После победы

После победы

России больше не грозило разделение надвое, земцам должны были возвратить отобранные земли, и даже само слово «опричнина» запрещалось произносить – нарушившего этот запрет полагалось бить кнутом у столба.

Все! Кончилось великое бедствие. Можно вздохнуть свободно.

Однако Иван Грозный не был бы самим собой, если бы дал стране спокойно жить, залечивая раны. Для начала он вновь обращает внимание на Ливонию.

Еще в 1570 г. Иван реализовал там очень удачный замысел – создал на части контролируемых земель буферное, вассальное России Ливонское королевство. Во главе его был поставлен датский принц Магнус, сын короля Дании Кристиана III, – «Арцимагнус Крестьянович», как его называли в русских летописях. В свое время брат Магнуса, датский король, откупился от него землями, захваченными Данией в Ливонии. Территории были невелики, никакой самостоятельности не гарантировали, поэтому Магнус с удовольствием принял покровительство «царя московитов» и даже женился на русской – оставшейся в живых после всех зверств опричнины дочери князя Владимира Старицкого. А удачным этот замысел оказался потому, что Магнус, в отличие от «диких московитов», был «свой» и население Ливонии активно шло под его руку.

Грозный же вскоре после битвы при Молодях отправляет войска в шведскую Ливонию, и этот поход оказался успешным: в 1573 г. русским удалось взять стратегически значимую и хорошо укрепленную крепость Пайде (Вейссенштейн). Именно под стенами Пайде погиб главный царский палач Малюта Скуратов, и это стало еще одним символическим подтверждением смерти опричнины. Так случается в жизни: прожил человек отмеренный век упырь упырем, а умер достойно, честной солдатской смертью.

Царя же в это время заботили куда более важные дела, связанные не с Ливонией, а с Литвой.

Претендент на престол

Летом 1572 г., находясь в Новгороде, кроме известия о победе в битве при Молодях Иван Васильевич получил еще одно сообщение. Царь узнал, что 19 июля в Литве скончался король Сигизмунд Август II. Это событие имело огромное значение для всей Европы и отличалось тремя обстоятельствами.

Во-первых, за три года до смерти короля, в 1569 г., давняя уния Польши и Литвы обрела новое качество – она перестала быть союзом двух стран. Польша и Великое княжество Литовское объединились в единое государство – Речь Посполитую.

Во-вторых, престол и в Литве и в Польше был выборным, правда, уже больше столетия поляки, дорожащие союзом с Литвой, послушно сажали на престол представителя литовской династии Ягеллонов.

Третье же обстоятельство, самое существенное: Сигизмунд II стал последним представителем этой династии и умер бездетным. Династия пресеклась, и престол огромного государства, включающего территории сегодняшних Польши, Литвы, Беларуси и большей части Украины, оказался вакантным. И теперь его владельца действительно будут выбирать – на стороне.

Это может показаться странным, и все же, несмотря на недавнюю войну, Иван IV считался в Речи Посполитой одним из наиболее вероятных кандидатов на престол. Ведь в случае создания огромного федеративного государства, простиравшегося от Западной Сибири до германских земель, решалось множество вопросов.

Прежде всего объединение обессмысливало продолжение тяжелой для обоих государств Ливонской войны – практически вся Прибалтика и так оказывалась в их руках, а вытеснить совместными усилиями шведов с контролируемых теми территорий не составило бы труда.

Кроме того, соединившись, царство, княжество и королевство почти наверняка смогли бы сообща решить острейшую для всех них «крымскую проблему» – от набегов с юга Речь Посполитая страдала ничуть не меньше Московского княжества. Грозный в одном из посланий прямо говорил, что при объединении «татарскому хану указал бы я дорогу за море» [27].

Возникновение славянской сверхдержавы решало бы вековечную задачу «собирания русских земель» – незавершенность этого процесса периодически провоцировала войны.

К наведению мостов с Москвой жителей Речи Посполитой толкали не только стратегические, но и тактические соображения. Вторая половина XVI в. – это время обострения противоречий между шляхтой и магнатами. Магнаты все сильнее притесняли рядовую шляхту, и мелкопоместное дворянство видело в Иване фигуру, которая обуздает аппетиты крупных феодалов, – про борьбу царя с московскими «сильными родами» в соседней стране знали все.

Всесильные магнаты тоже искали выходы на московского самодержца, правда, у них был несколько иной план. Они сделали ставку на младшего сына царя Федора. 19-летний претендент устраивал их по всем параметрам. Слабовольный (многие даже считали, что слабоумный) юноша без каких-либо связей в Речи Посполитой ничем не мог угрожать их власти. Кроме того, близкое родство с самым сильным соседом гарантировало защиту от постоянной угрозы с востока. А царь московский с сыном, глядишь, и земель каких из недавно отобранных пожалует.

Надежды и тех и других пошли прахом. Иван не только категорически отказался передавать «за Федором» земли («…наш сын не девка, чтоб за ним еще приданое давать» [25]), но и вообще не отпустил Федора на царство, настаивая на собственной кандидатуре. Но та не устроила «панов» из-за неприемлемых требований, выдвинутых Грозным – просившим, в частности, передать Московскому княжеству Киев и в дальнейшем выбирать правителей исключительно из московской династии.

Поэтому сначала престол занял французский принц Генрих Анжуйский из династии Валуа, а когда утонченный парижанин сбежал из варварской Польши, не продержавшись у власти и полгода, новые выборы выиграл семиградский (трансильванский) князь Стефан Баторий.