Глава 4 ПАДЕНИЕ ПЛЕВНЫ
Глава 4
ПАДЕНИЕ ПЛЕВНЫ
А в Плевне действительно становилось все ужаснее и безвыходнее. Армия Османа страдала не только от голода, но и от холода: нечем было топить, нечем было обогреться.
Постоянные бомбардировки причиняли туркам невыносимые страдания, разрушали и сжигали орудийными выстрелами помещения, ежедневно ослабляя силы турецкой армии. Количество съестных припасов с каждым днем уменьшалось. Мяса, правда, было достаточно, но не было дров, чтобы приготовить его должным образом. Выручала некоторых самых предприимчивых только кукуруза, которой обычно питались по утрам: собирались повзводно, набирали всяческого мусора, корней, кукурузных стеблей, разводили костерик, кипятили воду и варили початки кукурузы.
К 10 ноября запасы пшеничной муки стали подходить к концу, кукуруза же оставалась в зерне, так как турки вовсе не предполагали, что плотины, находившиеся у Плевны, будут разрушены. Выдачу каждому солдату еще сократили. Большим бедствием для турок было отсутствие табака. Стали курить виноградные листья, а это вызывало нервные припадки и опухоль лица.
Блокада становилась все теснее. Русские войска каждый день подвигались все вперед, стремясь к тому, чтобы стеснить турецкую линию обороны.
И наконец голод, холод, артиллерийский огонь, начавшийся ропот среди солдат и офицеров сделали свое дело: турецкие паши стали подумывать о том, что страшная и мучительная смерть ожидает всех защитников Плевны, как бы Плевна не превратилась в одну общую могилу для 40 тысяч солдат и офицеров, если они не предпримут нечто решительное. Но Осман-паша оставался глух к их уговорам начать мирные переговоры с русскими.
И каждый день Плевна подвергалась обстрелу, масса снарядов осыпала ее защитников. «Почти перед каждой бомбардировкой нашего лагеря противник пускал из своей Главной квартиры ракету, что должно было служить сигналом для начала бомбардировки, после чего следовало исполнение поданного сигнала, – вспоминал майор турецкой службы Тальат. – Но, кроме того, в армии противника употреблялись еще некоторые другие курьезные знаки или сигналы. Так, для привлечения внимания наших войск в Главной квартире противника зажигались разноцветные фонари, после чего разом занятые русскими позиции освещались такими же фонарями и другими приспособлениями, так что мы в первый раз, когда это случилось, подумали, что неприятель празднует что-нибудь. Вслед за такой иллюминацией со стороны русских открылась пальба из орудий холостыми зарядами. Все это невольно обращало внимание наших войск, и когда люди выходили из своих закрытий на насыпь укреплений для наблюдения за этой картиной, то русские моментально открывали по ним убийственный огонь из орудий уже боевыми зарядами и тем наносили нашей армии большие потери».
Неотвратимо приближался конец «плевенскому сидению». Но мысли о дурном исходе отгоняли, все еще верили, что непобедимый Осман-паша найдет выход, а потому все его приказы исполнялись старательно и беспрекословно. И сам Осман пытался найти выход из уже безвыходного положения. Он посылал в Орхание своих лазутчиков, чтобы рассказать о бедственном положении его армии, но все лазутчики возвращались обратно или попадали в плен. Плотным кольцом русских была окружена Плевна: никто не мог выйти из нее, и никто не мог войти…
15 ноября продовольствия оставалось не более чем на пятнадцать дней, и то лишь при условии выдачи в таком количестве, чтобы не умереть с голоду. Фураж истощился. Скот нечем стало кормить. Повсюду стали поговаривать: «Когда же наконец нам удастся с Божьей помощью прорваться через эту блокаду…» Не было медикаментов, а поэтому смертность в армии увеличилась до того, что санитары не успевали переносить умерших на кладбище и хоронить их… Надежды на благополучный исход постепенно таяли… Понимая, что критический момент настал, Осман-паша 19 ноября собрал военный совет.
Командующий армией, небольшого роста сорокалетний мужчина с седой бородой, обратился к собравшимся:
– Господа! До тех пор, пока армия не израсходует своего последнего куска хлеба, которого осталось лишь на короткое время, мы должны будем упорно, до последней капли крови сопротивляться нападениям противника. Но когда провианта не станет, то как должны мы будем поступить тогда? Положить ли оружие и сдаваться русским или же попытать судьбу, попробовать прорваться сквозь линию обложения?..
По-разному отвечали на этот долгожданный вопрос собравшиеся. Одни говорили, что лучше сдаться на известных условиях и без потерь, чем сделать то же, но с потерями. Другие члены совета высказались за то, чтобы пробиваться с оружием в руках. Осман попросил подумать всех собравшихся и посоветоваться с офицерами своих частей.
Полковые командиры собрали своих офицеров и задали все тот же вопрос: пробиваться или сдаваться? Из тринадцати офицеров одиннадцать высказались за то, чтобы пробиваться, лишь двое, трое в каждом полку – за почетную сдачу в плен.
20 ноября военный совет вновь был собран на Главной квартире Османа-паши. Командиры доложили о результатах полковых собраний.
– Нет никаких шансов на успех… Мы не должны питать иллюзий на этот счет… А если есть, то уж очень ничтожны… Но я думаю, что честь нашего отечества и достоинство нашей армии налагают на нас свершить это последнее усилие, – сказал в заключение Осман-паша.
Все в один голос поддержали своего командующего, сказав, что оттоманская честь требует попытки прорвать блокаду для того, чтобы выйти из этого критического положения. Тут же было написано решение военного совета, и все члены его подписали это решение.
Решено было пробиваться на запад, то есть к долине реки Вид. Осман-паша разработал диспозицию. Все мероприятия по сосредоточению войск в районе долины реки проводились в строжайшей тайне и только ночью. Ни одно орудие не проехало по городу, дабы не показать болгарам своих намерений. Ни один взвод не снимался с позиций днем. Все делалось под покровом ночи, а ночи были темными и дождливыми.
Главная задача заключалась в том, чтобы разорвать блокадную линию западного фронта и прорваться основными силами на Софийское шоссе, форсировать Искер и стремительно двинуться к Софии на соединение с формирующейся новой армией, которой предстояло защищать Западные Балканы. Необходимо было любой ценой спасти честь армии и свою собственную честь как непобедимого полководца – гази.
Осман-паша дал указание переформировать свою армию. Почти в каждом из прежних 76 батальонов недоставало многих солдат и офицеров: в армии было около 4 тысяч больных и раненых. 57 новых батальонов были распределены в полки, бригады, дивизии. Кавалерия получила новые ружья Пибоди. Офицерам, артиллеристам, музыкантам раздали винтовки Винчестера. Некоторым солдатам, вооруженным ружьями Снайдера, выдали винтовки Генри – Мартини. Каждый солдат получил по 120 патронов, а в обозе на каждый батальон было отпущено по 170 ящиков, по 1000 патронов в каждом. На каждое орудие было взято по 300 снарядов. 25 ноября Осман-паша приказал выдать солдатам оставшиеся на складах сухари, палатки, деньги. Вьючные лошади, воловьи подводы были осмотрены и приведены в необходимую готовность.
26 ноября впервые за эти дни мусульманскому населению города, собранному в мечети, было сообщено о решении главнокомандующего прорваться сквозь блокаду.
– Аллах прогневался на мусульман за то, что они якшаются с христианами, – говорил мулла. – Грех нужно искупать, а то совсем Аллах отвернется от правоверных… А кто останется здесь, с христианами, тот погубит себя… Собирайтесь вместе с войском, только оно защитит вас от истребления…
Громкие рыдания раздались в ответ. Старики рвали на себе бороды, били кулаками в грудь, все время причитая проклятия. В мусульманском квартале, как только мужчины вернулись из мечети, раздались отчаянные рыдания и вопли. А потом все стихло, и начались сборы к отступлению.
А в Главной квартире главнокомандующего ждали турки, собравшиеся разделить участь армии. Вернувшийся главнокомандующий попытался отговорить их покидать Плевну: русский император милостив, он не даст в обиду.
– При всем моем желании взять вас под мое покровительство я этого сделать не могу, и для спасения ваших же семейств я должен оставить вас…
Но Осману так и не удалось уговорить своих единоверцев. Около двухсот семейств решило последовать за армией, дополнив и без того огромный и малоподвижный обоз с имуществом и ранеными.
Казалось бы, Осман-паша все предусмотрел, тщательно проведя предварительную рекогносцировку той местности, которая должна скрывать действия огромной армии. Приказал построить два временных моста на телегах по обе стороны постоянного моста через Вид; возвести несколько укреплений на правом берегу Вида, обращенных фронтом на восток, которые вместе со сторожевыми постами на левом берегу служили хорошим заслоном от наблюдателей противника.
Осман-паша надеялся, что небольшая возвышенность с пологими скатами на левом берегу, скрывающая в этом месте долину протяженностью около версты и шириною в 600–700 шагов, даст возможность незаметно переправиться через Вид. И этому должны были способствовать вытянувшиеся турецкие аванпосты по всей линии правого берега реки от Плазиваса до Опанеца, которые старались не подпускать русских к реке.
От каждого батальона был назначен офицер, тщательно изучавший дорогу, по которой предстояло двигаться к мостам. Никакой суматохи и беспорядка не должно быть. Предстояла мучительная и чрезвычайно сложная операция.
С Плевенских укреплений все реже раздавались выстрелы. Накануне решительных действий Осман-паша приказал сначала еще ослабить, а затем и совершенно прекратить огонь: пусть русские привыкают к безмолвию на турецких позициях.
27 ноября к вечеру началось движение турецкой армии. Выполняя приказ Осман-паши, первая дивизия в составе четырех бригад снялась со своих привычных позиций на восточной стороне плевенского укрепленного лагеря, от Гривицкого редута до деревни Кришин, и отступила к мостам Вида. Арьергардное полукружье от Опанеца до Плазиваса заняли три бригады 2-й дивизии, стоявшей ранее на укреплениях Северного и Южного фронтов.
Первые три бригады 1-й дивизии перешли по мосткам и заняли аванпостную линию на левом берегу. Начал переправляться обоз, разделенный на восемь частей.
Темная и дождливая ночь словно огромным покрывалом накрыла турецкие войска и обоз. К тому же за пять месяцев хорошо изучили местность, знали каждый холмик, каждую долину и овраг и умело воспользовались холмистой поверхностью обжитой местности. В пять часов утра три бригады 1-й дивизии были уже на левом берегу. Медленно потянулись по мосткам обозы.
Осман-паша и его штабные работники с раздражением смотрели на повозки, нагруженные доверху домашним скарбом, детьми и взрослыми. С таким обозом далеко не уйдешь… Но может, и на этот раз аллах выручит многострадальную армию… Тальат, один из адъютантов Османа, тоже смотрел с раздражением и беспокойством на то, что происходило на его глазах, и недоумевал: «Поразительно, неужели может поместиться вся наша 40-тысячная армия, с громадным своим обозом, с обозом двухсот семейств, в таком маленьком пространстве у моста на реке Вид?.. Сохрани бог, если в минуту этого скопления у моста противник, по своему обыкновению, произвел бы по этой массе несколько орудийных выстрелов… Что бы произошло?.. Ужас… Тогда, несомненно, можно было бы ожидать не только большого поражения в этой толпе, но произошла бы даже общая паника и поголовное истребление всей нашей армии, которая не успела бы сделать ни одного выстрела по врагу. О милосердный Бог, помилуй нас и на этот раз от лихих взоров противника, свяжи на это время по рукам и ногам нашего противника, а мы, пользуясь удобной минутой, с Твоей помощью, о Аллах, благополучно переправимся через эту проклятую реку…»
28 ноября турецкая армия Осман-паши начала приводить хорошо задуманный план в исполнение. Ночная переправа, которая была скорее похожа на светопреставление, осталась позади. Большая часть дивизии переправилась и начала развертывание. Русские как будто не замечали турецкой армии. Прорыв казался неизбежным.
Из различных источников Тотлебен знал о готовящемся выходе турецкой армии из Плевны. Еще в начале ноября перебежчики говорили об этом. Но уж слишком противоречивы были их показания: одни твердили о прорыве блокады и называли даже день наступления; другие говорили о том, что Осман-паша ожидает со дня на день прихода 100-тысячной армии из-за Балкан, которая отбросит русских от Плевны; третьи уверяли, что Осман-паша дожидается праздника Курбанбайрам (10 декабря), чтобы выкинуть белый флаг. И все эти показания были вполне логичны по своей достоверности. Но что же окажется наиболее вероятным?!
Именно над этим вопросом Тотлебен больше всего задумывался в эти последние дни ноября. Ясно было только одно: стальной узел блокады настолько крепко связал турецкую армию, что она начинает задыхаться, и конец ее активных действий близок. Блокада Плевны подходит к своему естественному завершению. Количество перебежчиков нарастало. Вид их был ужасен. А главное, в их ранцах не было съестных припасов. Это и служило основной причиной сдачи в плен; лучше оказаться в плену, чем умирать от голода.
Все эти дни Тотлебен провел в неустанном труде. С ногой стало значительно лучше. Через несколько дней после ушиба ему уже пришлось выезжать и на заседания военного совета, и на рекогносцировки.
Больше всего его беспокоил западный фронт, где расположились гренадеры во главе с генералом Ганецким. Вот беспокойный старик… Все ему нипочем… Все время горячится и суетится, и никто его не может успокоить. Своего начальника штаба не слушает, да и вообще от подчиненных ему лиц ни мнений, ни советов не принимает. Пришлось послать к нему полковника Фрезе, чтобы держать его за фалды. И вот все переменилось, налажена связь между корпусом и главным штабом. Да, полковник Фрезе оказался молодцом… Вот что значит веселый, уживчивый характер, покладистый, сумел даже с Ганецким поладить и самолюбие его начальника штаба не задеть. Может, поэтому так удачно прошли маневры в Гренадерском корпусе… Мы должны спокойно выжидать результатов обложения… Час уже пробил… Со взятием и решением дела под Плевной нельзя ожидать конца войны. Турки обладают еще большими средствами и силами и постоянно поддерживаются англичанами. У них свободное сообщение с морем, и они скорее, чем мы, получают все необходимое. А новый штурм стоил бы слишком больших жертв. Неприятель поверил в себя после трех успешных отражений штурмующих русских войск. Вот почему он положительно воздерживался от штурма и спокойно выжидал, пока голод не принудит Османа или пробиваться, или же сдаваться. Можно себе представить, как тревожатся в Петербурге. Но нужно иметь терпение… Терпением можно большего добиться. И это верно не только применительно к армии, но и к отдельному человеку… Сколько раз Тотлебену пришлось сдерживать Скобелева от наступательных действий… Бывать у него на позициях и на батареях… Внушать ему, что необходимо себя поберечь, ведь не мальчишка, а генерал, его отряд, в сущности, равен корпусу… И вот все-таки турки сразили его, на несколько дней вывели из строя. Контуженный, совершенно больной, Скобелев покорно выслушал сердитую нотацию начальника отряда обложения… А что, если бы действительно ранение было серьезным и Скобелеву пришлось отказаться от боевой деятельности? Для русской армии это была бы большая потеря. А ее вполне можно предвидеть… Ужасно, что он рискует жизнью без всякой надобности…
…Зеленогорские перестрелки служат ему средством для боевого крещения массы новоприбывающих? Но такие оправдания нельзя принимать всерьез. Едва ли эта цель оправдывает ежедневные и немалые жертвы. Правильно он объявил тогда, что если Скобелев сделает еще хотя бы один шаг вперед на Зеленых горах, то будет отдан под суд за ослушание. Только эта мера несколько успокоила этого столь нетерпеливого, сколь и талантливого воина. Раз решено выдерживать строгую блокаду, так и придерживайся этого благоразумного и последовательного плана сбережения жизни и силы людей, чтобы они оказались свежими, когда понадобится особое, как сейчас, напряжение.
С 12 ноября в течение четырех дней Тотлебен осматривал позиции Гренадерского корпуса и 3-й гвардейской дивизии. Как он и предполагал, позиции были недостаточно укреплены, а именно сюда может направить свой удар Осман-паша. И прежде всего необходимо было укрепить позицию между Киевским редутом и рекой Вид: здесь обнаружился довольно значительный промежуток, совершенно неукрепленный. Решено было возвести на этом промежутке два редута. Вызвал удивление и тот факт, что укрепления 2-й Гренадерской дивизии были выдвинуты вперед настолько, что позиции 3-й Гренадерской дивизии оказались сзади. Разве это можно было допустить? И Тотлебен, естественно, приказал приступить немедленно к устройству новой линии укреплений, в нескольких стах шагах впереди уже построенной, на одной высоте с укреплениями 2-й Гренадерской дивизии. Для постройки всей линии укреплений протяженностью около пяти тысяч шагов Тотлебен назначил инженер-полковника Мазюкевича, способного инженера и умеющего заставить выполнять свои проекты.
20 ноября Тотлебен разослал начальникам участков обложения специальный циркуляр, в котором подробно говорилось о необходимых действиях войск в случае прорыва на этом участке армии Османа. Необходимые распоряжения были сделаны генералом Ганецким и начальниками подчиненных ему отрядов генералами Свечиным и Даниловым.
Все эти меры были предприняты после того, как Тотлебен получил от начальника штаба армии Непокойчицкого следующее уведомление: «Граф Шувалов телеграфирует из Лондона 15 ноября: корреспондент «Тайм» сообщает из Перы, что военный совет решил очистить Плевну и что изыскивают средства передать Осман-паше приказание немедленно прорвать наши линии». Тотлебен сразу же передал эту важную новость начальникам участков отряда обложения.
23 ноября генерал Тотлебен лично произвел маневры войск шестого участка обложения. Задание заключалось в том, чтобы указать наивыгоднейшие места расположения пехоты и батарей в предположении прорыва турок по Софийскому шоссе. Нужно было отработать маневры войск, чтобы каждый знал свое место и занимал его без суеты в том случае, если Осман-паша действительно попытается прорваться именно в этом направлении. К тому же необходимо было посмотреть, не окажутся ли вновь открытые насыпи траншей слишком высокими для прицельной стрельбы. Да и вообще проверить боевую готовность застоявшихся войск.
24 ноября Тотлебен приказал произвести маневры войск шестого участка на тот случай, если Осман-паша главными своими силами устремится в промежуток между Дольным Нетрополем и Демиркиоем.
Два дня, проведенные на маневрах войск шестого участка обложения, убедили Тотлебена, что войска готовы встретить Осман-пашу во всеоружии, дать ему настоящий бой.
26 ноября должен был состояться Георгиевский праздник, общий для обеих квартир, но стояла такая скверная погода, что ни император, ни главнокомандующий не приехали, пришлось принимать парад Тотлебену, как старшему распорядителю. Генерал Криденер командовал парадом, на котором участвовало по два георгиевских кавалера от каждой роты. Тотлебену отдавали честь, а он поздравлял и благодарил войска.
Как только закончился праздник, Тотлебену доложили, что утром на аванпосты против деревни Брестовец, в районе четвертого участка Скобелева, явился перебежчик, турецкий барабанщик Божиил Гешов, происхождением болгарин, но несколько лет прослуживший в турецком казачьем полку. Сведения его чрезвычайно важны: действительно, турки собираются в ближайшие дни попытаться прорваться на Софийское шоссе и для этого уже сейчас перевозят в направлении моста через Вид патронные ящики и пушечные снаряды, ночами подтягиваются туда и войска, со складов роздано солдатам все, что можно было унести. В ранце Божиила Гешова действительно оказалось все, о чем он говорил: обувь, патроны, масло для смазки оружия и 9 фунтов сухарей.
На следующий день, 27 ноября, Тотлебену доложили еще о двух перебежчиках, перешедших фронт на пятом участке, которые полностью подтвердили показания Божиила Гешова. Поздно вечером Тотлебен получил тревожную телеграмму от начальника третьего участка обложения генерала Белокопытова. «Пойманный сейчас дезертир показывает, что Осман-паша в эту ночь, в два часа, намерен прорваться на Софийском шоссе. Лошадей в турецкой армии нет; орудия хотят оставить. С редутов и траншей против нашей позиции турки предполагают отступить в эту ночь в Плевну. Больных и раненых около десяти тысяч. Дезертиру выдано галет на десять дней».
Начальник штаба отряда обложения князь Имеретинский, вручив Тотлебену телеграмму генерала Белокопытова, обратил внимание и на то обстоятельство, что по всему Плевенскому укрепленному району в течение целого дня царило безмолвие на турецких позициях. Ясно, что Осман-паша начал перегруппировку своих сил для атаки русских войск на левом берегу Вида. Но когда наступление? Сегодня ночью или завтра? Этого так и не могли установить… Сколько уж было перебежчиков, которые говорили о скором переходе Османа в наступление, но подходили сроки, а наступления не было… Так что сомнения оставались, хотя о любом показании перебежчиков Тотлебен информировал начальников участков и главнокомандующего. Поздно вечером 27 ноября Тотлебен отправил главнокомандующему личную записку: «По показаниям перебежчиков Осман-паша собирается выходить из Плевны в эту или в следующую ночь. С наших батарей и траншей действительно замечено, что передовые турецкие траншеи опустели, что турецкие войска отовсюду отходят к Плевне и далее к реке Виду. Все начальники предупреждены. Все меры приняты». По телеграфу Тотлебен сообщил в штаб главнокомандующего: «В ночь на 28 ноября. Сегодня неприятель не стрелял из траншей. Траншеи турецкие слабо заняты.
С батарей замечено, что турки сосредоточивают войска за Плевною. Перебежчики показывают, что войскам выданы обувь и хлеб на несколько дней. Выход турок по Софийскому шоссе или на Видин назначен в эту ночь; по другим сведениям, в следующую ночь. Показания эти сообщены по телеграфу генералам Ганецкому, Каталею и Чернату».
В час ночи на русскую цепь в районе Брестовца наткнулся в полном вооружении турецкий солдат, наткнулся случайно в поисках своего взвода, ушедшего уже к мостам Вида. Доставленный в штаб Скобелева, он сразу же ошеломил всех чрезвычайным сообщением:
– Кришинский редут очищен турками, отправившимися за Вид… Они бросили меня, когда я спал…
– Правду ли ты говоришь? – спросил Куропаткин.
– Правду.
Тотчас же Скобелев отправил партию охотников, чтобы убедиться в правильности показаний. Действительно, Кришинский редут оказался пуст. Турки зажгли костры, пылавшие ярко, и тем самым ввели в заблуждение русских. Около костров никого не нашли. Так без единого выстрела заняли редут, за который столько пролилось крови.
После получения таких сведений ординарцы были отправлены во все главные пункты командования отрядом.
В ту же ночь Тотлебен приказал румынскому генералу Чернату, начальнику первого участка отряда обложения, с рассветом направить в Демиркиой четыре батальона румын с двумя батареями, а другие четыре батальона с двумя батареями привести в полную боевую готовность в Вербице; начальнику пятого участка генералу Каталею сосредоточить шесть батальонов с двумя батареями у моста на левом берегу реки Вид, вблизи деревни Трнина; одной из бригад 16-й дивизии с тремя батареями, стоявшей в резерве на Ловчинском шоссе, позади четвертого участка обложения, было приказано перейти на левый берег Вида и занять позиции вблизи деревни Дольный Дубняк. Начальником отряда, составленного на двух бригад, которым предстояло занять позиции вблизи деревни Трнина и Горный Дубняк, был назначен генерал Скобелев, которому было дано строгое указание «тронуться на подкрепление генерал-лейтенанта Ганецкого только в случае перехода неприятеля главными силами в наступление по направлению к Видину или Софии».
Всю ночь работал телеграф. Всю ночь не спали в штабе отряда обложения. В результате всех этих распоряжений Тотлебена на решающем участке блокады было сосредоточено 59 батальонов, а все остальные войска были приведены в полную боевую готовность. 59 батальонов, считал Тотлебен, совершенно достаточно для того, чтобы на укрепленных позициях остановить наступление турецкой армии и разгромить ее. И как только турецкая армия увязнет в сражении на шестом участке, сразу же войска на других участках должны переходить в наступление, чтобы сжать в железных тисках всю турецкую армию. Такова была задача, поставленная перед войсками Тотлебеном.
Артиллерийские лошади тоже были наготове. Резервы подтянуты к боевым позициям. Ординарцы сновали с приказами на разные участки отряда обложения.
Казалось бы, все были готовы к отпору наступающей армии Осман-паши, видели, что в Плевне много огней, движущиеся колонны по левому флангу обложения, движущиеся обозы, стягивающиеся по направлению к Софийскому шоссе. И все-таки некоторые считали, что Осман-паша устраивает всего лишь демонстрацию.
Но об этих настроениях ничего не знал генерал Тотлебен, который рано утром предполагал выехать на левый берег Вида, чтобы на месте руководить сражением. Тотлебен был спокоен: он заранее разобрал всевозможные комбинации действий Османа и отрядов обложения, произвел репетицию на месте – маневры оказались в высшей степени своевременной мерой, теперь оставалось только завести отлаженный механизм, и он будет безотказно работать без всякой суеты и торопливости.
На шестом участке тоже понимали, что решающий момент наступал. Генерал Ганецкий приказал вести постоянное наблюдение за передвижениями противника. Начальник штаба Гренадерского корпуса генерал Маныкин-Невструев, получая от Тотлебена и его штаба те или иные сведения о противнике, немедленно извещал всех генералов и полковников вверенных ему частей о полученных им сведениях.
На холме у села Дольный Нетрополь был устроен обсервационный пункт. Вечером 25 ноября наблюдатель в зрительную трубу увидел движение обозов из города, подсчитал их, оказалось около трехсот.
На следующий день, 26 ноября, Ганецкий приказал с разрешения генерала Тотлебена, не ввязываясь в серьезный бой, обстрелять турецкий лагерь и обозы. Шесть батарей под прикрытием двух полков выдвинулись вперед за аванпостную линию и открыли огонь по лощине, в которой, как уверяли наблюдатели из Дольного Нетрополя, сосредоточивались неприятельские силы. Стрельба продолжалась всего лишь полчаса: необходимо было определить расположение оборонительной линии противника и проверить данные наблюдателей. Все это время турки не отвечали, но стоило батареям начать отход, как турки открыли огонь из орудий по батареям, и из траншей началась учащенная ружейная стрельба. Несколько человек было ранено, несколько контужено, в том числе и генерал Ганецкий.
После этого по всей линии Западного отряда наступило полное спокойствие. 27 ноября огонь турок совсем замолк, но охотники, посланные проверить готовность турок к бою, при малейшем движении вперед к редутам вызывали оттуда оживленную стрельбу. Редуты по-прежнему жили обычной жизнью. Так что, подумали в штабе Гренадерского корпуса, все остается по-прежнему и не так уж близок день развязки. Не раз уже турки предпринимали атаки и не один раз откатывались назад, снова зарываясь в своих землянках и редутах. А показаниям перебежчиков давно уж перестали верить, их сведения зачастую оказывались ложными. И наконец, блокадная линия вытягивалась на 70 верст в виде овального кольца. Кто может предвидеть, где Осман-паша предпримет атаку основными силами, а где устроит всего лишь демонстрацию, чтобы отвлечь внимание от настоящего пункта прорыва. Не раз бывало, что наступающий противник делал отвлекающий маневр в определенном пункте, туда оттягивались резервы, и только после этого начиналось действительное наступление, которое чаще всего удавалось. Так что в штабе Ганецкого не торопились поверить слухам и донесениям о передвижениях противника в сторону Софийского шоссе, опасаясь, что противник затеял хитрую игру.
А между тем 27 ноября с обсервационного пункта доносили: «Около 10 часов утра можно было рассмотреть сильное движение пехоты и конных людей, повозок и вьючных лошадей по шоссе от города к предмостному береговому укреплению. В 12 часов со второго Кришинского редута снялся лагерь и пехота численностью в один табор, спустились в овраг; на прежнем же месте оставлен караул в пять палаток»; «Из города продолжают выезжать повозки; число их значительно возросло (около 1000 штук). Часть повозок вытянулась по шоссе к стороне р. Вид; впереди видны повозки с флагами красного полумесяца».
В штабе шестого участка началась горячая пора, особенно с восьми часов вечера 27 ноября, и не прекращалась всю ночь. Никто не спал. В пять часов утра все лошади были оседланы. Ожидали только сигнальной ракеты, чтобы скакать к месту действия… А сигнальной ракеты все не было и не было…
Русские сторожевые посты не могли видеть постройку мостов из-за возвышенности, которая скрывала от них оба берега, но движение турецких войск в сторону Вида было ими замечено, о чем неоднократно сообщалось начальству. А подъехать к самому берегу реки не давали усиленные аванпостные цепи турок. Только с наступлением сумерек одному из разъездов удалось беспрепятственно проехать к самой реке. Послышался нарастающий шум, говор, крики… Начальник разъезда подполз по-пластунски к самому шоссейному мосту и воочию убедился, что здесь сосредоточились значительные силы противника и его обоз. Начальник разъезда отполз от берега, тут же вскочил на коня и помчался к командиру гусарского эскадрона майору Карееву, который, убедившись, в свою очередь, в скоплении противника, отправил записку об увиденном генералу Мантейфелю, командиру передовой охранительной линии шестого участка. Около двенадцати часов ночи генерал Мантейфель после получения записки майора Кареева сразу же поехал на аванпосты лично проверить этот тревожный сигнал. Ночь была непроглядной. Моросило. Но Мантейфель и Кареев, подъехав к правому берегу Вида, отчетливо слышали доносившийся шум: турки действительно строили новый мост, а сквозь этот шум явственно можно было услышать характерный грохот артиллерии.
Мантейфель тут же дал указание майору Карееву сообщить командирам дежурных полков об увиденном и услышанном, а те, в свою очередь, в соответствии с существующим порядком должны были доложить начальникам Дольне-Дубнякского и Нетропольского отрядов. Кроме того, тут же написал записку своему непосредственному начальнику генерал-лейтенанту Свечину с предложением поставить до рассвета 9-фунтовые батареи вместо стоявших на позициях 4-фунтовых и предупредить о приближении турок Таврический полк.
Получив эту записку, генерал Свечин ответил, что он и сам уже собирался выехать на позиции до рассвета.
Начальник Нетропольского отряда генерал Данилов, получив известие о движении в турецком лагере около двух часов ночи, дал телеграмму начальнику штаба корпуса генералу Маныкину-Невструеву: «Полковник Водар (командир дежурного полка. – В.П.) доносит от Копаной Могилы, что слышен шум у моста и движение орудий из Плевны по шоссе к мосту».
В то же время Мантейфель, не уверенный в том, дошли или нет его сообщения о наступлении турок, послал записку в штаб Гренадерского корпуса: «Разъезды мои донесли мне, что около моста большое движение. Оно совпадает с телеграммой князя Имеретинского. Я принял все меры предосторожности, послал разъезды разведать и в случае появления турок встречу их по-русски. Все части о возможной встрече с неприятелем извещены».
После этого Мантейфель совершенно был уверен, что начальники отрядов сделают необходимые распоряжения и резервы своевременно будут выдвинуты к боевым позициям.
Не спал в эту ночь и генерал Ганецкий. В четыре часа он получил телеграмму от Скобелева, в которой говорилось, что турки оставили Кришинский редут и две его бригады движутся в направлении моста. Это сообщение было сразу же передано генералам Свечину и Данилову, чтобы они приняли соответствующие решения.
Не спали генералы Свечин и Данилов, но тот и другой все еще пребывали в нерешительности – поверить им или не поверить в наступление турок. И эти колебания генералов, от которых зависела судьба так долго и кропотливо готовившегося отпора турецкой армии на укрепленных позициях, чуть было не сыграли роковую роль.
Около шести часов утра Мантейфель, подъехав к третьей батарее, которая расположилась вблизи Софийского шоссе, остановился в крайнем недоумении: на биваках ударных полков стояла знойная тишина, ничуть не предвещавшая подготовку к сражению, а 9-фунтовые батареи и не показывались.
В недоумении он подъехал к третьей батарее. Вскоре сюда же прибыл и генерал Свечин.
– Ваше превосходительство, – обратился Мантейфель к Свечину, – вы получили мое уведомление о готовящемся турецком наступлении?
– Не верится в это. Я уже давно на позициях, а ничего не видел и не слышал…
– Да ведь я сам был у моста и определенно слышал, что там происходит.
Мантейфель с удивлением посмотрел на начальника Дольне-Дубнякского отряда. А тот, перехватив взгляд, в раздражении произнес:
– Ну, где турки? Я ничего не вижу… Кажется, ничего сегодня не будет.
– Ваше превосходительство, умоляю вас, распорядитесь послать девятифунтовые батареи и Таврический полк на укрепленные позиции, а то потом греха не оберешься… За туманом турок не скоро разглядишь, но они уже идут, а они умеют ходить быстро и стремительно.
И только тогда Свечин послал приказ о выступлении Таврического полка и батареи на укрепленные позиции.
Не спал и генерал Данилов, пребывая в нерешительности относительно намерений турок: наступление это или усиленная демонстрация? Даже тогда, когда утренний туман уже начал рассеиваться и гусарские аванпосты заметили, как турецкая армия, переправившись на левый берег, начала развертывание в боевые порядки, и доложили об этом майору Карееву, на русских позициях было тихо и спокойно.
– Что же все это значит? – воскликнул командир гусарского эскадрона. – Почему у нас такое спокойствие? Сейчас же последует решительная атака.
Майор Кареев вскочил на коня, стоявшего под седлом, и помчался на батарею. Командир Сибирского полка, оказавшийся на батарее, тоже недоумевал, что никаких конкретных указаний не получал: сигнальной ракеты все еще не было.
Кареев подскакал к генералу Данилову, который был в это время в деревне Дольный Нетрополь, ставке отряда, сообщил о развертывании турецкой армии для наступления. Но начальник Нетропольского отряда только пожимал плечами:
– Я ничего об этом не знаю. Начальник передовых постов мне об этом не доносил, вы ошибаетесь…
Генерал все-таки приехал на батарею, но и здесь, сколько ни вглядывался, он так ничего и не увидел в густом утреннем тумане, принимавшем какие-то неясные и неопределенные очертания.
– Может, это не войска, а линия за ночь вырытых окопов? – обратился Данилов к артиллеристам, тоже смотревшим в сторону Плевны.
– Да, похоже… Это действительно линия окопов, – ответил кто-то.
– Да какие же это окопы? Я сам видел, как турки разворачиваются, готовясь к наступлению. Ручаюсь вам, ваше превосходительство. Упустим время дать сигнальную тревогу.
Но генерал Данилов так и не поверил ему.
Майор Кареев тогда решил всю ответственность взять на себя и от своего имени послал донесения генералам Ганецкому и Мантейфелю. А пока во все стороны разослал вестовых, приказав им бить тревогу во всех встреченных по пути русских войсках, предупреждая о начавшемся наступлении турок.
Тем временем майор Кареев не переставал вглядываться в сторону Плевны. Наконец он заметил, как казавшаяся непрерывной линия предполагаемых окопов надломилась, в ней появились просветы.
– Посмотрите теперь, ваше превосходительство. Это положительно наступающие турецкие колонны…
Полковник Чайковский, начальник штаба отряда, только что приехавший на батарею, поддержал майора. Но генерал Данилов был непреклонен: он ничего страшного не видел, а поверить молодым офицерам было выше сил престарелого генерала.
Чайковский и Кареев предложили дать несколько пробных орудийных выстрелов. После третьей гранаты турки открыли орудийный огонь по русским позициям. Только после этого взмыла сигнальная ракета. Барабаны забили тревогу. И почти одновременно сигнал тревоги дали и во 2-й Гренадерской дивизии.
А между тем турки вели наступление по всем правилам воинского искусства. Впереди двигалась сплошная цепь стрелков, за ней в разомкнутом строю вторая цепь, а за ними в несколько линий резервы. Артиллерия то и дело обгоняла свою передовую цепь и успевала по нескольку раз выстрелить, пока обходили ее цепи. Тогда солдаты открывали ружейный сплошной огонь, от которого уже в первые минуты наступления русских несли чувствительные потери. «Трудно себе представить, – вспоминал полковник Чайковский, – что за град пуль, свинца и гранат посыпался на нас. Наши открыли огонь, и сейчас же стало очевидно, как слабо занята позиция. Огонь наших берданок далеко не походил на ту дробь, которую выбивали турки из своих ружей Снайдера и Пибоди. Очевидно было, что сибирцы не в силах удержать за собою своих траншей».
Турки стремительным броском достигли центра занимаемых 3-й Гренадерской дивизией позиций и смяли на этом участке семь рот Сибирского полка. Русские солдаты успели истратить свой малый запас патронов, а патронные ящики где-то застряли в грязи, и отыскать их в поднявшейся суматохе не было никакой возможности. Генерал Данилов пытался удержать своих солдат и ударить по русскому военному обычаю в штыки, но его попытки оказались безуспешными: 16 батальонов турок навалились на 7 рот русских.
Через час после начала наступления турки овладели первой укрепленной линией и успешно продвигались ко второй. В это время со стороны Долного Нетрополя подошел 10-й гренадерский Малороссийский полк. Никто в полку не ожидал сегодня наступления турок, поэтому сигнальная ракета застала всех врасплох. Но малороссийцы в считаные минуты собрались и почти бегом батальонными колоннами устремились на позиции. Размокшая почва и тяжелое походное снаряжение быстро утомили солдат, но начальник дивизии, наконец-то осознавший всю опасность создавшегося положения, приказал перейти полку на беглый шаг. Неся большие потери, с криками «Ура!» малороссийцы бросились на турок, но не смогли выдержать огневого турецкого шквала и повернули назад.
Осман-паша, почувствовав, что противник оказался застигнутым врасплох, бросил в этом направлении дополнительные силы, что привело к полному успеху: турки прорвали вторую линию укреплений и начали наступление на флангах: против Астраханского люнета и Копаной Могилы. Шесть батальонов русских, естественно, не могли устоять против двадцати четырех батальонов турок, а соседние полки, не получив своевременного приказа Ганецкого, не проявили инициативы и самостоятельности. «В этот период боя, – вспоминал генерал Куропаткин, – с наибольшей полнотой и рельефностью, чем где-либо, выказался наш основной недостаток: неумение помогать атакованной на решительном пункте части соседними частями. Ссылка на «не получал приказание» или «вел и сам бой», хотя бы противник оказался ничтожным, признавалась часто достаточным объяснением бездействия той или другой части». Почти целый час 1-я бригада 3-й Гренадерской дивизии отбивалась в одиночку от превосходящих сил турок. Целый час шла огневая борьба, и этого оказалось достаточно, чтобы подтянуть резервы.
Наступила критическая минута. Командир корпуса Ганецкий, оказавшийся в это время у Копаной Могилы, приказал ввести в бой общий резерв Дольне-Дубнякского отряда и направить удар во фланг противника. А к центру в начале десятого утра подоспела 2-я бригада 3-й Гренадерской дивизии, которая должна была давно быть здесь: и эту бригаду ракета застала врасплох, о прорыве никто не знал, а поэтому никаких подготовительных мероприятий не было проведено. Но, получив распоряжение, генерал Квитницкий сделал все, чтобы успеть на выручку боевой линии.
Выехавший им навстречу генерал Ганецкий приказал «еще более поспешить движением».
– Братцы, – крикнул генерал, – укрепления наши заняты турками, восемь наших орудий в руках неприятеля, умрите, но верните все назад. Помните, отечество не забудет вас…
Все быстрее и быстрее начинают двигаться роты, некоторые падают, тут же вскакивают и снова устремляются вперед.
– Теперь я в успехе не сомневаюсь, – говорит генерал Ганецкий.
Астраханский, Фанагорийский, Вологодский полки, общий резерв Дольне-Дубнякского отряда, с трех сторон перешли в решительное наступление. Турки не смогли устоять против такого натиска и начали медленно отходить к первой укрепленной линии.
Осман-паша отдал приказ ввести свой общий резерв. Но приказ его повис в воздухе: 2-я дивизия из-за многочисленного обоза застряла на переправе. Три батальона были введены в бой, но этого оказалось недостаточно, чтобы остановить русские войска.
К двенадцати часам русские отбили свои прежние позиции. Перед ними встал вопрос: что делать дальше? Генерал Ганецкий, опасаясь новой атаки турок, решил сначала ограничиться артиллерийским огнем по противнику. И приказал генералу Данилову прочно занять все укрепленные передовые линии и открыть огонь. Но тут начала свои действия 1-я бригада 2-й Гренадерской дивизии. Против ее укрепленных позиций турок не было, но повсюду шло сражение, начальник 1-й бригады, увидев, что турки отступают, решил на свой страх и риск бросить свои полки вперед и ударить турок с левого фланга. Подходили две бригады Скобелева, началось движение с севера в румынских частях. Так началось наконец-то общее наступление всех войск шестого участка. Генерал Ганецкий отказался от своего первоначального плана, решив предоставить действовать подчиненным ему войскам самостоятельно. И младшие начальники блестяще решили стоявшие перед ними стратегические и тактические задачи…
Под напором наступающих, действия которых поддерживал жесточайший артиллерийский огонь, турецкие войска были отброшены к реке, где началась невообразимая паника: с правого берега отступавшие, а с левого берега спешащие на помощь силы резерва стиснули с невероятной силой свой же обоз и многочисленный обоз беженцев из Плевны. Тут уже самые яростные поняли, что сражение проиграно. И в этот момент Осман-паша был ранен в ногу: это для турок было плохим предзнаменованием. Повсюду началась паника. Все перемешались между собой: солдаты, жители, артиллерийские орудия, повозки, вьючные животные.
Как ни старался Тотлебен отделаться от главнокомандующего и самому руководить сражением, ничего из этого не получилось.
– Поедем на Тученицкий редут, – сказал главнокомандующий Тотлебену и Имеретинскому, которым ничего не оставалось, как согласиться с этим предложением.
И, только приехав на Тученицкий редут, убедились, что все еще державшийся туман закрывал всю местность и ничего не было видно. Решили ехать в Радищево и остановиться там на телеграфной станции, чтобы все время быть в курсе происходящих событий. По дороге, увидев, что сражение идет без его распоряжений, главнокомандующий ко всем встреченным подразделениям войск обращался с вопросом:
– Почему же вы туда не идете? Идите в тыл неприятелю, я приказываю.
А многих адъютантов и ординарцев разослал во все концы с приказаниями. И после одного из таких приказаний проходящей мимо роте горячий князь Имеретинский не выдержал:
– Ваше высочество, позвольте им подождать выполнять ваше приказание, ведь все распоряжения нами уже сделаны корпусным начальникам и все будет исполнено. Наши войска уже идут к Плевне… Посмотрите…
Вся большая кавалькада, сопровождавшая великого князя, только что поднялась на холм, откуда открывался вид на Плевну и ее окрестности. Вдали, за Видом, в районе Гренадерского корпуса клубился дым от орудийных выстрелов, слышалась пальба и грозные крики «Ура!». От Зеленых гор спускались стройными колоннами части 16-й дивизии и 4-го корпуса. Можно было разглядеть и колонны румын, спускавшихся с Гривицких высот.
Главнокомандующий и Тотлебен сошли с коней, расположились на вершине этого холма и следили за действиями войск в бинокль. Стали прибывать с донесениями. Бой затихал. Гренадеры, стремительно подойдя к Виду, окружали турок, которые по-прежнему отстреливались. Но судьба боя была уже решена.
Начали поступать сведения, что Осман-паша со всей армией сдался на милость победителей. Но не было еще официального донесения от Ганецкого, хотя уже никто не сомневался в полной победе. Сняв шапки, все дружно перекрестились и громко крикнули «Ура!». Впереди уже показались неподвижно стоявшие колонны турок. Подъехали, и оказалось, что турки, как только увидели, что передовые части складывают оружие, тоже аккуратно, не дожидаясь русского конвоя, составили ружья в козлы и спокойно сдались в плен. Главнокомандующий отрядил к ним до подхода войск казачьего офицера и казака, чтобы был соблюден порядок. Переехали на ту сторону Вида, поднялись на берег и сразу же столкнулись со Скобелевым, который и доложил главнокомандующему, что Осман-паша действительно взят в плен, сдал оружие Ганецкому.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.