Глава IX ОБЗОР КИНЕМАТОГРАФИИ АЗИИ И АФРИКИ

Глава IX

ОБЗОР КИНЕМАТОГРАФИИ АЗИИ И АФРИКИ

ЯПОНИЯ[404]

Для Японии вторая мировая война началась летом 1937 года нападением японской военной клики на Китай. Война сразу же ускорила промышленную концентрацию японского кино. По словам г-на Ивабути[405], в 1940–1941 годах «кинематографические предприятия, существовавшие в Японии, были поставлены под контроль правительственных органов, которые ввели в практику систему предварительных разрешений для всех фирм, занимающихся кинопроизводством или кино-прокатом. При введении этой системы в действие бюро информации при правительстве зарегистрировало 201 продюсера и 303 прокатчика.

В действительности же только девять больших обществ владели в то время студиями и выпускали художественные фильмы. Это были «Сиотику», «Тохо», «Никкацу», «Синкокинема», «Дайто», «Нан Во», «Тохацу» (Токио Хассей), «Киокуто» и «Зенси».

По данным Робера Флоре, который посетил Японию в 1937 году, в начале агрессии против Китая, главным центром кинопромышленности в то время был Киото, расположенный на главном острове архипелага, на юго-западе от Токио. В этой бывшей столице с миллионным населением было построено 12 студий, принадлежавших: «Синкокинема» (три студии), двум старым соперничавшим компаниям — «Сиотику» и «Никкацу» (по две студии каждой), «Дайто» (или «Дай Ниппон»), «Зенсио» и «Киоку» (по одной студии). В Токио в то время насчитывалось только шесть студий; из них наиболее важными были студии «Тохо».

Японская кинопродукция, чрезвычайно обильная, в период 1933–1938 годов составляла 450–560 фильмов в год; при этом немые фильмы продолжали выпускаться и после 1935 года. В 1938 году 20 процентов японских кинотеатров еще не были оснащены звуковой аппаратурой[406].

Как указывает г-н Ивабути, в 1941 году правительство приступило к слиянию некоторых крупных кино-производственных обществ:

«Бюро информации, которое наряду с кино контролировало всю культурную деятельность страны, выработало план объединения предприятий по производству фильмов. Оно слило три самых крупных общества: «Нйккацу», «Синкокинема» и «Дайто» — в одну монополию, которая стала называться «Дайэй» («Кинематогра-фическое общество великой Японии»),

В декабре 1941 года, тотчас после Пирл Харбора, правительство организовало общество по прокату, которое являлось монопольным во всей Японии и называлось «Эйга Хайкиу Ша» («Общество по прокату кинофильмов»).

По этому новому закону 2472 кинотеатра, существовавшие тогда в Японии, были разделены на две категории, красные и белые, — цвет указывал на характер программ, которые в них демонстрировались».

Влившееся в «Дайэй» старое общество «Никацу» было основано в 1912 году со значительными капиталами и в течение некоторого времени объединяло большинство японских студий и кинотеатров, в 1938 году фирма обанкротилась и перешла под контроль своих соперников — «Сиотику» и «Тохо». Основанное в 1920 году общество «Сиотику», копируя методы американского «Парамаунта»[407], приступило к трестированию кинотеатров. Накануне войны оно владело киносетью в тысячу кинотеатров, которые снабжало недельными программами, составлявшимися из фильмов, снятых на ее студиях в Киото и Токио.

Что касается «Тохо», то вот, по рекламной статье[408] общества, сведения о его происхождении:

«Токио такаразука гекиджо К° лтд», которая впоследствии стала «Тохо», основана в августе 1932 года г-ном Итидзо Кобаяси. Президент нового общества, родившийся в 1873 году в Кофу, в префектуре Яманаси, после учебы в токийском университете стал президентом общества электрических железных дорог «Хансин Кюко» и «Токио-электрикпауэр».

Первым зданием, которое построило основанное им общество, был «Театр Тохо» в квартале Хибия в Токио. Оно было специально предназначено для показа спектаклей знаменитого «Такарадзука ревю», созданного в 1912 году г-ном Кобаяси и постоянно поддерживавшего его материально. Затем общество соорудило «Синема Хибия» и «Театр Юракудза». Позднее к киносети «Тохо» присоединились «Нитигэки театр» и «Театр империал». Их своеобразные спектакли были высоко оценены токийской публикой.

В декабре 1943 года «Токио такарадзука гекиджо», присоединив производственное общество «Тохо» и различные его филиалы, образовало «Тохо кабусики Кайся» («Тохо К° лтд»), которое с тех пор приобрело доминирующее и все возрастающее влияние в области зрелищ в Японии.

Опорой киносети И. Кобаяси был ряд роскошных кинотеатров, расположенных в квартале Хибия, в центре Токио, в двух шагах от императорского дворца. Эти импозантные здания были построены в самых разных стилях — новогреческом, «улучшенном» стиле Людовика XVI, в ультрамодернистском — и наряду с фильмами показывали большие мюзик-холльные спектакли. «Такарадзука ревю» получили свое название по имени маленького городка, расположенного между Кобе и Осакой, где около 1910 года Кобаяси создал настоящую фабрику зрелищ, для которой по его указанию вербовали красивых девушек со всей страны. После 1920 года «Такарадзука герлс» стали в Японии такими же знаменитыми, как «Зигфелд герлс» в Соединенных Штатах. Вторая мировая война, естественно, увеличила их популярность к удовольствию военных и к выгоде их «мецената».

Когда Итидзо Кобаяси, который представляет себя в своих рекламных заметках как «фигуру первого плана и делового магната Японии», начинал свою карьеру, электрическая железнодорожная линия «Хансин Кю-ко» была накануне банкротства[409].

Чтобы привлечь на свою железную дорогу пассажиров, Кобаяси придумал нечто поистине гениальное. В маленьком городке Такарадзуке (обслуживаемом его компанией) он создал огромный город развлечений с парком аттракционов, большими магазинами и труппами «Такарадзука герлс». В «город» стекались не только пассажиры, но компания получила возможность продать на вес золота территорию, которую она приобрела по низким ценам для постройки железной дороги. Ансамбли же прекрасных девушек, созданные первоначально из рекламных соображений, стали основой «фабрики развлечений», предпринимавшей успешные гастроли с ревю в стиле Фоли-Бержера с голыми женщинами, а затем были использованы при организации кино-сети больших роскошных кинотеатров.

Осуществив свою блестящую идею, Итидзо Кобаяси стал доверенным человеком гигантского треста «Мицуи»[410]. Эта монополия — или, если употребить японский термин, эта «дзайбацу» — с XVII века господствовала в значительной части японской экономики. В 1939 году 200 ее филиалов объединяли капитал в 3 миллиарда иен. В 1943 году после различных реорганизаций и централизации «Мицуи» объединяла 8–9 миллиардов, то есть 20 процентов акционерного капитала Японии.

Чтобы представить себе влияние этой «дзайбацу» на две отрасли промышленности, тесно связанные с японским кино, следует учесть, что «Мицуи» контролирует почти полностью производство целлулоида (через «Дай ниппон селлулоид К°») и 80 процентов производства бумаги (Папетерис одзи). Для производства целлюлозы и папье-маше, первичного сырья для этих материалов, «Мицуи» располагает обширными лесами, полями тростника, полями сои и т. д. в Корее и Маньчжурии; на ее целлулоиде, в частности, работала «Фудзи филм КК», выпускавшая 65 процентов японской чистой пленки. «Фудзи филм» взял под свой контроль кинопроизводственное общество «Дайэй», как только правительство образовало эту монополию. Что касается бумаги, то «Мицуи» использовало ее также для ряда своих ежедневных газет, выходящих в нескольких миллионах экземпляров, и для изданий «Майнити», которая, в частности, выпускала еженедельные хроникальные киножурналы.

Большая часть чистой пленки «Фудзи» шла затем на копировальные фабрики ФКЛ (фото-кемикал лаборатори), контролировавшиеся, как это ни парадоксально, трестом пивоваренных заводов. Это общество — «Дай ниппон-бревери» — занималось и другой деятельностью, и в частности с 1930 года сосредотачивало более половины производства бутылок в Японии. Оно было тоже филиалом «Мицуи». Что же касается ФКЛ, то оно участвовало в контроле общества «Тохо».

Японская семья, которая, чтобы отвлечься от военных забот, ходила в 1943 году в зал «Тохо» посмотреть фильм «Дайэй» и балет «Такарадзука герлс», пила в антракте бутылку пива «Дай ниппон» и читала вечернюю газету «Майнити», платя каждый раз налог в 10 процентов всемогущей фамилии Мицуи.

Поскольку кино и пресса были самыми мощными рычагами общественного мнения и политики, не удивительно, что в Японии «не знают, где кончается правительственная власть и где начинается власть трестов», как сказал в 1935 году немецкий экономист Эрнст Шультце.

Однако возможно, что в Токио (как и в Вашингтоне) иногда пугали призраком антитрестовского закона. В 1957 году, когда «Папетерис одзи» («Мицуи») значительно поднял цены на бумагу, в результате жалоб газет и издательств директору этой фирмы Г. Фудзиваре было сказано, что отныне деятельность его монополии будет контролировать министерство промышленности и торговли. Но контроль был весьма иллюзорным, в 1940 году Г. Фудзивара сам стал министром торговли и промышленности. Когда он оставил этот портфель, его пригласили во второй кабинет Коное к другому знаменитому приказчику «Муцуи» — гениальному изобретателью «Такарадзука герлс» Итидзо Кобаяси[411].

Политика, которую с 1920 года проводило это «дзайбацу», состояла во все более широком слиянии обществ. Когда было необходимо, эти реорганизации осуществлялись по согласованию с его мощным соперником — вторым экономическим гигантом Японии — «Мицубиси»[412]. Возглавив министерство промышленности и торговли, которое в Японии, так же как и во Франции и Соединенных Штатах, является «ключевым постом», Фудзивара и его соратник Кобаяси в широких масштабах проводили реорганизацию по слиянию предприятий во всех отраслях промышленности. Они являлись активными проводниками этой политики и извлекали из нее для себя материальные выгоды.

Слияния в области кино, приведшие к созданию «Дайэй» и «Син «Тохо» («Нового «Тохо»), вписывались, таким образом, в рамки общей политики[413].

Концентрация предприятий, проводившаяся «дзайбацу» и его правительственными агентами, в кино коснулась не только производственных и прокатных обществ. В марте 1941 года, за полгода до Пирл Харбора, все еженедельные киножурналы сливаются в одну фирму — «Общество японской кинохроники».

Перед 1941 годом в Японии существовало четыре журнала кинохроники: «Асахи», «Домей», «Иомиури» и «Майнити»; все они были связаны с крупными газетами и объединениями печати. По словам Баррета[414], «тресты прямо или косвенно контролируют около тысячи газет, и… некоторые полагают, что в Японии нет ни одной независимой газеты».

Но если это так, то представляется естественным движение за ускорение концентрации, которое развернулось в 1940–1944 годах как в кинохронике, так и в прессе. Великие «дзайбацу» рационализировали свои предприятия..

Кинематографическая монополия не ограничивалась кинохроникой. Одновременно бюро информации слило все производство короткометражек, документальных и других фильмов в «Дайниппон бунка эйга киокай» («Культурная киноассоциация великой Японии»), Эта монополия была затем поставлена под контроль «Общества кинохроники» и слилась с ним.

Поражает похожесть эволюции японского кино после 1937 года и немецкого кино при Гитлере. Несомненно, фашистские милитаристы в Токио подражали после 1937 года методам, испытанным Геббельсом с 1933 года.

Немецко-японское сотрудничество стало тесным после подписания в 1936 году антикоминтерновского пакта и создания «оси Берлин — Рим — Токио», Но один обмен техническими специалистами между немецкой и японской столицами не может объяснить это сходство структурной эволюции кино[415]. Глубокая причина этого явления заключается в том, что обе страны (в которых сохранялись старые феодальные пережитки) управлялись гигантскими монополиями, которые порождали одновременно (одно подталкивало другое) фашизацию государства, промышленную концентрацию под эгидой сверхмонополий и в конечном счете ожесточенные захватнические войны.

Таким образом, в период между агрессией против Китая (1937) и Пирл Харбором (1941) все было направлено к тому, чтобы передать все рычаги управления и контроля кинематографа доверенным людям «дзайбацу»: фашистам и милитаристам.

В 1936 году Эдгар Лайта[416], посетивший Токио, был поражен милитаристским характером киноафиш, которые он увидел в квартале Асакуса, где каждый дом является кинотеатром. «Часто лишь один огненный меч покрывал целую стену дома, иногда — огромные воины или лицо женщины в слезах. Разумеется, больше можно было видеть мечей, чем портретов.». Под знаком самурайской сабли магнаты японского кино вели пропаганду захватнической войны. В то время «фильмами-саблями» стали называть картины, которые на современном материале или воспроизводя на экране старинные легенды, воскрешавшие древнюю славу, воспевали начавшуюся войну как благотворную, радостную и «рыцарскую».

С началом агрессии против Китая «фильмы-сабли», естественно, получили широкое распространение. Но Голливуд занимал все еще большое место на японских экранах.

В 1937 году американские кинопромышленники на несколько месяцев приостановили ввоз своих фильмов в Японию, но вскоре возобновили его по инициативе «Метро-Голдвин-Майер» и «Парамаунта»[417]. В 1940 году Япония еще импортировала 80 американских фильмов[418]. Японское министерство просвещения и культуры энергично содействовало прокату одного из них — фильма режиссера Дитерле «Доктор Эрлих».

В 1941 году, за несколько месяцев до Пирл Харбора, в отношениях между Голливудом и Токио возникло некоторое напряжение. Кампания, проводившаяся в японской прессе, обвиняла американские фильмы в аморальности, участились цензурные запреты. Американский ввоз был сокращен до 60 фильмов, которые составляли все же 80 процентов всех заграничных картин (75).

С другой стороны, гитлеровская Германия основала в 1937 году в Токио «Кокко-фильм», филиал «Тобиса». Арнольд Фанк прибыл в Японию для постановки фильма «Дочь самурая» по антикоммунистическому сценарию, подогнанному к антикоминтерновскому пакту, незадолго до того заключенному между Токио и Берлином. Но война в Европе затруднила обмены между этими двумя столицами.

После 1937 года в Токио была поставлена целая серия антикитайских фильмов: «Взятие Шанхая морянами» (реж. У. Кумагаи, производство «Тохо»), «Битва за Ханькоу», «Патруль» Тасаки Томотаки (производство «Никкацу»). «Фильмы-сабли» перешли, таким образом, в современную жизнь. Последним японским фильмом, попавшим в Европу перед Пирл Харбором, были «Пилоты-смертники» (Miru Oozora, сценарий Китамура, И. Иэги и П. Кита, производство «Тохо»). Его сюжетом были «подвиги» японских летчиков в Китае.

До тех пор, пока агрессия против Китая не распространилась на большинство районов Дальнего Востока, прогрессивным японским кинематографистам еще удавалось иногда выражать в фильмах свои убеждения.

В конце 20-х — начале 30-х годов большое влияние на киноавангард Японии, как и на кинематографистов всего мира, оказало советское кино. В 1928 году прогрессивные японские режиссеры образовали группу «Прокино» («Пролетарское кино»), деятельность которой в 1935 году была запрещена полицией. Но до этого в 1929–1931 годах она послужила толчком для возникновения прогрессивного течения «фильм-идеология», в котором принимали участие самые крупные режиссеры: Кэндзи Мидзогути, Тэйноскэ Кинугаса, Госио Хэйкоскэ, Тому Итида.

Согласно Ивабути, кинематографисты «авангарда» основали тогда общество по производству документальных и короткометражных фильмов — «Гейдзюцу Эйгася» (G. Е. S.). Когда правительство объявило о роспуске «Прокино», многие из его членов продолжали свою деятельность в ГЭС.

Общество выпускало интересные фильмы (большей частью документальные), среди которых «Снежный край» (Iukiguni, реж. Токити Икэмото), «История воспитательницы детского сада» (Aru hobo no Kiroku, реж. Сооя Мидзи).

С другой стороны, хотя вторжение милитаристов в Китай вызвало серию шовинистических фильмов, многие кинематографисты продолжали ставить интересные картины, далекие от всякой пропаганды, показывающие жизнь в больших городах или нравы мелкой буржуазии.

Среди фильмов больше других, выходивших из русла милитаристского потока, следует особо отметить «Элегию Нанивы» (Naniwa Elegy) Кэндзи Мидзогути и три фильма Садао Яманаки: «Татуированный с улицы» (Matchi no irezumi), «Кунисада Тюдзи» (имя героя фильма), «Клоун из Ковтиямы» (Kowtchiyama soshun).

Наконец, в области документального кино специального упоминания заслуживает фильм Фумио Камеи «Шанхай», в котором режиссер нашел средство выразить свое отрицательное отношение к милитаристской клике.

Но с «реорганизацией» японского кино эти течения были лишены своей технической базы. В 1940 году ГЭС была поглощена «Культурной ассоциацией великой Японии».

Несмотря на эти репрессии в области интеллектуальной жизни, незадолго до начала войны в Китае, в 1935–1936 годах, в Японии возникло течение, названное «новым реализмом», к которому примкнули те же Кэндзи Мизогути, Тому Итида и Хэйнскэ Госио. Первый, блеснувший в 1935–1936 годах своими фильмами «Гионские сестры» и «Элегия Нанивы», способствовал закреплению за новым направлением этого названия.

Два его фильма рассказывают о жизни женщин низших и средних классов. Социальная критика Тому Итиды, более отчетливая и сильная, проявилась в фильмах «Театр человеческой жизни», «Во имя всего живого» (Ikitoshi Ikerumono, 1936, по роману Юзу Ямамото), «Голый город» и особенно в «Земле» (1939), где он в почти документальном стиле показал нищенские условия жизни японских крестьян.

Что касается Хэйноскэ Госио, который вместе с Кинугасой и Мидзогути является пионером японского кино, то в «новом реализме» он развивал некоторые тенденции «идеологического кино», в частности фильмами «Люди без имени» (1937) и «Деревянная голова» (1940).

Предшественником «нового реализма» был Садао Яманака, основные фильмы которого Ивабути упоминал выше. После постановки в 1937 году фильма «Бумажные шары и человеческие чувства» этот молодой, известный своими прогрессивными взглядами очень талантливый режиссер, картины которого милитаристы считали слишком «пессимистичными», был мобилизован и рядовым солдатом послан на фронт в Китай, где был убит в 1938 году.

В первый период войны, перед Пирл Харбором, казалось, что «новый реализм» оказывал свое влияние и на фильмы, сюжетом которых были военные действия. Так, некоторая гуманность ощущалась в «Пяти разведчиках» Томотаки Тасаки (показанном в 1940 году на фестивале в Венеции), в котором режиссер изобразил с точки зрения простого солдата переживания пяти солдат-разведчиков в Китае.

Аналогичные настроения проявились в фильме Кимисабуро Иосимуры «Командир танка Нисидзуми» (1940). Это направление можно сравнить с направлением итальянцев Росселлини и Де Робертиса, выраженном в «Корабле на дне» и в «Белом корабле». Но и для японцев такой компромисс с документальной объективностью не мог длиться долго.

Иосимура стал специалистом по шпионским фильмам в духе «Рокамболя» («Шпион не умер», 1942, «На заре войны», 1943), а Тасака прославлял морские подвиги японских милитаристов в фильме «Морской флот» (Kaigun, 1943).

Документалистской тенденции Тасаки и Иосимуры придерживался и Кадзиро Ямамото, обративший на себя внимание в начале своего пути в кинофильмах «Лошадь» (Uma, 1941) и «Классное сочинение» (Tsuzuri-kata Kyoshitu, 1937), после которого его можно было считать учеником Хэйноскэ Госио, одного из самых прогрессивных пионеров японского кино. Но после Пирл Харбора маска документальной объективности слетела, и Кадзиро Ямамото стал самым ожесточенным пропагандистом японского милитаризма. Ему было предоставлено 380 тысяч американских долларов (десятикратная стоимость средней картины) для постановки фильма «Война на море за Гавайи и Малайский архипелаг» (Hawai Marei Oki Kaisen), который был торжественно показан в Токио 7 декабря 1942 года, в годовщину японского нападения на Пирл Харбор. Японское правительство, гордое этим «шедевром», нашло средства доставить второй негатив фильма в Берлин. Фильм был показан во всей оккупированной Европе. И фашист Бардеш в антисемитском еженедельнике «Я — повсюду» в лирических тонах воспевал это произведение, «посвященное стойкости, дисциплине, самопожертвованию». Героями фильма были летчики-самоубийцы, или «камикадзе», которые бросались со своими самолетами, начиненными взрывчатыми веществами, на американские крейсеры, представленные в фильме весьма плохими макетами. Во время проката в Европе фильм назывался «Добровольцы смерти»; в 1960 году эпизоды из него были включены в американский монтажный фильм «Камикадзе». Показанные как подлинные кадры кинохроники, эти фрагменты должны были доказывать такой курьезный тезис: в 1945 году пилоты-смертники представляли для американцев столь большую угрозу, что для сохранения жизни людей Соединенным Штатам пришлось бросить на Японию атомные бомбы. Кадзиро Ямамото (которого не следует путать с его однофамильцем — прогрессивным деятелем Сацуо Ямамото) поставил затем несколько других фильмов, воспевающих самопожертвование японских солдат, в частности «Люди-торпеды атакуют» (Kato jun Sentotai, 1944), посвященные морскому эквиваленту летчиков-смертников.

Самыми усердными из ультрамилитаристов были наряду с К. Ямамото Ютака Абэ («Небеса в огне», 1940, «Букет южных морей, 1942) и Ватанабе («К решающей победе в воздухе», Kessen no Ozors, 1943).

Наряду с этими тремя посредственными режиссерами, превозносившимися милитаристами за свою усердную пропаганду, фильмы того же жанра в чрезвычайно большом количестве выпускали фирмы «Тохо» и «Дайэй». Они прославляли: «Взятие Кота Бару», «Битву за Лесон» (в Малайе), «Завоевание Явы», перемешивая восстановленные сцены с документальными кадрами, снятыми кинематографической службой японской армии. Сюда же добавляли иногда английскую и американскую кинохронику, захваченную в Шанхае, Лусоне и Гонконге. В кинозалах японские милитаристы помещали своих агентов, и эта воинственная кинопродукция приветствовалась триумфальными криками: «Банзай!». Правительство поздравляло себя с возросшей посещаемостью кинотеатров, что объяснялось, по его мнению, «закрытием ночных ресторанов, дансингов и ростом материального уровня населения, работающего на военных заводах. Кино поддерживает хороший моральный дух в армии и в деревне»[419].

Убежденное в действенности своей кинопропаганды на гражданское население, японское правительство предложило семьям мобилизованных один раз в месяц бесплатное кино.

Несмотря на свои внутренние убеждения, такие дебютанты, как Тадаси Имаи, были принуждены снимать фильмы, подобные «Бушующему морю» (1944). Сильное давление оказывалось и на известных режиссеров. Так, один из виднейших пионеров японского кино, Кинугаса, избавившись от постановки фильма, прославляющего Ван Дзин-вея, главу марионеточного «китайского» правительства, созданного японцами, вынужден был приняться за картину «Вперед, под знаменем независимости!» (Susune Dokirutsu), рассказывающую о том, как благодаря японскому шпиону индусский принц освобождает Индию от английских колонизаторов.

К счастью, это было исключением. Почти все другие известные мастера обращались прежде и чаще всего к сюжетам историческим и не связанным с войной. Так, Кэндзи Мизогути поставил четвертый вариант самурайской истории «47 верных ронинов», Тому Итида обратился к той же эпохе в фильме «Торин Гоуемон» (имя старинного героя), Хэйноскэ Госио продолжал изображать жизнь маленьких людей в фильмах «Деревянная голова» (1940) и «Первый снег» (1942), эту же тему избрал Ясудзиро Одзу в фильме «Он имел отца». Когда продолжать это пассивное сопротивление стало невозможным, они прикидывались больными или находили другой предлог, чтобы прекратить свою работу на студиях.

Среди вновь пришедших Хэйноскэ Киносита и Акира Куросава находились в аналогичном положении. Первый, которого называли иногда японским Рене Клером, ставил в то время комедии, действие которых не было связано с войной, как, например, «Гавань в цвету» (Hana Saku Minato, 1943), второй же посвятил свой первый фильм, «Сугато Сансиро», основателю дзюдо, жившему в середине XIX века.

Слишком глубоки были прогрессивные течения в предвоенном японском кино, чтобы милитаристы могли полностью их уничтожить. К тому же сопротивление кинематографистов не всегда оставалось пассивным. Кинодокументалист Фумио Камэи поставил для «Тохо» фильм «Сражающиеся солдаты» (Tatakauheitai) в духе столь явной оппозиции милитаризму, что цензура запретила его и молодой режиссер попал в тюрьму. Его поступок показался властям тем более подозрительным, что году в 1935-м Фумио Камэи был студентом института кинематографии в Москве. В концентрационные лагеря были брошены и некоторые известные кинематографисты, основатели «Прокино», такие, как Акира Ивасаки.

После триумфов 1942–1943 годов для Японии наступили трудные дни. В 1944–1945 годах бомбардировки американской авиации усилились, было разрушено 2 миллиона домов, 10 миллионов жителей остались без крова. Затем упали атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. После высадки армий генерала Макартура японцам было запрещено снимать их неслыханные последствия. Но Акира Ивасаки, освобожденный из лагеря, сумел нелегально снять документальный фильм об ужасах Хиросимы в первые же недели, последовавшие за разрывом бомбы. Голливуд рассматривал тогда Японию как страну в кинематографическом отношении завоеванную, и в официальном докладе Эрик Джонсон, президент МПАА, писал в конце 1945 года: «Эта страна будет обслуживаться Экспортной ассоциацией до тех пор, пока этот новый свободный рынок сможет существовать. Экспортная ассоциация работает в соответствии с рекомендациями и указаниями военного департамента».

225 из 554 фильмов, поставленных во время войны, были в начале 1946 года уничтожены вместе с их негативами. Большая часть японских фильмов, поставленных перед войной, была конфискована и их наличный запас был отправлен в Гонолулу. Возможно, что они и не были уничтожены, но, во всяком случае, и в 1961 году Японии не были возвращены шедевры Кинугасы, Мидзогути, Хэйноскэ Госио и другие, поставленные начиная с 1932 года.

Благодаря этой массовой чистке Голливуд занял доминирующее положение в японских программах. Хотя бомбардировки разрушили более половины из 2350 кинотеатров, существовавших в 1930 году, японская киносеть была самой значительной на Дальнем Востоке и представляла для американской кинопромышленности рынок столь же важный, как в Европе немецкий.

МПАА располагала, таким образом, базой, которая давала ей возможность надеяться на скорое завоевание американскими фильмами всего азиатского континента, и прежде всего Китая.

КИТАЙ[420]

7 июля 1937 года японцы снова напали на Китай, намереваясь его захватить. Этот день стал началом второй мировой войны на Дальнем Востоке.

Накануне японской агрессии китайское кино было развито очень слабо. В стране с более чем 400 миллионов жителей, 85 процентов которых оставалось неграмотными, существовало всего-навсего 300 кинотеатров, расположенных преимущественно в больших городах. Программы наиболее роскошных из этих кинотеатров были почти целиком американскими. Около 1934 года неким Локаном из Шанхая была создана значительная киносеть в 40 кинотеатров. Как пишет Р. Флоре, посетивший страну в то время, «китайские фильмы, которые снимали перед войной (в 1934 году. — Ж. С.) в шанхайских студиях, были плохие… так как постановщики вместо того, чтобы создавать чисто национальные произведения, стремились копировать американские и европейские образцы. Подражали также заграничным сценариям. Актеры копировали американских кинозвезд. Однако Китай производил около 60 фильмов в год.

В Шанхае снимали фильмы на языке мандарин, в Гонконге — на кантонском. Шанхайский фильм не понимали на севере Китая..

Я видел в Ханькоу кантонский фильм, показанный одним из самых популярных передвижных кинотеатров, и никто его не понял».

Эти передвижные кинотеатры были единственными, которые проникали тогда понемногу в деревни, где крестьяне не могли платить за место более пятидесяти сантимов.

В момент японской агрессии китайское кино и в материальном и в художественном отношении процветало в Шанхае, где в некоторые годы снимали около сотни фильмов. При Чан Кай-ши в стране царил антикоммунистический террор, подозреваемых обезглавливали на улицах, полных народа. Но Федерации левых писателей и художников — подпольной организации, одним из руководителей которой был великий писатель Лy Синь, — удалось частично контролировать кинопроизводство, несмотря на фашистские налеты на некоторые студии. Помимо коммерческой кинопродукции, о которой пишет Флоре, немало было выпущено и удачных произведений.

Лучшим режиссером был тогда Цай Чу-шэн («Утро в долине», «Потерянный козленок» и т. д.), фильм которого «Песни рыбака» в 1935 году был премирован на Московском кинофестивале. В своем творчестве он обращался к жизни трудящихся и маленьких людей. Наряду с ним крупными режиссерами в то время были Бу Вань-цан, Чен Пу-коу («Приход весны», по роману Мао Дуня), Сыту Хуэй-минь, Шэнь Си-лин и особенно Юань Му-чжи, фильм которого «Ангелы с панели» был в 1937 году большим достижением, сравнимым с послевоенными фильмами итальянских неореалистов.

После тяжелого сражения, продолжавшегося три месяца, за которым 15 августа 1937 года последовала высадка японцев в Шанхае, часть студий была разрушена и лучшие китайские кинематографисты бежали или в международные концессии города, по-прежнему остававшиеся под контролем английских и французских колониалистов, или в британскую колонию Гонконг, где кинопроизводство быстро развивалось. В 1937 году семьдесят небольших кинопроизводственных обществ поставили там 150 фильмов. Звуковые фильмы на кантонском наречии были предназначены главным образом для китайских эмигрантов в Малайе, Индонезии, Индокитае и на всем юго-востоке Азии, а также в китайских кварталах многих городов Северной и Южной Америки, где среди большого числа коммеррантов некоторые владели кинотеатрами или целыми киносетями.

Обосновавшись в Гонконге, Цай Чу-шэн, Сыту Хуэй-минь, сценарист Ю Лин и другие прогрессивные кинематографисты, несмотря на английскую цензуру, создали несколько фильмов, воспевавших битву, которую вел китайский народ против японских милитаристов. Фильм «Запрещенный рай» Цай Чу-шэна, рассказывавший о жизни в оккупированном японцами Шанхае, имел широкий успех у китайцев Юго-Восточной Азии и Америки. Но после Пирл Харбора и взятия Гонконга такие фильмы, естественно, перестали выходить и их создатели вынуждены были бежать.

Оккупировав в 1931 году Маньчжурию, японские милитаристы получили базу для агрессии против Китая и всего юго-востока Азии. Сначала главной организацией «дзайбацу», осуществлявшей колонизацию этой богатой области, было японское общество железных дорог «Южное Маньчжоу». С 1931 года Северо-Восточный Китай был официально назван Маньчжоу-Го. Это было призрачное государство, управлявшееся императором-марионеткой Пу И.

В 1937 году в его «столице» Чаньчуне общество построило большую студию и основало с участием армии компанию «Маньэй» (Ассоциация кинематографии Маньчжоу).

Хотя Маньчжоу-Го было довольно сильно индустриализировано и стало для японцев важной базой их тяжелой индустрии, киносеть там была развита слабо: существовало только 80 кинотеатров плюс некоторое число передвижных киноустановок. «Маньэй» развивала кинопромышленность, служившую целям японской военной пропаганды. В 1942 году в Маньчжурии было более 200 кинотеатров (не считая передвижные киноустановки), а продукция Чаньчуна поднялась до 27 полнометражных фильмов (против 17 в 1941 году).

В ряде этих фильмов, выпущенных на китайском диалекте мандарин, снималась быстро завоевавшая популярность актриса Ли Сян-лань, которую в Японии называли Ширли Ямагути. В 1939 году она исполняла главную роль в фильме «Песня белой орхидеи» (поставленном японцем Кунио Ватанабе), который рассказывал о любви прекрасной маньчжурки и красавца-имигранта (в исполнении Кадзуо Хасегавы). Фильм имел большой успех и впоследствии послужил «моделью» для многих картин японских режиссеров, которые увидели в этой любовной драме предлог для воспевания коллаборационизма, сотрудничества жителей оккупированных районов с оккупантами-милитаристами.

«Маньэй» с самого начала оккупации основала в Пекине прокатное агентство, а затем студию, которая была первой в этой бывшей столице.

Гоминдан, стремившийся нейтрализовать кинопродукцию Шанхая, на которой сказывалось сильное влияние прогрессивных идей, основал в Нанкине, бывшем в то время столицей Китая, Центральную киностудию и прокатное агентство «Чайна моушн пикчер корпорейшн». Производственное общество включило в программу своей деятельности выпуск «антикрасных фильмов», направленных в основном против армий и партизан Мао Дзэ-дуна, но коррупция правящей клики и сопротивление китайских кинематографистов не дали возможности выпустить более двух или трех таких кинофильмов.

В 1936 году между Гоминданом и коммунистами был заключен пакт о единстве действий; прогрессивные кинематографисты стали честно сотрудничать с правительством. Жан Кейм[421] пишет, что, когда была развязана японская агрессия, «студиям Шанхая и Нанкина пришлось перебазироваться со своими работниками и материальной частью во внутренние районы. И лишь спустя три месяца после начала войны в Ханькоу стал действовать ударный производственный коллектив, выпустивший за три месяца 11 полнометражных фильмов и 40 короткометражек. На все эти фильмы большее или меньшее влияние оказывала война: героические подвиги, страдания народа становились сюжетами картин, учивших зрителей борьбе с захватчиком.

«Защитите нашу землю» (сценарий и постановка Ши Дун-шаня) является хорошим примером таких фильмов. Наивный китайский фермер попадает в ловушку, подстроенную японцами. Они принуждают его работать на них и требуют, чтобы он показал им важный объект, который должен подвергнуться бомбардировке. Напуганный фермер соглашается выполнить их требования. Но его брат замечает, что он подает сигналы, и смертельно ранит его. Перед тем как умереть, фермер осознает свою ошибку и сообщает расположение японской штаб-квартиры. Объявляется тревога, и штаб-квартира уничтожена.

В Ханькоу был поставлен также фильм «Великая стена» (китайское название — «Будем бороться до смерти»). Фильм попал во Францию и был показан там в ноябре 1938 года профессором Ланжевеном. Вот заметка об этом фильме, написанная нами в то время[422].

«В маленьком городке — пригороде Шанхая — живет китайская семья. Дед был другом Сун Ят-сена. Сын, офицер запаса, мобилизован с начала войны. В своем доме вместе со стариком он оставляет жену, золовку и сына.

Японская агрессия надвигается на Шанхай. Офицер оказывается окруженным в доте. Японцы вторгаются в его дом, убивают отца, насилуют и убивают двух женщин, убивают сына. Офицер в свою очередь погибает во время победоносной атаки. Китай продолжает борьбу, так как герои-бойцы предпочитают смертельный риск безопасному рабству.

Это произведение с технической точки зрения далеко не обладает достоинствами русских, американских или французских фильмов. Но его большая заслуга в том, что оно лишено всякой «экзотики» и является поистине глубоко национальным. Оно лучше, чем репортаж, чем какая-нибудь сводка, рассказывает о борьбе с агрессором, зверства которого являются зверствами не «желтой расы», а международного фашизма.

С большой силой, ничего не смягчая, китайское кино показывает нам вещи такими, какие они есть… В документальных частях, использованных в фильме, — это, к сожалению, настоящие трупы, трупы в лохмотьях, которые кладут на носилки. Женщины, которые плачут, — это женщины, которые действительно потеряли своих детей.

Игровые сцены также воспроизводят подлинные зверства. Мы видим, как связанные с друг с другом пленные падают под пулеметным огнем, видим связанных, закопанных живьем женщин и японские каблуки, которые топчут землю на их лицах. Мы видим детей, подброшенных в воздух и посаженных на штыки… Крики ужаса и негодования раздаются в зале. Несомненно, что кино никогда не выражало с такой силой ненависть к войне и фашизму.

Страстная воодушевленность — самое большое достоинство «Великой стены», в которой зритель оценит также и монтаж, необычно ритмический, столь близкий к своеобразной китайской музыке…»

В конце 1937 года импровизированные студии в Ханькоу были эвакуированы в Чуньцин, который восемь лет оставался столицей Чан Кай-ши и гоминдановского правительства.

«Японские бомбардировки не остановили работу. Прорытые в скале туннели служили местом для складов и лабораторий, где обрабатывалась пленка и печатались копии. Два больших общества «Чайна моушн пикчер корпорейшн» и Центральная киностудия, в той или иной степени зависевшие от правительства, продолжали выпускать фильмы.

«Дьяволы в раю» (сценарий и постановка Вай Чу-шена) рассказывал о подпольной борьбе в Шанхае против захватчиков, «Вне огня» Сун Ю прославлял трудовые подвиги рабочих военных заводов, «Призыв родины» Вей Мин-ши — партизанскую борьбу в Гуандуне и «Хорошие мужья» Ши Дун-шаня — партизан, действовавших в деревнях. Фей Ку-куан завербовал японских военнопленных на съемки фильма «Свет Восточной Азии», в котором разоблачал человеконенавистническую политику японских милитаристов»[423].

Все поставленные в то время фильмы были призваны поднять население на всенародную войну («Сыновья Китая», «Крылья для Китая» и т. д.). Одна труппа решилась поехать во Внутреннюю Монголию для съемок фильма «Гроза над границами» (реж. Ин Ю-вэй, с участием крупной кинозвезды Лили Ли), который должен был показать сотрудничество китайцев и монголов в борьбе против захватчиков и разоблачить японскую пропаганду, стремившуюся убедить монголов войти в состав марионеточной империи Маньчжоу-Го. Экспедицией руководили прогрессивные китайские кинематографисты, направленные в Монголию VIII армией Мао Дзэ-дуна. Фильм, снятый на натуре в полудокументальном стиле, содержал ряд прекрасных эпизодов.

На территории Китая, контролировавшейся правительством Чуньцина, было лишь 112 кинотеатров. В деревни Гоминдан посылал киноустановки, перевозившиеся на повозках и лодках. Но вряд ли эта система кинопередвижек получила широкое развитие, так же как и выпуск документальных фильмов, предпринятый министерством национального воспитания. В 1931 году это министерство с большой помпезностью опубликовало план создания 30 тысяч воспитательных кинотеатров, но эти проекты остались на бумаге. Если кредиты на это мероприятие когда-нибудь и выделялись, то они были растрачены впавшими в коррупцию высшими чиновниками.

На всем пути, протяженностью в пять тысяч километров, который в повозках проделала киногруппа Ин Ю-вэя, чтобы попасть в Монголию, кинематографисты приобщали население к кино. Крестьяне почти нигде даже понаслышке не знали об «электрических тенях» (как называют в Китае кино). О впервые увиденных живых фотографиях в народе слагались песни.

В 1942 году японское наступление на Дальнем Востоке отрезало дорогу на Бирму, и регулярные надежные коммуникации с внешним миром для правительства Чуньцина были полностью прерваны. Кинематографическое оборудование и материалы Гоминдан получал из Соединенных Штатов до 1941 года в порядке услуги, а впоследствии официально. Когда киноматериалы перестали поступать, студии Чуньцина, по-видимому, прекратили свою деятельность. Кинопродукция 1943 года свелась к десятку короткометражек. В 1944 году кинопроизводство, вероятно, почти полностью было прервано.

В начале войны, в 1938 году, когда советский кинооператор Кармен руководил съемками документального фильма «Китай», Йорис Ивенс ставил картину «400 миллионов», законченную в начале 1939 года.

Знаменитый голландский документалист в конце 1937 года покинул Мадрид, где только что снял фильм о гражданской войне «Испанская земля», и несколько месяцев провел в Китае со своим постоянным оператором Джоном Ферно. Вот наша рецензия на этот фильм, написанная после просмотра его в Париже в июле 1939 года[424]:

«Первые кадры невозможно забыть. Они показывают бомбардировку большого китайского города, охваченные огнем кварталы, плачущих женщин, бегущих стариков, трупы детей, мертвецов, сваленных в кучу, как зарезанный скот.

Зловеще жужжат японские самолеты, хозяева китайского неба.

Эта обвинительная речь против фашистских зверств приобретает еще большую силу, когда за ней следует картина мирного Китая, страны, культура которой насчитывает несколько тысячелетий, страны трогательных пейзажей, глубоко и заботливо обработанных полей, похожей на нашу Бургундию или на наш Эльзас. Восхитительные каменные статуи, напоминающие скульптуру Шартра, стоят по краям рисовых плантаций, где под своими широкими соломенными шляпами работают крестьяне. Пирамиды, такие же древние, как египетские, возвышаются над этими деревенскими землями, где живет народ мирный, умный и добрый.

Этот народ был также народом, у которого с каждым днем крепло и развивалось национальное самосознание, народом, решившим защищать свою независимость. Он объединился против японских захватчиков, пришедших на континент с бомбами, газами и самолетами, чтобы убивать и грабить. Йорис Ивенс ведет нас в главной штаб сопротивления. С ним мы оказываемся в частях VIII армии, которая является главным центром китайского сопротивления, подобным Пятому испанскому полку под Мадридом…

С Йорисом Ивенсом мы становимся свидетелями нападения на японские коммуникации, одного из тысячи эпизодов в этой бескрайней партизанской войне, продолжающейся в течение двух лет и мало-помалу истребляющей огромные японские силы. Выражением надежды на победу справедливого дела китайцев заканчивается фильм. Текст, написанный сценаристом Дэдли Николсом, читает крупный американский актер Фредерик Марч».

VIII армия была в то время главной народной армией, руководимой Китайской коммунистической партией. Полгода спустя после показа «400 миллионов» Чай Кай-ши нарушил пакт о единстве действий, который он заключил в 1936 году накануне японской агрессии. В конце 1939 года он объявил коммунистическую партию вне закона[425].

В 1940, 1941 и 1943 годах Гоминдан предпринял особенно крупные операции против областей на севере страны, находившихся под влиянием коммунистов. Чан Кай-ши, начавший, таким образом, гражданскую войну, вел ее и на внутреннем фронте, производя массовые аресты, подвергая «красных» мучениям и казням. Чтобы избежать этих репрессий, некоторые кинематографисты и техники покинули районы, контролировавшиеся Чан Кай-ши, и обосновались в Яньани — столице народного Китая[426]. Кино нового Китая родилось в районах, освобожденных коммунистами.

Американский журналист Гаррисон Форемен в 1943 году посетил Яньань, сильно разрушенный японскими бомбардировками; население города жило в землянках, вырытых в обрывистом берегу реки Яньань. Этот военный корреспондент так рассказывал о своем визите к Мао Дзэ-дуну:

«Он принял меня на пороге своего небольшого домика, напротив которого виднелись входы в земляные укрытия. Здесь он живет со своей семьей и своими непосредственными сотрудниками. С ним была его жена, красивая и молодая, не кто иная, как Лань Пин, — хорошо известная в Шанхае киноактриса. Эта очень интеллигентная женщина — член коммунистической партии с 1933 года. В 1937 году, с началом японской агрессии, она прекратила свою артистическую деятельность и вернулась в Яньань, чтобы работать здесь в художественной академии Лу Синя. Интерес, который Мао проявлял к театру, сблизил его с ней. В начале 1939 года они скромно поженились.

Мао Дзэ-дун придавал самое большое значение вопросам культуры и в разгар войны в Яньани посвятил им большие статьи и речи. При народных армиях были сформированы группы активистов, занимавшихся вопросами культуры; они учили читать и писать, издавали газеты, брошюры и эстампы, формировали театральные коллективы и т. д.

В недрах этих «культурных» групп в 1938 году зародилась «Кинематографическая служба». Долгое время они располагали лишь одной-единственной камерой, переданной VIII армии Йорисом Ивенсом в Ханьчжоу в конце 1938 года. Чтобы отчитаться перед продюсером фильма «400 миллионов», режиссер заявил, что аппарат упал в Янцзы.

До оккупации города японцами небольшую киногруппу VIII армии снабжали пленкой кинематографисты Шанхая. Впоследствии снабжение шло за счет трофеев и контрабанды, переправлявшейся из оккупированных районов борцами беспрерывно усиливавшегося внутреннего сопротивления против японцев и Гоминдана.

В одном из подземелий Яньани была оборудована весьма примитивная лаборатория для проявки пленки, печати и монтажа фильмов. В освобожденных районах не было никакого промышленного оборудования. Для зарядки электрических аккумуляторов, необходимых при печати копий, использовались автомобильные моторы, водопады, вращавшие деревянные колеса, и, конечно, тягловые животные.