявил он, — постановил создать советское правительство с... Пятаковым во главе...»

«ЦК РКП постановил...» Если с ЦК КПУ можно было в деле партийной дисциплины и поспорить, то с ЦК РКП шутить не приходилось — что касается этого, то правила у нас всегда были суровыми...» Вот, собственно, и все «право» на самоопределение. ЦК РКП постановил...

«Одновременно, — продолжал Сталин, — ЦК РКП постановил создать Реввоенсовет группы Курского направления. В РВС войдут: я, Затонский и командующий тов. Антонов».

Как ни был велик страх перед ЦК РКП, украинские товарищи не выдержали. Мало того, что главою Украины делали Пятакова, так еще в командующие ставили совершенно не известного им Антонова! И Сталину пришлось проявить чудеса изворотливости, чтобы успокоить украинцев и добиться их единодушия. Хотя, конечно, оно было шито белыми нитками.

В Курске Сталин не задержался и, оставив вместо себя Артема (Сергеева), отправился в Москву. Куда еще долго шли возмущенные телеграммы «опомнившихся» украинцев о том, что центр всячески сдерживает их инициативу и посылает к ним совершенно неугодных им людей вроде Антонова-Овсеенко.

Однако Сталин так больше в Курске и не появился. Тем не менее уже 28 ноября в Судже было проведено первое заседание Временного рабоче-крестьянского правительства Украины и появился манифест «К трудящимся Украины». Что же касается переговоров с Москвой, то они продолжались еще долго и состояли в упреках из-за «путаницы из центра». Напряжение нарастало, в конце концов Сталин не выдержал и во время одного из скандалов в сердцах бросил: «Да уймитесь вы там, Старик сердится!»

Так на деле осуществлялось право наций на самоопределение. Однако не следует думать, что все большевики были едины в своем мнении относительно проведения национальной политики. И как это ни удивительно, именно Наркомнац стал самым настоящим яблоком раздора. Кто только не заседал в его коллегии: левые коммунисты, троцкисты, будущие «демцентралы» и многие другие! И не случайно Пестковский писал: «Перед Сталиным встала весьма трудная задача: постоянно бороться внутри собственного учреждения с грубыми отклонениями от ленинской линии».

И Сталину снова пришлось очень постараться, чтобы управлять столь разношерстной публикой, что с его характером было весьма сложно. И тем не менее... «Я почти уверен, — вспоминал Пестковский, — что будь, например, на месте Сталина Троцкий, который постоянно обвинял и обвиняет Сталина в «диктаторствовании», он в течение трех дней разогнал бы такую оппозиционную коллегию и окружил бы себя «своими» людьми».

Да, эти слова были сказаны уже в 1930 году, и тем не менее вполне могут быть правдой. В 1918 году Сталин еще не был тем Сталиным, чье одно только слово заставляло бледнеть всех инакомыслящих, даже при всем своем желании он вряд ли мог заставить замолчать людей, которые спорили с самим Лениным. Да еще по такому всегда сложному и запутанному вопросу, как национальный.

Тем временем положение на фронтах снова осложнилось, и в ночь на 25 декабря 1918 года под напором колчаковских войск красные оставили Пермь. Возникла угроза прорыва белых армий к Вятке, где они могли соединиться с английскими интервентами, продвигавшимися в глубь страны. ЦК решил провести собственное расследование, и Сталин вместе с Ф. Дзержинским отправился на Восточный фронт для выяснения причин сдачи Перми Колчаку. Результатом работы явился их весьма пространный доклад Ленину, где они изложили свое видение поражений Красной Армии и те меры, с помощью которых подобных поражений можно было бы избегнуть в будущем.

Прежде всего речь шла о плохом довольствии, вооружении, экипировке и той страшной усталости, которая накопилась в войсках за время боевых действий под Пермью. Обратили они внимание вождя и на непомерно растянутый фронт, сдерживать который под натиском «превосходных свежих сил противника» было практически невозможно.

Полетели камни и в огород Троцкого, поскольку он прислал на помощь измученным войскам свежую бригаду уже после того, как Пермь была взята белыми. Да и эти части, на взгляд Сталина, не вызывали особого доверия и нуждались в серьезной фильтровке. Явно контрреволюционное настроение, озлобленность против советской власти, сплоченное ядро внутри бригады из кулацких и подкулацких элементов, которые грозили «в случае чего» сдать и Вятку, — все это наводило на серьезные размышления.

Помимо всего прочего, бригада была очень слабо подготовлена в военном отношении, а ее командиры совершенно не знали своих бойцов. А потому для спасения Вятки было «абсолютно необходимо срочно перекинуть из России в распоряжение командарма, по крайней мере, три совершенно надежных полка». Ну и, конечно, «строго делить мобилизованных на имущих (ненадежные) и малоимущих (единственно пригодные для красноармейской службы)». При этом руководители комиссии рекомендовали отсылать мобилизованных как можно дальше от их родных губерний, чтобы избежать процветавшего во многих частях дезертирства.

По мнению комиссии, одной из основных причин пермской катастрофы стала политика Реввоенсовета республики, который своими совершенно неуместными в данной обстановке директивами и приказами «расстраивал дело управления фронтом». «Без соответствующих изменений в военном центре, — предупреждали члены комиссии, — нет гарантий на успех на фронтах».

Впрочем, Сталин не ограничился только перечислением надлежащих мер. По его распоряжению был создан Военно-революционный комитет Вятской губернии, в руках которого, по мысли Сталина, надлежало сосредоточить «все силы, все средства». Вместе с Дзержинским он основательно «почистил» и личный состав присланной Троцким бригады. Более того, они потребовали отказаться от формирования громоздких дивизий и считать за оптимальную единицу бригаду. В Сибири Сталин напрочь отвергал «партизанщину» и требовал «установить на фронтах... режим строгой централизации действий отдельных армий вокруг осуществления определенной, серьезно обдуманной стратегической директивы».

В чем ничего странного не было. Даже при всем своем отрицательном отношении к военным специалистам Сталин прекрасно понимал, что без их участия и дисциплины никакой армии не будет. Но одно дело понимать это и совсем другое — следовать этим самым понятиям. Отсюда и шли все трения между ним и «спецами» в Царицыне.

Досталось в докладе Сталина и местным советским органам, которые совершенно не умели работать в жестких условиях. И такие слова, как «бесхозяйственность», «расхлябанность», «небрежность» и «неумение», повторялись в докладе десятки раз. В марте 1919 года состоялся VIII съезд РКП(б), на котором одним из главных вопросов был вопрос об организации Красной Армии. На нем снова разыгрались нешуточные страсти, и дело было в «военной оппозиции». Она состояла в основном из «красных командиров» и их сторонников, крайне недовольных широким привлечением к строительству и командованию Красной Армией бывших царских офицеров.

Ворошилов, Голощекин, Ярославский, Смирнов, Бубнов, Сафаров — все эти «левые» коммунисты стояли за возвращение митинговой демократии с ее выборным началом и отсутствием единоначалия. Они отстаивали выборность командиров и сохранение всей полноты власти в руках комиссаров. Самих же командиров они желали превратить в консультантов, лишенных, по сути, всяческих прав.

Главным аргументом «военной оппозиции» являлось положение о том, что рано или поздно «бывшие» все равно уйдут к белым в силу своего благородного происхождения и что нельзя им давать столько же прав, сколько и комиссарам. Как известно, комиссары появились для контроля над беспартийными командирами и в случае необходимости заставляли их подчиняться приказам большевиков. И на каком-то этапе это было оправданно. Беда заключалась в том, что многие из полуграмотных в большинстве своем комиссаров очень скоро возомнили о себе и негодовали из-за за ставки Троцкого на профессионалов.

И, конечно, «военная оппозиция» представляла собой определенную опасность. Был самый разгар Гражданской войны, и выступление видных военных и партийных деятелей против руководства вооруженных сил страны ничего хорошего не обещало. В довершение всех бед, накануне съезда скоропостижно скончался председатель ВЦИК Я.М. Свердлов, и теперь в Бюро ЦК было всего три человека (Ленин, Сталин и Троцкий), двое из которых придерживались совершенно разных взглядов на строительство советских вооруженных сил.

Дабы хоть как-то разрядить и без того напряженную до предела обстановку, Ленин отправил Троцкого на Восточный фронт. По всей видимости, побеседовал он «по душам» на эту щекотливую тему и со Сталиным. Поскольку Сталин неожиданно для всех «партизан» обрушился с довольно жесткой критикой на «военную оппозицию» и поставил вопрос, что называется, ребром: «Быть или не быть в России строго дисциплинированной армии».

Что же касается той самой добровольческой армии, за которую так ратовали «партизаны», то она, по его словам, была неспособна не только одерживать победы, но и вообще воевать. Ну а крестьян, не желавших добровольно драться за социализм, надо было, по его словам, «перевоспитывать в духе железной дисциплины, повести их за пролетариатом не только в тылу, но и на фронтах, заставить воевать за наше общее социалистическое дело и в ходе войны завершить строительство настоящей регулярной армии».

Сталин еще раз напомнил партии о том, о чем уже говорил после расследования «пермской катастрофы». Надо срочно пересмотреть ту политику в отношении крестьянства, которая настроила «справного мужика» против советской власти, что в конце концов и привело к принятию решения о смягчении чрезвычайного налога и помощи середняку. И надо заметить, что эти меры во многом способствовали победе в Гражданской войне. Белые с середняком не заигрывали и обирали его так, что только перья летели.

Позицию Троцкого в его отсутствие на съезде озвучил Григорий Сокольников. «Там, — говорил он, — где военные специалисты были привлечены, там был достигнут военный успех. И наоборот, там, где присланных из центра военных специалистов отсылали обратно или сажали на баржу, как это было в Кавказской армии, там мы пришли к полному разложению и исчезновению самих армий...»

Как и всегда, завязалась жаркая дискуссия, в чем не было ничего удивительного. Ведь на съезде решался вопрос не только о власти в армии, но и была предпринята попытка свалить Троцкого. Однако ничего из этого не вышло. Ленин и не подумал выступать против Льва Давидовича и повел себя настолько агрессивно, что тезисы Троцкого были приняты единогласно.

«Старая партизанщина, — говорил он с трибуны съезда, — живет в нас, и это звучит во всех речах Ворошилова и Голощекина. Когда Ворошилов говорил о громадных заслугах Царицынской армии при обороне Царицына, конечно, тов. Ворошилов абсолютно прав, такой героизм трудно найти в истории... Но сам же сейчас, рассказывая, Ворошилов приводил такие факты, которые показывают, что были страшные следы партизанщины. Это бесспорный факт.

Тов. Ворошилов говорит: у нас не было никаких военных специалистов и у нас 60 тысяч потерь. Это ужасно... Героизм Царицынской армии войдет в массы, но говорить, мы обходились без военных специалистов, разве это есть защита партийной линии... Виноват тов. Ворошилов в том, что он эту старую партизанщину не хочет бросить. Может быть, нам не пришлось бы отдавать эти 60 тысяч, если бы там были специалисты, если бы была регулярная армия...»

Съезд вновь избрал Сталина в ЦК, затем он был избран в Политбюро и Оргбюро. 30 марта Сталина утвердили народным комиссаром государственного контроля.

Но и на этот раз Сталин в Москве оставался недолго. В ночь на 26 мая 1919 года Северо-Западный корпус белых в нескольких местах прорвал фронт 7-й армии, оборонявшей Петроград. В течение нескольких дней белые взяли Гдов и Ямбург. Советские войска отступали и не могли оказать противнику должного сопротивления. Руководитель Петроградской партийной организации Г.Е. Зиновьев впал в панику и отдал приказ об ее эвакуации в Москву.

ЦК партии и Совет обороны решили направить Сталина на Петроградский фронт. Едва прибыв в бывшую столицу, он провел совещание с главкомом Вацетисом, командующим Западным фронтом Д.Н. Надежным, командующим 7-й армией А.К. Ремезовым и командующим Балтфлотом А.П. Зеленовым.

Совещание признало положение угрожающим и решило провести мобилизацию трудящихся в возрасте от 18 до 40 лет, в ходе которой в армию были призваны более 13 тысяч человек.

Сам Сталин побывал в Старой Руссе, на Карельском перешейке и в Кронштадте. Наведя, где можно, порядок, он довольно оптимистично оценил шансы Красной Армии. «Можно не волноваться, — сообщал он в телеграмме Ленину, — так как положение на фронте стало стойким, линия фронта окрепла, а местами наши уже продвигаются». Наряду с сухопутными войсками Сталин большие надежды возлагал на Балтийский флот, который он в отличие от главкома Вацетиса не собирался сокращать. Топлива и снарядов хватало, а превращение линкоров в плоты, по его мнению, лишили бы их возможности пользоваться своими мощными пушками. Москва учла его замечания, флот был сохранен, и мощный огонь его кораблей внес достойный вклад в оборону Петрограда.

И теперь противник очень рассчитывал на помощь своих союзников, на «продажную», по словам Сталина, «часть русского офицерства, забывшего Россию, потерявшего честь и готового перекинуться на сторону врагов рабоче-крестьянской России», и на «обиженных петроградским пролетариатом «бывших» людей буржуа и помещиков». Особые надежды возлагались на «проживавших в Питере так называемых посольств буржуазных государств (французское, швейцарское, греческое, итальянское, голландское, датское, румынское и пр.), занимавшихся финансированием белогвардейцев и шпионажем в пользу Юденича и англо-франко-финно-эстонской буржуазии».

Надежды Юденича оправдались, и планировавшееся наступление ударной группировки на участке фронта Петергоф — Красное Селб — Гатчина было сорвано из-за обширного заговора командного состава, разветвления которого охватили Кронштадт, Ораниенбаум, Красную Горку и Красное Село. Все операции ударной группы свелись к затяжным боям с переменным успехом. Единственным их результатом явилось прекращение продвижения противника на Петроградском направлении.

13 июня в фортах Красная Горка и Серая Лошадь вспыхнул мятеж. Еще несколько выступлений были предотвращены арестами в Петрограде сотрудников бывших посольств и членов белогвардейской подпольной организации «Национальный центр». 67 морских офицеров из Кронштадта были расстреляны по приказу Сталина, который имел полномочия именем Совета обороны отстранять и предавать суду Военно-революционного трибунала всех виновных в предательстве.

Заговорщики очень рассчитывали на помощь английской эскадры в Финском заливе и на содействие части судов Балтийского флота. Из-за чего и разгорелся жаркий спор между Сталиным и военными моряками, которые отрицали даже саму возможность подавления мятежников со стороны моря.

Тем не менее Сталин 14 июня приказал кораблям Балтийского флота выйти в море. Сам же он отправился в Ораниенбаум, где провел совещание морского и сухопутного командных составов Береговой группы войск, на нем был выработан окончательный план захвата Красной Горки одновременно с моря и суши. В ночь на 16 июня Красная Горка была взята, а еще через несколько часов пал и форт Серая Лошадь.

Посрамив «спецов», Сталин писал Ленину: «Морские специалисты уверяют, что взятие Красной Горки с моря опрокидывает морскую науку. Мне остается лишь оплакивать так называемую науку. Быстрое вмешательство со стороны моей и вообще штатских в оперативные дела, доходившее до отмены приказов по морю и суше и навязывания своих собственных. Считаю своим долгом заявить, что я и впредь буду действовать таким образом, несмотря на все мое благоговение перед наукой».

Вряд ли с этим можно согласиться. Да, можно взять и форт, и крепость, и даже город на революционном энтузиазме, как это имело место во всех революциях. Нельзя другого: видеть в отдельных успехах закономерность и выиграть на этом порыве войну. И в то время, когда Сталин оплакивал «так называемую науку», десятки тысяч матерей и жен оплакивали по всей России своих сыновей и мужей, погибших под тем же Царицыном по вине неумех-командиров. Да и Красная Горка, если говорить откровенно, была взята отнюдь не из-за разработанного Сталиным плана, а только потому, что в форте начался бунт.

Интересен и другой случай. В штаб Юго-Западного фронта прибыла большая группа слушателей Академии генерального штаба, среди которых был его будущий начальник маршал К.А. Мерецков. Они впервые попали на фронт и многого ждали от встречи с членом Военного совета Сталиным, и каково же было их изумление, когда тот задал им всего один вопрос: все ли они... умеют ездить верхом! «Тому, кто не знает, как пахнет лошадь, — заявил он, — в Конармии делать нечего!» Он придавал этому вопросу такое огромное значение, словно от умения обращаться с лошадьми зависела вся штабная работа. Впрочем, кто знает, может быть, пообщавшись с Ворошиловым, он и на самом деле так думал.

Но как бы там ни было, на этот раз Сталин оказался прав, и так и не сокращенный Балтийский флот блестяще зарекомендовал себя в боях с мощной английской эскадрой. 21 июня 1919 года Красная Армия перешла в контрнаступление и отбросила Северо-Западную армию Юденича от Петрограда. Петроград был спасен, и в начале июля Сталин вернулся в Москву, где, по образному выражению И. Дейчера, «купался в лучах славы недавней победы».

Впрочем, был и другой взгляд на эти события. И когда на заседании Политбюро Каменев предложил вместе с Троцким за победу под Петроградом наградить орденом Красного Знамени и Сталина, председатель ВЦИК М.И. Калинин простодушно спросил: «А за что его награждать?» На что Н.И. Бухарин с явной иронией ответил: «Это Ильич придумал. Сталин не может жить, если у него нет чего-нибудь, что есть у другого. Он этого не простит».

Что, конечно же, нельзя воспринимать всерьез. Вряд ли Ильич так уж боялся Сталина, чтобы задабривать его раздачей орденов. Да и подобные высказывания носили чисто субъективный характер: в высшем эшелоне власти шла отчаянная конкуренция за место под солнцем, и успехи любого из его членов весьма ревниво воспринимались другими.

И тем не менее на церемонию награждения Сталин не пришел. Вряд ли он постеснялся получать якобы незаслуженную им награду. Просто прекрасно понимал, что сама церемония может превратиться в бенефис Троцкого и не хотел играть роль статиста на празднике человека, которого ненавидел.

Знал ли об этой ненависти сам Троцкий? Да, конечно, знал. «Мне, — говорил он, — почти на каждом шагу приходилось наступать на мозоли личных пристрастий, приятельства или самолюбия. Сталин старательно подбирал людей с отдавленными мозолями. У него для этого было достаточно времени и личного интереса». И это сыграет свою роль. Отсутствие громкой воинской славы Сталин компенсирует постепенным усилением своего политического веса в партии.

И в то время, когда непреклонный Лев Давидович наступал на чужие мозоли, Сталин завязывал нужные отношения и приобретал нужных людей как на фронтах, так и в партийных кабинетах. Он не случайно с таким интересом читал в свое время макиавеллевского «Государя» и интересовался политикой как искусством. И несмотря на все свои порой нетерпимые грубость и высокомерие, он представал перед нужными ему людьми этаким отцом-командиром, который умел поощрить и пообещать. Обладавший тонкой интуицией, он быстро распознавал слабые стороны человека и умело играл на них.

За время революции и войны Сталин приобрел весьма неоднозначную репутацию. С одной стороны, это был человек, способный выполнить практически любое задание (о цене речь не идет), и в то же время, наверное, не было ни одного столь высокопоставленного члена партии, с которым мало кто мог ужиться. Требовательный до жестокости, он повсюду видел предательство, был завистлив, злопамятен и очень обидчив.

Во многом его своеволию способствовало более чем либеральное к нему отношение Ленина. И на просьбу-приказ вождя ускорить переброску двух дивизий на Кавказский фронт он мог себе позволить с нескрываемым раздражением ответить: «Мне не ясно, почему забота о Кавфронте ложится прежде всего на меня... Забота об укреплении Кавфронта лежит всецело на Реввоенсовете республики, члены которого, по моим сведениям, вполне здоровы, а не на Сталине, который и так перегружен работой». И Ленин на самом деле оставил его в покое.

Но в то же время не надо думать, что все те приказы и распоряжения, которые исходили от Троцкого и военспецов, являли собой образцы воинского искусства. Ничего подобного! Ошибались и они, и очень часто. Помимо всего прочего, нельзя забывать и о том, что Сталин имел дело с русскими людьми, которые могли опрокинуть (и опрокидывали!) любые представления любой науки. И то, что в теории казалось невозможным или невероятным, при определенном нажиме на практике оказывалось вдруг вполне осуществимым.

А если ко всему этому прибавить зависть, карьеризм, непонимание момента и чрезмерное увлечение теорией, чем грешили практически все военачальники, то вряд ли представляется возможным трезво оценивать их высказывания в адрес друг друга. И, конечно, большинство военспецов, которые в глазах Сталина являлись предателями, относились к нему соответствующим образом, и даже там, где он действительно делал что-то полезное и нужное, они, как могли, критиковали его в угоду тому же Троцкому, который всегда вставал на их защиту.

Не успел Сталин вернуться в Москву, как его срочно отправили на Западный фронт, где сложилась весьма тяжелая ситуация, вызванная войной с Польшей.

Положение и на самом деле оказалось отчаянным, и первым дрогнул Троцкий. «Ни агитация, ни репрессии, — телеграфировал он Ленину 1 июля 1919 года, — не могут сделать боеспособной босую, раздетую, голодную, вшивую армию». После чего подал в отставку. Однако отставка не была принята, Троцкий вернулся и 5 августа представил совершенно бредовый военный план, в котором говорилось о походе на... Индию! Смирившись с поражением России и невозможностью зажечь пожар мировой революции в Европе, он вещал: «Ареной близких восстаний может стать Азия...

Международная обстановка складывается, по-видимому, так, что путь на Париж и Лондон лежит через города Афганистана, Пенджаба и Бенгалии». В секретной записке в ЦК председатель РВС Троцкий писал: «Перед нами открывается несомненная возможность не только длительного выжидания того, как развернутся события в Европе, но и активности по азиатским делам. Дорога на Индию может оказаться для нас в данный момент более проходимой и более короткой, чем дорога в Советскую Венгрию».

Вот так, не больше и не меньше. Ну а для осуществления своего бредового плана Троцкий предлагал создать конный корпус и... перенести центр нашей международной ориентации в... Азию!

Далекий от Пенджаба и Бенгалии Сталин сосредоточил все свое внимание на положении на Западном фронте, и в направленной 11 августа Ленину из Смоленска, где находился штаб фронта, телеграмме сообщил, что «положение на Западном становится все более угрожающим. Старые, истрепанные, усталые части 16-й армии, на которую наседает наиболее активный противник, не только не способны обороняться, но потеряли способность прикрывать отходящие батареи, естественно, попадающие в руки противника». Тем не менее все его требования о получении пополнения оставались без ответа. Армии пришлось отступать, и она смогла закрепиться только на рубеже той самой Березины, через которую когда-то уходил из России Наполеон.

После создания на Березине довольно устойчивой обороны Сталина срочно перевели на Южный фронт, где в мае началось наступление Деникина и положение было близко к трагическому. 9 октября Сталин подписал директиву Реввоенсовета Южного фронта о создании ударной группы войск для борьбы с деникинскими армиями под Орлом. Он же разработал и новый стратегический план наступления, о котором доложил Ленину. Его идея состояла в замене «уже отмененного практикой старого плана» и нанесении основного удара из района Воронежа через Харьков — Донецкий бассейн на Ростов.

Сталин был настолько уверен в своей правоте, что предупредил вождя: «Без этого (принятия нового плана. — Прим. авт.) моя работа на Южном фронте становится бессмысленной, преступной, ненужной, что дает мне право или, вернее, обязывает меня уйти куда угодно, хоть к черту, только не оставаться на Южном фронте».

К черту Сталин не ушел, а вот Красная Армия действительно пошла по начертанной ей дороге и уже 20 октября взяла Орел. А еще через четыре дня конный корпус Буденного занял Воронеж, что сразу же изменило военную и политическую обстановку на юге страны. «Не окажись ваш корпус под Воронежем, — воскликнул довольный Ленин в разговоре с Буденным, — Деникин мог бы бросить на чашу весов конницу Шкуро и Мамонтова, и республика была бы в особо тяжелой опасности».

А ведь так оно и могло случиться на самом деле. По той простой причине, что Троцкому было не по душе создание в Красной Армии крупных кавалерийских соединений, как это уже давно практиковалось белыми. Он препятствовал их появлению и однажды с нескрываемым презрением заявил Буденному: «Отдаете ли вы отчет в своих словах? Вы не понимаете природы кавалерии. Это же аристократический род войск, которыми командовали князья, графы и бароны. И незачем нам с мужицким лаптем соваться в калашный ряд!»

А после того как Троцкий побывал в буденновском корпусе, он проникся к нему еще большим презрением и назвал его самой обыкновенной «бандой», а самого Семена Михайловича «современным Степаном Разиным». Как это ни печально, но, по всей видимости, в вопросах экспорта революции в Париж через Афганистан предреввоенсовета разбирался куда лучше, нежели в самых насущных проблемах вверенной ему армии. И не трудно представить, как бы эта самая армия выглядела без кавалерии.

Что же касается Сталина, то он быстро понял преимущества крупных конных частей и делал все возможное для создания на базе корпуса Буденного Первой конной армии. Возможно, это было не самое образцовое подразделение, но дрались конармейцы отчаянно и оставляли за собой целые горы трупов противника. Да что там говорить, зрелище было не для слабонервных, и, как рассказывал сам Буденный, увидевший поле кавалерийской рубки Сталин вдруг сказал: «Семен Михайлович, это же чудовищно. Нельзя ли избегать таких страшных жертв?»

Вполне возможно, что этот рассказ был придуман самим Буденным для того, чтобы показать, каким же человечным был Сталин. Но, с другой стороны, будучи штабным работником, Сталин мог только догадываться о той страшной правде войны, картина которой и повергла его в шок. Но как бы там ни было на самом деле, Красная Армия перешла в наступление и погнала деникинские войска к Азовскому и Черному морям. А 27 ноября 1919 года Сталин был награжден орденом Боевого Красного Знамени.

10 января 1919 года был взят Ростов, и Южный фронт стал называться Юго-Западным. Сталин остался при его штабе и принял участие в разработке директивы о преследовании белых армий. А еще через две недели был назначен председателем Украинского совета трудовой повинности. Вместе с частями Юго-Западного фронта этот совет занимался добычей угля.

В апреле Сталин побывал в Москве на IX съезде РКП(б) и выступил с докладом в Совете труда и обороны о положении угольной промышленности Донбасса. Он был избран в члены ЦК РКП(б) и введен в более узкий руководящий орган — Политбюро — для оперативного решения наиболее важных политических вопросов. На съезде было создано и Оргбюро для руководства текущей организационной работой партии, и Сталин тоже стал его членом. А еще через несколько дней Сталин был назначен народным комиссаром государственного контроля и сосредоточил в своих руках большую власть и влияние.

Но уже очень скоро ему снова пришлось ехать на фронт в связи с продолжавшейся войной с Польшей. Во время Первой мировой войны Польша была оккупирована Германией и Австрией. После революции в Германии в ноябре 1918 года поляки разоружили немецкие войска и передали власть Юзефу Пилсудскому. Так Польша обрела, наконец, государственность. Но Пилсудскому этого уже было мало, и он решил создать так называемую Восточную Федерацию, в состав которой вместе с Польшей вошли бы Украина, Литва и часть Белоруссии.

Ленин послал тайную миссию к Пилсудскому, и его эмиссарам удалось договориться о перемирии. Тем не менее в феврале 1919 года Польша начала военные действия и оккупировала Вильно, Минск и Киев.

В конце апреля Политбюро одобрило план операции, представленный главным командованием Красной Армии. Однако привести его в исполнение было практически невозможно из-за отсутствия вооружения, экипировки, необходимой для этого организации. И Совет труда и обороны (СТО) не сомневался, кого следует назначить председателем комиссии по снабжению Западного фронта всем необходимым для войны. Что-что, а выбивать и организовывать Сталин умел.

Уже 26 мая Сталин по решению ЦК был командирован в штаб Юго-Западного фронта, который проводил по всему югу Украины. Помимо поляков, ему теперь приходилось заниматься и засевшим в Крыму Врангелем. Принял он деятельное участие и в разработке директив по обороне Одессы и разгрому киевской группировки польских войск.

В самом начале июля окопавшиеся в Крыму войска Врангеля перешли в наступление и заняли Северную Таврию. Таким образом, возникла очень серьезная угроза в тылу наступавшей на польском фронте Красной Армии. Сталин был категоричен. «Пока Врангель имеет возможность угрожать нашим тылам, — говорил он сотруднику «Правды», — наши фронты будут хромать на обе ноги, наши успехи не могут быть прочными. Только с ликвидацией Врангеля можно считать нашу победу над польскими панами обеспеченной».

Да, войскам Юго-Западного фронта не удалось одним ударом покончить с Врангелем, но угроза его соединения с польской армией была ликвидирована. Чему весьма и весьма способствовало мощное наступление Западного фронта, в результате чего уже к июлю были освобождены западные области Украины и Белоруссии. 14 июля красные войска взяли Вильно, а еще через пять дней форсировали Неман и перешли границу. Согласно генеральному плану, польскую столицу планировалось взять силами двух фронтов: Западного во главе с Тухачевским и Юго-Западного во главе с Егоровым и членами Реввоенсовета Сталиным и Берзиным.

Но это была уже не просто военная кампания. Отнюдь! По сути это был уже крестовый поход большевизма на Запад, в ходе которого Ленин собирался пощупать Европу «красноармейским штыком», о чем и заявил на II конгрессе Коминтерна в 1920 году в Москве. В первую очередь его привлекала милая его большевистскому сердцу Германия, которая все еще пребывала в неопределенном состоянии. И он даже не сомневался, что стоит только Красной Армии подойти к Берлину, как в Германии немедленно вспыхнет социалистическая революция. А заполучив в союзницы такую мощную страну, как Германия, Россия сможет «помочь» и другим странам.

Сталина можно было понять. Как и многие видные большевики, он рассматривал Октябрьскую революцию только как прелюдию к пролетарской революции в Европе. Но, увы... надежды его не оправдывались. «Новая жизнь» писала по этому поводу в ноябре 1917 года: «Нашим Иванушкам-большевикам никак не дается в руки Жар-птица всемирной социалистической революции. Все казалось столь ясным и заманчиво простым: власть переходит к пролетариату и беднейшему крестьянству, и западные народы, дождавшись своего звездного часа, непременно по телеграфу, низвергают правительства и вводят социализм... Однако десять дней прошло со дня переворота, а народы продолжают упорно безмолвствовать».

Что оставалось «Иванушкам» в такой обстановке? Да только одно: самим подталкивать своих собратьев в Европе. Тем более что по многим городам Австро-Венгрии и Германии в январе 1918 года прокатилась волна забастовок и демонстраций в поддержку позиции советской делегации на переговорах в Бресте. И дело дошло до того, что Ленин предложил послать летчиков посмотреть с воздуха, что же происходит в Берлине!

В это же самое время левые коммунисты во главе с видным партийцем В. Оболенским (Н. Осинским) выдвинули доктрину «полевой революции». Да, говорили они, в Германии и Австро-Венгрии сложилась революционная ситуация, и теперь была необходима героическая революционная война. Эта война не только отстоит Советскую Россию, но и, вторгшись в пределы противника, внесет недостающую для восстания внешнюю силу, даст так необходимый немецким и австрийским братьям последний толчок.

Поначалу Ленин отнесся к «полевой революции» отрицательно, но при этом заявил: «Я предоставляю увлекаться международной «полевой революцией» потому, что она наступит. Все придет в свое время». Правда, затем он добавил, что «вероятный момент взрыва революции... совершенно не поддается учету».

Но уже в конце 1918 — начале 1919 года, когда рост революционного движения во всех воюющих странах достиг апогея, Ленин снова заговорил о том, что «наступает последний и решительный бой». А успех ладайского солдатского восстания в Болгарии, ноябрьская революция 1918 года в Германии и провозглашение советской республики в Венгрии в марте 1919 года лишний раз убедили вождя большевиков в скорейшей победе пролетарской революции в Европе.

И именно весной 1919 года Ленин попытался зажечь пожар европейской пролетарской революции, ноябрьская революция 1918 года в Германии породила надежду на быстрый прорыв в Европу через Польшу. Для его подготовки Минск был превращен в центр польских коммунистов, туда же была переведена и состоящая из поляков Западная стрелковая дивизия. В Польшу была нелегально направлена большая группа комсостава дивизии, которая создала военный аппарат коммунистической рабочей партии Польши и принялась за подготовку вооруженного восстания.

В марте в Берлине шли кровопролитные бои между «спартаковцами» и правительственными войсками с использованием танков, артиллерии и авиации. 21 марта была провозглашена Советская республика в Венгрии, во главе которой встал посланец Ленина Бела Кун, спустя две недели Советская республика объявлена в Баварии во главе с бывшим эсером и членом Компартии Германии Евгением Ливение.

Обрадованный таким развитием событий Ленин писал члену Реввоенсовета Южного фронта Сталину: «... для нас необходимо максимально ускорить овладение Крымом, чтобы иметь вполне свободные руки, ибо Гражданская война в Германии может заставить нас двинуться на помощь коммунистам».

В это же время передовые части Красной Армии вышли на рубеж реки Збруч. По указанию Ленина главком РККА И. Вацетис приказал Украинскому фронту прорываться в Европу, а в Венгрии началось ускоренное формирование интернациональных бригад. И уже в июне 1919 года венгерская Красная Армия совершив «Северный поход», захватила часть Чехословакии, где и была провозглашена Словацкая Советская Республика.

В марте 1919 года Центральная федерация иностранных групп РКП (б) начала формировать в Одессе и Киеве Первую Интернациональную и Первую Бессарабскую советские стрелковые дивизии из румын, болгар, югославов и чехословаков. Однако все эти начинания окончились крахом. Поляки перебросили в Восточную Галицию 70-тысячный корпус генерала Ю. Галлера, и он очень быстро разгромил армию созданной там Западно-Украинской Народной Республики и преградил путь Первой Украинской советской армии.

Успешное наступление Деникина привело к краху всего Украинского фронта и развалу советской власти на Украине. Не дождавшись помощи, одна за другой были задушены Баварская, Словацкая и Венгерская Советские республики. Попыталась поучаствовать в мировой революции и Компартия Австрии, для чего в Вену в апреле прибыл Бела Кун с кучей денег и фантастическим планом социалистической революции. Революцию Кун назначил на 15 июля, однако накануне выступления с его участниками было покончено.

В сентябре 1919 года было принято решение создать в Берлине постоянную резидентуру Коминтерна. Ее руководителем был назначен Яков Самуэ-лович Рейх. Задачу ему ставил сам Ленин. «Вы, — заявил он ему, — должны ехать в Германию... Ставить работу Коминтерна надо именно на Западе, и прежде всего в Германии».

Как вспоминал Рейх, кроме партийной и государственной кассы, у большевиков была еще одна, секретная, которой ведал сам вождь, ни перед кем, естественно, не отчитываясь. Распоряжался ею печально известный Ганецкий, бывший совсем еще недавно кассиром той самой немецкой кассы, из которой шли деньги на развал армии и подготовку революции.

«Я знал Ганецкого много лет, — вспоминал позже Рейх, — и он принял меня как старого знакомого. Выделил 1 миллион рублей в валюте — немецкой и шведской. Затем повел меня в кладовую секретной партийной кассы... Повсюду золото и драгоценности: драгоценные камни, вынутые из оправы, лежали кучками на полках, кто-то явно пытался сортировать и бросил. В ящике около входа полно колец. В других — золотая оправа, из которой уже вынуты камни. Ганецкий обвел фонарем вокруг и, улыбаясь, говорит: «Выбирайте!» Потом он объяснил, что все эти драгоценности отобраны ЧК у частных лиц по указанию Ленина. Дзержинский сдал их сюда на секретные нужды партии. «Все это добыто капиталистами путем ограбления народа — теперь должно быть употреблено на дело экспроприации экспроприаторов», — так будто бы сказал Ленин. Мне было очень неловко отбирать: как производить оценку? Ведь я в камнях ничего не понимаю.

«А я, думаете, понимаю больше? — ответил Ганецкий. — Сюда попадают только те, кому Ильич доверяет. Отбирайте на глаз, сколько считаете нужным. Ильич написал, чтобы вы взяли побольше и советовал в Германии продавать не сразу, а по мере надобности... Наложил полный чемодан камнями, золото не брал — громоздко. Никакой расписки на камни у меня не спрашивали — на валюту, конечно, расписку я выдал...»

Точно так же потом нацисты будут отбирать «бронзулетки» у евреев. Только в отличие от большевиков, пустят их на благо Германии, а не на ветер. Пройдет всего несколько лет, и у Рейха будет обнаружен дефицит в несколько миллионов рублей. Но никто и не подумает наказывать его...

Одной Европы большевикам показалось мало, и в «секретном меморандуме» на имя Ленина Л.М. Карахан (Караханян), заместитель наркома иностранных дел, перечислил те восточные страны, в которых предполагалось поднять «угнетенные массы» на революцию: Северный и Южный Китай, Корея, Персия и Индия.

Первая попытка зажечь мировую революцию весной—летом 1919 года закончилась полным провалом, и тем не менее Ленин говорил на заседании Моссовета: «Можно ручаться, что победа коммунистической революции во всех странах неминуема... победа Коммунистического Интернационала во всем мире и в срок не чрезмерно далекий — эта победа обеспечена».

И вот теперь, когда Красная Армия успешно наступала уже на польской территории, Ленин предпринял вторую попытку распространить революцию на страны Европы. Для чего польские коммунисты создавали советы, ревкомы и отряды милиции. В занятом Красной Армией Белостоке был образован Временный ревком Польши. Что же касается Троцкого, то он уже не думал, а бросил войска в наступление под лозунгом «Даешь Варшаву! Даешь Берлин!»

Особая роль отводилась Восточной Галиции, где уже была создана Галицийская Советская Республика. Просуществовала она всего два месяца, но Ленин был настроен оптимистично. «Положение в Коминтерне, — писал он в Харьков Сталину, — превосходное. Зиновьев, Бухарин, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии».

В Италии ставка делалась в основном на анархистов, и в связи с этим чекисты предлагали освободить некоторых содержащихся в Бутырке анархистов для их переправки в... Италию! Что можно было ответить вождю? Наверное, только то, что и ответил ему Сталин. Высказав некоторые опасения, он заявил, что «в такой момент и при таких перспективах было бы грешно не поощрить революцию в Италии».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.